Czytaj książkę: «Приключения охотника и его четвероногого друга по кличке МАРСИК»

Часть первая. Сотвори себе друга

Глава 1. Пока ещё не Марс, а только Марсик

В сарае было темно и зябко. От бревенчатых стен несло сыростью и плесенью. В углу на охапке прошлогоднего сена семеро слепых щенков жались друг к другу, пытаясь согреться. Еле заметная дрожь одного из них тут же пробегала по другим, как по замкнутой цепи электрический ток. Не будь прошлогоднего сена, неизвестно чем бы всё кончилось для бедолаг. Их мать, ощенившись, подохла, оставив хозяину не предвиденные хлопоты. По натуре человек бессердечный, он не догадался забрать щенят в дом. Один раз в день, вечером поил их молоком из бутылки через надетую на неё соску. И на том спасибо!

На улице были все признаки весны: снег на придорожных сугробах потемнел и стал ноздреватым; днём на дорогах появлялись лужицы, из которых талая вода робко сбегала в кюветы; под крышами, “потея”, росли толстенные сосульки. Но морозы, особенно ночью, были ещё очень крепки. С наступлением темноты деревянные стены сарая потрескивали и под утро покрывались седым инеем. Мороз жгучими иголками впивался в беззащитные щенячьи тельца,– они ещё теснее жались друг к другу. Лежащим с краю доставалось больше всего, поэтому каждый стремился в середину, отчего живой клубок щенячьих тел был в постоянном движении. Невольно сам собою соблюдался непреложный закон Колымы: движение – жизнь, всё остальное – Вечная Мерзлота. Успокаивались они только утром, когда солнце нагревало металлическую крышу, заставляя стены обильно “плакать”. Мороз отступал до вечера, чтобы ночью вновь издеваться над живыми комочками.

Но вот в сарай вместе с хозяином пришёл мужчина. Речь его лилась неторопливо. Спокойный бархатный голос журчал, как тот ручей, что появлялся после обеда за сараем. Мужчина осмотрел всех щенят и остановил свой выбор на крутолобом.

Уже после первого прикосновения тёплых рук мужчины щенок перестал дрожать. Когда же его посадили в меховую рукавицу, он понял, что есть другая жизнь, не похожая на собачью. Жизнь в тепле, от которого хочется долго, долго спать и не просыпаться. Ещё бы! В рукавице, да за пазухой. Такого блаженства он никогда не испытывал. Оттого-то и уснул, как убитый. Даже не слышал, как новый хозяин нёс его через весь посёлок, вошёл к себе в дом, не вынимая из рукавицы, положил около теплой печки на мягкую подстилку. Сколько он спал, неизвестно. Разбудили его людские голоса: женщина вела задушевный разговор с мужчиной.

– Какой он породы? – тепло и просто спросила женщина.

– Отец его – восточноевропейская овчарка, – звучал в ответ баритон, – а мать – чукотская ездовая.

Люди говорили тихо, чтобы не потревожить щенка. Крутолобый догадался, что речь шла о нём. Нежась в тепле, он затаил дыхание, вслушиваясь в приятные голоса доселе ему незнакомые.

–Каким он будет, когда вырастит? – допытывалась женщина.

–Во-первых, большой, как овчарка. Видишь, лапы какие здоровенные …

– Скажешь тоже! – засмеялась женщина. – Весь в рукавице уместился.

–Ты сравни с туловищем, – оправдывался мужчина. – Посмотришь, когда вырастит, будет выносливым весь в мать, а большим – в отца.

Как приятно слушать о себе такие лестные слова. Если бы ещё от голода не сосало под ложечкой, всё было бы прекрасно.

– А какого цвета будет его шерсть? – не унималась женщина.

–Чуть темнее, чем у волка, с серыми подпалинами на боках.

Как у волка! Ничего себе!! От такого сравнения хоть у кого дыхание перехватит. Крутолобый от натуги выпучил глазки, они возьми да приоткройся. В узкие щелочки глаз ударил яркий свет, да так неожиданно и сильно, что пришлось забыть про свою родословную и трусовато заскулить.

