Czytaj książkę: «Исповедь изгоя»
Глава первая.
У подножья к успеху
Душа Егора Чурсина, идущего по родному городу, ликовала. Для неописуемой радости были причины, да еще какие! Сын рубщика мяса на колхозном рынке и сын уборщицы, работающей в продуктовом магазине, закончил университет и стал историком. Закончил он его с отличием, сам выбирал себе место на огромной карте Советского Союза. В сентябре ему предстояло работать в самом престижном вузе областного центра – кооперативном институте. Все пять лет учебы Егорка по-настоящему «пахал», себя нисколько никогда и нигде не жалел. Всему и всем отдавался до конца. История КПСС, как предмет и как наука, для выходца из простой крестьянской семьи всегда была на первом плане. С коммунистами и с коммунизмом он связывал очень большие планы, свои потаенные мечты. Он сам себе выбирал дорогу в жизни. О том, что хочет стать Генеральным секретарем ЦК партии, пусть даже первым секретарем областного комитета партии, он никому не говорил. Не делился об этом и со своими родителями. К их советам он не прислушивался. И все это он делал сознательно. Даже потому, что они были малограмотными людьми и мало что «петришили» в этой жизни. Николай Иванович, его отец, едва-едва закончил восьмилетку, затем курсы шоферов. Потом была армия, служил в Казахстане. Солдат возил начальника полигона. Вернулся опять в свой родной город Марьино.
Вскоре стал крутить баранку на старенькой полуторке, развозил продукты питания с районного склада по сельским магазинам. Только через пять лет по-настоящему влюбился в девушку Надю, работающую в продуктовом магазине уборщицей. Он давненько заприметил стройную девушку, которая при встрече с ним почему-то отворачивала свое лицо в сторону. Боялась, наверное, высокого и костлявого парня. А, может быть, наоборот, стеснялась его. Чурсин, чем чаще приезжал в этот магазин, тем больше убеждался, что влюбился в эту девушку. Молодые люди поженились.
Через три года у них появился сын, нарекли его Егором. Почему они назвали его так, они и сами по-настоящему не знали. Вполне возможно, первенца нарекли в честь Егора Александровича Нестерова, который ворочал всей торговлей в районном центре. Чурсиным всегда нравился этот мужчина, который по возрасту годился им в отцы. Он был высокого роста и довольно симпатичный. К тому же, он был очень суровый к своим подчиненным, все его боялись. О жестких нравах торгаша ходили целые легенды. Родители почти ничего об этом человеке своему сыну не говорили. Однако о том, что он помог сделать им «карьеру», не выдержали и сказали.
За все пять лет обучения в университете Егор Чурсин с родителями очень мало виделся. Приезжал домой только на революционные праздники. В воскресные дни он домой почти никогда не ездил, хотя до Марьино на поезде было рукой подать. Если и приезжал, то очень и очень редко. Не до этого было, он настойчиво учился. В воскресные дни иногда просиживал в областной библиотеке с утра до позднего вечера. Конспектировал работы классиков марксизма-ленинизма, документы партийных съездов, писал рефераты. Не брезговал и дополнительной литературой. Одним словом, к каждому занятию готовился очень основательно. Своими знаниями, особенно по истории Коммунистической партии Советского Союза, он нередко удивлял седых и лысых профессоров. Мужи исторической науки частенько ставили его в пример другим студентам. В том, что он за два года до окончания своей учебы стал членом партии, была львиная заслуга и маститых ученых. Заметны были старания студента Чурсина и в общественно-политической работе. Он был старостой группы. Ни одно комсомольское собрание, а позже и партийное собрание факультета или университета, не проходило без его выступлений. Декан факультета, да и ректор вуза любили талантливого студента, приглашали его на всевозможные студенческие и городские мероприятия. Все пять лет фотография Егора Чурсина висела на Доске почета вуза.
Перед самым выпуском он стал задумываться о своем жизненном выборе. Предложения для него были, даже очень заманчивые. Выпускник частенько покидал аудиторию или библиотеку, выходил подышать свежим воздухом. На улице лучше думалось. После сдачи государственных экзаменов, к удивлению своих сокурсников и преподавателей, он решил сначала поработать простым ассистентом в кооперативном институте города Помурино. Не ахти большой город ему очень нравился, да и от родного Марьино совсем недалеко. Карабкаться выше по лестнице общественной работы в своем родном университете ему не хотелось. Перспектив хороших он не видел. Учиться в аспирантуре он также не пожелал. Таких, как он, в солидном заведении было очень много.
