Czytaj książkę: «Намтар»

Редактор Ирина Щеглова

Корректор Ксения Левонесова

Иллюстратор Наталия Третьякова

Дизайнер обложки Наталия Третьякова

© Владимир Василенко, 2019

© Наталия Третьякова, иллюстрации, 2019

© Наталия Третьякова, дизайн обложки, 2019

ISBN 978-5-4496-0142-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Синопсис

События, изложенные в этой книге, имели место или могли бы произойти на территории Месопотамии в царстве Шумера и Аккада во время III династии Ура в 2064 году до н. э. Повествование охватывает тридцатый год правления легендарного и богоподобного царя Шульги-Сина. Современники сравнивали его со львом и изображали в образе птицы Имдугуд – орла с головой льва. Во время царствования Шульги-Сина этот древний народ достиг самого известного величия и процветания.

Исследовав многочисленные открытые источники, посвящённые исчезнувшей цивилизации, автор обратил внимание на тот факт, что информация о древних шумерах носит преимущественно академический характер, она рассчитана на узкий круг учёных и специалистов. В процессе изучения текстов и публикаций, видео- и аудиоматериалов возникла идея связать между собой огромный пласт информации из далёкого прошлого. «Намтар» – доступный для широкого круга читателей роман.

Не претендуя на абсолютную научную точность, используя художественный вымысел, автор, тем не менее, базировался на исторических реалиях, фактах, деталях и допущениях. Они послужили обрамлением для воплощения идеи и передачи атмосферы того времени.

Ожившим на страницах романа героям присущи черты и поведение, схожие с теми, что существуют и ныне, но возможные совпадения – случайны.

Внимательный читатель откроет на страницах романа некоторые параллели с устройством древней шумерской цивилизации той эры и нашим обществом и цивилизацией – нашей эрой, сменившей шумерскую. Такие совпадения можно было бы тоже назвать случайными, но, скорее всего, они закономерны и лишь подтверждают известный постулат:

Всё новое – хорошо забытое старое.

I. Соль

Бери жену по выбору, роди ребенка по сердцу.

Шумерская пословица

1

– Какая мерзость! Какое унижение! Какая несправедливость!

Палящее солнце находилось в зените. Пальмы, окружающие площадь возле здания суда города Ур – столицы Царства Шумера и Аккада – не отбрасывали тени. На возвышении, сделанном из обожжённых в печи глиняных кирпичей, равнодушные палачи приводили в исполнение решение суда. Они насильно заливали в рот молодой смуглой женщине с волосом благородного чёрного цвета соляной раствор. Руки и ноги несчастной были крепко привязаны к специальным крюкам из бронзы, вмонтированным в деревянный настил, на котором она лежала. Подол её туники задрался. Для палачей это была обыденная работа. Один из них крепко держал её голову, другой стоял над ней с кувшином без ручки – ситулой¹, из которой он мучительно медленно лил всё новые и новые порции соли.

Соль, казалось, пропитала всю сущность этой красивой и стройной шумерской женщины по имени Иннашага. Её прямой правильный нос, её припухшие чувственные губы, её нёбо, язык, горло, даже внутренности отказывались работать и словно кричали о мучительном насилии. Её рвало соляной отравой на глазах у молчащей толпы граждан древнего города Ур.

Ремесленники и торговцы, оставившие на время свои мастерские и лавки; фермеры и погонщики скота, приехавшие в столицу по делам и случайно оказавшиеся на месте экзекуции; несколько богато одетых граждан города в сопровождении рабов, пришедшие специально; городские зеваки, для которых это было развлечением; вездесущие босоногие мальчишки, лишь недавно надевшие набедренные повязки, как знак своего взросления – все они стояли плотным кольцом у арены наказаний. Кто-то смотрел на Иннашагу с жалостью, кто-то с любопытством, кто-то с осуждением. Равнодушных среди публики не было.

