Czytaj książkę: «Грани бытия»
Уповая на завтра,
о минувшем скорбя,
На надежду и память,
жизнь, мы тратим тебя.
(Мигель де Унамуно)
Жалкий жалобщик
Телефонная трель резко разорвала ткань её сна. Ещё окончательно не придя в себя, Алла знала, кто звонит – определила по номеру. Впрочем, даже без того интуиция точно подсказала хозяина звонка.
В трубке раздался жалобный голос:
– Мне всё надоело! Сейчас точно повешусь.
Женщина помедлила, собираясь с мыслями. «Опять! – с некоторой досадой подумала она. Однако, пересилив некоторое желание, бросила: – Да подожди! Что за ерунда? Что на этот раз случилось?
– Всё плохо! Отвратительно! Надоела чёртова жизнь. Вчера вечером поругался с этой дурой. Представляешь, не даёт мне развода! И коли буду разводиться, то всё мной заработанное хочет поделить пополам. Понимаешь? Мной!
– Понимаю, – Алла старалась говорить ровно, хотя это давалось с трудом. – Потерпи. Перебесится и всё равно даст тебе развод. У меня так было с моим «бывшим». Выкаблучивался, устраивал сцены, следил. Потом понял, что у меня никого нет, я просто устала с ним жить. И расстались-таки через полтора года.
– Нет, ты меня не понимаешь тоже. Никто не понимает! И Нинке тоже надоело ждать. Требует, чтобы быстрее разводился. Я же между ними как… – Он стал искать подходящее выражение: – Ну, вот знаешь, как раньше казнили? Привязывали за руки-ноги к двум коням и разрывали! То же самое со мной! Только я между двумя кобылами.
Алла покоробило сравнение её подруг по полу с парнокопытными, пусть и симпатичными. Но не резон лезть в бутылку – сейчас лишь бы успокоить почти двухметрового верзила, который вёл себя словно пятилетний малыш.
***
Честно говоря, ей уже становилось до лампочки все пертурбации «этого Коли», как она именовала его за глаза. Ведь в жизни он уже давно Николай Иванович, эдакий амбал с рыжей бородой в вечно расстёгнутой куртке. Он владелец крупного автосервиса, находящегося недалеко на городской трассе. И деньги у него водились, хотя почему-то всегда жаловался на стеснённость в средствах. Жаловался также, что работники сервиса обманывают его, своего хозяина, что всё меньше становится клиентов, а поставщики норовят всучить бракованные автодетали. Но если бы только это!..
Оба жили в пригородном посёлке, и их дома находились рядом. Правда, коттедж Николая издалека смахивал на среднего размера дворец, а домик Ольги, выкрашенный синей краской, выглядел рядом бедным родственником, который от страха прижался сбоку.
Алла была ровесницей Николая, и оба учились в одном классе. Однако их колеи странным образом тянулись параллельно, почти не пересекаясь. Его даже трудно было назвать нормальным учеником – так, наглый оболтус. А она – отличница с первой парты, и мать не разрешала ей общаться с «непутёвым». Потом выпускной вечер, он – в техникум, она – в юридический вуз. Потом у Николая – армия, у неё – отъезд с родины с любимым когда-то мужем. Хотя через много лет женщина после печального развода вернулась с дочерью в опустевшее родительское гнездо. Но опять их колеи практически не пересекались.
Некоторое время Алла работала юристом в строительной компании, но после банкротства горе-фирмачей осталась не у дел. И тут выяснилось, что сорокапятилетний специалист даже с весьма важным опытом никому не нужен. Все места заняты молодыми, у которых жизненные понятия и нахрапистость в работе оказались более востребованы. Ткнулась Алла туда-сюда – никто не берёт! Это было ужасно и стыдно. Пришлось экс-отличнице, выпускнице вуза с красным дипломом торговать в ларьке пивом и сигаретами.
По этим-то причинам Алла старалась не встречаться лишний раз со знакомыми, в том числе с Николаем. Но судьба-насмешница их всё-таки свела.
***
Поздним вечером она тащилась с работы домой. Маршрутные «ГАЗели» уже отвезли ранее прибыльную пассажирскую массу, и из-за случайных запоздальщиков особо не желали бить машины. И то верно: коли власть о людях не думает, почему частник должен заботиться? Вот и пришлось Алле в сумерках брести по октябрьской грязи с незримым, но тяжёлым грузом одиночества и повседневных забот.
Хозяин задерживал второй месяц зарплату, обещая, что «завтра обязательно» отдаст деньги. Завтра наступало, обязательность – нет. А ведь дочери надо было оплатить учителей-репетиторов перед экзаменами, да ещё приодеть её в зиму. Впрочем, Алла и сама малость пообносилась, давно стоило обновить гардероб. Ведь когда женщина покупает обновку, мир ей чудится краше, а душа обретает радость. Пока же… Чему радоваться? Впереди на душевном пути клубился туман неопределённости, на реальном – шоссе протяжённостью не менее километра к холодному дому.
Мимо промчался джип-«паркетник». Неожиданно притормозил, с водительского места вывалился Николай:
– Привет, соседка! Тебя подвезти?
Она согласилась, так как устала до невозможности, и в тот момент Николай показался посланником божьим. Потому и села в иномарку.
В салоне было тепло и уютно, пахло дорогим одеколоном и чем-то ещё приятным. Машину практически не трясло на ухабах, от того тянуло в дрёму. Так бы и не вылезала! Понемногу попутчики разговорились. Точнее болтал Николай, жалуюсь на весь белый свет, а Алла деликатно помалкивала.
Таким образом, состоялось их повторное знакомство. Даже обменялись телефонными номерами. Да что толку? Она понимала, что отныне не ровня соседу. И вряд ли что у них может быть общее.
***
Однако нет! Общее оказалось. Хотя не то, о чём подозревает любая женщина.
Две недели назад сосед позвонил ей также в семь часов утра. Из мобильника донеслась трагичная фраза:
– Я сейчас повешусь, всё надоело…
Можно ли представить состояние человека, когда вдруг вырывают тебя из приятной дремоты и сообщают осипшим голосом, что вот сейчас произойдёт нечто ужасное? Да ещё совершит сие действие твой знакомый.
У женщины всё оборвалось. Она по чисто женской жалости начала быстро-быстро уговаривать Николая не совершать глупость.
Оказалось, сын-переросток уже успел и травкой побаловаться, и приличную сумму в очередной раз утащить у папани. Последней каплей стало то, что шельмец взял без спроса ключи от машины и пьяный мотался с компашкой по ночным дорогам. Разумеется, в таких случаях чудесным образом на дороге нарисовывается полиция…
На эти бесконечные треволнения с сыном, гены которого никаким дрыном не исправить, и ссылался сосед. Он полночи не спал, и, в конце концов, решил поделиться разъедающими, словно кислота, печалями с соседкой.
Алла сразу же принялась вспоминать скудные знания из психологии, примеры из классической литературы, напоминания о грешности суицида в религиях и прочее, прочее. Главное, не дать самоубийце отвлечься от расслабляющей болтовни с умоляющей интонацией.
Монолог на полчаса сыграл оправдательную роль. В конце беседы Николай произнёс повеселее:
– Ладно. Ты меня уговорила.
Его-то она уговорила, а сама чуть не опоздала на работу! И хозяин строго предупредил:
– Ещё раз, и срежу зарплату.
***
Увы, на том сеансы психоанализа не закончилось.
Через два дня Николай вновь позвонил ровно в семь утра. Теперь его «закошмарили» эмчээсники. Пришлось разориться на «поляну». Затем вместо одних голодных государевых слуг объявились другие – налоговики. Затем на автосервисе слесарь случайно повредил дорогущий «Лексус» и пришлось долго выяснять отношения с его владельцем. Затем Коляня задолжал по кредитам. Затем у него начали возникать непонятные ощущения то в области живота, то в спине, то в сердце…
Отныне утренними побудками становилась очередная жалоба соседа. И чем дальше, тем больше. Иногда приходилось выслушивать тягостные монологи по часу-полтора! Алле уже становилось дико от того, что здоровенный мужик хлюпает носом и жалуется на всё подряд. «Господи, ему бы мои проблемы», – думала она. И даже чуть заикнулась о том. Но хныка удивился: «Что за проблема – денег нет! Возьми да заработай».
А её тоже замучил короед совести: «Если он действительно покончит с собой? Как после я буду жить с мыслью, что не подала руку знакомому человеку в трудную минуту?.. Он же подвёз меня тогда, не бросил на дороге». Правда, больше аналогичного случая не случалось.
С другой стороны, в женщине тлела подсознательная надежда, которую она против воли гнала от себя: «А вдруг? Сейчас он пытается порвать цепи старого брака, с молодухой вряд ли что путное получится – ужель не понимает, что Нинке от него нужно только одно, «иное» же она найдёт с другим, помоложе?».
Ну, нет, тут же обрывала себя Алла, слишком Николай был какой-то «мутный», как выражался бывший муженёк. Вечно сосед жаждал чего-то такого-эдакого, экстремального. Но затем, будто нашкодивший ребёнок, бежал быстрее под юбку матери, боясь расплаты. И в такую юбку неожиданно превратилась Алла. Хотя не могла она в силу неведомых обстоятельств стать берегиней, всегда ждущей суженного на берегу, той спокойной гаванью, куда возвращается корабль после битв и морских походов, тем тихим светом, который умиротворяет любую стихию. И кто бы ответил, как поступать в таких обстоятельствах?
Перспектива оставаться постоянно бесплатной психопомощью не радовала Аллу. Где-то в подкорке росло прозрение: Николай сильно похож на её экс-супруга – и внешне, и по психологии. Тот тоже по молодости представлялся девчонке крутым парнем. Однако после Алла на личном опыте убедилась: в ЗАГСе кроме брака ничего путного не делается. Ибо в совместном бытие супруг оказался полной бестолочью, что послужило серьёзным мотивом для развода. Ведь бывают такие крупные и крутые мачо, которым, на первый взгляд, всё нипочём! И окружающие тоже начинают верить, будто те на всё способны. Однако блефующие крутяшки часто на деле – плаксивые слизняки. Не зря судья-женщина поглядела на будущую разведёнку, вздохнула, вспомним, нечто личное, и легко подмахнула окончательное решение на гербовой бумаге.
И если у Аллы не получилось нормальной жизни с одним типом из отряда головоногих, то стоит ли ещё раз вступать в то же самое… Обстоятельство?
***
Всё напоминало фильм «День сурка», когда твой жизненный путь оказывается заурядным кругом. Телефонные визиты повторялись из дня в день. Алла уже сама начала просыпаться точно к семи, страшась знакомого треньканья. Независимо, был ли это рабочий день или выходной. Впрочем, и все аргументы у неё давно иссякли, чтобы доказать, как мир прекрасен. Разве можно доказать это тому, кто видит всё в чёрных красках?
И тут… Телефон зазвонил в половину седьмого. С ёкающим сердцем Алла услышала:
– Я так больше не могу. Совсем замучили проблемы.
Помимо воли с языка сорвалось:
– Когда?
В трубке повисло оторопелое молчание. Потом Николай прохрипел:
– Что когда?
– Ну, когда это случится? Я читала, как один врач-англичанин выразился: «Клистир лучше всего помогает избавиться от мыслей о самоубийстве».
Алле почудилось, что мобила сейчас взорвётся от сгустка энергии ненависти, который ей была послан! Следом раздались телефонные гудки. Женщина вздохнула так облегчённо, как, наверное, никогда в своей нелёгкой жизни. «Или ещё не всё?» – мелькнуло опасливое чувство.
Николай не позвонил ни на следующее утро, ни в какое другое.
«Наверное, вылечился», – решила Алла.
Выбор пути
Господи, спаси нас – погибаем!
Все упование наше на Тя возлагаем.
– Ура! Дядя Саша приехал! – раздался под ухом крик какой-то девочки.
Лейтенант Александр Сабатеев развернулся в сторону радостного возгласа. Кроме него и водителя Лёшки никого рядом с машиной не было. Но какие дети могут его тут знать – на фронте, вдали от родного Сталинграда?
Впрочем, в следующую минуту этот крепкий и очень живой человек всё уловил. К нему радостно подбежала и с размаху обняла за талию тёмненькая девочка лет восьми-девяти в потёртом клетчатом пальто и шерстяной шапке. Обернувшись, она опять закричала:
– Оля, Оля, иди скорее! дядя Саша приехал!
Из-за угла армейских складов выскочила вторая девчушка, помельче, в цигейковой белой шубке, обвязанная крест-накрест шерстяным платком. Однако она остановилась в двух метрах, молча улыбаясь. На фоне грязного, весеннего снега малышка смотрелась забавно, и лейтенант тоже улыбнулся.
Он присел на корточки, обнял обеих:
– Ну, здравствуйте, подружки. Как ваши дела?
Девчушки наперебой залопотали:
– У нас всё хорошо… Скоро уезжаем… Только вы подождите, сейчас мама подойдёт… Она знала, что вы приедете.
Вон в чём дело! Его ждали. То есть проведали, когда он окажется здесь.…
Это было полтора месяца назад – в конце января 1943 года. Деревенька Дусьево несколько раз переходила из рук в руки. Волна Волховского фронта рвались навстречу волне Ленинградского, чтобы разорвать кольцо блокады. Потери с обеих сторон были невероятными. Но фашисты упорно сопротивлялись, и десятки тысяч солдат уже полегли в мрачных лесах и болотах южного Приладожья.
Когда полк Сабатеева вновь занял Дусьево, то вместо изб дымились лишь их обломки, да печные трубы чёрными перстами указывали в небо. Местные жители поразбежались, и красноармейцы обнаружили только одну семью из старика, бабки и их внучка. Они пугливо жались в ближайших зарослях.
Часть солдат сразу стала окапываться, другим разрешили передохнуть и поесть. Полковник Николай Акимов вызвал Сабатеева и приказал произвести рекогносцировку местности. Собственно, за последние недели всё и так досконально было известно. Впрочем, лейтенант подчинялся приказу уже и по той причине, что уважал полковника, как военспеца до мозга костей. Тот всегда точно знал, что, как и когда нужно сделать в боевых условиях. Ещё бы! Акимов – бывший штабс-капитан царской армии. Хотя это не стало препятствием, едва началась Гражданская война – он без колебаний перешёл на сторону большевиков, продолжив служить уже Советской республике. Для него, как человека военного, самое главное – защита Отечества. Строгий, требовательный, всегда опрятный, подтянутый – истинный пример для подражания. Как-то в беседе с Сабатеевым он просто объяснил: «Когда увидел, как мои коллеги объединились со сворой интервентов, понял, что мне с ними не по пути. Ведь Родина у нас одна, какой бы флаг и гимн не имела».
Александр вместе с неотлучным, молодым ефрейтором Лёшкой (который являлся его водителем) двинулись по границе между сгоревшей деревней и посечёнными снарядами куртинам. Вечернее солнце должно было вот-вот закатиться за кромки деревьев. Сильно похолодало, и оба поёживались.
Лейтенант чуть прищурился, всматриваясь в сумерках. Заметил в кустарнике очертания странного треугольника. Э, да это же низкая палатка. И кто там?
Они переглянулись, подойдя ближе. Сабатеев вытащил из кобуры любимый ТТ, ефрейтор взвёл курок винтовки. Затем Лёшка осторожно отодвинул полог палатки. На земле лежали прикрытые брезентом фигуры.
– Есть кто живой? – спросил Сабатеев. В ответ мёртвая тишина. Он приподнял край брезента. В сумраке разглядел лежащую на таком же брезенте женщину средних лет и пару прижавшихся с двух сторон малышек. Вся троица была настолько истощена, что их лица больше походили на черепа, обтянутые кожей. Тела обложены тряпьём. Лишь открытые глаза говорили, что они ещё живы. Девочки молча потянули ручки. Видимо, от голода они уже не могли говорить, хотя их ротики искривлялись в немом крике. Где-то рядом уже притаилась в ожидании смерть, и вопрос был лишь во времени.
Военные от шока даже не знали, что предпринять.
– Идём, – махнул пистолетом Сабатеев.
Через десять минут он уже оказался в землянке полковника. Александр сбивчиво объяснял, будто боялся, что не успеет помочь несчастной семье.
Командир полка выслушал молча. Грубовато осадил:
– Что нюни-то распустил, офицер? Тебе бы не на войне, в детском саду с нянечками сражаться… Выкладывай свои соображения!
– Да что… Взять их надо да подкормить. Лишь бы не умерли от принятия пищи. Завтра моя рота отправляется в тыл за боеприпасами, могу прихватить страдальцев.
– Вот и поторопись. Возьми с собой медсестру. И не забудь забрать вторую семью отсюда.
Старшина Белолипецкий, бывший шеф-повар астраханского ресторана «Кристалл», не только накормил голодных, но и собрал им харчей дня на три: «Пока окажутся в безопасных местах…». Отправив их в тыл, все облегчённо вздохнули.
На войне всякое бывает. Каждое последующее событие быстро затмевает предыдущее. Жестокие схватки, артобстрелы и бомбёжки, подсознательное ожидание собственного конца не позволяют солдату сосредотачиваться на только что случившемся. Сабатеев являлся командиром автороты, которая ежедневно доставляла боеприпасы и продукты к передовой. И ужас был уже в том, что через две-три поездки их груз забирал иной порученец. Потому неумолимо привыкаешь и к чужим, и к возможной личной смерти. Однако не спасти ту маманю с детьми было против всяких правил. Ведь и его с матерью когда-то спасли чужие люди. Он был просто обязан поступить также. Его отец-священник всегда говорил: «Бог дал нам жизнь не для того, чтобы её тут же отнять. Он дал её для того, чтобы каждый успел исполнить собственный долг на этом свете».
…И вот теперь перед ним стоят три живые, счастливые души. Он чувствовал: для них он – доброе божество, спаситель от неминуемой гибели.
– Благодарю, благодарю вас сердечно, – повторяла женщина торопливо-звонким голосом. Она чуть посвежела, и не казалась столь уж старой, как тогда. – Мы уже ни на что не надеялись. Бежали из Ленинграда, в колонну разбомбили. Думала, уже всё…
– Да ничего я такого не сделал, – пробормотал Александр. Когда она его обняла и поцеловала в щёку. – Выполнял долг советского человека, красноармейца. Любой бы так поступил.
Слова слетали с языка какие-то казённые, словно из протокола. Это ещё больше смущало двадцатисемилетнего мужчину. Видел бы его теперь отец! Впрочем, возможно, и загордился бы немного, одобрил бы его поступок. А женщина всё плакала и благодарила. Извиняющимся тоном добавила:
– Мы немного задержались, помогаю в госпитале.
Тут она взяла потёртую сумку, стоявшую рядом. Вытащила тёмный, продолговатый предмет и протянула лейтенанту. В узкой ладони сверкнула клинковая бритва. На рукоятке из слоновой кости красовался образ античной богини.
– Нет-нет, – отрицательно замахал руками Александр. – Я не могу принять такой подарок.
Без сомнения, это была самая ценная вещь у женщины. В голове у лейтенанта мелькнуло: «Для меня это просто предмет для бритья, а она сможет выменять это на хлеб».
Однако мать упала на колени и стала умолять взять бритву. В карих глазах отразилось отчаяние:
– Вы спасли моих детей.
Подошёл Лёшка, который до того пошёл к складам:
– Дали команду отправляться. Вас ищут.
Сабатеев колебался. Не взять подарок – значит, обидеть человека. Сунул-таки красивую бритву в вещмешок, где лежали его важнейшие принадлежности: пистолет, бинокль, планшет с картами, ну и заодно харч. Передал пожитки шофёру. Также осторожно поцеловал женщину в щёку. Оба улыбнулись на прощание. Сабатеев помахал рукой девчонкам и пошагал проверять колонну перед походом. Всё уже было готово.
Лейтенант заскочил в кабину. Полуторка тронулась. Александр ещё раз помахал из окошка трём фигуркам у обочины и крикнул, шутя:
– Уезжайте до мая! Не то здешняя мошка хуже фрицев!
Теперь уже точно они никогда не встретятся на бесконечных дорогах войны.
***
Надо же было случиться такому, что движок их полуторки внезапно забарахлил. Лёшка матюкнулся:
– Тьфу ты! Не хочет старая кобыла везти. Вот чуть больше груза положишь, так сразу показывает норов натура-дура.
Он искал повод, чтобы не чувствовать себя виноватым. Покосился на командира:
– Придётся повозиться.
Они двигались последними в колонне. Остальные машины пошли дальше.
Делать нечего, вылезли наружу. Вдоль разбитой колеи – непролазная чаща. В овражке неподалёку журчал ручей. На ветках уже пробивалась первая листва.
– Ну, раз такая оказия, – произнёс, вздохнув, Сабатеев. – Ты пошевелись, а я спущусь к ручью. Потом перекусим и двинемся дальше.
Он подумал, что сейчас удачный момент привести себя в порядок. Однако перед тем надо было осмотреться. Спустился вниз. Зачерпнул ладонью хрустальной водицы, попил. Заломила зубы от холода. Омыл лицо, осмотрелся. Вроде тихо. Лишь вдали – на западе – изредка громыхало. Туда не хотелось возвращаться, да куда денешься! Война жадно пожирала всё привозимое – боеприпасы, продукты и даже новых солдат. Тем не менее, их помощь ждали на передовой, как манны небесной. Немцы волками лютыми окружили город. И лишь маленькая полоска вдоль Ладоги соединяла его с остальной страной. Однако враг напирал, не желая ослаблять железное кольцо на горле Ленинграда. Сердце Александра тоскливо заныло: «Как там, в Сталинграде, зиму пережили мои родные?». Вестей от них не поступало.
– Уже починил, – сообщил Лёшка. – Плёвая вещь, натура-дура.
– Я даже не успел побриться, – с сожалением обронил Александр. – Ладно, скоренько пожуём, да в путь.
Он открыл дверцу и заглянул в кабину. Его вещмешка не было. Перевёл взгляд на Лёшку. Тот стукнул себя по лбу:
– Вот натура-дура!..
Он не успел продолжить. Рывком открылась правая дверца кабины, перед лейтенантом вырос человек в красноармейской форме, лет тридцати пяти, высокого роста, крепкого сложения. Его суровый взгляд не располагал к мирному разговору. На уровне груди Александра был наставлен его родной ТТ. Налётчик громко и властно заявил:
– Ну-ка, руки подняли! Я из тех, кого вы называете власовцами, и сейчас обоих уложу. Можете не сомневаться.
Видя поражённые таким оборотом лица людей, он злобно ухмыльнулся:
– Хотите понять, за что?.. За то, что вы, коммуняки, сослали в архангельские леса мою семью, расстреляли отца и старшего брата, мать уморили с голоду! Мать! Понимаете?! Теперь я ваш судья. Уж лучше с немцами вас бить. И мой приговор короткий: кровь за кровь!
Он почти кричал с надрывом, слюна брызгала с губ. Ему точно нечего было терять. И откуда он взялся, непонятно. Но от этого захваченным в плен было не легче.
Единственное, что уловил в его монологе Александр, упоминание Архангельска. Лейтенант сделал успокаивающее движение рукой вниз, хотя кровь била обухом в виски:
– Погоди-ка. Можно вопрос перед казнью?
– Говори кратко.
– В каком спецпоселении находилась ваша семья?
– Тебе это зачем?
– Выслушай меня.
– Ну, выскажись перед смертью.
– Моя семья тоже была выслана в архангельские спецлагеря. Прошёл и Сухое озеро, и Кожеозерский монастырь, и посёлок Душилово.
Во взгляде палача отразилось сомнение.
– А теперь стреляй! – сказал Сабатеев, тяжело дыша. – Всё равно по твоему пути не пойду. Я сражаюсь за Родину! И она у нас с тобой одна. Только учти: власти меняются, а мы будем убивать друг друга? Где здравый смысл?
Власовец скривился:
– Ты коммунист!?
– Нет, я из семьи верующих, выслан «за колокола» – звонил в церкви.
– Стой! Меня на побасенках не проведёшь! В вашей армии беспартийные в офицерах не ходят. Выкладывай партбилет!
– Я же сказал, что беспартийный.
– Не брешешь? Ну-ка проверим. Отвечай: как фамилия коменданта на Сухом озере?
– Зенов, – уверенно ответил Александр.
– А в Кожеозерском монастыре?
– Пантелеев.
– Что случилось с комендантом Зеновым?
– Он женился на репрессированной, его арестовали, и он застрелился.
– Ух, ты! Браво. Почти заслужил доверие. Считай, вам повезло, – он указал на молчавшего Лёшку. – Кажись, впервые допустил просчёт… В одном ты не прав: не Душилово, а Тушилово, хотя этот лагерь истинно душегубка.
– Не зря его так называли, – кивнул Александр.
Власовец ещё сомневался, хотя ствол чуть опустил.
– Ладно, расстанемся по-хорошему.
Он протянул левую руку лейтенанту. Это походило на проверку. Но Сабатеев вполне понимал боль человека после того, как сам прошёл через истинный ад на Земле. Без колебаний подал свою ладонь. Увы, в другой обстановке ему самому пришлось бы стрелять в этого человека, хотя ему не хотелось бы.
Уходя, власовец вынул патроны из обоймы, бросил оружие в ноги лейтенанта:
– Возьми и не оставляй без присмотра, командир. Мешок твой в кузове. За харчи спасибо: поел от пуза.
И лесом-лесом он скрылся в сумерках.
– Вот это натура-дура, – просипел Лёшка. – Как же вы верно ввернули про спецлагеря. Неужели вправду?
– Много хочешь знать, – повернулся к нему Александр. Он задрал подбородок и прижал ладонь к груди – сказывалась контузии, когда казалось, будто не хватает воздуха при волнении. – Какого хрена бросил мешок в кузов? Ладно, хватит рассусоливать, догоняем колонну.
Пока тряслись по просёлку, Сабатеев курил в окно и зло корил себя: «Растяпа! Надо же так опростоволоситься. Сам отдал врагу оружие!». Не помогало и самооправдание, что расслабился – мол, тяжко таскать пистолет на поясе. А он, зараза, незаметно залез в кузов под брезент.
Сабатеева охватили противоречивые чувства. Некстати всплыло в подсознании, как поддатый энкэвэдэшник, тряся ПэПэШа, вопил в пустоту леса: «Всех укокошу! Дайте команду!». Александр не придал бы пьяному бахвальству значения, коли не достиг его ушей леденящий слушок: при отступлении армии упыри с малиновыми околышками положили раненых в лазарете, чтобы «человеческий материал» не достался врагу. «За такую беспечность враз бы поставили к стенке, – кольнуло в сердце. И сделал вывод: – И рад бы выпрыгнуть из лодки, да не получится».
Что ж, пронесла нелёгкая. Хотя не сто̀ит терять бдительность.
«Но какая штука-то вывернулась! – повернулись мысли Александра в другом направлении. – Почти как у отца». Воспоминания унесли его далеко, пока вдоль тёмной дороги мелькали хвойные ветви.
***
Его отец Николай был родом из-под Царицына – жил в селе Красная Слобода, что за Волгой. Когда пошёл служить, отправили конногвардейцем в Туркестан гонять басмачей, уж больно те досаждали местной власти. Правда, азиатские сопротивленцы называли себя борцами за веру – моджахедами. И в одной из схваток получилось так, что уже конногвардейцы очутились в хитром капкане.
Порубили почти весь отряд. Живыми в плен взяли лишь троих, среди них – Николай. Басмачи отпустили их позже за выкуп, что было невероятным чудом.
Вернувшись, молодой мужчина дал обет: никогда не брать в руки оружие, стал священником. Да началась после революции борьба советской власти с церковью. Пришли и в их храм снимать колокола. Нетерпимых атеистов встретил на пороге священник: «Убивайте, не дам снимать!». Избили, сняли. И, чтобы было неповадно, суд отправил всё семейство на север. Кроме Александра, было ещё двое старших братьев. Сколько они помучились, один бог ведает! И однажды Николай устроил побег супруге вместе с десятилетним Сашкой. Их ловили по лесам, да староверы не выдали, укрыли. А через несколько лет и мужская часть семьи вернулась по окончанию срока.
После школы Александр поступил автобронетанковое училище, закончил его младшим лейтенантом. Да не разрешили ему осуществить заветную мечту – водить танк. Только автомобиль! Мол, сын несознательного гражданина советской страны не имеет права водить грозную машину. Мало ли что там «сын за отца не отвечает»!
Зато при начавшейся финской войне – пожалуйста, в первую очередь. Без вопросов о происхождении. А позже Сабатеев попал уже на Волховский фронт. Увы, не позволила новая война побывать в родных краях.
В письмах отец наставлял: «Всякая власть, сынок, от Бога. Раз так получилось, держись, неси свой крест. Ведь и я не таю зла за всё, что пришлось претерпеть нам». Наверное, прав отец. И не провидение ли, что то же самое случилось с сыном?
Из мешка что-то упиралось в ногу. Александр вытащил бритву, и вспомнил мать с девчонками. «Всё-таки жаль, что он выбрал другой путь, – подумал лейтенант. – Очень жаль».