Желание поехать к себе на родину укрепилось еще и по другой причине. Буквально за полгода до его выпуска с треском изгнали из университета декана исторического факультета Анатолия Михайловича Косенко, который часто нахваливал талантливого студента. Профессор прочил ему большое будущее в исторической науке. Не исключал он применение творческих способностей своего подопечного и на поприще партийной работы. Студент иной раз от похвалы лысого старика становился пунцовым, даже красным, как рак. Но увы, светило неожиданно для всех погорел. Притом далеко от столбовой дороги исторической науки. Умнейший старичок погорел на смазливой студентке, с которой однажды посидел в ресторане и прошелся с нею под ручку по городскому парку. На следующий день уважаемого члена многочисленных общественно-политических обществ и организаций вызвали в райком партии.
Ответ за содеянное он держал перед первым секретарем. Профессор не стал отнекиваться и вилять хвостом. Сказал честно и откровенно, что такой факт в его жизни был. Половую близость со студенткой начисто отметал. Его попросили написать объяснительную записку. Здесь ученый не выдержал и смачно матюгнулся. Затем с презрением взглянул на партийного начальника и быстро вышел из кабинета, сильно хлопнув дверью. На следующий день декана в институте не было, не появился он и через неделю. Только через месяц Егор Чурсин узнал, и то совершенно случайно, что Косенко вызывали в горком партии. После недолгих разборок ему объявили выговор по партийной линии и перевели в строительный институт, в соседнюю область. Направили с понижением, на должность заведующего кафедрой истории КПСС.
Происшедшее с маститым ученым вынудило Егора Чурсина основательно поразмышлять. Он уже нисколько не сомневался, что «ушли» профессора может отрицательно сказаться на его будущей учебе в аспирантуре. И еще очень важное обстоятельство, которое учитывал при своем распределении молодой специалист. В Помурино находилось всего два высших учебных заведения – кооперативный институт и высшее военное училище связи. Связисты находились на окраине города, кооператоры – в самом его центре, в двух шагах от железнодорожного вокзала.
Чурсины с большим нетерпением ожидали приезда своего единственного сына, которого они сильно благоволили, особенно в последнее время. Их радовало, что Гошка сам добился своей цели. Они мало что понимали в исторической науке, да и не только в ней. Топор и швабра не требовали больших извилин в голове. Николай без всяких проблем рубил туши разных животных на колхозном рынке. Рынок был небольшой, около двадцати торговых столов. Ни один торговец мясом не имел права сам рубить или привозить разрубленное мясо. Просто-напросто было не положено. Не положено и все. Об этом черным по белому было написано в инструкции. Главный мясник рынка каждый день ходил и внимательно бдил наличие небольших фанерных щитков, где прописывались правила торговли. В случае отсутствия оных он сразу же устремлялся в свою каморку, где на небольшом столике лежала целая стопа фанерных щитков. Через пару минут он с очень большим усердием прибивал к стенке полуразвалившегося здания исчезнувший «документ». Для прочности и сохранности щитка выбирал гвозди подлиннее. Всевозможные службы, контролирующие и обеспечивающие работу колхозного рынка, также были на стороне главного мясника. В иные дни возле его каморки стояла длинная очередь. Колхозники с умилением смотрели на долговязого и заросшего мужчину.
Рубщик мяса порядка в очереди, как такового, не соблюдал. У него были свои принципы и выкрутасы. Одно он знал четко: кто настойчиво просит его и с умилением смотрит ему в глаза, к тому надо идти в первую очередь. В своих предположениях, как правило, он не ошибался. Счастливчик из очереди с улыбкой до ушей впрягался в специальную упряжь и тянул за собой небольшую тележку, на которой стоял очень толстый чурбан. Спецзаказ Чурсину привезли из тайги. Чурбан был почти метровой высоты и отменного качества, за всю бытность ни разу не треснул. При появлении тележки с огромным чурбаном, люди, стоящие за прилавками, с облегчением вздыхали. Через некоторое время их лица озарялись подобострастной улыбкой. Между прилавками неспеша и очень важно дефилировал долговязый мужчина, на плече которого лежал увесистый топор. Рубщик мяса сначала вальяжно садился на чурбан и устремлял свой взгляд на мясные туши хозяина. Затем неспеша вытаскивал пачку сигарет и с наслаждением затягивался. Хозяин мяса и его соседи курить долговязому не мешали. Они знали, что сейчас он думает, думает основательно. Сомнений ни у кого не было. Каждый прекрасно понимал, что хорошо разрубленное мясо куда скорее найдет покупателя. После непродолжительной паузы рубщик нехотя вставал, затем давал команды по правильной укладке мяса на чурбан. Все его указания беспрекословно выполнялись. Никто ему и не перечил. Перечить было очень рискованно и даже опасно.
