Czytaj książkę: «Артисты тяжелого поведения»

Czcionka:

* * *

Как бы предисловие

Мой светлейший папаня так аттестовал лучших в его светлейших глазах людей: «Может, у них и нет трильонов, зато они без мути в душе, и соплёй их не перешибить». Я, сын своего светлейшего папани, именно эти слова под присягой повторяю про Володю Полупанова, с которым всякий раз открываю для себя величие дружбы наново.

Его, моего закадычника ненаглядного Володи Полупанова, истинный пафос – отсутствие даже и намёка на пафос; он мог бы про себя сказать, как один первостатейный пиит: «Мой канон – ирония».

Полупанов обладает снайперской реакцией и, как выяснилось при чтении оного манускрипта, долгой и очень подробной памятью.

С Полупановым у нас свои «печки-лавочки» уже (силы небесные!) почти три десятилетия. Этого могучего стариканыча одним знанием значения слова «детерминизм» не проймёшь. Ему хочется, чтобы человек на поверку оказывался именно Человеком, а не скотиной. Мы и в том сошлись, что, знаете, оченно, зело не любим скотов. Я ещё бы читал Полупанова регулярно, но никогда не мыслил его писателем, да еще «выжигающим вокруг всё живое». Его книженция – и документ, и портрет эпохи; скрупулёзный документ и живописный, выпуклый портрет. У каждой эпохи свои переполохи, и мы с ВП даже с упоением и бестрепетностью участвовали во многих. Надо же, с какой точностью и любовью он их зафиксировал; кондуит, что ли, вёл мой любимый златосердый прощелыга.

Понятно, что «иных уж нет, а те далече», но и славных людей, и людишек потерянных Полупанов живописует упоительно ярко и метко. Например, меня. Я и по сегодня-то частенько изображаю колосса, забывая про глиняные ноги, а представьте, каким упоительно несуразным фря я был о ту пору, в те баснословные времена.

Полупанов иронизирует и по поводу меня, и по поводу Айзеншписа, и по поводу самих времён. И делает это эффектно и эффективно. Меня несказанно радует, что это итоги всего-навсего (но и не менее) промежуточные, а ВП уже так научился излагать, будто к его письму подключили электричество. Я вспоминаю наши приключения-злоключения, наши лукулловы пиры, слёзы и травмы, полученные в битвах за выживание, и светлею рожей. Мой друг пишет точно и истово о своей неистовой временами «жисти», и радует, что он ещё в лучшем смысле не перебесился.

Отар Кушанашвили, 31.01.2020 г.

Нечто вроде вступления, или Коротко о себе любимом

Как это часто бывает, идея становится навязчивой, если вам её все время нашёптывают разные голоса. У меня такими «голосами» были друзья, которые после публикации постов в фейсбуке твердили мне: пиши книгу. Сначала я не очень понимал: зачем и, главное, о чём? Ведь и так много пишу – на сайт aif.ru и в собственно бумажную версию газеты «АиФ», где тружусь с 1993 года, ну и, конечно, в фейсбук. Да и кто сейчас читает книги журналистов? Толстого с Набоковым редко открывают. Такие сомнения одолевали меня всякий раз, как только я начинал думать в этом направлении.

В 2017 году я выступил на Фестивале молодёжи и студентов в Сочи. По окончании мастер-класса ко мне подошла молодая барышня со словами: «У вас интересный контент. Почему вы не напишете книгу?» – «Наверно, пора», – ответил я. На прощание девушка вручила мне свою визитку, где было указано, что она представляет компанию SpeakersHub, специализирующуюся на «промоушне» и организации гастролей различных спикеров.

«В конце концов, – вспомнил я слова Кита Ричардса из книги «Жизнь», – не нужно плыть против течения, ты не лосось». Если течение несёт тебя в эту сторону, расслабься и получай удовольствие.

