Czytaj książkę: «Майка Трампа»

Кто прав?

Антитеза романа «Кто виноват?»

(Конец 2010-х, Миннеаполис, США)

Сэм уже больше получаса гулял по дилерству и рассматривал новые автомобили. Он ждал, пока в его машине сменят масло, но механики не торопились: они должны были оправдать деньги, которые получали за эту несложную операцию. Когда Сэм остановился около очередной, недавно сошедшей с конвейера модели, к нему подошла сейлсвумен и сказала:

– Это последний визг моды, самоуправляемая машина. Хотите на ней прокатиться?

– Нет, – ответил Сэм, – в них слишком много автоматики, а я боюсь доверять свою жизнь компьютеру.

– В современном мире без него не обойтись, – возразила женщина.

– Без него можно, а вот без человека нельзя. Вы слышали, что недавно на одну из таких игрушек наехала каталка для укладки асфальта и смяла её в лепёшку. Водитель бы этого не допустил.

– Или сам бы оказался внутри лепёшки, – возразила она и, протянув руку, добавила, – меня зовут Эбони (чёрный).

– Сэм, – ответил он, подумав, что этой женщине больше подошло бы имя Шоколадка, а если уж её назвали Эбони, то надо было добавить Флауа (цветок). И тогда получился бы чёрный цветок, Эбони-Флауа.

– Значит, вы не хотите прокатиться? – спросила Эбони-Флауа.

– Нет.

Она пожала плечами и вернулась к себе, а он зашёл в комнату отдыха, включил телевизор и начал щёлкать пультом управления. Увидев ведущего, говорившего о пробках на главных магистралях города, Сэм перестал нажимать на кнопки, но дослушать его не успел – к нему быстрым шагом приближалась Эбони. Её было не узнать, она вся пылала и из чёрного цветка превратилась в красную фурию. Остановившись напротив Сэма, она быстро заговорила:

– По этому каналу показывают только фейковые новости, а все комментаторы там – расисты и исламофобы. Наши покупатели ненавидят FOX (телевизионная программа, поддерживающая консервативное движение в США), и если вы хотите узнать, что действительно происходит, переключите на CNN (телевизионная программа крайне левого толка).

– А я ненавижу CNN, – ответил он, – и не очень понимаю, какое отношение расизм имеет к ситуации на дороге.

– Имеет, – отрезала Эбони, выключила телевизор и, резко развернувшись, вышла, а он посмотрел вокруг. В комнате было всего два человека: аккуратная старушка, которая отложила журнал мод и с интересом следила за происходящим, и молодой мужчина, который сосредоточенно глядел на экран своего ноутбука и что-то быстро печатал. Сэм налил себе кофе, сел в кресло и стал не торопясь размешивать сахар.

– Где её клиенты, которые ненавидят FOX? – подумал он, – да и вообще, почему она мне указывает, что смотреть. Пусть она своих детей воспитывает, а я уже вырос из коротких штанишек.

Он встал и направился к Эбони. При ближайшем рассмотрении она оказалась совсем не похожей на цветок: большие очки, увеличивающие глаза до карикатурной величины, безвкусная полосатая блузка и торчащие, как локаторы, уши.

– Я не понял, почему вы мне говорили о клиентах, которые ненавидят FOX, – сказал он, – сейчас я ваш клиент, а я хочу смотреть именно эту программу.

– Но в комнате кроме вас есть и другие люди, а им это может не понравиться.

– Вы их спрашивали?

– Мне не надо спрашивать, я и так знаю.

– А я не знаю, пойдёмте и спросим.

– У меня нет времени, я на работе.

– Минуту назад вы тоже были на работе, однако нашли время, чтобы оставить свой пост и выключить телевизор.

– Да, нашла, а теперь мне некогда.

– Кто дал вам право решать, что здесь можно смотреть, а что нельзя? – спросил Сэм, всё более раздражаясь.

– Вы можете смотреть всё, что угодно, – вмешалась секретарша, которая сидела за соседним столом и слышала их перепалку.

– Спасибо за разрешение, – ответил Сэм, повернувшись к ней, – но я хочу услышать это от менеджера. Где его найти?

Секретарша указала на кабинет-аквариум, который располагался чуть выше уровня шоурум. На двери висела табличка «Джон Макензи».

Когда Сэм рассказал ему, что произошло, Джон надел на свою продувную физиономию озабоченное выражение и заявил, что этого больше не повторится.