Однажды Чурсину попался страшно сварливый крестьянин, который попытался его учить уму-разуму. Торговец был очень мощного телосложения. Долговязый против него выглядел маленькой козявкой. Однако это ему не мешало делать свое дело. Первую говяжью ляжку Чурсин разрубил по-честному и добросовестно. Разруб почему-то не понравился приезжему верзиле. Он стал махать руками и смачно материться. Николай молчал, лишь кривил рот. Затем несколько раз рубанул по второй ляжке и положил топор на плечо. Из разрубленных кусков он выбрал кусок побольше и сунул его в свою кожаную сумку. Верзила с недоумением посмотрел на него и заскрипел зубами. Лишь после того, как Чурсин отошел от прилавка и направился в сторону своей каморки, он разразился отборным матом…
Мать через окно первая увидела своего сына, который быстро приближался к родительскому дому. Она, словно молодая козочка, выбежала во двор и открыла калитку больших, добротных ворот. Егор, увидев мать, поспешил ей навстречу и через несколько мгновений они обнялись. Мать от радости плакала и приговаривала:
– Слава Богу! Мой сынуля, мой Егорушка появился… Слава Богу, слава Богу…
Сын на причитания матери ничего в ответ не говорил. Он только сильнее прижимал ее к своей груди и немного всхлипывал. Вскоре мать и сын вошли в ограду, в центре которой стоял хозяин дома. Чурсин старший одной рукой приветствовал сына, другой рукой хлопал его по плечу. Мужчины ничего друг другу не говорили, они смотрели друг другу в глаза и смеялись.
Вечером небольшое семейство Чурсиных собралось за праздничным столом. Кушаний и всевозможных угощений на столе было изобилие. Отец ради единственного сына постарался вовсю. Он еще за месяц проинформировал своих торговых корешей о приезде своего очень умного историка. Друзья не оставили его в беде. Родители с нескрываемой радостью смотрели на свое чадо, которое с наслаждением вкладывало в рот небольшие кусочки копченого мяса и одновременно потягивало импортное пиво. Чурсин младший нисколько не сомневался, что такие блюда и закуски навряд ли сыщутся в большинстве домов небольшого города. Исключением могли лишь быть партийные работники и директор ремонтного завода…
Серьезный разговор, как таковой, сначала у сидящих за столом не получился. Это ни у кого особого беспокойства не вызывало. Больше всех тараторила мать Егорки, что вполне устраивало обоих мужчин. Надежда изложила сыну все новости, которыми жило Марьино. Иногда она задавала вопросы и сыну, уже успевшему отведать почти все кушанья. Отпрыск, отправив в свой рот тот или иной деликатес, или выпив ту или иную жидкость, с улыбкой обращал свой взор на родителей. Затем руками гладил свой живот и тихо приговаривал:
– Папушка и матушка, матушка и папушка! Наконец-то тощий живот советского студента поймал прекрасный кусочек и глоточек вкуснятинки… Слава мои предкам…
От его слов родители весело смеялись и цокали языками. Потом по очереди хлопали по вздутому животу сына.
Серьезный разговор между отцом и сыном состоялся поздно вечером. Мужчины вышли из дома и сели в кресла вокруг стола, который стоял почти в центре большого палисадника. Свежий воздух благотворно действовал на выпивших людей. Егор с радостью опустился в кресло, затем вытянулся и поднял глаза к небу. Оно было покрыто множеством звезд. От звездной красоты и небесной идиллии он постепенно перекинулся на землю. И на этой земле, где он родился и вырос, сейчас также было очень тихо и спокойно. Лишь изредка кое-где слышалось тявканье собак и негромкие голоса людей. На какое-то время он отвлекся от природной красоты и от земной жизни, закрыл глаза. Стал жадно вдыхать свежий воздух. Он был на самом верху блаженства. Его мозг и его тело отдыхали от очень напряженного умственного труда, который он вложил, чтобы получить высшее образование. Ему еще не верилось, что завтра он не будет зубрить всевозможные цитаты из трудов классиков марксизма-ленинизма, не будет сидеть с красным карандашом и подчеркивать умные мысли престарелых руководителей. Все это он терпел ради одного – получить диплом о высшем образовании, который сейчас лежал у него в дипломате. За плоский чемоданчик на городском рынке ему пришлось заплатить втридорога. Громадная страна с несметными природными богатствами этих вещей не производила… В этот чудесный миг своей жизни он не думал о серьезных вещах. Ему сейчас, как никогда раньше, хотелось расслабиться.