Люди давно ждали этого момента. Они приготовились заранее. Развели тёплой водой сгущёнку и держали её у печки, чтобы не остыла. Щенок и рта не успел открыть, как соска со сладкой влагой очутилась у него на языке. Такая вкуснятина-а! И главное – её много, и никто не отнимал. Крутолобый от удовольствия закрыл глаза. Пил долго, жадно покряхтывая и судорожно сопя. Коготки передних лап машинально вонзались в мягкую подстилку. Не открывая глаз, крутолобый с соской в пасти заснул.

Так повторялось долго.

Каждый раз, просыпаясь, он щурил глаза, привыкал к свету. Перерывы между сном становились всё дольше и дольше. Теперь он мог оглядеть кухню, окна, откуда проникал яркий свет на белый потолок и стены. Всё вокруг было таким интересным: стол, табуретки, тумбочка. Но одно дело видеть всё это. Инстинкт же, выработанный веками в крови предков и переданный ему в наследство, подсказывал не полагаться только на глаза, нужно обнюхать всё и запомнить запах каждого предмета. Любопытство брало верх над страхом перед неизведанным. Щенок поднимался на неокрепшие лапы, шатаясь по сторонам, ковылял к столу, тыкался носом в его дверки, в ножки табуреток. Слабые лапы предательски дрожали, отчего туловище его покачивалось как взад и вперёд, так и по сторонам, словно его подвесили на верёвочках. От этого щенок неуклюже тыкался носом всякий раз, когда хотел обнюхать предмет. Лапы не выдерживали веса тела, быстро уставали. Щенок на какое– то время присаживался отдохнуть, заодно обдумать полученную информацию. Стол и табуретки никакой опасности не представляли. Тумбочка тоже не страшна, но запах духов на спирту и запах лекарств вызывали подозрение. Надо это запомнить и без особой надобности не трогать тумбочку.

К холодильнику крутолобый подошёл в тот момент, когда у того включился мотор, и в трубках на задней стенке что-то засипело. Щенок отпрянул назад, задумался. Решил, лучше с этим ящиком не связываться, ибо тот фырчал, стучал, выражая недовольство, а это, как подсказывал опыт предков, к хорошему не приведёт. В том крутолобый тут же убедился: стоило щенку чуть отойти от холодильника, как тот замолчал и вёл себя спокойно. Крутолобый развернулся, пошёл к печке, остановился перед дверкой поддувала. Качаясь взад и вперёд, ткнулся в неё носом и тут же с визгом отпрянул. Что-то куснуло за самый кончик носопырки. Пришлось тереться о лапы, чтобы уменьшить жжение. Когда боль немного утихла, щенок напрягся, робко зарычал и несколько раз тоненько тявкнул, мол, сдурела что ли (это он дверке). Хотел только понюхать, а ты сразу кусаться. Услышав впервые свой голос, крутолобый сильно удивился и осмелел. Склонив голову на бок, для пущей важности тявкнул ещё два раза. Мол, знай наших, не на того нарвалась.

Первая боль была не столько сильной, сколько обидной, а главное неожиданной и поучительной. Теперь он никогда не прикоснётся к металлическим дверкам печки, а, проходя мимо, будет предостерегающе лаять на них и держать себя настороже даже летом, когда они бывают совершенно холодными.

Первое знакомство с окружающим миром убедило крутолобого в том, что не нужно быть размазнёй и простачком. От греха подальше с каждым предметом надо держать ухо востро, иначе не избежать беды.

Ложась на мягкую подстилку, крутолобый мысленно радовался, что в доме не было хозяев и о его конфузе им ничего неизвестно. Уж больно не вязалась такая бестолковость с его родословной, выданной хозяином.

В первые дни, пока хозяева бывали на работе, крутолобый ознакомился и с другой комнатой. Там мало интересного: кровать и шкафы. Правда, очень уж хорош толстый– толстый ковёр на полу! На него так приятно дудолить! Лучшего придумать просто невозможно. Он такой большой-большой, если дудолить понемножку – на всю жизнь хватит. Но вечером хозяин, потыкав щенка носом в мокрые места на ковре, убедил его в том, что дудолить нужно в ящик с песочком, что стоит в углу около тумбочки. ( А ковёр, оказывается, нужен для каких-то других целей ). Крутолобому было очень обидно. Так вот прямо носом, носом тыкали! Вскоре обида улеглась сама собой, ибо вечером решался очень важный вопрос.