Очередной керамический кувшин казался бездонным. В какой-то момент, уже потеряв чувство реальности и находясь в прострации и полузабытье, Иннашага с отчанием подумала о том, как ужасно несправедливо сложилась её жизнь и какой горькой, в сущности, была её судьба. Она одновременно испытывала позор, беспомощность, жуткую обиду, жалость к себе, но и ярость к своим обидчикам. Бедная женщина была готова и даже хотела разом прекратить все эти унижения и мучения, доставшиеся на её долю, и просто уйти в нижний мир предков, о котором никто из смертных не имеет ни малейшего представления. Но она была уже не одна в этой жизни. Иннашага не могла оставить на произвол судьбы недавно родившегося сына – своего драгоценного Балиха. Кто позаботится о нём, если её не станет?

Иннашагу несколько раз подряд вывернуло наизнанку на глазах любопытной публики. Желчь вперемешку с солью испачкали её длинную белую полотняную тунику без рукавов, её красивое и стройное тело с тонкой талией, её плечи, грудь и лицо. Унизительное наказание замарало её душу. От врождённой гордости уже ничего не осталось. Она была растоптана и уничтожена.

Сквозь пелену слёз, в полубреду Иннашага успела заметить злорадную усмешку её хозяйки Нинсикиль – богато одетой дамы лет тридцати, сидевшей на стуле с высокой спинкой у кирпичной стены рядом с ареной наказаний. Сначала хозяйка разглядывала арену, на которой происходило исполнение решения суда, лениво подставляя себя под любопытные взгляды зевак. У Нинсикиль был напускной, безучастный вид. Теперь же она вошла во вкус и уже наблюдала за процессом наказания рабыни с явным и нескрываемым удовольствием. Она не торопилась прекратить происходящее, хотя могла сделать это в любой момент всего лишь одним жестом холёной руки. Это Нинсикиль обвинила рабыню в том, что она пыталась равняться со своей госпожой.

Одежды и украшения Нинсикиль; её тонкие и правильные черты лица; чуть светлее обычного кожа; короткая, как у подростка, с продумаными вихрами стрижка, волосы, выкрашенные хной; её карие глаза с прищуром и слегка вздёрнутая вверх голова, что говорило о лёгкой близорукости; рот с красиво очерченными губами, слегка блестящими от дорогого бальзама – всё выдавало в ней знатную и богатую даму.

С помощью судебного служащего – машкима², которого Нинсикиль специально наняла для такого случая, она подготовила письменное заверение, в котором смогла доказать, что вторая жена её мужа Геме-Инша слишком возгордилась. Геме-Инша³ – именно так стали называть Иннашагу после того, как она попала в рабство к важному чиновнику, состоявшему на царской службе, по имени Энкид.

Стараниями машкима, исправно отрабатывающего причитающуюся ему мзду, от хозяйки даже не потребовалось клятвы при двух свидетелях в Храме клятв. Обычно процедура требовала этого, но иск Нинсикиль был принят судом и так. Без волокиты и задержек дело было рассмотрено в пользу госпожи. Геме-Инше присудили типичное в таких случаях наказание – промывание солью, благо соль добывалась в царстве Шумера и Аккада в больших количествах. В столицу баржами и караванами доставляли соль в плотно набитых мешках, как из Нижнего моря (Персидский залив), так и из северных районов. Из морской воды соль выпаривали в горшках, а на севере страны соль добывали, выпаривая её в больших по размеру чанах из раствора, который брали в природных солёных озёрах и шахтах. Это раньше соль была не во всяком доме, а при богоподобном царе Шульги-Син соль появилась в изобилии.

Монотонный голос машкима огласил решение суда – дитилу⁴, зафиксировав на глиняной таблице исполнение приговора по отношению к Геме-Инше. Она не помнила, когда и как закончилось истязание над ней. Всё еще находясь в состоянии, близком к беспамятству, она почувствовала, как чьи-то грубые руки начали развязывать верёвки, спутывающие её тело. Она услышала хриплый голос старшего из палачей, бросившего ей назидательно почти в самое ухо:

«Самое большое прегрешение – гордыня. Пусть это наказание станет тебе уроком на всю жизнь, геме», – от него тошнотворно разило луком.