В этом направлении он многое успел сегодня уже сделать. Он вдоволь накушался деликатесов, пропустил несколько рюмок армянского коньяка. Отец пил только самогон, он его сам изготовлял. От собственного производства у него почти никогда не болела голова. Чурсин старший заморские блюда и продукты почти не употреблял. Они ему не нравились. Основной упор он делал на мясо, которое кушал каждый день. Жевал его иногда и по ночам. Егор, еще будучи мальчишкой, заметил эти странности. Постепенно и он перенял привычку своего отца. В доме всегда были блюда с мясом, будь то борщ или картофель. Он, как и его отец, кушал мясо везде и всегда. Он кушал его дома. Кушал его в школе и в университете, когда учился. Лично сам он мясные блюда не готовил. Если готовил, то очень редко. В его детстве этим делом занимались родители, в студенческом общежитии – ребята по комнате, с которыми он хорошо корешковал.
Мясо у историков было почти всегда. Отец Гошки Чурсина регулярно через своих друзей или знакомых пополнял довольно объемистый холодильник. Лично сам он очень редко приезжал к своему сыну. Свободного времени у него, как такового, почти не было. «Свежак» в доме Чурсиных был всегда. Николай в иной день привозил на собственном «Москвиче» мешок мяса, а то и больше. По вечерам к ним приходили люди, покупали говядину, свинину. Некоторые делали спецзаказы на другую домашнюю живность. Недостатка в клиентах не было…
Размышления о детстве и мясной жизни у Егора Чурсина, удобно сидящего в кресле, неожиданно прервал голос его отца:
– Сынок, почему молчишь? Или ты, небось, все уже расставил по полочкам в своей будущей жизни?
Сын на вопрос своего отца ответил не сразу. Ему все еще очень нравилось сидеть в мягком кресле и лениво перебирать мысли о своем детстве, которое, как он считал, не было таким уже и плохим. И в этом он видел заслугу своих родителей, потративших немало сил и нервов для поступления его в престижный вуз. Только сейчас, после обильного кушанья и избытка свежего воздуха, он пришел к этой неожиданной мысли. Его заветная мечта поступить в университет стала реальностью, благодаря только отцу. Конечно, и здесь не обошлось без мяса.
Ему на миг представилось милое выражение лица заместителя председателя мандатной комиссии Аллы Павловны, которая после подведения итогов экзаменов, тихо шепнула ему на ушко:
– Егор Николаевич… Я очень счастлива, что наш университет принимает в свои объятия сельского мальчика… И еще… Передайте огромный привет своему отцу… – После небольшой передышки она добавила. – Я довольна не только его сыном, но и всем другим…
Первокурсник Чурсин на сладкий голосок красивой женщины ничего не сказал. Он только удивленно вздернул брови и улыбнулся. К этому эпизоду он никогда в своей жизни не возвращался. Только сегодня и только сейчас, когда ему было очень приятно и очень хорошо, он почему-то все это вспомнил.
Неожиданно на своем плече он почувствовал руку отца, который стоял уже возле него. Он вновь произнес:
– Гошка, почему молчишь? Или вновь в облаках витаешь? Ты думаешь, что я не думаю и не переживаю о твоей будущей жизни?