– Как назовём малыша? – спросила хозяйка, ставя посуду на стол.

А, действительно, как? Её муж называл Матвеевной. Она мужа Матвеем. Нужно определиться и со щенком.

Матвей заряжал патроны. Дело мудрёное, надо быть внимательным, но не на столько, чтобы не обсудить эту важную тему.

–Я думаю так, – начал обстоятельно объяснять своё соображение Матвей. – Коли собака будет охотничьей, то кличка у неё должна быть короткой, как выстрел.

– А может Джульбарсом? – предложила Матвеевна. – Помнишь, кино такое в детстве смотрели. Большая собака… и умница превеликая была.

–Да, да помню. Я тоже смотрел не один раз. Прекрасная собака, но кличка длинновата, – возразил Матвей, – нужно коротенько…

Какое-то время молчали, думая каждый о своём.

–Назовём Верным?!?– предложила хозяйка. – Верный, Верный, – повторяла она, прислушиваясь к своему голосу, – звучит неплохо.

– Верным каждую собаку в посёлке зовут, – возразил Матвей, – у Мышовых Верный, у Елесеевых Верный, – он замолчал и задумался на какое-то время.

Щенок вслушивался в голоса людей, ждал своей участи.

–А мне так хочется Верным назвать, – закапризничала было жена.

–Назовём,– сказал Матвей после некоторой паузы. – Марсом.

–Марсом? – переспросила Матвеевна, подумала, словно что-то взвешивала, – а что, хорошо звучит. – Марс-сс.…Марс-сс, – повторяла она, прислушиваясь к своему голосу.

Так и решили. А чтобы отметить это событие, Матвеевна нарезала тонкими ломтиками колбасу и положила перед именинником. Он такого запаха ещё ни разу не чувствовал! А когда стал жевать каждый кусочек долго и настойчиво, то понял, что сегодня, действительно, праздник, ибо такую пищу едят только боги!

Колбасы было так много, а около печки так тепло, и на душе так приятно оттого, что он теперь уже Марс. Сон незаметно сморил щенка. Спал он сладко и долго. Почему-то среди ночи приснился страшный сон: будто печка не давала ему проходу. Так и норовила схватить его, укусить то за лапу, то за нос. Она мельтешила перед ним неотвязно, – куда он – она перед ним. Вот – вот цапнет! Вот-вот цапнет! Когда, казалось, уже не было сил увернуться от неё, лапы предательски подкашивались, а она треклятая в сантиметре от его носа. Марс проснулся, вскочил, часто дыша, открыл глаза. На кухне было темно, хоть глаз коли. Дверка печки светилась багровым пятном, дышала на пол таким жаром, что стало жутко и страшно. Марс жалобно заскулил, заныл, словно с жизнью расставался, поплёлся во вторую комнату, где спали хозяева.

–Марс, прекрати канючить! – строго приказал хозяин, – накажу…

Проснулась и хозяйка. Заспанным голосом пролепетала она:

–Ну, какой он Марс!!? Зови его пока Марсиком.

Матвей взял щенка на руки, положил рядом с собой, и стали в две руки гладить его, приговаривая:

Ма-арсик! Ма-арсик!

Глава 2. Воспитай себе друга

Марсик быстро рос, набирался сил. Уже не шатался по сторонам, как раньше. Лапы его окрепли, и он шустро бегал по комнатам. Предметы в доме знал наперечёт. Они для щенка уже не представляли такого интереса, как в первые дни. Теперь его больше занимала дверь, что вела из дома. За той дверью ежедневно исчезали хозяева, оставляя его одного. Всякий раз, провожая их, Марсик подолгу стоял у порога, склонив голову на бок, прислушивался к затихающим шагам. Весь день щенок проводил у загадочной двери в ожидании людей. Скулил, царапался, пытаясь открыть дверь, но она нисколечко не поддавалась. Была как стена, неподвижной. Марсик обиженно тявкал на дверь, иногда притворно капризничая, но она как – будто не слышала его голоса. Порой он злился, грыз её зубами. Бесполезно! Как заколдованная!