Накануне своего 50-летия (27 февраля 2020 года) я основательно задумался на тему книги. И всё произошло само собой. Мне почти не пришлось тянуть себя за уши и специально что-то выдумывать. Я просто садился за ноутбук, вспоминал истории о людях, так или иначе связанных с музыкой. Очевидцем и участником большей их части я был сам, какие-то мне рассказали друзья-музыканты. Часть историй подкреплена публикациями (рецензиями, интервью, репортажами), без которых они были бы неполными или непонятными. А иногда, как в случае с Сергеем Курёхиным, беседа с музыкантом сама по себе – история.

Не всякому журналисту Алла Пугачёва давала большие интервью. Мне в этом смысле посчастливилось. И не один раз. Знакомство с этой великой певицей для меня – знаковое событие. Поэтому не могу отказать в удовольствии процитировать наши беседы с ней полностью.

Интересно было погрузиться и проанализировать причины непростых отношений с Игорем Крутым и Филиппом Киркоровым, вернуться к весёлым гастролям с «Иванушками» и поездкам с Отаром Кушанашвили, наполненным абсурдом. Перечитывая спустя время свои едкие рецензии, обидевшие ряд артистов, понимаю, что я был не так уж и не прав. «Лицом к лицу лица не увидать. Большое видится на расстоянье. Когда кипит морская гладь», – утверждал Есенин.

Всё пытаюсь понять, что повлияло на мой музыкальный вкус, мою любовь и даже страсть к музыке, а в итоге и на выбор профессии – музыкальный обозреватель. У нас дома никто не пел и не играл ни на одном инструменте. Мама рассказывала, что мой биологический отец поигрывал на трубе. Но мне было пять лет, когда батяня махнул нашей семье ручкой и укатил странствовать по квартирам разных женщин. Я его почти не помню. Так что его игра на трубе не оказала на меня никакого музыкального воздействия.

Перекапывая по весне бабушкин огород в посёлке Белые Воды (Чимкентская область, Южный Казахстан), где я провёл детство и часть юности, я слушал и подпевал Владимиру Кузьмину и его группе «Динамик», включая на полную громкость катушечный дядин (Сергея Хорошилова) магнитофон «Нота». Или вытаскивал колонки проигрывателя «Аккорд» на подоконник, открывал окна и заводил виниловый миньон группы «Карнавал» с тремя песнями – «Внезапный тупик», «Пустое слово», «Я знаю теперь». Так я пытался привлечь внимание проходивших мимо бабушкиного дома из школы домой девчонок, которые мне нравились. Позже мама купила мне шестиструнную гитару, на которой я подбирал аккорды к песне «Ветерок» группы «Воскресенье» или пел с завываниями, подражая манере Владимира Кузьмина, песню «Капюшон», хит группы «Диалог» «Скачет заяц в облаках».

Уроки музыки в ташкентском спорт-интернате (РОШИСП им. Титова – Республиканская общеобразовательная школа-интернат спортивного профиля), в котором я учился с 7-го по 10-й класс на отделении футбола, вспоминаю с теплотой потому, что преподавала их озорная Марина Щепетьева. Её занятия были гораздо глубже и шире школьной программы. Петь нам приходилось советскую классику. Не видел в этом ничего зазорного ни тогда, ни сейчас. Из дня нынешнего на фоне одноразовых штамповок, которые становятся поп-хитами нынче, эта классика вообще кажется шедевральной.

Так что на мой музыкальный вкус уроки музыки тоже почти не повлияли. Может быть, даже больше на меня воздействовали уроки Арнольда Наумовича Зисмана, учителя алгебры и геометрии, который был страстным коллекционером музыки. Он мог вместо скучной геометрии посвятить все 45 минут урока рассказу о «Битлз», «Пинк Флойд» или «Лед Зеппелин». Об этих группах информации тогда, в 80-х, было не так много. Поэтому мы слушали его, открыв рты. Мир музыки и музыкантов виделся мне бесконечным космосом, манящей Вселенной.