– Ещё бы! – сказал Сэм, – ведь если ваши сотрудники будут так себя вести, вы лишитесь половины покупателей.

– Я приношу вам свои искренние извинения.

– Извиняться должна ваша сотрудница, – Сэм посмотрел на Эбони, которую хорошо было видно из его кабинета.

– Даю вам слово, что очень серьёзно с ней поговорю, – пообещал Макензи.

– Обязательно поговорите, но я всё-таки хочу, чтобы она передо мной извинилась.

– Я это уже сделал. Неужели вам одного извинения недостаточно.

– Вполне достаточно, если оно исходит от провинившегося.

Менеджер почувствовал, что уговорить Сэма не удастся и, набрав номер секретарши, сказал:

– Марша, позови, пожалуйста, Эбони ко мне.

Сделал он это неохотно: недавно началась очередная кампания за расовое и сексуальное равноправие и, хотя в данном случае Эбони была неправа, конфликтовать с негритянкой при существующих обстоятельствах было бы глупо. Да он и не собирался этого делать, тем более, что он не любил крайности. Обладая талантом обходить острые углы, он говорил людям только то, что они хотели услышать. Именно поэтому он стал одним из лучших сейлсменов, а потом и менеджером. Неделю назад, для того чтобы показать, как быстро он реагирует на требования времени, он специально для Эбони создал должность сейлсвумен первой категории. Это ничего не изменило: она, как и раньше, получала зарплату пропорционально количеству проданных машин, но на бумаге всё выглядело лучше некуда. И вот теперь он оказался между молотом и наковальней: с одной стороны недовольный покупатель, а с другой – сотрудница, которую при нынешней ситуации невозможно заставить извиниться. Он и секретарше позвонил в надежде, что она уговорит Эбони уйти домой. Ведь секретарша – его жена, а они слишком давно живут вместе и хорошо чувствуют друг друга.

Через минуту в его кабинете зазвонил телефон. Он снял трубку, выслушал говорившего и поднял глаза на Сэма:

– Эбони плохо себя чувствует. Она взяла отгул и поехала к врачу, но даю вам слово, что в самое ближайшее время я отправлю её на курсы по толерантности, а сейчас, если хотите, можете вернуться в комнату отдыха и смотреть любую программу.

– А вдруг там будут недовольные?

– Хорошо, я пойду с вами, – сказал Макензи.

Когда они спускались в шоурум, Сэм увидел, как секретарша входила в комнату отдыха. Через несколько секунд туда зашёл и он с Джоном. Секретарши там уже не было, а старушка опять отложила журнал мод и с интересом смотрела на вошедших. Она как будто чего-то ждала. Сэм непроизвольно отвернулся и обратился к молодому человеку, – вы не возражаете, если я включу FOX news?

Парень поднял голову, посмотрел на него отсутствующим взглядом и махнул рукой, как бы говоря «делайте, что хотите, только не мешайте мне работать», а потом опять стал что-то быстро печатать на своём ноутбуке.

– Вот, видите, – сказал Сэм менеджеру, – никакой ненависти к FOX.

– Да, – согласился Макензи.

– А почему вы меня не спрашиваете? – обратилась старушка к Сэму.

– А вы против? – спросил менеджер.

– В общем, нет, но я бы предпочла CNN.

– Очень хорошо, – быстро сказал Джон, – тогда сделаем так: пять минут будем смотреть CNN, как хотите вы, – он заискивающе улыбнулся старушке, – а пять минут FOX, как хотите вы, – он повернулся к Сэму и также угодливо улыбнулся ему, – надеюсь, вы разрешите даме начать?

– Нет, – ответил Сэм.

– Тогда воспользуемся старым способом, – менеджер достал из кармана монету, подбросил её и спросил:

– Орёл или решка?

– Орёл, – сказал Сэм.

– Это всё равно, – заметил Макензи, – я взял монету с двумя орлами, вот, смотрите, – он протянул руку вперёд и разжал кулак. Сверху оказалась решка, – ай-яй-яй, – с притворным сожалением сказал Макензи, – ошибся. Оказывается, это была монета с двумя решками. Но в следующий раз обещаю, что вы будете первым, – он приложил руку к груди, церемонно поклонился Сэму, и нажал на пульте управления кнопку «вкл», но экран телевизора остался тёмным. Джон ещё несколько раз безрезультатно нажимал на кнопку, а потом, изобразив на своей плутоватой физиономии недоумение, сказал, – не понимаю, что произошло.