Я – нахал! Очерки, статьи, избранные стихотворения
O książce
Футурист, гениальный экспериментатор, певец пролетарской революции, бунтарь, лирик, взнуздавший океаны собственных чувств… Мы хорошо знаем стихотворения Владимира Маяковского, но реже обращаемся к его публицистике, статьям и очеркам. Этот сборник – возможность открыть новую грань творчества великого поэта: в книге «Я – нахал!» собраны лучшие публицистические работы, путевые заметки и очерки разных лет, а также стихотворения, дополняющие образ автора. Открывается сборник предисловием Арсена Мирзаева – российского поэта и литературоведа, специалиста по творчеству Владимира Маяковского.
В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.
Opinie, 1 opinia1
Перед тем как приступить к чтению, о Маяковском я знала три вещи:
- у нас дома его красный скольки-то-томник; - любовно-треугольное с Бриками; - стихи-лестницы, стихи-лозунги, флейта водосточных труб.
Эти лестницы-лозунги я практически не читала, да и не хотела. Поэтому для мартовской "Прогулки" предусмотрительно выбрала сборник прозы.
"Нахал" - это подборка эссе, очерков и заметок Маяковского с 1913 по 1929 гг (условно). В неё входят и дореволюционные статьи о театре, живописи, футуризме, и размышления о творчестве в ранне-советский период, и заметки из путешествий по Европе и Америке.
Пишет Маяковский ярко, сочно, жирными мазками, беззлобно иронизируя и яростно восхищаясь. Это первое, что меня в нём сразу очаровывает, - страсть. Он страстен в футуризме, революции, социализме, конструктивизме и патриотизме, сплавляя всё это в одну гармоничную линию - от старого к новому. Для него революция - это футуризм в масштабах страны, стремление на обломках старого и изжившего выковать, вычитать, высочинять и вырисовать лучший мир для всех и каждого.
Второе, что меня поражает в Маяковском, - ум. Ожидая "большое, кричащее, и в жёлтом галстуке" и "нахала, циника, извозчика, рекламиста", встречаю человека, который:
- отлично разбирается в живописи и литературе; - до каждой мелочи выверяет свои строки, чтобы дать не только словом, но и ритмом, и звуком, и ассоциацией; - тонко чувствует суть вещей (чего стоит один очерк о Нью-Йорке и американцах, актуальный сейчас так же, как и почти 100 лет назад).
И третье, что меня бесконечно очаровывает в Маяковском, - беззлобность. Критикует ли он в свои 20 Репина за салонность, иронизирует ли над коммерчески-продуманной "лапотностью" Есенина, в его словах нет желчи. Американцы, живущие под знаком доллара, но не со скупостью европейской старухи, а с размахом ковбоя Даймонд Джима, ему восхитительны в своей чуждости.
Маяковский - это страстный наблюдатель и не менее страстный деятель, особенно во всём, что касается идей революционного футуризма. Он весь там: в ананасах и рябчиках на устах матросов, идущих к Зимнему, в окнах РОСТА и отрывочном сне с поленом под головой. Вон он там, читает стихи рабочим, посреди цеха.
Только революция - не футуризм. В очерках и статьях пылкость 1913-14 гг, восторженность и оптимизм 1918-24 гг постепенно сменяются непониманием, растерянностью, обидой, чувством тотальной ненужности и бессмысленности.
14 апреля 1930 года. Маяковский, написавший на смерть Есенина "В этой жизни помирать нетрудно, // Сделать жизнь значительно трудней", нажимает на курок...