В старших классах я был секретарём комсомольской организации, что давало мне неограниченный (почти круглосуточный) доступ к аппаратуре для дискотек и музыкальным записям. У меня были ключи от каморки, где всё это богатство хранилось. По вечерам я вёл дискотеки для учащихся-спортсменов, а все свободное время, которого было не так много, составлял сборники, сепарируя музыку. Мой одноклассник Боря Брагинский (отделение спортивной гимнастики) притаскивал из дома бобины с записями «Аквариума» и «Зоопарка», «Кино» и «Наутилуса Помпилиуса», Talk Talk и a-ha, Talking Heads и Depeche Mode, 10 CC и Duran Duran. Мы садились в каморке, слушали волшебные звуки и растаскивали песни на цитаты: «Мы движемся, как призраки фей по трамвайным путям», «Долгая память хуже, чем сифилис, особенно в узком кругу» (БГ). Помню, как Боря завидовал мне, когда я ему похвастался, что впервые взял интервью у БГ. Говоря откровенно, я сам себе завидовал.

У электрика-инженера спорт-интерната я скупил большую коллекцию записей хорошего качества, стилистически разнонаправленных, среди которых были альбомы Pink Floyd, Питера Гэбриела, E.L.O., Eloy, Rockets, Kraftwerk, Telex, Z Z Top, Animals, AZIA, Supermax и т. д. Это было такое счастье – словами не передать! Это сейчас всё имеется даже не в шаговой доступности, а на расстоянии локтя. Протяни руку, возьми смартфон – и все записи мира в твоем распоряжении. Тогда обладание новым альбомом топового музыканта приравнивалось к обладанию «мерседесом». Я, конечно, немного утрирую. Но музыкальные записи приходилось доставать с большим трудом.

С другим моим одноклассником по спорт-интернату, Димой Самофаловым, мы мечтали создать свою рок-группу. Ходили на экскурсии в ташкентский ЦУМ и приценивались к музыкальной аппаратуре и инструментам, которые там продавались. Денег на их покупку у нас не было. И мы приобретали лотерейные билеты в надежде на то, что выиграем нужную нам сумму. Мы так и не разбогатели на лотерее «Спортлото» и группу не создали. Но эти мечты привели нас к занятиям так или иначе связанным с музыкой, – Дима окончил музыкальное училище, прекрасно играет на гитаре и ныне рулит магазином музыкальных инструментов в Питере, а я стал музыкальным журналистом.

Я коллекционировал музыку лет с четырнадцати. Сначала на бобинах и виниловых пластинках, затем на компакт-кассетах, а в эпоху «цифры» на CD. Я был всеядным, слушая всё подряд – глэм, металл, фанк, нью-вэйв, регги, симфорок, электропоп и, конечно, русский рок. К чему я был абсолютно равнодушен, так это к советской эстраде и российской попсе. Но и в этот пласт я глубоко погружался, потому что вёл дискотеки, в которых такая музыка была кстати.

Первая запись в моей трудовой книжке – «техник-конструктор» в ГСКБ (Головное специализированное конструкторское бюро) «Овцемаш». В мои обязанности входило мастерить по чертежам макеты КШК (копатель шахтных колодцев). Вторая запись – «руководитель дискотеки» в беловодском ДК «Машиностроитель».

Самостоятельно оттачивая перед зеркалом движения, я учился танцевать, а потом открыл студию брейк-данса, где преподавал детям. Она просуществовала всего полгода, потому что потом меня забрали в армию. Но даже во время службы я умудрялся проводить корпоративные праздники для офицерского состава – сам писал сценарии и играл Деда Мороза на утренниках в детсадах для офицерских детей и Доме офицеров в Туле.

Во время службы я даже умудрился попасть на концерт Константина Кинчева и Петра Самойлова в тульском ДК, где впервые услышал песню «Голубой банщик» («Он потрёт вам спинку, он подаст вам пива, чистую простынку он игриво развернет, как Кио…»). Это я всё к тому, что музыка в том или ином виде всегда присутствовала в моей жизни.

Отдав долг Родине (отдельный батальон связи ВДВ Тульской дивизии) весной 1990-го, я «десантировался» на гражданку с твёрдым желанием стать музыкальным журналистом. И нацелился сразу на факультет журналистики МГУ. Чего мелочиться. Музыкального образования я так и не получил, но его нет у многих музыкантов – Андрея Макаревича, Юрия Шевчука, Вячеслава Бутусова, Виктора Цоя, Бориса Гребенщикова и т. д. Чего далеко ходить? Самый известный музыкальный критик Артемий Троицкий по образованию «математик-экономист». Так что мои музыкальные университеты, как говорит в таких случаях Валерий Сюткин, – это прослушивание музыки и работа над собой на основе услышанного. В конце концов, я пишу не про ноты, а про людей.

Мне казалось, да и теперь я так считаю, что ничего более совершенного, чем музыка, в области искусства не существует. Я всегда черпал оттуда энергию. Но люди, сочиняющие или играющие её, несовершенны. И в этом особый кайф! Евгений Маргулис в интервью мне сказал: «Если тебе нравится музыкант, лучше с ним не знакомиться. Потому что огромное количество нашего брата – мудаки».

За долгие годы работы в этой сфере, близко сталкиваясь с музыкантами, авторами песен, певцами и продюсерами, я, наоборот, научился быть снисходительным ко всякого рода аномалиям, порокам, дурным привычкам, характерам и поступкам. Во мне это всё тоже есть. В юбилейном интервью (на 50-летие) Дмитрий Маликов обронил фразу: «Это всё за грехи мои». – «Неужели так много грехов, Дим?» – удивился я. «Грехов у всех много», – ответил он.

Поэтому никого не осуждаю и не занимаюсь морализаторством. В конце концов, писать о правильных нравственных людях – скукотища. Прочитав эту книгу, вы поймёте, почему она названа «Артисты тяжёлого поведения». Умный читатель разглядит в этом иронию, недалёкий герой обидится в очередной раз.

В этой сфере, конечно, хватает фальши, вранья и грязи. Но этого всего существенно меньше, чем, скажем, в области политики. И мне это нисколько не мешает любить всех этих людей. Счастье находиться среди них, общаться и писать, пусть даже иногда у нас возникают конфликтные ситуации. Есть о чём писать, в конце концов.

В конце 80-х – начале 90-х расплодилось огромное количество изданий, объединённых общим словом «самиздат». Одной из первых газет, с которой я начал сотрудничать, было как раз самиздатовское чёрно-белое издание «Туес ОК», печатавшееся в Смоленске на отвратительной бумаге. По качеству печати газета напоминала заводскую малотиражку из дремучего советского прошлого. Но это был первый опыт. Писать туда можно было обо всём, о чём заблагорассудится. Пусть немного, но за это ещё и платили.

В студенческий период я работал дворником на Зубовском бульваре, в Померанцевом переулке и параллельно писал для журналов «Смена», «Музыкальная жизнь», «Столица». На гонорары, которые мне платили в этих изданиях, прожить было невозможно. Зарплата дворника была моим основным источником дохода до тех пор, пока в феврале 1993 года я не стал сотрудничать с молодёжным приложением «АиФ» – газетой «Я молодой». С августа 1993 года меня взяли в штат еженедельника «Аргументы и факты», которому служу по сей день верой и правдой (по крайней мере, на февраль 2020 года это было так).

Хочу высказать слова признательности и благодарности моему первому редактору Николаю Солдатенкову, который бережно относился к моим текстам. Да и вообще, прекрасная была пора в газете «Я молодой», которая являлась инкубатором молодых талантов и настоящей журналистской вольницей. До сих пор встречаю поклонников нашего издания, сильно повзрослевших вместе с авторами.

Также хочу отметить огромную роль, которую сыграл в моей журналистской судьбе Владислав Старков (основатель и первый главный редактор газеты «Аргументы и факты»). Владислав Андреевич, которого не стало 4 декабря 2004 года, был моим главным учителем журналистики. Уже в статусе штатного сотрудника «АиФ» я принес Старкову одно из первых интервью – с Ириной Аллегровой. Главред прочитал текст, а потом отчитал меня за то, что материал получился слишком комплиментарным.

«Никогда не пресмыкайся перед артистами, – наставлял Старков, – уважать не будут». То интервью главный редактор «завернул» (оно не было напечатано). Это послужило мне хорошим уроком, и таких мастер-классов Старкова было много. Под его руководством «АиФ» стал самым массовым и авторитетным еженедельником в стране, попав в 1990 году в Книгу рекордов Гиннесса с тиражом 33,5 млн. экземпляров.

Я пришёл в издание спустя три года после установления этого рекорда. Но тираж еженедельника по-прежнему был запредельным, хотя и снижался год от года, что совершенно естественно в эпоху появления интернета и тотальной цифровизации. Как бы пафосно это ни звучало, но я счастлив, что соприкоснулся и верно служу столько лет легендарной газете.

Старков придумал формат газеты и создал такие комфортные условия, что у меня никогда не возникало мысли уйти из «АиФ», даже когда он перестал быть главным редактором. Владислав Андреевич был человеком с непростым характером (его побаивались, ему льстили), но прекрасным наставником, очень творческим человеком и генератором идей. Было чему поучиться у него. В каком-то смысле считаю его соавтором этой книги. И чувствую перед ним свою вину, хотя я был такой не один и к тому же извинился за свой поступок – меня уговорили подписать «подмётное письмо» против Старкова, когда он с газетой расходился. Не хочу вдаваться в детали этого грандиозного конфликта, в результате которого сотрудники издания продали свои пакеты акций, и у газеты началась другая, совсем не простая жизнь с новыми хозяевами. В марте 2003 года мы со Старковым случайно оказались в одном самолёте, который летел в Ниццу. Я летел в командировку с выпускниками «Фабрики звезд» – группой «Фабрика», Мишей Гребенщиковым и Юлией Бужиловой (есть даже смешное видео, снятое Мишей, как мы пьём вино на набережной Круазетт). Старков со свитой летел на отдых в свой дом в Монте-Карло. Мы провели почти целый день, покатавшись по Монако и пообедав в одном из монакских ресторанов. В финале дня мы выпили кофе в одной из кофеен города Канны, недалеко от моего отеля. И тогда я попросил у него прощения за свой поступок. Старков меня простил. Он был большой личностью и на самом деле хорошим человеком.

P.S. Не судите меня строго за эту книгу, это не «высокооктановая», выражаясь языком Отара Кушанашвили, беллетристика. Всё, чего я хотел добиться, так это просто развлечь вас немного. Поэтому развлекайтесь.

Курьёзы «Славянского базара»

Летом 1993 года я отправился в свою первую командировку как штатный журналист «АиФ» на фестиваль «Славянский базар» в Витебск. Это был формат пресс-тура – всё за счёт организаторов, в редакции мне даже не выдали суточных. Кормили нас в столовой по талонам, разместили в какой-то общаге по двое.

Откровенно говоря, у меня не было опыта освещения таких мероприятий. Во-первых, сам «Славянский базар» показался мне скучным, пафосным и фальшивым мероприятием. Во-вторых, в редакции от меня не ждали никаких материалов. Поэтому я на фестивале откровенно бездельничал – бывал не на всех концертах. Но на обязательных в таких случаях «Звёздных часах» (по сути, пресс-конференциях с артистами-участниками) посиживал. Большую часть времени проводил в общении с разными людьми, нарабатывая контакты и связи «на полях саммита». Ничего больше крохотной заметки «Курьёзы «Славянского базара» я родить не смог. Правильнее будет сказать, что под мою публикацию было выделено так мало места в № 31 «АиФ» за 1993 год, что пришлось укладываться в размер. Это стало и моим дебютом в самом «АиФ».

«В скромном белорусском городе Витебске только что завершился фестиваль «Славянский базар», в рамках которого проходил конкурс молодых исполнителей популярной песни, – писал я. – Среди почётных гостей фестиваля, а также в составе жюри были достаточно известные люди: Надежда Бабкина, Игорь Николаев, Махмуд Эсамбаев и другие. Фестиваль подарил массу курьёзов. Игорь Николаев, например, призывал журналистскую братию: «Давайте на «Славянском базаре» поменьше употреблять иностранных слов! Окей?»

Махмуд Эсамбаев был многословен: «Меня избрали президентом Союза деятелей эстрады за то, что я добрый и хороший. Я в своё время восемь лет бегал лебедем (танцевал «Лебединое озеро». – В.П.). Охмурить 15 республик, не имея красивой морды, мог только Эсамбаев. Так как я всё же «чучмек» в какой-то степени, то я иногда путаю буквы «А» с «Е», «О» с «И». Поэтому «рок», «шмок» я не понимаю. И телевизор не могу смотреть. Включаешь его, а там: «А-А-А!!» Рок орут».

После одного из концертов за Эсамбаевым прислали «Чайку» с нетрезвым водителем. Народный артист в папахе пытался сесть в машину, но водитель, не признав в нем известного человека, кричал: «Меня за артистом прислали, а ты куда лезешь, чурка!»

Бари Алибасов, представляя солистов группы «На-На», произнёс: «А это Владимир Лёвкин – ветеринар группы». Филипп Киркоров тоже отличился, представляя девушку Машу, работающую у него на подпевках: «По крайней мере, от неё не тошнит». Будем считать, что артисты, как и журналисты, позволили себе расслабиться».

Я написал свой лучший фестивальный репортаж, если судить о резонансе, который он вызвал. В день выхода газеты мне позвонила пресс-атташе фестиваля, дама, обладавшая большой коллекцией шляп, – Татьяна Бутковская. Она грамотно изобразила гнев, спросила, не надоело ли мне жить. А в финале разговора пригрозила, что несколько «кавказских головорезов» обязательно приедут ко мне в редакцию и отомстят за уважаемых людей, которых я обидел.

Никакие головорезы, ясное дело, никуда не приехали. Через несколько дней я всё-таки отважился позвонить Игорю Николаеву с предложением сделать с ним интервью, загладив тем самым свою вину. Он сказал, как отрезал: «Я понял, что вы за человек. Из моей речи вы выдернули одну фразу и выставили меня дураком. Не хочу иметь дело с вами». Думаю, сам Игорь уже давно забыл про эту историю. По какой-то иронии судьбы первое интервью с Николаевым я записал только в январе 2020 года к его 60-летнему юбилею. Мы с ним проговорили три часа. «Сколько у нас есть времени?» – спросил я его в начале беседы, когда мы сидели 12 января в лобби-баре «Гранд Марриотт отеля». «Да хоть до 12 часов ночи, – ответил он. – Это ведь наше с тобой первое интервью. Видимо, до сей поры я тебе был неинтересен».

В 93-м году я почти не представлял, кто такой Махмуд Эсамбаев. Это сейчас можно погуглить и получить полную справку. Тогда Википедии под рукой не было. Я знал лишь, что Эсамбаев когда-то прекрасно танцевал. Но на «Славянский базар» он приезжал в качестве вышедшего на пенсию ветерана сцены.

Мы ехали в одном поезде из Москвы в Витебск. И, проходя мимо купе Эсамбаева, я увидел пожилого человека в майке-алкоголичке, черных сатиновых трусах. Его голову украшала папаха. Это было очень комично. Тогда в этом пассажире я не разглядел уважаемого и заслуженного человека, о чём, конечно, спустя годы жалею. Ведь мог сделать с ним интервью. Думаю, он был умным, интересным и ироничным собеседником. Ах, если бы молодость знала и старость могла.

Говоря современным языком, я поймал хайп благодаря репортажу. Но на «Славянский базар» меня больше ни разу не приглашали.

Darmowy fragment się skończył.