Сын медленно открыл глаза и с удивлением посмотрел на отца, который, словно сфинкс, уставился на него. Даже в темноте он не мог ни видеть и ни чувствовать его тревоги. Он моментально отключился от предыдущих мыслей. Затем быстро встал с кресла и с недоумением переспросил отца:
– Папа, ты чем-то встревожен? Какие могут быть у меня в будущем проблемы? Я думаю, их просто у меня быть не может…
Мысли сына о своем беспроблемном будущем мало успокаивали Чурсина старшего. Он все ходил вокруг стола и курил. Иногда останавливался и пальцами правой руки тер свой высокий лоб. Сын нисколько не сомневался, что он вновь что-то ему скажет и поэтому молчал. Он в этом не ошибся. Отец через некоторое время очень тихо произнес:
– Эх, сынок… Не думай, пожалуйста, что я такой глупый… Напрасно… Я, конечно, академий не кончал, да и мать твоя, как и я, на восьмилетке остановилась…
На какой-то миг его голос замолк. Скорее всего, он сильно волновался. Может быть, искал нужные слова, чтобы предупредить сына о сложности человеческой жизни. Через пару минут он вновь сказал:
– Я очень сильно хотел учиться, но жизнь не пускала… У моих родителей детей была целая куча… Булки хлеба на завтрак не хватало…
После этих слов Чурсин старший замолчал, молчал и младший. Он только сейчас понял, что его отец хочет ему откровенно высказаться, поговорить с ним по душам. Он понимал, что у родителей за время его отсутствия очень многое на душе накопилось. Он стал сожалеть, что не ездил к ним на выходные дни. Общение родных людей никогда и никому плохого не делало, особенно в трудные моменты жизни. От обиды ему хотелось плакать. Однако он сжимал зубы и молчал.
Молчание сына очень сильно злило Николая. Он сжал до боли кулаки и со злостью произнес:
– Егор, а тебе не кажется, что ты не туда пошел и садишься не в то кресло? – На некоторое время он замолк. Ему никак не хотелось обидеть своего родного сына. После раздумья он продолжил. – Я все больше и больше думаю о твоих завихрениях… Вот, ты, например, этой осенью будешь работать в институте, пусть даже в престижном. Однако престиж в нынешние времена один пшик, и только… Этим пшиком живот не набьешь, даже рубашку копеечную не купишь…
Только после этих умозаключений сын понял тревогу своего отца. Он решительно подошел к нему, затем сильно прижал его к себе и со слезами на глазах сказал:
– Папа, отец… Спасибо тебе за очень серьезный вопрос, спасибо за твою родительскую заботу… Я тебя понимаю, как сын, и как мужчина… Я знаю, что на мои 125 целковых далеко не разбежишься… Однако я надеюсь на лучшее. Через три-четыре года сделаю кандидатскую и, вполне возможно, уйду на партийную работу…
Мужчины в этот вечер в дом вернулись поздно. Каждый излил свою душу до конца. Отцу очень понравились жизненные установки своего единственного сына. Сомнений у него не было. Егор тверд в своих решениях и доведет свое дело до конца. Пятидесятилетнего мужчину это очень радовало. Не зря он жил на этом свете. Не зря надрывал свои силы и нервы. И еще. Они договорились все имеющиеся проблемы решать сообща, без всякой утайки. Вдвоем намного легче.
Сын тепло простился с отцом, мать уже спала. Затем он пошел в свою комнату и через минуту очутился в мягкой постели. После серьезного разговора с отцом его голова стала ясной. Ему даже не хотелось спать, хотя от города Тарска, где он только что учился, езды было почти десять часов. Новоиспеченный историк в поезде нисколько не спал, все время думал. Думал он и сейчас. Его отец во многом был прав. Именно благодаря мясу он построил себе приличный особняк из крипича. За неделю до приезда сына купил новое «Жигули». В доме у родителей всегда была живая копейка. Во многом они помогали и сыну, у которого лишних забот практически и не было.
Одна была забота – хорошая учеба и примерное поведение. Студент исторического факультета Егор Чурсин это и делал. Университет он закончил с отличием, с дисциплиной у него также все было в ажуре. Настоящих друзей у него не было, не было и девушек. За пять лет обучения он так и никого из них не поцеловал, не говоря уже с кем-то переспать.
