Каждое утро в небе над Жолквой на большой высоте появлялся австрийский биплан. Он спокойно и неспешно, словно парящий в небе коршун, высматривающий свою добычу, делал полный круг над городом и беспрепятственно улетал восвояси. В штабе фронта 3-й русской армии, который размещался в Жолковском замке, небезосновательно нервничали. Для устранения проблемы было принято решение о переброске с другого участка фронта 11-го авиаотряда под началом прославленного лётчика, автора мёртвой петли, штабс-капитана Петра Нестерова, и 3 сентября 1914 года русские лётчики перелетели в Жолкву.

Буквально за две недели до этого Нестеров был награждён орденом Св. Владимира 4-й степени. К тому времени он уже был кавалером орденов Св. Станислава 3-й степени и Св. Анны 3-й степени. Ведь он и его подчинённые воевали так здорово, что австрийское командование официально объявило о крупной денежной награде тому, кто сумеет сбить русского аса. В русском штабе считали, что нужно любой ценой прекратить полёты австрийцев над городом. Лётчики тоже переживали по этому поводу. Но что они могли предпринять? Ведь у них, кроме пистолета Маузера, не было никакого другого оружия.

Именно поэтому в воздушной дуэли с австрийским противником 8 сентября 1914 года впервые в практике мировой авиации Пётр Нестеров, не видя другого выхода, применил таран, в результате которого погибли оба пилота австрийского аэроплана. К большому сожалению погиб и русский лётчик. За этот подвиг он был посмертно награждён орденом Св. Георгия Победоносца 4-й степени.

Гибель Нестерова произвела сильное впечатление на всю страну. О совершённом им подвиге писала вся мировая пресса.

Гроб с телом погибшего авиатора был доставлен в Киев. Десятки тысяч киевлян пришли проститься с героем. Отпевали его в Никольском военном соборе и с надлежащими воинскими почестями похоронили под деревянным крестом на старинном аристократическом кладбище на Аскольдовой могиле. Семье назначили самую высокую на то время пенсию – 1890 рублей в год.

В 1938 году уже Советская власть принимает решение разбить на месте кладбища парк. Родственникам позволили перезахоронить останки близких. Некоторые перезахоронения проводили за государственный счёт.

Крест на могиле Нестерова не сохранился. Тогда для определения захоронения привлекли старого киевского фотографа, присутствовавшего при этом историческом событии в далёком 1914 году. Ориентируясь по фотографиям, разрыли предполагаемую могилу. Обнаружили покоившегося там офицера в сапогах. Но фотограф хорошо помнил, что лётчика похоронили без обуви. Он настоял на дальнейших поисках по сохранившимся памятникам на соседних могилах, которые были запечатлены на фотографиях. Некоторые к тому времени уже были снесены. В следующей раскопанной могиле обнаружили офицера в носках. Его-то и перезахоронили на Лукьяновском гражданском кладбище. На могиле героя установили памятник.

В честь подвига выдающегося русского лётчика, в том же 1914 году в селе Воля-Высоцкая, близ города Жолква, был сооружён монумент. Во время Великой Отечественной войны советские лётчики, вдохновляясь примером знаменитого русского авиатора, совершили более шестисот воздушных таранов.

Через шесть лет после войны, в 1951 году город Жолква был переименован в город Нестеров.

Музейный комплекс, воздвигнутый в 1980 году, посвящённый памяти всемирно известного авиатора, выдающегося русского лётчика-героя, автора мёртвой петли, основоположника высшего пилотажа Петра Николаевича Нестерова, никогда не пустовал. У пьедестала его памятника всегда лежали свежие цветы. Сюда приводили школьников, студентов, курсантов лётных училищ. Мальчишки после посещения музея и знакомства с героической жизнью Нестерова мечтали стать лётчиками. Здесь бывали посетители изо всех уголков большой страны, именуемой СССР.

Нестеров
1960 год

На место приехали засветло. Машины остановились рядом с красивым двухэтажным особняком старой постройки.

– А вот и наш дом. Тут мы теперь будем жить. Идите, начинайте осваиваться, – напутствовал Николай, высаживая сыновей из машины.

Нащокину предоставили служебную квартиру, предыдущий обитатель которой, тоже офицер, съехал уже, отбыв вместе со своими домочадцами к новому месту службы. Квартира занимала практически весь первый этаж особняка и состояла из трёх просторных комнат и огромного коридора. Ещё одна комната оставалась свободной в ожидании потенциальных жильцов. Полы в комнатах были паркетные, а высоченные потолки украшены лепниной. Большая, относительно, кухня была общей, на две семьи. Относительно – это, если сравнивать её с кухней в Ужгороде, которая была гораздо больше. И уж, тем более, ни в какое сравнение с ней не шли крохотные кухоньки в новых трёх-пятиэтажных домах, которые стали строить в последнее время повсеместно. В народе их уже метко окрестили «хрущёвками».

Особенность данной квартиры заключалась в том, что из каждой комнаты был свой отдельный выход на улицу. На втором этаже проживала семья из трёх человек, а соседствовал с ними одинокий инвалид-фронтовик. Ещё на каждую семью, проживавшую в доме, приходилось по довольно большому помещению в подвале, где можно было хранить всевозможные соленья-варенья, а также любое ненужное барахло, которому не находилось места в квартире. Из кухни тоже был отдельный выход во двор. Водопровода и канализации в доме не было. Умывались под простым рукомойником, под которым на табурете ставили таз. Помыться же капитально можно было только в городской бане, куда, минимум раз в неделю, отправлялись целыми семьями. Общественный туалет на шесть персон располагался в самом дальнем уголке двора. Туда же выносили вёдрами помои, которые накапливались в процессе жизнедеятельности жильцов трёх домов, проживавших в границах данного дворового пространства, огороженного от внешнего мира обыкновенным штакетником. Уборка дворовой территории и туалета осуществлялась самими жильцами, согласно графика. За водой же нужно было идти на противоположную сторону улицы, к колонке за мостом.

Едва успели выгрузить из машины немногочисленные пожитки, как братья отправились изучать и осваивать окрестности. На прикреплённой на доме табличке значился адрес, из которого следовало, что улица носила имя Ленина. Как выяснилось впоследствии, во время фашистской оккупации в этом здании располагалось гестапо.

На противоположной стороне, через дорогу, раскинулся парк культуры и отдыха имени Довганика, который был одним из любимейших мест времяпрепровождения для всех окрестных мальчишек. Улицу пересекала небольшая речушка под названием Сви́нья. Впрочем, в обиходе, ударение всегда делали на последнем слоге. Дом, в котором им предстояло проживать, располагался как раз на пересечении улицы Ленина с этой речушкой. Место, как подметили братья, получалось очень живописное.

Забегая чуть вперёд, скажем, что речка, хоть была и невеличка, но с крутым норовом. Особенно по весне, когда начинавшийся ледоход, усугубляемый бурным течением, сносил все лёгкие мостики, находящиеся в парковой зоне. Капитальный же каменный мост, являющийся частью улицы Ленина, выдерживал натиск стихии, но способствовал образованию ледяных заторов. Льдины, напиравшие друг на друга, увлекаемые сверхъестественной силой, становились на ребро, упираясь верхним концом в арку моста, который стонал и трещал под мощным натиском, но каким-то чудом всё же выдерживал и продолжал выполнять своё прямое предназначение. Вода же, начиная стремительно подниматься, с оглушительным рёвом взламывала лёд дальше по руслу и, нагромождая льдины друг на друга, тащила неминуемо к мосту. Река выходила из берегов, затапливая улицу и дворы домов, стоящих вдоль неё.

В дальнейшем, по приказу начальника нестеровского гарнизона полковника Буцевицкого, проживавшего в соседнем доме, лёд стали взрывать заранее, не дожидаясь когда капризы природы начнут мешать нормальному существованию людей, проживавших в непосредственной близости.

Итак, братья, подстёгиваемые любопытством, смело отправились навстречу новым открытиям и приключениям. Заблудиться они не боялись, так как городок был небольшой, в сравнении с Ужгородом, да и ориентиры были отличные. Улица Ленина брала своё начало от железнодорожной станции Жолква, за которой к югу высилась гора Гарай, а заканчивалась в центре города, у остатков крепостной стены, когда-то окружавшей весь средневековый город-крепость, в который вели четверо ворот или на местном наречии брам: Львовские, Звержинецкие, Жидовские и Глинские. Сохранились только Звержинецкие. Брамы именовались по названию городов, в направлении которых вела дорога, выходившая из них. Въезд в город осуществлялся только с востока, где когда-то стояли Львовские ворота, так как остальные дороги были не проезжими. Поражали своей строгой величественностью костёлы и множественные памятники средневековой архитектуры, сохранившиеся до наших дней практически в первозданном виде, являвшиеся свидетелями многих значимых исторических событий. Буквально в каждом доме, в каждом камне и памятнике просматривалась богатая и насыщенная деяниями великих людей великая история. По одной из версий, в Жолкве родился будущий гетман Богдан Хмельницкий.

Нестеров был небольшим городком районного значения во Львовской области. Он располагался в 25 км от Львова и в 35 км от советско-польской границы. Здесь когда-то проходила древняя граница земель и княжеств Червоной Руси – Галиции и Волыни, Звенигородского и Белзского княжеств. Возле подножия горы Гарай (365 метров над уровнем моря) – крутого уступа холмистой гряды Расточья, пересекались важные торговые пути Червоной Руси. Образовывая несколько изгибов, гряду прорезает река Сви́нья.

Жолква

В 1547 году в родовом имении Жолкевка, находившемся на реке Вепрь (впоследствии Сви́нья) подо Львовом, родился будущий великий канцлер Речи Посполитой и коронный гетман Станислав Жолкевский. Отец его был поначалу православного вероисповедания, служил некоторое время в военной службе, а после смерти первой жены Софии помышлял даже о монашестве. Но потом предпочёл всё же гражданскую службу и достиг значительных результатов на этом поприще. Хотя он, будучи выходцем из коренного русского населения, был напрочь лишён тщеславия и прочих слабостей, свойственных полякам, влияние окружения и покровительство сановных друзей постепенно преобразило всё же и его самого в поляка. А после того, как он сделался коронным сенатором, так и вовсе покинул православие и перешёл в латинство. Но поступил он так, отнюдь, не по убеждению, а только из личной выгоды. Доказательством тому может служить то, что под конец своей жизни он сделался протестантом.

Ну а сын его, Станислав Жолкевский, отличился впервые, как военачальник, во время череды войн короля Батория. Ему же удалось усмирить и казацкое восстание на Украине, вспыхнувшее под предводительством Наливайко и Лободы. Участвовал он и в войне со шведами. А во время бунта шляхты против короля Сигизмунда, несмотря на взаимную нелюбовь друг к другу, Жолкевский помог ему и наголову разбил мятежников. В 1597 году он строит замок в своём имении. А в 1603 году, в благодарность за усмирение бунтовщиков, получает королевское разрешение на строительство города и право назвать его своим именем (магдебургское право). Строила, в основном, его жена Регина, а он в это время продолжал воевать.

В 1610 году, по настоятельной просьбе короля Сигизмунда, он принял участие в войне с московским государством, хотя считал, что эта война никак не соответствует интересам Польши. Разбив в 1610 году при Клушине войско Димитрия Шуйского, Жолкевский подступил к Москве, где в это же время был свергнут с престола царь Василий Шуйский. Он занял Москву польским войском и содействовал избранию на московский престол королевича Владислава. Поляки сожгли Москву и основательно разграбили все её сокровищницы. Получив известие, что Сигизмунд сам желает быть царём московским, Жолкевский решил вернуться домой, так как при таком раскладе не видел для себя никакой перспективы. Передав командование московским гарнизоном одному из своих ближайших соратников и захватив с собой московскую казну, Василия Шуйского и его братьев, он уехал под Смоленск, который в это время со своими войсками осаждал король Сигизмунд. Передав ему пленённых Шуйских, Жолкевский вернулся в Польшу.

Последние годы своей жизни он провёл в войнах с татарами и турками, защищая южные рубежи Речи Посполитой. В бесславной битве с турками под Цецорой в 1620 году, видя, что поражение неминуемо, он отказался бежать с поля боя, для чего даже застрелил собственноручно своего любимого коня и в итоге был убит сам.

В этой же битве на стороне Жолкевского сражался и будущий гетман Богдан Хмельницкий. Будучи пленённым, он был продан в рабство, в котором пребывал два года. Впоследствии внук гетмана Жолкевского Ян Собесский, ставший королём, нанесёт туркам сокрушительное поражение и тем самым отомстит за своего прославленного деда. Бывший замок гетмана Жолкевского с 1675 года станет его резиденцией.

Накануне Первой мировой войны там располагались гимназия и муниципалитет, а перед Второй мировой – городская тюрьма. Во время фашистской оккупации в замке некоторое время находилось гестапо, а после войны – НКВД, впрочем, тоже недолго. Затем там устроили квартиры для семей советских офицеров и военные склады. Параллельно шли реставрационные работы, и к 1975 году была завершена полная реставрация всего замка.

Станислав Жолкевский с женой Региной и их сын покоятся в подземной усыпальнице в костёле святого Лаврентия, который был заложен ещё при жизни гетмана. Он является одним из лучших образцов Ренессанса в Галиции. В его обширном некрополе покоятся также настоятели и меценаты храма, королевичи и государственные секретари, отец короля Яна Собесского Якуб Собесский.

Адаптация
1960 год

Итак, в жизни братьев произошли значительные перемены. И самая главная заключалась в том, что интернат остался в прошлом. Николай твёрдо решил для себя, что дети должны расти в полноценной семье и жить дома. Он видел, как быстро они растут и взрослеют и как всё трудней ему становится находить взаимопонимание с ними. Если ничего не поменять в их дальнейшей жизни, то намечающийся уже разрыв в отношениях с сыновьями может превратиться в непреодолимую пропасть. Первым делом он записал их в обычную школу.

Это была единственная в Нестерове русская средняя школа. Размещалась она в бывшем Василианском монастыре. В этом же здании, имевшем п-образную форму, помимо школы, разместились ещё типография и медучилище, примыкавшее к величавому строению Храма Пресвятого Сердца Христова, построенного в XVII веке на месте православной церкви Рождества Христова. Он продолжал функционировать и отгорожен был от внешнего мира высокой монастырской стеной. В школе обучались представители самых разных национальностей, для которых русский язык был основным языком общения и нормального существования в принципе. Впрочем, изучение украинского языка и литературы входило в школьную программу и было обязательным для всех.

Во время северной войны 1706—1707 годов в Жолковском замке располагалась ставка русского военного командования и резиденция императора Петра I. И, по преданию, именно из Василианского монастыря император самолично за волосы выволакивал своего фаворита Александра Меньшикова, искавшего утешения у тамошних обитательниц. На глазах изумлённых горожан тащил его Пётр, не выпуская, через центр города, аж до места расквартирования.

У братьев теперь была своя комната. Обстановка сугубо спартанская. Три солдатские кровати, соответственно три тумбочки и стол, за которым можно было готовить уроки или играть в настольные игры. Отец строго следил за порядком. Недопустимо было оставить не заправленной постель. Самой большой достопримечательностью в комнате была голландская печь, облицованная очень красивыми, искусно выполненными изразцами. Вовке, как младшему, повезло в том плане, что его кровать стояла в непосредственной близости с этой замечательной печкой и он с нетерпением ждал наступления холодов, когда можно будет её растапливать и, сидя перед ней на табурете, следить завороженно через приоткрытую дверцу, как причудливо преображаясь, словно живые существа, яркие ненасытные языки пламени пожирают одно полено за другим.

Для того, чтобы паркетные полы выглядели достойно, нужно было их периодически натирать специальной щёткой, надетой на ногу. Предварительно на паркет наносили мастику. Мальчишки заводили патефон, благо пластинок было предостаточно, и под музыку, по очереди, так как щётка была одна, скользили по паркету. Вовке очень нравилось крутить ручку патефона и менять пластинки. Некоторые из них он слушал по много раз. Особенно ему нравились песни в исполнении Леонида Утёсова и Клавдии Шульженко.

Незаметно пролетело лето. Начались занятия в школе. Братья, вливаясь в новые коллективы, обрастали новыми друзьями. Нелегко поначалу давалась учёба Вовке. Ведь теперь нужно было переучиваться с украинского языка на русский. Причём, на разговорном уровне никаких проблем не возникало, а вот с грамматикой было непросто. Необходимо было усваивать новые названия и определения, которые в русском языке кардинально отличались от украинских. Но постепенно всё стало налаживаться. Зато теперь у него, наконец-то, была новенькая школьная форма, о которой он когда-то так мечтал. Фуражка с кокардой и чёрным лакированным козырьком, широкий, как у отца, кожаный ремень с бляхой, которую так же, как и металлические пуговицы нужно было начищать до зеркального блеска. Всё это, а также чищеную обувь и чистые руки, стриженные ногти, опрятный вид при входе в класс строго контролировали санитары, выбранные на классном собрании из числа одноклассников. Так же выбрали старосту, звеньевых, редколлегию стенной газеты. Вовку, ставшего членом редколлегии, назначили художником. Он должен был рисовать и оформлять стенные газеты. Это поручение ему нравилось, так как рисовать он любил и делал это с удовольствием. Нужно отметить, что все братья унаследовали от отца умение рисовать.

На левой стороне груди Вовка с гордостью носил значок в виде пятиконечной звездочки, в центре которой был размещён портрет маленького Володи Ульянова. Он очень трепетно относился к этому символу принадлежности его к юным ленинцам – октябрятам.

Но по-доброму завидовал он старшим братьям своим, которые уже были пионерами и мечтал о том дне, когда и ему повяжут алый пионерский галстук. И сможет он так же стоять на пионерской линейке и отдавать салют, и маршировать в едином строю под звуки горна и бой барабана. И во всём походить на Мальчиша Кибальчиша, любимого героя из одноимённой сказки Аркадия Гайдара. Быть таким же смелым и самоотверженным, без колебаний отдавшим свою жизнь за светлое будущее народа, так и не выдав проклятым буржуинам, даже под пытками, главную военную тайну. Идут пионеры, – Салют Мальчишу! Летят самолёты, – Привет Кибальчишу!

Командир ракетной дивизии полковник Буцевицкий был фигурой весьма колоритной. За глаза подчинённые называли его просто Буцем, но он был для них образцом для подражания и подлинным эталоном служения своему делу. Этаким отцом-командиром. Он со своим семейством проживал в соседнем от Нащокиных доме. Его сын Владимир, которого прозывали уменьшительно Буциком, учился в одном классе с Витькой. Он был таким же представителем уличной братии, как все его сверстники и друзья. Так же, как и другие стрелял из рогатки по бутылкам и лампочкам, принимал участие в уличных потасовках и разборках и мало чем отличался от прочих пацанов. Дома же был примерным сыном. Хорошо учился, вовремя делал домашние задания, лепил из пластилина солдатиков различных родов войск и эпох. Воспроизводил на листах фанеры целые исторические баталии, коллекционировал марки и монеты.

Братья Нащокины часто бывали у них дома и наблюдали Буца-старшего в домашней обстановке. В спортивных шароварах и майке, с выпирающим из-под неё огромным, в полном смысле этого слова, животом. Он шлёпал в домашних тапочках по всей квартире и рёбрами ладоней энергично стучал по нему, пытаясь укрепить пресс. Также у него ещё со времён войны была вставная челюсть, благодаря чему он говорил, немного пришепётывая и чуть заметно присвистывая в шипящих окончаниях. Как бывший фронтовик он очень гордился наградами и званиями соединения, которым командовал. И воспитывал такие же чувства у своих подчинённых. На общих разводах дивизии, носившей название Берлинской, которые проходили регулярно по понедельникам, он зычным голосом по высшему разряду приветствовал своих подчинённых:

– Ждравштвуйтсе, товарищси гварде-ейчтсы! – если ответ звучал недостаточно убедительно, он повторял ещё раз.

– Ждравштвуйтсе, товарищси берли-инчтсы! – если ответ снова его не устраивал, он выкрикивал новое приветствие.

– Ждравштвуйтсе, товаришси зашра-а-анчтсы-ы! – после этого уж точно звучал дружный, громоподобный ответ строя.

Нащокин служил в должности начальника контрразведки дивизии. Ему было присвоено звание майор. Целыми днями он пропадал на службе. Часто выезжал в командировки. Работы было невпроворот. Местные не очень-то жаловали военных. Россия для галичан всегда была врагом номер один. И все свои неудачи и беды они привычно перекладывали на москалей.

Простому солдату невозможно было в одиночку пойти в увольнение из-за риска быть битым или получить камнем по голове. Но и солдаты, в случае чего, подхватывались всей казармой и, настигая обидчиков, так яростно махались пряжками, что надолго отбивали охоту связываться с ними у самых безбашенных отморозков.

Националистические проявления во взаимоотношениях между взрослыми нет-нет да проскальзывали порой на бытовом уровне. Но более явно эта зараза проявлялась в подростковой среде. Взрослые, в силу жизненного опыта, старались всё же как-то обходить острые углы при общении. А у подростков это встречалось сплошь и рядом. Вовка, в силу возраста, до тех пор ничего не смыслящий в таких вопросах, вскоре ощутил это на собственной шкуре. Так, продавщица в магазине игнорировала его напрочь, если он обращался на русском языке. Конечно, если рядом не было свидетелей. Но стоило перейти на мову и она, как ни в чём не бывало, начинала его обслуживать.

Вскоре Вовка узнал, что он ещё и москаль. Как-то, подпитые и прокуренные бездельники-переростки взяли его в кольцо прямо в центре города.

– Ну шо, москалыку, гроши маешь? Позыч трохи, бо в нас нэ выстачае.

Вовка как раз направлялся за хлебом. Отец оставил денег и поручил сходить в магазин. Глядя на них снизу вверх, он стал объяснять, что так, мол, и так, и поделиться не получится. В ответ на это чей-то увесистый кулак высек сноп искр из его глаз. На некоторое время он был оглушён и обескуражен. Никто ещё и никогда не бил его по лицу. В нём одновременно вспыхнули и злость, и обида, и досада по поводу собственного бессилия.

– За что?!

Вовка с вызовом развернулся в сторону ударившего. И в тот же миг последовал удар ногой сзади и тут же кулаком поддых. Перехватило дыхание, не хватало воздуха. Двое подхватили его под руки и сильно дёрнули вверх, а третий залез к нему в карманы и вывернул их наружу.

– Вы что к малому пристали? – вмешалась проходившая мимо пожилая женщина, – Христа на вас нет! Вот милицию позову!

– А ну, стара́, геть звидсы, бо пошкодуеш! Тоби щось трэба? Зараз будэш маты! – зашипели на неё недоноски.

Но женщина была настроена очень решительно и отступать не собиралась. На шум стали реагировать и останавливаться прохожие. Невдалеке показался военный патруль. Оттолкнув одного из обидчиков, Вовка вышел из круга. Те тоже, не дожидаясь осложнений, двинули в другую сторону. Униженный и расстроенный Вовка вернулся домой ни с чем. Вечером Валерка, обнаружив под глазом у брата синяк, стал допытываться о случившемся. Вовка ответил вопросом на вопрос:

– А что значит москаль?

– Подрастёшь – узнаешь! – отмахнулся тот и переспросил, – Запомнил кого-нибудь? При случае, покажешь! Понял?

Для того, чтобы сосуществовать в этом социуме приходилось как-то приспосабливаться. Пацаны сбивались в стаи, чем могли вооружались. Помимо рогаток, которые были практически у всех, делали самопалы-дробовики различных конструкций, капсульные и мелкокалиберные пистолеты, патроны для которых достать не составляло особого труда. Что-то находили в лесу, в случайно уцелевших бандеровских схронах. Когда проводилась полномасштабная операция по очистке лесов от хозяйничавших там бандитов, то обнаруженные схроны предварительно забрасывались гранатами. Но малолетние следопыты вполне могли наткнуться и на уцелевшие землянки. И, конечно, они не упускали случая пошарить там в надежде найти какое-нибудь оружие. Это было небезопасно, так как внутри могли быть установлены растяжки. То, что удавалось найти, испытывали где-нибудь на пустырях. Но, разумеется, процесс этот был неуправляемым. Стреляли по воронам и по лампочкам на столбах. Чем результативнее была эта стрельба, тем темнее становилось на улицах в тёмное время суток. Порой, в результате неумелого обращения с оружием случались факты членовредительства. В ходу были кастеты, свинчатки, бамбуковые трубки, залитые свинцом. Всё это разнообразие изготавливалось самостоятельно, в домашних условиях. И применялось в частых стычках между подростковыми группировками. Дрались школа на школу, улица на улицу, городские с сельскими, местные с приезжими. Тем не менее, жизнь есть жизнь, а мальчишки оставались мальчишками. Где их только не носило. Они не чувствовали опасности и жаждали приключений.

Дома за каждым из братьев были закреплены обязанности, которые нужно было исполнять своевременно и неукоснительно. Валерка отвечал за мытьё посуды, что случалось не часто, так как питались, в основном, в столовых, а также за поддержание порядка в квартире. Это не значит, что он один должен был делать уборку. Всего лишь надо было следить за тем, чтобы необходимость уборки возникала как можно реже. Витька был ответственным за доставку воды, за которой ходил с вёдрами на колонку. Вовке же досталось выносить помойное ведро. Сливались помои в уборную. Ведро было тяжёлое и Вовка делал две, а то и три остановки, чтобы передохнуть по пути. Причём за день таких вёдер могло быть и два, и три. Зимой ещё приходилось им таскать дрова из подвала, уголь со двора, растапливать печи, чтобы дома было тепло. Картошку тоже доставали из подвала. Всё это отец закупал под зиму. Уголь и дрова ссыпали во дворе. Дрова ещё нужно было напилить, да наколоть. Вовке колоть не давали. Валерка с Витькой делали это сами, по очереди. А Вовка, то с одним, то с другим братом, распиливали предварительно полутораметровые брёвна на несколько чурбаков. По мере готовности, таскали дрова в подвал, а там уже складывали в поленницы. Попутно охотились на крыс, которых в подвале было в избытке.

Витька частенько проверял на Вовке силу своего психологического воздействия. Так во время пиления брёвен он, глядя пристально в глаза младшему брату, начинал произносить свои заклинания:

– У тебя ослабли руки, ты не можешь удержать пилу…

И, действительно, как по мановению волшебной палочки, руки начинали слабеть. И Вовка, не будучи в силах больше удерживать ручку пилы онемевшими пальцами, отпускал её. То же самое происходило, когда они вытряхивали пыль из половиков. Они становились друг против друга, крепко вцепившись руками за углы половика, и трясли его с такой силой, что при этом раздавались громкие хлопки. И тут, в какой-то момент, Витька произносил своё заклинание. Вовка, под воздействием внушения, резко отпускал свой край половика. И уже никакая сила не могла его заставить продолжить прерванный процесс. Ослабевшие руки безвольно опускались вниз и не подчинялись ему более.