Обиженный Марсик отходил к подстилке, ложился, тяжело вздыхая, и не спускал глаз с дверного проёма. Упрямая дверь заставляла щенка думать о людях. Они – то как – то справляются с ней? В его слабом, ещё неразвитом сознании, хозяева, так легко открывавшие двери, казались всесильными. И не только из-за двери. А колбаса, молоко, мясо! Откуда у них эта вкуснятина? Загадочны эти двуногие существа! Загадочны и всесильны. Как легко они управляют огнём. Инстинкт предков подсказывал щенку – хозяев, которые кормят его и поят, нужно слушаться, беспрекословно выполнять их пожелания.

Как раз об этом же мечтали Матвей с Матвеевной, когда надумали брать щенка. Они хотели иметь собаку умную, послушную. С их помощью Марсик становился желанным их сердцу псом. С их помощью он познавал удивительный мир, окружавший его.

В один воскресный день Матвеевна пошла выпустить кур из сарая. Уже вовсю бушевала весна. В открывшиеся двери на Марсика пахнуло легким ветерком. Сколько запахов! Тысяча! Миллион! А какое зрелище обворожительное! От дома к забору и дальше за штакетником до самой дороги стелилась молодая трава, набиравшая силу. Она, как и Марсик, совсем недавно появилась на свет, удивлённо смотрела на всё своей яркой зеленью, игриво и послушно склонялась от ветра. Она завораживала, манила к себе на лужайку, мол, смотрите какой простор, какое раздолье! Красотища какая! Да разве удержишься от такого соблазна!

Марсик семенил туда – сюда по порогу. Он видел и Матвея, стоявшего у забора, и Матвеевну, открывшую сарай. Ему хотелось к ним. Но кто придумал такой высоченный порог? Как с него слезть?

–Матвеюшка, помоги же ребёнку, ведь разобьётся, -притворно залепетала хозяйка. Она сегодня выглядела очень красивой! Мягкие светлые волосы, голубые глаза, утопавшие в густых ресницах, ослепительной белизны зубы, – всё сливалось в одну обворожительную улыбку. Такой встречала Матвеевна свою сороковую весну. Рано утром Матвей подарил ей красивую коробочку с золотыми серьгами. Потом они вместе с Марсиком подавали ей в постель кофе с мороженным. Поздравляли с днём рождения, целовали руки. Марсику она разрешила лизнуть её в щёчку. Всё шло хорошо, даже отлично и вдруг этот несчастный порог!

–Ничего, ничего, – успокаивал Матвей жену. Он стоял около забора, широко расставив ноги. Эта привычка у него осталась ещё с морской службы, -при хотьбе широко расставлять ноги. Дополняли его крепко сложенную фигуру широкие плечи, посаженные на рельефный торс. – Не разобьётся, -серьёзным тоном промолвил хозяин. – Пусть сам всё делает. Это ему только на пользу.

Марсик суетился на пороге, скуля и повизгивая. Из раскрытых дверей сарая вышли куры. Заметив на пороге щенка, красногрудый петух тряхнул мясистым гребешком, важно переступая с лапы на лапу:

–Ко-ко-ко!Высоко-оо!

–Куд-куда ему!Куд-куда ему!-это белая курица засомневалась, мол, разве такой маленький с такого высокого порога…Это Марсик – то маленький!? Как бы не так! Щенок крепко зажмурился, присел на все четыре лапы, оттолкнулся вверх и шмякнулся на землю, покатился по траве. Тут же вскочил, как ни в чём не бывало. И ни сколечко не больно. Только где-то внутри ёкнуло слегка. Так всегда бывает при сильном ударе.

К щенку подошёл Матвей, ласково потрепал за уши, от души восторгаясь его смелостью. В награду протянул кусочек сахару. То была первая награда. Сколько их будет впереди?!! Но первая – есть первая. Запомнилась на всю жизнь. Маленький белый кусочек, – такая сладость! Правда, он тут же растаял на языке, словно вывалился из пасти. Марсик облизнулся, суетливо обнюхивая под собой траву, в которой, как показалось ему, затерялся белый кусочек.