При воспоминаниях о встречах с Машой Дашковой, он усмехнулся. Девушка была очень озорная и симпатичная. Ей нравились парни не только красивые, но и умные. От Гошки Чурсина она была без ума, он по всем статьям ей подходил. Старшекурсник был на целую голову ее выше, стройный и умный. К тому же, он подавал большие надежды на скорую карьеру. Ей очень хотелось, чтобы ее парень, как можно скорее, стал профессором или даже доцентом. 500 рублей или 320 рублей с всевозможными денежными довесками будущую учительницу биологии очень устраивали. Но не получилось. Она почти месяц за парнем волочилась, даже два воскресенья просидела с ним в областной научной библиотеке. Ее любимый сидел за столом и с умным видом читал книги, что-то записывал себе в толстую тетрадь. Она сидела возле него и лишь изредка бросала взгляд в его сторону. На этом их отношения и закончились. Если не считать того, что умник купил ей пару пирожков с мясом по пять копеек…
И этой ночью молодой историк не имел желания связывать себя с кем-либо из женщин. Делом первостепенной важности он считал написание диссертации, а затем жизнь покажет. Красивые девушки есть везде. Например, на соседней улице живет его бывшая одноклассница Нина Зимина. Он успел ее даже поцеловать. Вполне возможно, в дальнейшем что-то у них и получилось бы, но он решил остановиться. Родители девушки были пьяницами, часто попадали в милицию. С такими «элементами» десятиклассник Егорка Чурсин не хотел связываться. Негативы могли помешать его будущей карьере.
В институт, где предстояло работать, Чурсин приехал за пять дней до начала занятий. Само здание молодого историка мало чем удивило. Он до этого частенько проходил мимо огромного четырехэтажного здания, покрашенного в зеленый цвет, когда приезжал в Помурино. Вокруг здания и на прилегающих улицах всегда было очень много студентов. И на это раз он увидел большие группы ребят и девчат, которые, словно муравьи, сновали внутри и вокруг учебного корпуса. Почти все они о чем-то оживленно разговаривали и смеялись. Студенческая жизнь была до боли в сердце ему знакомая и близкая. Разница в возрасте между студентами и молодым историком была почти незаметной. Ему было только 22 года…
Чурсин с замиранием сердца открыл парадную дверь института. Затем подошел к вахтерше, сидяшей возле входа, и спросил о том, где находится кафедра истории КПСС. К его удивлению, почти все ее преподаватели и сотрудники были на рабочих местах. Буквально через пять минут заведующий кафедрой представил его будущим коллегам. Все они отнеслись к нему доброжелательно. Новенького это радовало. Затем заведующий пригласил его на собеседование. О доценте Горовом Иване Константиновиче Егор Чурсин слышал еще и раньше. Он часто видел его по телевидению и читал его научные статьи. Почти все они были посвящены решениям партийных съездов. Во время беседы шеф откровенно признался, что он очень рад притоку новых молодых сил, которые смогут в значительной мере, как освежить историческую науку в институте, так и омолодить кафедру. Его радовало и то, что недавний студент имел прекрасную партийную характеристику. Собеседование продолжалось почти два часа.
Длительное пребывание в кабинете главного историка вуза Чурсина нисколько не беспокоило. Все было намази, шло как по маслу. У него намечался хороший старт для успешной работы. По заверению заведующего кафедрой через неделю в городской газете напечатают объявление о конкурсе на замещение вакантной должности преподавателя истории КПСС в кооперативном институте. Напечатают ради научной и общественной субординации. Затем Горовой поинтересовался научными замыслами своего молодого подопечного. Его тема диссертации и научные замыслы вызвали неподдельную радость у старика. Из преподавателей кафедры за десять лет никто не представил какую-либо научную работу к защите, не говоря уже о диссертации.
«Безученость» историков часто критиковал ректор института, доставалось и от партийного комитета. На прощание Горовой, не то от волнения, не то от своей ветхости, принялся обеими руками трясти руку новенькому. Затем снял очки со своего длинного носа и с умилением прошептал:
– Егор Николаевич! Вы для нашей кафедры настоящая находка. В практической работе и на научном поприще. Ваш приход и Ваши дерзкие научные планы очень обрадуют наших стариков, очень обрадуют… – Крепко обняв новенького за плечи, он чуть ли не со слезами вновь произнес. – Теперь я буду ходить на партийные собрания и ученые советы только с поднятой головой… Только так, Егорка…
После теплого прощания со своим шефом, Чурсин, словно на крыльях, вылетел из учебного корпуса. Настроение у него было превосходное. Душа его пела. И даже сам город, несмотря на дождливую погоду, казался ему сейчас красивым и милым. Через полчаса он был возле дома, где намеревался снимать комнату у одинокой старушки. Баба Маша жила одна в трехкомнатной квартире. Ее муж умер три года назад. Умер по чисто русскому признаку – пьянству. Подслеповатый старик возвращался от друга, который только что построил гараж и получил железного коня «Запорожец», как участник Великой Отечественной войны. Мужчины на радостях основательно выпили. Владелец машины остался спать в своем гараже, Ефим пошел домой. Вместо своей «хрущевки» он попал в другую, которая, как две капли воды, была похожа на его. Он открыл входную дверь и очень осторожно, почти наощупь, стал подниматься на пятый этаж. Электрического света в подъезде уже давненько не было. По какой причине его не было – никто не знал. Поднявшись и отдышавшись, дедок стал колотить в дверь квартиры. Искать свой ключ в продуктовой сумке, да еще в кромешной мгле, он не стал. Жена дверь почему-то не открывала. Он еще несколько раз ударил кулаком в дверь. Ударял так сильно, что от боли выл.