2

Её госпожа была бесплодной. Нинсикиль в течение долгих лет безуспешно пыталась зачать ребенка, но какая-то женская болезнь или гнев богов не позволяли ей испытать счастье материнства. В какой-то момент терпение её мужа закончилось. В свои сорок пять лет Энкид перешагнул порог зрелости и возмечтал о сыне, который станет по закону его наследником и продолжателем рода. Он боялся, что не успеет передать сыну своё дело, а главное – что тот не успеет достаточно повзрослеть, чтобы организовать отцу достойное погребение.

В царстве Шумера и Аккада считалось, что бездетные мужи обречены на вечные страдания и забвение, так как никто не оплакивал их и не отдавал им должные почести после смерти. Сыновья чтили своих отцов и при жизни. Закон был суров к сыну, который ударит отца – ему отнимали руку. Сыну, отрёкшемуся от отца – вырывали язык. После смерти отца сыновья не только ухаживали за могилой или семейным склепом в доме отца, но и передавали в поколениях его имя и имена предков по мужской линии. Обожжённые в печи глиняные таблицы бережно хранились в каждом шумерском доме. Считалось, что пока родственники помнили и отдавали должное почтение своим предкам, их духи участвовали в делах семьи и помогали потомкам. Если же сыновья забывали священный долг, отец мстил им, превращаясь в злого и хищного демона нижнего мира Нергала, от которого не жди пощады.

Энкид не относился к родовой знати, но знал свои шесть родов по мужской линии. Последнюю запись на глиняной таблице, посвящённую его отцу, он делал уже сам. Абзу, как звали отца, пожелал оставить после себя на таблице рода:

«Абзу, кто был скотоводом и охотником…»

Энкиду был очень нужен наследник. По закону он мог бы отослать бесплодную Нинсикиль в дом её родителей, при этом вернув приданое и выплатив денежную компенсацию ей и её родителям. Однако размер приданого его жены был слишком велик. В брачном контракте, скреплённом супругами печатями перед свадьбой более десяти лет назад, отражался размер имущества, которое принесла Нинсикиль, выходя замуж за Энкида. Общая стоимость приданого Нинсикиль, включая пять рабов и рабынь, составляла огромную сумму – около десяти мин⁵ или пять килограммов серебра. Энкид благоразумно приумножил семейный капитал, но выплатить приданое – потерять многое.

Его тесть, которого звали Акалла, был предусмотрительным и влиятельным человеком. Он относился к храмовой элите города Ниппур – религиозной столице царства. Акалла был писцом в администрации храма и хорошо разбирался в законах и указах царя Шульги-Сина. Его жалование составляло полтора шекеля в день, что приносило ему около семи мин серебром в год. Согласившись на брак своей семнадцатилетней красавицы дочери и преуспевающего чиновника, он заранее внёс в брачный договор условие относительно денежной компенсации в случае расторжения брака. Этот пункт договора делал развод супругов практически невозможным.

Тогда, после восьми лет совместной жизни, Энкид, заручившись согласием супруги, как её обязывал закон, не разводясь с Нинсикиль, взял себе в качестве второй жены Иннашагу. Наложница была на десять лет моложе Нинсикиль. Прелестная рабыня, которую он выбрал для рождения наследника, отличалась отменным здоровьем, прекрасной фигурой с идеальными формами, смуглой с золотым оттенком кожей, утонченным прямым носом и ровными зубами цвета морского жемчуга. Когда она улыбалась, у неё появлялись очаровательные ямочки на щеках. Энкид отметил её уже при первой встрече, когда рабыню только привели в его дом. Иннашага стояла перед ним, склонив голову. Красивые руки с тонкими пальцами она опустила ближе к коленям, но держала их недостаточно низко и подобострастно для рабыни – не дотрагиваясь до колен.

Энкид сразу обратил внимание на её причёску с просто, но элегантно уложенным пучком и со спадающими на лицо и шею слегка вьющимися прядями. У неё были редкие по красоте волосы – чёрные, шелковистые, как лён, с лёгким пепельным оттенком, как у драгоценной икры осетровых рыб из далёкой страны Аратты (город-государство на Каспии). Новая рабыня была, безусловно, шумерского происхождения, как и он сам.

Энкид, важно ступая, приблизился к ней и непроизвольно ощутил аромат её молодого тела и ещё что-то, что было сложно описать словами, но что явно витало в воздухе. Энкид медленно втянул раздувшимися, чувствительными ноздрями её волшебный запах и ласково, на выдохе, спросил на шумерском имя красавицы.

Рабыня медленно подняла божественно красивое лицо и кротко посмотрела в его глаза, робко улыбнувшись. Она ответила Энкиду журчащим, как весенний ручеёк, мелодичным голосом:

– Иннашага, мой господин.

Этого мига оказалось достаточно, чтобы пресыщенный славой и достатком чиновник, слегка засмущавшись, вдруг ощутил внезапное и, как он сам считал, уже давно угаснувшее чувство влюблённости. Не просто плотское желание, которое он мог бы удовлетворить на правах хозяина, когда пожелает, и наложница не посмеет ему отказать, а именно влюблённости. Забытое чувство молнией пронзило его грудь, как когда-то очень давно, во времена его ранней молодости.

Нинсикиль, стоявшая позади мужа, тоже уловила нечто, что в один миг связало Энкида и молодую наложницу. Она подошла вплотную к рабыне, встав рядом с мужем. Презрительно рассматривая её, Нинсикиль хлёстко и категорично бросила:

– Забудь своё имя, презренная! Отныне ты – Геме-Инша, как это записано в дитиле о твоём рабстве.

3

В суматохе дней и дел Энкид не забыл первую встречу с рабыней. Он ловил себя на том, что думал о ней. Он помнил её волшебный запах и прислушивался, как приятно щемит влюблённостью сердце. Он часто видел её в своих мыслях и во сне. Сначала достигший вершин карьерного роста сановник решил, что это было мимолетное чувство, даже наваждение. Но со временем он заметил, что начал искать встреч с гордой и потрясающе красивой рабыней. Овладевать ею насильно он не собирался. Он хотел завоевать её сердце и словно оттягивал миг неминуемой близости, наслаждаясь его ожиданием.

Большую часть времени Энкид проводил в столице. В свой загородный дом, где жила его наложница, он приезжал довольно редко – не более двух раз в месяц. В последнее время ради неё он стал появляться каждую неделю, а то и чаще. Энкид обожал проводить с ней начало суток⁶. Обычно он приезжал в свой дом, возвращаясь со службы, когда уже садилось солнце и опускалась желанная прохлада вечера. После рутинных домашних дел и обязательной проверки конюшни Энкид располагался на деревянном подиуме в своем саду, возлежа на циновках под раскидистыми кронами плодовых деревьев. Он заслуженно отдыхал после дневных трудов, а его рабыня-наложница начинала томно-нежно исполнять для него героические гимны тиги⁷ или гимны гармонии адаб⁸. Временами Иннашага прерывалась, следя, чтобы чаша господина с пивом или с дорогим виноградным вином не была пустой, а сушёный инжир и финики всегда лежали перед ним на плоской серебряной чаше.

Особенно Энкиду нравились гимны, посвященные герою древнего эпоса по имени Гильгамеш – легендарному царю Шумера из города Урук. Время летело незаметно. Энкид возлежал в блаженстве на подиуме, наслаждаясь пением красавицы, прохладным вечером и благоухающим садом. Вечер заканчивался, когда водяные часы – клепсидра⁹ – отсчитывали первую треть ночи¹⁰. Энкид поднимался на плоскую крышу своего дома, всё ещё находясь под чарами любимой наложницы и волшебной музыки, чтобы безмятежно уснуть под соловьиные трели и мерцание звёзд на ночном небе.

В утренние часы, во время обильного завтрака Энкид любил вести степенные беседы с Шагой, как он стал называть наложницу. Он сам выбирал тему. Энкид, как и всякий чиновник его ранга, превосходно знал систему учёта и владел письмом. Он относился к десятой образованной части населения. Львиную долю всей письменной информации составляли прикладные документы: приказы, распоряжения, нормы потребления, складской учёт, сделки. Многие граждане и даже рабы умели читать и заверять эти документы личной печатью. Лишь десятую часть записей составляли гимны богам и героям, ламентации¹¹ в суровые времена, диспуты, предания. Только очень образованные люди могли читать такую литературу. Энкид знал часть гимнов наизусть. Главным же его увлечением была астрономия. Ещё в школьных классах эдубба¹², тридцать лет назад, он считался лучшим в чтении астрономических таблиц – эфемерид¹³.

Новая рабыня умела читать и писать, так как обучалась этому в храме Нанны – бога Луны и бога-покровителя города Ур. Её мысли отличались точностью и прозорливостью. Шага была умной и сдержанной собеседницей, не скучной и тем более не занудливой. Потрясающе красивая и стройная девушка привлекала и располагала к себе зрелого мужа неподдельным интересом ко всему, сказанному им. Она никогда не перебивала его, не болтала попусту и совсем не сплетничала, чем выгодно отличалась от большинства женщин, с которыми когда-то сводила судьба Энкида. Шага казалась ему трогательно-беззащитной и слабой. Рядом с ней Энкид ощущал себя могущественным и сильным.

Обычно Энкид просыпался рано, до восхода солнца. По утрам он проделывал ритуал приветствия верховному богу Уту – богу Солнца. Ритуал состоял из тщательно повторяемых физических упражнений и духовной практики. Омыв тело и одевшись для выезда, Энкид садился на медный стул с высокой спинкой за дорогой деревянный стол во внутреннем дворе своего богатого дома. Шага степенно прислуживала ему, сменяя на столе обильные яства. Завтрак Энкида состоял из горячих ячменных лепешек, испечённых из муки тонкого помола в специальной круглой печи, врытой в землю во дворе; молока и сыра; измельчённых эммера и кунжута; мёда; овощей и фруктов в зависимости от сезона; орехов нескольких видов; рыбы с пряным соусом, отделённой от костей и нарезанной кусочками; мяса, считавшегося в царстве Шумера и Аккада праздничным блюдом.

Энкид ввёл правило для поваров: в дни, когда он ночевал в своём загородном доме, с вечера готовилось в большом бронзовом котле блюдо из мяса молодого ягнёнка или телёнка. Нежнейшее сырое мясо с жирком выкладывали на дне котла, слегка солили и покрывали слоем лука. Поверх лука выкладывали овощи. Кушание приправляли специями, целыми головками чеснока, стручками острого перца и горстью фиников сверху. Котёл плотно закрывали и не перемешивали до самой готовности. Под ним разжигали огонь из сухих стеблей тростника, после чего мясо медленно томилось целую ночь. Перед подачей повар добавлял по вкусу ещё немного соли, а его подручные тщательно перемешивали мясо с овощами. Рано утром работники-иждивенцы и рабы получали свои доли невероятно вкусного мясного рагу. Энкид же предпочитал добрую чашу изысканного соуса, что оставался на дне котла. Его он пил, завершая завтрак.

4

Энкид полюбил Иннашагу всем сердцем, и рабыня ответила ему взаимностью. Через шесть месяцев счастливый муж назвал её второй женой. Нинсикиль была вынуждена согласиться. Энкид обеспечил первую жену отдельным домом для проживания и всем необходимым для безбедного существования. Он обязывался предоставлять ей в достаточном количестве зерно, свежее мясо и рыбу, пиво, финики, орехи, мёд, масло лучшего качества, ткани и две пары сандалий в год от лучшего в столице башмачника. Кроме этого он должен был соблюдать и охранять её привилегии, а вторая жена, Геме-Инша, должна была прислуживать Нинсикиль: мыть ей ноги и носить её стул в храм.

По закону две жены не могли жить под одной крышей, поэтому первой жене Энкид оставил их общий трёхэтажный дом площадью в десять cap¹⁴, окружённый великолепным ухоженным садом. Дом находился рядом с каналом Инун в пятидесяти эш¹⁵ от городских ворот. Это было дорогое имущество. Нинсикиль имела право на собственность в их огромном общем состоянии, но она не могла разделить её без развода со своим супругом. Развод же в царстве мог потребовать только мужчина, у женщин такого права не было. Впрочем, и Энкид не мог распоряжаться имуществом жены без её согласия.

Второй жене – Инше, как теперь стал называть Энкид свою прелестную супругу, объединив начало и конец её полного имени «Иннашага», он предоставил в пользование дом в столице. Дом находился в престижном районе рядом с северной пристанью. Была в городе и восточная пристань – меньшая по размеру. По специально построенному каналу вода из реки Буранун (Евфрат) втекала внутрь города через ворота шириной в пять ги¹⁶ в два затона, которые и образовывали искусственные гавани. У гаваней жили люди зажиточные: именитые купцы, торговцы, чиновники.

С плоской крыши дома Энкида открывался вид на северную гавань и широкую торговую площадь. На пристани стояли борт к борту, связанные просмолёнными толстыми тростниковыми канатами мореходные парусные суда, построенные на специальных верфях. Их использовали для заморской торговли. Самые большие из них могли перевозить более сорока гур-лугалей¹⁷ – десяти тонн товаров и грузов.

На соседнем причале стояли корабли на вёслах и шестах, водоизмещением на треть или вполовину меньше парусных. На противоположной стороне пристани швартовались речные баржи. Эти небольшие судна тянули вверх по течению верёвками или баграми бурлаки из числа рабов и наёмных работников. Курсируя между городами царства, они снабжали столицу ячменём, пшеницей, фасолью, эммером, солью, битумом, тростником, шерстью, тканями, одеждой, строительным кирпичом. Завершали картину порта многочисленные репи¹⁸, напоминающие по форме корзины. Лодчонки хаотично-правильно сновали по гавани.

После того как Энкид назвал Геме-Иншу второй женой, он стал совсем редко бывать в доме Нинсикиль, а если и приезжал, то, скорее, по хозяйским делам. Большую часть времени он проводил в городском доме на пристани, где его ждала любимая Инша. Практически сразу после первой близости его прекрасная наложница, а теперь уже и жена, забеременела и наконец-то родила своему господину и мужу ребёнка – крепкого и здорового мальчика, которого он назвал Балих.

Энкид не случайно выбрал это имя для сына. Балихом звали долгожданного ребёнка одного из древних царей Шумера по имени Этана. По легенде, Этана не имел детей и искал «растение рождения», произраставшее высоко в небе. Он спас от злобного змея огромного орла, подружился с ним, помог орлу снова обрести способность летать и упросил его подняться вместе с ним в небо. Орёл согласился помочь и полетел с сидящим на его спине Этаной в пробный полёт. В какой-то момент Этана очень испугался и взмолился вернуться на землю. Однако желание обрести наследника оказалось сильнее страха, и Этана преодолел испуг, снова взмыл на орле в небо. Вот уже цветущие поля под ними стали напоминать маленький сад, а Нижнее море – корзину, наполненную водой, но Этана больше не боялся, полюбив страх и сделав его своим союзником. Боги услышали молитвы Этаны, и вскоре у него родился долгожданный сын, которого он назвал Балихом.

Когда у Энкида родился наследник, он поручил резчику печатей – бургулу¹⁹ – выбить на новой цилиндрической печати из серебра, служившей ему подтверждением личности и права собственности, этот сюжет с полётом Этаны на орле. Радости зрелого мужчины от появления сына и наследника не было конца. Столь же бесконечной была злоба и ненависть Нинсикиль к Геме-Инше. Мерзавка завладела сердцем Энкида и фактически отобрала у неё мужа. Иннашага всё ещё оставалась рабыней, пока не истечет её срок в три года, определённый судом, однако её сын Балих, рождённый от Энкида, считался свободным гражданином и законным наследником её мужа.

5

Иннашага была не только изумительно хороша собой, но и образована. На протяжении нескольких лет она была храмовой прислужницей и готовилась стать жрицей – ниндигир²⁰, но судьба распорядилась иначе. В рабство она попала за долги отца. Сеншими, как его звали, будучи довольно состоятельным человеком, опрометчиво вложил слишком большую сумму в рискованное предприятие: постройку торговой морской флотилии из нескольких парусных кораблей. Такие корабли обходились значительно дороже вёсельных. Парусники могли ходить, используя силу ветра, и в этом было их огромное преимущество. Они перевозили грузы из Шумера и Аккада в страны Маган (Оман, возможно – Египет), Губин (Оманский залив), Мелухха (Западная Индия) и Тельмун (Бахрейнские острова в Персидском заливе). Из Шумера и Аккада Сеншими планировал везти шерсть, зерно, финики, масло, качественные ткани и одежду, а из Магана, Губина, Мелуххи и Тельмуна завозить медь, олово, базальт, слоновую кость, драгоценный сердолик, чёрное и красное дерево, диорит и серебряные руды.

Отец Иннашаги хотел стать купцом – дамгаром²¹, таким же, как один из самых богатых граждан города Ура по имени Эйанацир – его корабли регулярно ходили в Тельмун, где находился самый большой рынок для обмена товаров. Эйанацир закупал медную руду – львиную долю меди он поставлял во дворец Эхурсаг в столице. Из сплава меди и олова в дворцовых плавильнях и мастерских изготавливали бронзовое оружие для воинов царской армии. Малую часть медной руды Эйанацир, с разрешения царя, использовал для своих нужд. Он владел мастерской-плавильней. Медная посуда Эйанацира пользовалась большим спросом. Несколько медных чаш малого размера обходились покупателям в один шекель. Эйанацир был очень богатым человеком. Только в виде налоговых податей (десятина) он платил в казну ежегодно более семидесяти талантов²² меди или более семи мин серебра. Про таких в Уре говорили: «у него в тридцать шекелей одеяние».

Сеншими завидовал Эйанациру. Он очень рассчитывал, что задуманное предприятие выгорит, он разбогатеет и сможет обеспечить своей умнице дочери достойное наследство и большое будущее в качестве высшей жрицы – лукур²³. Но всемогущие боги не дали исполниться его намерениям. Они разметали штормовым южным ветром флотилию из пяти кораблей, гружённых медной рудой и сердоликом. Почти все корабли погибли у самых морских границ царства. В порт Ура вернулись лишь два судна. На одном из них спасся и сам Сеншими. Товар, с которым они пришли в гавань, не покрывал всех затрат. Сами корабли вместе с грузом забрали алчные ростовщики, чтобы вернуть с процентами вложенное серебро. У Сеншими начались трудные времена. Убытки поглотили все сбережения, к тому же он опрометчиво взял в долг три мины серебром, заложив дом. Сеншими не смог вовремя вернуть эту огромную сумму. В итоге Энкид с большой скидкой выкупил у ростовщиков долги Сеншими и стал его единственным кредитором.

Сеншими уступил Энкиду практически за бесценок – всего за две мины серебром – свой городской дом у пристани, построенный из кирпича и побелённый снаружи и внутри. Дом построили недавно, во внутреннем дворе не было родовых могил, а потому он мог быть предметом купли-продажи. Однако вырученных денег не хватило, чтобы погасить всю сумму долга, и Сеншими вынуждено, обливаясь слезами, продал Энкиду и свою красавицу дочь. Поклявшись выкупить её свободу, Сеншими нанялся простым моряком на один из кораблей, принадлежащих Эйанациру, и с тех пор дочь не получала от него никаких известий.

– Если он не погиб, то перебрался в одну из дальних стран, – хотелось верить Инше.

Энкид спросил как-то наложницу: «Скажи мне, что ты чувствуешь по отношению к своему отцу, ведь это по его вине ты оказалась в рабстве?»

Она, грустно улыбнувшись, ответила своему хозяину:

«Я по-прежнему люблю его и даже благодарна ему, ведь если бы сложилось иначе, я бы никогда не встретилась с тобой, о мой господин!»

Энкидр растрогался в умилении.

6

Нинсикиль, завидуя рабыне, выбрала подходящий момент, когда муж отсутствовал, надолго уехав по приказу царя в дальние земли, и отомстила ей. За непочтительность к госпоже судья – дику²⁴ – определил Геме-Инше промывание солью. Поздним утром за ней пришли царские стражники, один из них зачитал обвинение и решение судьи. Ничего не понимая и тревожась о сыне, оставшемся с кормилицей, Иннашага была вынуждена подчиниться. Сопровождал несчастную женщину к месту наказания старый слепой раб по имени Атаб, приставленный Энкидом помогать ей в доме.

Закон суров, но он – закон. Геме-Инша была публично подвергнута унизительному и мучительному наказанию. Зеваки, наблюдавшие за исполнением приговора, медленно расходились, обсуждая только что происшедшее на их глазах наказание возгордившейся рабыни. Палачи, буднично омыв руки и собрав нехитрые приспособления, удалились, не жалуя никого из присутствующих своим вниманием. Нинсикиль ушла раньше, чтобы не уронить достоинство перед простолюдинами и зеваками, а возможно, просто испугавшись приближающихся раскатов грома и внезапно потемневшего неба.

Слепой раб с густой белой бородой, заросшими бровями и спутавшимися прядями седых волос приблизился к Геме-Инше. Найдя её наощупь, он накинул на её сгорбленную спину и опустившиеся от рыданий плечи простенькое домотканое покрывало. Он беззвучно плакал вместе с ней пустыми глазницами, по-отечески обняв её. Атаб успокаивал и вытирал ей слезы сухой и заскорузлой ладонью. Всё кончилось. Кончилось, как ей казалось, всё и для неё – свободной и гордой когда-то Иннашаги, а теперь униженной и растоптанной рабыни Геме-Инше.

«Только бы выдержать ещё одно лето и ещё одну зиму, и тогда мне вернут свободу, – в отчаянии думала она. – Не может подлая и высокомерная Нинсикиль удерживать меня дольше в рабстве²⁵. Если она нарушит закон, то будет сама наказана за это».

На быстро почерневшем от тяжёлых свинцовых туч небе блеснула короткая и резкая молния, за ней приблизились и прогрохотали во всю силу величественные раскаты грома, и почти сразу начался стремительно набирающий силу обильный весенний ливень.

– О богиня Инанна²⁶, помоги мне справиться с испытаниями, выпавшими на мою долю! Сохрани меня и моего бесценного сына от несправедливости и злого рока! – так заклинала Иннашага полушёпотом свою покровительницу, подставив заплаканное лицо с закрытыми глазами, красивые спутанные волосы и испачканные одежды под мощные струи тёплого благодатного дождя, случавшегося в этих краях не более десяти раз в году.

Ливень закончился так же стремительно, как и начался. Солнечные лучи пробивались сквозь редеющие тучи. Мокрая до нитки рабыня открыла заплаканные глаза и медленно побрела со старым рабом к дому на пристани. Они шли не разбирая дороги по кривым и тесным улочкам густонаселённой части города Ура. Посторонний, случайно увидевший эту пару, наверное, не сразу бы и разобрал, кто из них двоих был поводырём – она или слепой Атаб.