Матвей помнил советы бывалых охотников: как можно меньше давать сладостей; они вредны для щенка, пагубны для развития его костей. Сахар нужно давать редко ещё и потому, чем реже лакомство, тем оно слаще, а значит успешней пройдёт дрессировка молодой собаки.

“До дрессировки ещё далеко, – думал хозяин, – щенку только три месяца”. Матвей и не подразумевал, что она уже шла полным ходом. С того самого момента, когда он потыкал щенка носом в мокрые пятна на ковре. Природа щедро наградила щенка сообразительностью. Достаточно было одного раза “проучить” и Марсик усвоил, что есть вещи, которые ни в коем разе нельзя делать. Нужно только понять хозяина, предугадать его желание. Так Марсик, сам не ведая того, стал “читать” взгляд хозяина. И не только его. Позднее он убедится, что и чужих людей можно легко распознавать по взгляду, -хорошие они или плохие. У хороших людей глаза добрые, приветливые, как у Матвеевны. Глянешь в них и хочется улыбаться. Её душа открыта вся нараспашку. Матвей тоже добрый человек, хотя и скрытный. Его взгляд всегда серьёзен и всегда задумчив. Он как -будто находится в другой жизни: всё думает и думает. Матвеевна без умолку тараторит. Матвей наоборот, говорит редко, но твёрдо и уверенно. Интонация голосов приучила Марсика по – разному относиться к хозяевам. Матвею, например, он всегда уступал дорогу, заходил в дом только после хозяина. С хозяйкой же поступал иначе: так и норовил прошмыгнуть перед ней в комнату или сарай. Ласковый взгляд Матвеевны, нежные руки, задушевная речь нравились Марсику. При ней можно было шалить, вести себя раскованно, даже слегка легкомысленно. Хозяин был всегда серьёзен, а стало быть, строг и свободное поведение Марсика могло показаться ему неуместным. В хозяине подспудно чувствовалась сила, твёрдость характера. Движения всегда решительные, уверенные. Взгляд смелый и устремлённый вперёд. У хозяйки получалось всё иначе: мягче, расплывчатее, нежнее. Однако строгость хозяина Марсику была больше по душе. И дела, которыми занималась хозяйка, были не столь интересными для собаки: вязание, стирка белья, мытьё посуды. Это непонятно собачьему сердцу. Другое дело, когда хозяин доставал из шкафа охотничий рюкзак. Лет десять тому рюкзаку. Сколько дичи, сколько рыбы перебывало в нём! Каждая ниточка его крепкой материи хранила столько запахов, сколько в симфонии звуков. И хотя Марсик ещё дальше своего сарая никуда не ходил, он всем существом своим слышал те обворожительные звуки симфонии, которые у людей называются словом “охота”. Кровь далёких предков будоражила душу молодого пёсика. Он ещё не ведал таёжного костра, но запах дыма, не смывающийся ни в одной стирке (стирай рюкзак не стирай), приводил Марсика в трепет. Он прислонял нос к полотняной материи, долго тянул в себя воздух, уставившись взглядом в одну точку, словно незримо читал неведомую книгу. Шерсть на его спине и холке становилась дыбом, и тогда щенок робко и неумело рычал. Шкура на теле вдруг вместе с шерстью начинала играть мелкими волнами, перекатываться. Задние лапы в эти минуты приплясывали на месте, поддаваясь той дрожи, которая обуревает собаками при виде живой дичи.

–Чтобы мы там понимали! – смеялась Матвеевна, отрывая свой взгляд от вязания. – Аж поджилочки трясутся!

–А то нешта! – подхватил разговор Матвей. – Его душа сейчас незнамо где находится. Нутром чувствует, как его предок в десятом или двадцатом колене дерётся с медведями, или оленей окорачивает, или тащит тяжёлую упряжку.

Марсик, видя, что хозяин не возражает против его действий и даже молча потворствует этому, носом ткнулся в стенку рюкзака. Один раз, другой, третий. Заискивающе смотрел на хозяина, как бы спрашивая: ”Что там в рюкзаке? Покажь…”

Матвей развязал потёртые капроновые бечёвки, достал разобранное и завернутое в тряпку ружьё. Марсик принюхался к цевью, к ложе. Закрутил хвостом. Знакомые запахи! Деревяшки пропитались потом рук хозяина. И только стволы (бррррр!) воняли порохом, наводя ужас. Марсик прижал уши, когда хозяин поднял перед собой стволы и заглянул в них. Марсик боязливо отошёл в сторонку. Инстинкт, опыт прежних поколений подсказывал, что перед этими металлическими трубами, изрыгающими смерть, стоять не безопасно. Лучше, от греха подальше, отойти в сторонку.