Дверь вскоре открылась. Однако вместо знакомой физиономии Машки, так он назвал свою жену в домашнем обиходе, появилось заросшее щетиной лицо очень толстого мужика, который был почему-то сильно раздражен. Ефим по пьяному делу не стал долго раздумывать и рванулся в квартиру, надеясь увидеть в постели свою любимую. Но увы, вышла осечка. Вместо жены, которая всегда спала в синих трусах, он увидел довольно полную, притом голую женщину. Она стояла в центре спальни и почему-то с удивлением на него смотрела. Что было дальше и кто в происшедшем виноват, дедок не мог рассказать. Не рассказывал никому и никогда. Через несколько мгновений он оказался в чьих-то сильных руках, которые схватили его за подмышки. Потом он очень сильно ударился о что-то твердое… Скончался он через пару часов в больнице, не приходя в себя.
Мария Ивановна, вдова погибшего, она же и владелица квартиры, оказалась очень большой скрягой. В этом Чурсин убедился сразу же, как только она его завела в небольшую комнатку и по-старчески промямлила:
– Молодой человек, у нас в городе принято платить за месяц вперед… Я, как и все советские люди, не хочу быть обманутой… – Затем, высунув язык, словно он ей придавал ума или смелости, вновь продолжила. – Я никогда в своей жизни ничего не воровала, поэтому и не хочу, чтобы у меня воровали…
Увидев изумленное лицо своего будущего постояльца, она несколько подобрела и с улыбкой подытожила:
– Я, мой сынок, вчерась еще раз все просчитала и решила окончательно. С тебя, как одиночки, буду тридцать целковых за постояние брать… Твой отец об этом знает… Я с ним недавно говорила…
Чурсин в отношении цены за проживание, которую назначила ему хозяйка, ничего не сказал. Не стал он ей и возражать. Он и сам не знал всех этих прейскурантов. Во время учебы он жил в студенческом общежитии. Все пять лет четверо парней жили в небольшой комнате. Жили дружно, каких-либо передряг не было, не было и пьянок. Хотя желание выпить было, и довольно часто. Ребята понемножку пропускали лишь в дни рождений. Пить больше – боялись. Никто не хотел оказаться за стенами университета. Страху нагонял и декан истфака. Косенко частенько проверял общежитие, в котором проживали будущие историки. Забегали к студентам и кураторы групп. Информация о негативах доходила до шефа мгновенно.
Первая неделя пребывания в Помурино для Чурсина оказалась очень напряженной, но одновременно и продуктивной. Свободного времени, как такового, у него не было. Львиная доля его ушла на обустройство комнаты и приобретение предметов первой необходимости. Через три дня отец привез ему небольшой холодильник «Саратов», который через полчаса лично сам набил продуктами питания. Конечно, в нем господствовало мясо. Не обделил он этим деликатесом и хозяйку квартиры. Баба Маша, держа в своих руках отборный кусок мяса, даже прослезилась. Она обняла долговязого мужчину и тихо проворковала:
– Спасибо милок, спасибо, милый человек… Я, честно говоря, впервые в жизни вижу такое мясо. Мой непутевый всю жизнь пил, не до мяса было… – После этих слов она с наслаждением погладила рукой по свиной вырезке и стала жаловаться на свое недомогание. – Я, мой милый, сейчас не могу стоять в больших очередях… Хворая я стала, да и деньжат нет…
Нытье хозяйки в отношении своего безденежья внезапно задело за живое Чурсина старшего. Он, не то с умилением, не то с презрением, взглянул на женщину и сквозь зубы процедил:
