Czytaj książkę: «Кто ты?»
1. Они светятся, словно живые
Мужчина, что стоял около картины, поморщился, повел носом, словно хотел почувствовать запах цветов, а потом нагнулся и стал пристально рассматривать мазки.
– Что это? – наверное сам себя спросил, поскольку в зале никого не было.
Это была благотворительная акция, Настя уже не первый раз выставляла картины. Ей не нравились эти люди, они словно капризные дети, все им не нравилось, но строили из себя знатоков: Куинджи, Гоген, Веласкес, Крамской, Саврасов, Шагал. Хотя сама девушка в них тоже мало что понимала, но умела рисовать душой, да, именно так и говорила ее старшая сестра, что как раз и закончила художественную академию.
– Ляписто, просто, наивно, даже вульгарно.
Похоже, мужчина решил унизить картину словами, он выпрямился, сделал глоток из фужера, что крутил в руке. Еще рано, но пройдет полчаса, и в зал войдут люди и начнутся торги. Настя не любила продавать картины, но на этом настаивала Вера, ее сестра. Она отобрала несколько полотен и выставила их на продажу в самом конце аукциона, знала, что купят, вроде и радовалась, но грусть от расставания оставалась в душе.
– Отвратительно! – мужчина произнес громко, чтобы услышал его друг, который подошел к нему и стал внимательно рассматривать полотно. – Чего только не пытаются подсунуть.
Критики бывают разные, одни как сомелье, что пробуют вино, смотрят на цвет, чувствуют запах виноградника и трав, а после маленький глоток – и букет лета раскрывается. А есть те, что смотрят на цену и просто считают, что «Heidsieck & Co. Моnopole Champagne» не может быть плохим шампанским.
– Это не ваше? – обратился мужчина к девушке, что пристально смотрела на него.
Настя не ответила, уже в душе кипела, в этот момент ее мысли блокировались, их словно сажали на цепь. Мужчина хмыкнул, а после ойкнул, хрюкнул, зашипел и, схватившись за бок, запищал, словно его укололи. Самодовольное выражение сменилось на гримасу боли.
– Настя, идем.
В зал вошла девушка, на эти церемонии она всегда надевала деловой костюм, тогда становилась такой же сухой, как и те люди, что платили деньги за картину. Она увидела, как сестра пристально смотрит на мужчину, а тот, чуть ли не падая, шел к кушетке.
Не произнося ни слова, Вера встала перед девушкой, ее тело дернулось, словно толкнули.
– Настя, – прошептала она и дотронулась до плеч сестры, девушка тут же заморгала, словно проснулась.
– Извини, я не хотела.
– Все хорошо…
– Я думала, что смогу, но не удержалась.
– Не переживай, он жив и здоров, идем.
– Но я…
– Милая, знай только одно, твои картины самые живые, которые я когда-либо видела. Кстати, на них уже положили глаз, – она повернула голову в сторону мужчины, который, корчась на кушетке, старался отдышаться. – Не этот, я тебя с ним познакомлю. Идем.
Вера знала тайну сестры. Она не могла себя контролировать, лучше бы кричала, злилась, но всю обиду копила в себе и в один момент, словно зеркало, что отражает солнечный свет, отбрасывала гнев на обидчика. Кому-то везло, он мог испытать лишь головную боль, но были и те, кто падал без чувств, и тело начиналось извиваться.
– Идем, ну его, забудь, – обняла Настю и потянула в сторону двери, за которой гудели голоса собравшихся.
Настя никогда не рисовала, это Вера была художницей, читала книги, а после брала бумагу и пробовала изобразить своих героев. Поступила в художественную школу, что на Рижской, бабушка почти каждый день водила на занятия. А после развода родителей, по совету своей тетки, перешла в школу имени Митинского, а затем поступила в колледж искусств.
– Ты это чего? – поинтересовалась Вера у сестры, а та пожала плечами и пританцовывая убежала на кухню. – Влюбилась?
– Вот еще.
Настя была младше сестры на восемь лет, Вера забирала ее из садика, читала сказки, била мальчишек, если те вздумали обидеть сестру, а после школы сидела с ней за домашними заданиями. И вот она влюбилась. «Точно влюбилась, – подумала Вера и прислушалась, как Настя запела. – Ну все, началось». Помнила себя, сперва кружилась, прыгала и не могла спать ночами, а затем начался период разочарования. Плакала целыми днями, злилась, ругалась с мамой, то же самое произойдет и с сестрой, но чуть позже, а пока, отложив в сторону кисти, она пошла на кухню.
Финансовые проблемы заставляли экономить на красках, холсте, мелках и карандашах. Но как-то Вера пришла домой и буквально вскипела от злости, Настя сидела за ее мольбертом и, достав новенькие тюбики с краской Menory professional, малевала какой-то розовый цветок.
– Я тебя уничтожу! – закричала она и что есть мочи шлепнула сестру по затылку.
– Тебе жалко? – сжавшись, Настя ожидала наказания, знала, как может злиться сестра. – Жалко, да?
– У меня последние, диплом надо закончить, выставка, а ты тут калякаешь. Я тебя прибью!.
А после этого сестра замкнулась, Вера извинилась, пробовала с ней поговорить, она не то чтобы дулась, а просто молчала. Глаза стали грустными, будто заболела.
– Держи, это тебе.
– Что это? – была суббота и девушка еще лежала в постели.
– Открой и посмотри. Ну же, давай, а то заберу обратно.
– А что там? – девушка села, глаза засверкали. Она открыла коробку, что протянула сестра, замерла, а после, визжа от радости, обняла ее. – Это мне? Спасибочки.
– Santi studio, они английские. Ах, для сестренки ничего не жалко. Рисуй, еще дам холст, но больше не проси и мое не трожь!
– Спасибо, ты настоящая сеструха.
Вера думала, что на этом все закончится, но Настя нарисовала свой цветок, что в прошлый раз не дорисовала, а когда сестра была в школе, долго сидела и смотрела на полотно. Вроде так наивно, но сколько души вложено в мазки. Не дождавшись, пока картина высохнет, отнесла в колледж. Низенькая женщина Ирина Степановна посмотрела на картину, зачмокала языком, так делала всегда, как только начинала волноваться.
– Не разу ни рисовала? – поинтересовалась женщина.
– Только акварелью и карандашами.
– Неплохо, чувствует цвет. Не думала отправить ее учиться?
– Ее? – удивилась Вера.
– Поговори, у твоей сестры есть талант.
Ирина Степановна редко кого хвалила, тем более чтобы назвать талантом – ни разу. Вера вернула картину, намекнула сестре, что ее похвалили, и предложила пойти на курсы, но Настя отказалась и опять, танцуя от любви, побежала на кухню готовить кушать.
– Вот дурная, тебя же похвалили, сказали, что ты талант.
– Ну и что, – ответила она. – Это я так, просто было настроение, ну вот понимаешь, было.
– Нет, не понимаю.
Алексей Улыбин, ее первый учитель, говорил: «Рисовать и еще раз рисовать, забудьте про вдохновение, труд на первом месте». Поэтому Вера садилась за мольберт, даже если было плохое настроение.
– В этом году заканчиваешь школу, может попробуешь?
– Так и сказала, что я талант?
– Просто похвалила.
– Не хочу.
Прошло несколько дней. На улице был дождь, Вера прибежала домой вся мокрая. Растопырив руки, словно мокрая курица, она зашла в комнату и остолбенела. Настя стояла к ней спиной, надела наушники и, слушая музыку, рисовала кувшин, что был у них на даче. Его они привезли из деревни, на донышке печать с двуглавым орлом, наверное, только поэтому и не выбросили, а так он был треснут и поцарапан.
– Тебе не холодно?
– Аааа!!! – вскрикнула девушка и прикрыла руками обнаженную грудь. – Напугала! Стучать надо!
– Это моя комната. Просила же не трогать мои вещи. И что за вид? – презрительно посмотрела на обнаженную сестру. – А если бы пришел Алексей.
– Он на работе, – ответила Настя и, отвернувшись, продолжила рисовать.
– Быстро оделась, и брысь из моей комнаты.
– Да подожди ты, я еще не закончила.
Вера сняла мокрую одежду, сбегала в ванную и, вытирая волосы полотенцем, вернулась обратно.
– Сказала же, уходи, а то… – Вера подошла поближе и, уже не обращая внимание на голую сестру, стала рассматривать картину. «Здорово, вроде как серые мазки, словно грязь перемешали, но чувствую тепло. Мне кажется, луч солнца скрылся и еще немного, и он вернется». Девушка нагнула голову, вспомнила тот день, когда сама рисовала кувшин, тогда папа скосил траву. «Ах, какой был запах свежескошенной травы», – произнесла про себя и, обняв сестренку, поцеловала ее в щечку. – А помнишь, мама сварила молодую картошку?
– Я огурцов нарвала, ты еще возмущалась, почему так много, а ведь все съела.
– Было здорово. У тебя красиво получилось, а почему такие цвета?
– Я еще не закончила.
– Может оденешься?
– Нет, постой. Пробовала рисовать в одежде, но она мешает, словно я в коконе, руки не двигаются, а в голове все серо.
Вера посмотрела на разбросанную одежду, еще раз чмокнула сестру и пошла одеваться.
– Ты еще долго? Скоро муж придет.
– Муж-муж, – пропела Настя и, сделав последний мазок из ярко-желтой краски, отошла в сторону.
Вера смотрела на свою сестру, она была не той плоской доской, что еще год назад.
– Ну, что скажешь? – не выдержав паузы, спросила Настя.
– Красивая.
– Честно?
– Ну да. А ты уже целовалась со своим Денисом?
– Да я тебе про картину.
– А, картина! Ну да, очень, я бы даже сказала, – Вера замолчала, прижалась к сестре, сразу почувствовала горячее тело. Смотрела на холст, назвать картиной это нельзя, но последний мазок, что оставила на кувшине, все изменил. Теперь серые краски заиграли, в них появилось настроение и тепло, точно такое же, что шло от тела сестры. – Ты талант.
– Сказала так, чтобы я не расстраивалась.
– Нет, у тебя легкая рука, надо рисовать. Но в следующий раз рисуй одетой, не хочу, чтобы увидел Алексей.
– А он ничего.
– Муж?
– Жучок! Разве не заметила, он у меня вот тут сидит.
– Фух… Красивый жучок, а теперь на, – Вера всучила сестре одежду и вытолкнула из комнаты.
Настя была влюблена, может в Дениса, а может в Стасика, не говорила, но пела каждый день. Вера затыкала уши, кричала на сестру, чтобы дала утром поспать. А вечером, придя из училища, видела новую картину. Обычно она рисовала простые предметы: книгу, значки, пуговицы или старую куклу, что нашла в коробке. Но в ее работах была жизнь, хотелось вытянуть руку и дотронуться до прошлогодней листвы. Картины были живыми и наполненными энергией.
– Они волшебные, правда? – когда Настя убежала из дома, Вера спросила своего мужа.
После того как сыграли свадьбу и уже хотели снять квартиру, их мама умерла. Настя долго рыдала, а когда никого не было дома, начинала выть, словно ее били плетью. Теть Зоя, что жила по соседству, предложила таблетки, но Вера знала, как успокоить сестру, делала это еще в детстве. Она ложилась с ней в постель и, поглаживая тело девушки, тихо пела песни.
– А что в них такого? – спросил Алексей.
– Ты разве не чувствуешь? Они светятся, словно живые, вот, протяни руку, только не касайся, краска еще не просохла, – мужчина так и сделал. – Чувствуешь?
– Тепло.
– Вот и я о том же. Здорово, правда?
– Кстати, как твоя голова?
Последний год у Веры в висках трещало, думала, что это на погоду, не могла спать, и только обезболивающие спасали ее.
– Я даже, – Вера заморгала ресницами, в последние дни было много дел и как-то забыла про головную боль. – Не болит.
– Тогда в выходные пойдем в кино.
– А Настя?
– Куда же без нее. Странно, что еще с нами не спит.
– Нечего пялиться на нее, она моя сестра, понял?
Уже через месяц Вера заметила, что цвета на картинах Насти стали не такими теплыми. Пришла пораньше домой, сестра сидела перед мольбертом, но в этот раз была одетой.
– Не мешает? – поинтересовалась она и взглянула на холст.
– Прохладно, – в голосе чувствовалась грусть.
– Что-то случилось?
– Нет, все хорошо, – тут же ответила девушка, но рука дрогнула, и мазок лег криво.
– Он ушел? – Вера имела в виду Стаса, в которого влюбилась сестра.
Настя кивнула.
– Не жалей об этом, уже прошло, теперь ты со мной, верно?
– Да, – чуть ли не плача ответила Настя и, отложив в сторону кисть, повернулась к сестре.
2. Что-то случилось?
Прошло несколько лет.
Вера призналась себе, что, закончив Тюменской колледж искусств, стала заурядным художником, а вот ее сестра расцвела. Когда Настя влюбилась и впервые взяла кисточку в руки, превратилась в гения. Она могла рисовать днями и ночами, а порой наоборот не подходила к полотну неделями, а затем все с самого начала. Сперва Вера злилась на сестру, смотрела, как она могла, сделав несколько мазков, оживить картину. «Они живые, в них энергия», – говорила про себя, ощущая ладонью тепло, что шло от холста.
– Тебе не холодно? – рано проснувшись и плотно закрыв за собой дверь, спросила Вера.
– Нет, даже жарко.
Сестра передернула плечами, было еще рано, и солнце только показалось из-за девятиэтажки, что стояла на другом конце парка. По тому, как одета Настя, можно судить о ее душевном состоянии. Вот и сейчас, даже не умывшись, сбросив одежду, сидела перед холстом и мычала себе под нос, старательно выводила уши кролика. Вера взяла плед и накинула его на голые плечи сестры.
– Так лучше?
– Спасибо, я скоро закончу, еще немного, и все будет готово.
– Порой мне кажется, твои картины живут своей жизнью, вот и кролик посидит и убежит.
– Хи… – хихикнула Настя, повернула голову и вытянула губки для поцелуя.
Когда девушка рисовала, в комнату могла войти только ее сестра, Алексей тоже хотел бы посмотреть, но Вера категорически запрещала открывать дверь. Настя не могла рисовать одетой, сбрасывала одежду, садилась на старенький стульчик, брала тряпочку, вытирала кисти и, даже не успев подумать о сюжете, сразу начинала рисовать. Вера могла часами наблюдать за своей сестрой, порой и она пробовала так же рисовать, но уже через полчаса начинала дрожать от холода, и тогда мысли только и крутились вокруг теплого пледа.
– Заканчивай, я сейчас приготовлю завтрак.
– Бегу-бегу, еще немного и… – весело ответила Настя.
– Может без «и»?
– Вот-вот, чуток и…
Вера поцеловала сестру в обнаженное плечо, а та даже не заметила прикосновения, открыла белую краску. Последний штрих, он всегда был ярким, порой нелепым и, как казалось Вере, безвкусным и портящим картину, но именно последний мазок и заставлял холст светиться.
– Я готова.
– Ты моя прелесть.
Теперь Вера уже не строила перед собой радужных планов стать великой художницей, ей была Настя, а она только агент, что договаривается с музеями и выставочными залами.
– Что там слышно про вирус?
– Опять из Китая, похоже, они это делают специально.
– Вирус?
– Ну да, то птичий, то свиной, то Эбола, а теперь коронавирус.
– Эбола из Африки, – поправила Настя.
– Все равно. Китай сам это делает или их травят, не знаю точно.
Настя редко включала телевизор, но и ей стало интересно. Как говорят дикторы, все началось с городка Ухань, в провинции Хубэй, что в центральном Китае. Еще в декабре 2019 были обнаружены первые заболевшие, а уже в январе 2020 Всемирная организация здравоохранения (ВОЗ) объявила эту вспышку чрезвычайной ситуацией, а с 11 марта – пандемией. Вот тогда и началась суматоха, дикторы только об этом и говорили, словно ничего другого в мире не происходило.
– Быстро умываться. Стой! – крикнула Вера, видя, что сестра пошла к двери. – Оденься. Прошу, не забывай, в доме чужой мужчина.
– Он же твой муж.
– Мой, но не твой. Одевайся.
– Как скажешь.
– И как ты не мерзнешь, я бы уже околела.
Вера не понимала сестру, но знала наверняка, Настя не могла по-другому рисовать. Ей нужны были два фактора: первое – любить (подойдет и влюбленность), второе – чтобы ей никто не мешал, и тогда она, раздевшись догола, могла погрузиться в транс. Вера часто наблюдала за тем, как сестра рисует, никакого эскиза, могла с полчаса не шевелясь смотреть на холст, а после, даже не посмотрев, какую берет краску, сразу рисовать. Но картины всегда получались волшебными, они обладали особой энергией, и Вера это уже точно знала. Для проверки своей идеи она на время дала маленькое полотно с ежиком Полине Рябухиной. Она жаловалась, что зрение ухудшилось, глаза стали болеть и появилась пульсация в висках. Картина провисела над рабочим столом всего с месяц, сперва перестали болеть глаза, а после Полина даже не заметила, но зрение восстановилось. Тогда Вера посчитала это случайностью и, взяв другую картину, где Настя изобразила стрижа, что сидел на песчаном обрыве, дала ее Келасовой Марине. Та после развода долго пила успокоительные, даже с неделю лежала в больнице, а затем наступило безразличие, или, как говорят, пришла депрессия. И в этот раз картина помогла, уже через неделю Марина прибежала к Вере и потянула ее в кафе.
Конечно же в душе Вера обижалась, но в первую очередь на себя, что не может рисовать как сестра, но согласилась и не стала соревноваться и доказывать кто лучше. Настя так и не поступила в художественную академию, а ведь предлагали и даже без вступительных экзаменов. Она с головой ушла в свое творчество, а Вера, как старшая сестра, взяла над ней шефство и, сделав первую выставку в Краеведческом музее, что на Орджоникидзе, уже через неделю продала все картины.
– Их все купили? – не поверила Настя.
– Все-все, и даже просили принести еще. Ты не против?
– Неси, вот эту, эту и эту. А, все забирай, – махнула рукой Настя.
Вера знала, как сестра относилась к своим работам, все стены были увешаны ими, но ей было приятно знать, что теперь полотна будут радовать других.
– Ромашку оставь! Она моя любимая.
А потом пошли выставки, сперва в Москве: ART House, Green wood, Offenbach, потом Питер: Beriozka, Neuhaus, Аграмант. Поступили первые предложения, и вот Варшава, Дрезден, Будапешт, Эссен, Брюссель. Настя категорически не хотела никуда ехать, ее это напрягало. После первой поездки вернулась и долго не могла начать рисовать, подходила к полотну, смотрела, но кисточек не касалась.
– Тебе не жарко? – осторожно спросила Вера.
– Что? А, нет. Все нормально, не жарко, – задумчиво ответила Настя и даже не расстегнула пуговицу на платье.
Настроение появилось только спустя неделю, после этого Вера уже опасалась трогать сестру и приглашать на презентацию ее же выставки. На новых картинах краски стали блеклыми, словно они выцвели, уже не было той теплоты, что раньше шла от картин. «Что-то случилось?» – думала Вера, присматриваясь к сестре, а та, как и обычно, не отрываясь от холста, продолжала рисовать. Любовь, да, именно любовь, она давала Насте не просто вдохновение, а наполняла жизненной энергией ее картины.
– Постой, – тихо произнесла Вера над ухом сестры и подула на волосы.
– Хи…
– Я тебя обожаю.
Настя повернула голову, грустные глаза, постаралась улыбнуться, но получилось коряво, неумело. Вера потянулась и поцеловала сестру. Первый поцелуй был давно, Настя еще училась в школе, уже рисовала, но вдруг все бросила. Ей хотелось успокоить сестренку, сказать, что любовь обязательно вернется, но, увидев ее глаза, не выдержала и поцеловала.
– А еще, – попросила Настя, и Вера продолжила.
Она подставила свое лицо, губы задрожали, пробовала улыбнуться, но не получалось. Вера отвела ее в ванную, как в детстве вымыла, причесала, приготовила чаю и, уложив в постель, продолжила ласкать тело сестры. Вера уснула, а проснувшись, увидела, что Настя сидела к ней спиной, одежда лежала на полу, а кисточка уже заканчивала новый шедевр.
Игра сестер не осталась незамеченной, и Алексей приревновал жену к Насте.
– Ты чего с ней сделала? – проснувшись утром, он заметил, что в зале все еще горел свет. – Она работает.
– Пусть, я сейчас приготовлю ей завтрак.
– А мне? – возмутился Алексей и хотел обнять жену, но она выскользнула. – Так нечестно.
– Не маленький, и тебе тоже приготовлю. Что хочешь?
– Тебя.
– Не глупи, вечером получишь свою долю.
– А ей значит сейчас?
– Что значит сейчас? – с подозрением спросила Вера и, набросив на плечи халат, вышла из комнаты.
Он ревновал свою жену к Насте, знал, что она ей уделяет больше внимания, чем ему. Несколько раз поднимал вопрос, что стоит съехать, но Вера была против.
– Но мы же ей не няньки! – возмущался он. – Ты будешь за ней все время прибирать, стирать и готовить есть? Ты ей что, мама?
– Она моя сестра, и я ее люблю.
– Люблю! – возмущался Алексей и зло шел на кухню.
– Люблю, – кричала ему вслед, – но как сестру, и прекрати так себя вести. Ее картины уникальны, у нас выставки на год вперед прописаны, их покупают и заказывают.
– А ты, значит, у нее теперь на побегушках.
– Я ее агент, и прекрати так говорить. Благодаря Насте мы сделали ремонт, и кстати, ты машину купил на деньги с ее картин. Не понимаю, что так злишься.
Вера улетела в Москву на переговоры с Gerisch Skupturenpark, а вернувшись, заметила, что Настя закрылась в своей комнате и никого не хотела пускать.
– Что случилось? – поинтересовалась у мужа, что сидел перед монитором компьютера и что-то печатал.
– Все как обычно, приготовил ей завтрак, даже не притронулась. Сидит работает, не знаю, спала или нет. Как командировка? Все сделала, что планировала?
– Да, – ответила Вера и, подойдя к комнате сестры, постучалась.
– Отстань! – донесся раздраженный голос.
– Можно войду?
– Нет! Что тебе от меня нужно? Уходи! Убирайся!
Иногда Настя могла сорваться, и тогда она кричала, швырялась книгами, ругалась, а после, забившись в угол комнаты, долго плакала. В этот период девушка боялась своих картин, снимала их со стен, отворачивала от себя и могла днями не прикасаться к кисточкам. Вера ее гладила, целовала, успокаивала, а та только визжала, словно истеричная баба и, отталкивая от себя сестру, бегала по комнате.
Но это было крайне редко, и только когда Настя переставала любить. Для нее это состояние было важным, как воздух, солнце, еда.
– Убирайся! – донесся крик из-за двери.
Лишь только на следующий день, когда Алексей ушел на работу, Настя разрешила сестре войти в комнату. Вера посмотрела на полотно, цапля вытянула шею, складывалось ощущение, что птица вот-вот замашет крыльями. Но краски были тусклыми, вроде как обычно, но она сразу почувствовала в картине холод.
– Милая…
– Не говори так, не хочу.
Вера сбросила с себя одежду и без приглашения легла на диван, и тут же под теплое одеяло, словно на улице холодно.
– Тебе не жарко?
– Нет, – обижено ответила девушка и отвернулась к стене.
Больше Вера не стала задавать вопросов, это было бесполезно, знала только одно: что-то произошло, но сейчас сестра ей не ответит. Рука дотронулась до плеча Насти, она вздрогнула, сжалась, будто ожидала удара. Вера потянулась и, целуя хрупкое тело сестры, постаралась ее успокоить. «Я с тобой. Не бойся меня. Все хорошо. Я никуда не уйду», – она мысленно разговаривала с сестрой и в то же время поглаживала ее тело.
Минут через десять Настя повернулась к ней, закрыла глаза и, подставляя лицо под очередной поцелуй, заплакала.
– Что-то случилось? – девушка молча закивала. – Расскажи, – но Настя отрицательно замотала головой. – Хорошо, я ведь рядом и буду всегда с тобой.
– Всегда?
– Всегда-всегда, – девушка тут же обняла свою сестру, несколько раз ответила на поцелуй, а после, положив голову ей на грудь, тихо запела.
Вере нравилось, как она это делает, пальчики играли, сердце начинало неровно стучать и дышать становилось трудно.
– Давай уедем, – предложила Настя.
– Давай, – сразу же согласилась Вера и ойкнула, когда ноготок заскользил по груди.
– Пусть он останется тут, не хочу его видеть, он…
Вера поняла только одно: Алексей сделал что-то нехорошее. Она покрепче прижала к себе сестру, и та, ойкнув, засмеялась.
– А еще! – почувствовала, что сердце Насти стало оживать.
Лишь только через час, все взлохмаченные, но довольные собой, они вылезли из-под одеяла.
– Фух, жарко, – заявила Настя и, шлепая босыми ногами, побежала умываться.