–Испугался!?– удивилась Матвеевна.

–Не столько он сам, – ответил муж, – сколько “сидящие” в его крови предки. Любое зверьё боится ружейных стволов…Ничего, – дружески теребя Марсика за уши, продолжал Матвей, – походит со мной на охоту– обвыкнется.

Да. Пройдёт какое-то время и Марсик привыкнет к ружью, к выстрелам. А вот рюкзак в руках хозяина будет всегда будить в нём охотничью страсть и дрожь в коленях.

Матвей, в процессе жизни наблюдая за Марсиком, заметил поразительную вещь: обычно они рыбачили и охотились по выходным; в пятницу вечером хозяин должен был готовить рюкзак, а Марсик уже утром в пятницу, провожая Матвея на работу, приплясывал на месте, радостно тявкал, испытующе смотрел на хозяина, мол, не забыл, завтра на охоту; мало того, хозяйку в этот день он в упор не замечал. Будто её вообще не существовало. В ответ на ласку он мимоходом лизал хозяйке руку. Погоди, мол, некогда, видишь, мы заняты делом.

В Марсике было что-то от человека. Он, как и все нормальные люди, стеснялся принародно отправлять свои естественные надобности. Для этого облюбовал местечко в дальнем углу за сараем, чтобы никто не видел.

Много чего удивительного подмечал Матвей в Марсике. О некоторых вещах мог догадаться только человеческий ум, но никак не собачий. Как, допустим, утолить собаке жажду, когда рядом нет ни реки, ни озера, и снег ещё не выпал. Вдоль дороги только лужи, затянутые льдом, который даже не трещал, когда по нему пробегал Марсик. Если пёс хотел пить, становился на лёд, поднимался столбиком на задних лапах, передние опускал вниз как прямые палки и ими, вкладывая всю силу своего корпуса, ударял по льду. Если вода в луже оказывалась слишком мутной, Марсик искал лужу поглубже и побольше и повторялась снова картина, где он с удивительным упорством разбивал лёд.

Очевидно, сообразительность Марсик унаследовал от отца– восточноевропейской овчарки. Никто его не учил ходить по следу. Однако, хозяина, уходившего по вечерам к друзьям блицевать в шахматы, он находил без особого труда. Матвей за шахматами забывал про всё на свете. Не позови жена его поесть, сутками мог сидеть за доской. Матвеевна знала эту слабинку мужа. Когда ужин бывал уже готов, она открывала дверь, выпускала Марсика:

–Ищи хозяина, ищи. Веди его домой.

Одно удовольствие иметь такую собаку. Матвей втайне гордился Марсиком. Сообразительность собаки удивительным образом сочеталась с беспрекословным послушанием. Не слепым, рабским послушанием, а честным служением своему хозяину. Марсик никогда не хитрил, не юлил перед хозяином, не капризничал. Все команды выполнял в полную силу, выкладывался весь до конца.

Как-то раз Матвей подбил утку-чернеть. Подранок упал в озеро на глазах у охотника и собаки, как камень в воду канул: ни слуху, ни духу. Чернеть -хитрая тварь! Погрузится в воду, лапками зацепится за водоросли. На поверхности один только нос торчит с двумя дырочками – сопелками. Марсик запросился в воду, хотя видно было по его поведению,– местонахождения подранка он не знал, просто зыркал взглядом по озеру туда – сюда. Матвей разрешил ему, а потом и сам был не рад. Только пёс приблизится к подранку, тот спрячет нос в воду и под водой отплывёт на безопасное расстояние и снова из воды один только нос торчит. Стрелять по нему бесполезно, -трата патронов и времени. А Марсик никак не унимался, старался, огребаясь во все лопатки, бедняга скулил, повизгивал, но не останавливался. Матвей на берегу уже порядком замёрз, а пёс всё “утюжил” озеро, пока подранок не выдохся.

Выносливость и упорство Марсика поражали видавших виды рыбаков и охотников. Сила была в нём неуёмная. Мог часами тащить против течения резиновую лодку, забитую до краёв рюкзаком, спальником, рыбой, битой дичью. Навыки предков по материнской линии пригодились Марсику как нельзя кстати: Матвей с хозяйкой и горюшка не знали, что такое носить воду. Только Матвей загремит баками, вёдрами, Марсик уже стоит перед санками, ждёт, когда его впрягут в постромки. Всё воспринимал играючи. Ничего себе игрушки – сто пятьдесят литров воды! на санках, а иногда Матвей из любопытства на ровном участке дороги становился на полозья санок сзади, и Марсик тащил груз. Приседал к земле, сгибал задние лапы, передними цеплялся за утоптанный снег, повизгивал, тяжело дышал, но тащил…

Особо в Марсике Матвей ценил бесстрашие, его бойцовские качества. С шавками не связывался. Победу над таковой, очевидно, считал для себя позорной. Проходил мимо, даже не глядя на оную. Другое дело, когда большая стая собак, да с крупным, крепким вожаком. Таких в посёлке было превеликое множество. Не раз приходилось сталкиваться с ними. В таких случаях Марсик поступал мудро: в первую очередь подминал под себя вожака, устраивал ему такую трёпку, что тот орал благим матом, остальные с перепугу рассыпались, как горох. Марсик быстро усвоил своё преимущество перед другими собаками. Ростом он был с большую овчарку, но намного шире в груди. Это, очевидно, досталось по наследству от матери. В глаза бросался его великолепный торс. Мышцы крепкие, ровные и весь он, как литой. Молниеносный и мощный удар грудью, словно камень сбивал соперника с ног и тот, падая, непременно оказывался между передними лапами Марсика. А там и до глотки рукой подать!

Некоторые привередливые охотники находили “пробелы” в “образовании” Марсика. Да Матвей и не требовал от него “занудной учёности”– авось не на выставку готовились. Сам Матвей по природе молчун. Не любил охотиться компанией. Не любил потому, что некоторые люди имеют привычку беспардонно лезть к другим в душу. На охоте Матвей подолгу размышлял, мечтал, и собака как нельзя лучше подходила ему в компаньоны. При желании он мог с ней разговаривать, шутить, играть. Боже упаси, если собака была бы “пустышкой”. Такая и даром не нужна. Ему нужна была не ученая, грамотно выслеживающая дичь собака, а настоящий друг, готовый ради него пойти в огонь и в воду, не задумываясь рисковать собой, спасая того, с кем свела его судьба.

А судьбе было угодно распорядиться так, что Матвей и Марсик прожили вместе с добрый десяток лет. Если судьба при этом ставила перед ними определённые задачи, то и человек, и собака справились с ними на все сто процентов. И главное: они никогда не предали друг друга. Край Вечной Мерзлоты, где свела их судьба, не прощает оплошности и не знает слова “пощада”. Колыма – невидимое чудовище: когда человек или животное попадает в беду, значит, он находится в пасти у этого чудовища, челюсти которого медленно, но неукротимо сжимаются. Вырваться из них практически невозможно. Только искренняя дружба, крепкая, настоящая способна устоять перед Вечной Мерзлотой, заставить её отступить.

Глава 3. Расти большой, не будь лапшой!

О “ пробелах” в воспитании Марсика Матвей как-то и не думал. Считал, что жизнь сама внесёт определенные коррективы. Главное, чтобы пёс беспрекословно выполнял “приказы” хозяина и не был ему ни в чём помехой. Это Марсик усвоил как дважды два. Если “рядом”, значит быть у ноги хозяина, пусть даже если впереди, в проулке какая-нибудь невестёнка -вертихвостка вильнёт приветливо задом. Если “вперёд” – то ни вода, ни огонь не остановят его. Так надо! и точка.

Но случилось однажды непредвиденное, нештатная ситуацию, о которой Матвей как-то и не подумал. Да и откуда он мог знать. На Колыме не имели понятия, что такое воровство, даже не слышали подобных случаев. В краю зеков и лагерей этого зла не существовало. Уходя из дома или квартиры, хозяева никогда не закрывали своё жилище на замок. Просто притыкали дверь на какую-нибудь палочку, на худой конец, вешали старый ржавый замок в проушину. Так, для вида, чтобы было понятно – хозяев нет дома. И никто ничего не трогал. Это уж потом, когда люди хлынули за длинным рублём, “узаконилось” воровство, появились бичи.

С воровством Матвей столкнулся на зимней рыбалке на реке Колыме. Там у него был домик-палатка с буржуйкой, с двумя лежаками, своего рода мини – дача. (Звучит-то как!!! Особенно сейчас. Дача на Колыме! Не на Канарах!). Домик-палатку Матвей мастерил на двоих. Думал Матвеевну приобщить к этому делу. Но женщина, есть женщина. Не трепещет у неё сердце при виде большой лунки в двух метровом льду. Вот это не понятно! Сидишь ведь перед лункой, как над огромным аквариумом и на дне всё до камушка видно. Как же такое чудо не может волновать?! А рыба, когда ходит?! И это не тронуло Матвеевну. Ну и ладно. Второй лежак всё равно сгодился: теперь на нём спал Марсик.

Ему было около девяти месяцев, когда Матвей взял его на серьёзное “дело”, – зимнюю рыбалку.

Клёв был изумительный. Только начало светать, пошла “работа” до седьмого пота. Причём, если Матвей “потел” над лункой, доставая из воды серебристых хариусов, то Марсик “принимал продукцию” за дверками палатки: пока, пойманный Матвеем хариус и выброшенный на лёд, с минуту другую дрыгался на пятидесятиградусном морозе, Марсик облаивал рыбину, тыкался в неё носом, чтобы она ещё “поплясала”, но хариус тут же замерзал, переставал двигаться. Переставал лаять и Марсик, недоумевая, что случилось с этой голяшкой. С опаской трогал её лапкой, переворачивал с боку на бок. Когда же она превращалась совсем в ледяшку, он терял к ней всякий интерес. Только отходил от неё -тут из палатки на лёд падал очередной хариус. И опять Марсик, громко тявкая, о чём-то спрашивал рыбу, тыкался носом, теребил её лапой.

На лай Марсика, оглашавшего русло Колымы, прибежала дворовая собачонка по кличке Вихляйка. Надо вам заметить, пренеприятная собачонка, эта Вихляйка. У неё раньше была другая кличка, какая, Матвей не помнил. Не трудно догадаться, за что она получила кличку “Вихляйка”: великолепный мастер подхалимажа, она наизнанку выворачивалась, чтобы вымолить кусочек хлеба у незнакомого человека. Так виляла хвостом при этом, что задние ноги не стояли на месте, и вся она вихлялась из стороны в сторону. Таким образом приноровилась кормиться вокруг людей. Увяжется за грибниками, знает, что те будут обедать и ей что-то перепадёт. Грибникам ладно, а охотникам каково, если Вихляйка привяжется за ними?!

Как-то ещё давно, когда Марсика и в помине не было, увязалась Вихляйка за Матвеем. Он шёл охотиться на уток. Она за ним. Как не прогонял Матвей её, что об стенку горох. Спрячется за кусты, переждёт момент и опять за охотником. Утка, она же не дура! Ни за какие коврижки не сядет на озеро, если по берегу шастает собака. Не охота получилась, а так одна нервотрёпка.

И сейчас, увидев в открытую дверку палатки, как Марсик с Вихляйкой “здоровались”, Матвей не испытал особой радости. Такой “приятель” ничему хорошему мальчика научить не сможет. Матвей погнал бы глупую собачонку прочь, но уж больно хорошо ловилась рыба и было не до того. Горный хариус спускался в низовье реки и отдыхал в ямах. Не зря их “лаптями” называют. Огромные! Спинной плавник с ладонь будет, если пальцы пошире растопырить. Но больно привередливые, не всякий рыбак находил с ними “общий язык”. У Матвея это как раз не плохо получалось.

Пока Матвей “ таскал лаптей”, Марсик с новым своим приятелем устроили возню вокруг палатки, мотались туда – сюда. То пропадали, то появлялись.

К обеду клёв прекратился. Матвей вышел из палатки размяться. Вышел и удивился: