Czytaj książkę: «Зубило №8. Записки чайника»

Czcionka:

ISBN 978-5-4483-1996-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Тупик на колесах

Пусть этот тополь будет тебе пухом.
Эпитафия

15 июня 2002 года Матвей Ильич Гнусин пытался перейти дорогу в центре Магадана, как раз у главной клумбы города, куда работники комбината зеленого хозяйства в оранжевых жилетах в это время высаживали по линиям, провешенным бечевкой, рассаду бархатцев, астр, ноготков и анютиных глазок. Отделенные от массы, растения чувствовали себя неуверенно, как сошедшие на берег матросы и щурили свои голубые и фиолетовые глазки под лучами солнца, которое в эту пору все еще больше светит, чем греет. До сентябрьских заморозков им предстояло одолеть трудную и, быть может, красивую жизнь, достойно встретить белые ночи, туманы и проливные дожди, отпозировать сотням фотолюбителей, снимающим в цвете своих малых чад на живом фоне, а кому-то дать себя вырвать, чтобы быть подаренным любимой женщине. Самопожертвование так свойственно цветам.

Гнусин спотыкнулся на собственной банальности и на неровности асфальта. Этот сквер именовался в городе «Узел памяти», вызывая недоумение заслуженного художника, особенность которого заключалась в том, что если встретишь его утром по пути на работу, то обязательно столкнешься с ним и его очаровательной супругой в обед возле хлебного магазина и вечером где-нибудь в центре. Весь день будет озарен его проницательным взглядом, солидной фигурой и видением портрета в профиль: если бы он рисовал Гнусина, то только так, и придал бы ему сходство с писателем Бабелем.

Подумать только, – очнулся Гнусин, как ото сна во сне, возвращаясь в новый век, – в Магадане автомобильные пробки! Люди навезли из Японии столько машин, что впору перейти на левостороннее движение. Отечественных авто почти не видно. И смотрятся они зачастую пасынками на этом празднике жизни. Как его постаревшая «восьмерка» Волжского автозавода. Что больше всего задевает за рулем этих «джипов» сидят девчонки. Руль держат одним пальчиком, обязательно при этом смолят сигаретой и мурлыкают по мобильнику. И еще в салоне включена стереосистема с так называемой музыкой, по ритму напоминающей забарахливший мотор. Водительница находится где-то в запредельном мире, в возвышенном состоянии. – Единственно от звукового упоения. Эйфория, переизбыток счастья, эндорфины, вырабатываемые собственным мозгом. Что за седой человек на обочине? Да она его просто не видит глазами, а сексуальное влечение, которое можно почувствовать кожей, отсутствует. Да хоть бы и видела. Одним больше, одним меньше, подумаешь!

Полотно дороги неширокое, полутороспальное, хорошему прыгуну за один раз перескочить, а он стоит и стоит, как нищий, ожидающий подаяния. Вот образовался какой-то просвет, Гнусин устремился в него, кукольное лицо за широким стеклом интимно приблизилось, он невольно подпрыгнул, упал на капот, послышался треск ломающихся ребер, а затем арбузный удар головой в стекло, в котором образовалась вмятина, наподобие бластера в самолете ледовой разведки, только внутрь, а не наружу.

Господи, какой же я невезучий, – привычно подумал Гнусин, погружаясь в соленый океан.

На его месте мог оказаться другой

Это такие теплые перчатки, что мне и шубы не надо.
Поименные списки безымянных героев

Сообщения об автокатастрофах сбивали Гнусина с катушек. На себе не показывают. А он показывал и легко входил в шкуру пострадавших и погибших. Череда страданий накатывала, заставляя думать только об одном, что эта катастрофа может случиться с ним, он может разбиться, перевернуться, сгореть вместе с моторизованном домом. Когда случилось столкновение, все существо его возопило, пока сознание не покинуло израненное тело. Я же это предчувствовал! Странное счастье заливало его долю секунды, наступало спокойствие, а следующая доля секунды внесла холодную уверенность, что ничего подобного уже не произойдет, и хорошо, что это уже случилось, не надо ожидать и предчувствовать, строить предположения. А ведь могло быть значительно хуже. И хорошо, что это именно с ним стряслось, а ведь на его месте могли оказаться сын, жена. И в следующее мгновение он ощутил счастье хорошо сделанного дела.

Врачебный персонал действовал быстро и слаженно. Его осмотрели врачи разной специализации, от терапевта до проктолога, а лечение было решено вести в основном покоем. Обычный гипс не годился, и пришлось применить новый метод, до этого опробованный только на крысах и козлах. Его поместили в огромную ванну и залили эпоксидной смолой, когда пластик застыл, он стал напоминать глыбу янтаря с вкрапленным жучком, в сильно увеличенном виде. Конечно же, эпоксидную смолу особого состава пришлось закачать и внутрь, чтобы лучше срастались сломанные кости. Части кожи, обгоревшие от взорвавшегося аккумулятора, требовали иммобилизации, поскольку не выдерживали даже веса простыни. Лучше всего помогала специальная противоожоговая кровать с эффектом невесомости, но магаданские медики в союзе с учеными академического института пошли дальше, применив мощные электромагниты. Пациент завис над кроватью, как гроб Магомета. Явление зависания было приравнено в ученом мире к находке мамонтенка Димы. Директор института, академик Острый, нашел гранты на продолжение исследований. Собственно, ему даже не пришлось делать каких-то особых пируэтов, друзья из-за океана пришли на помощь и вжучили десятки тысяч долларов. Кроме того, солидную пачку баксов толщиной с лошадиное дышло передал некто, пожелавший остаться неизвестным. На всякий случай пачку дали обнюхать служебной собаке, натасканной на наркотики и взрывчатку, но та лишь шумно выдохла и отвернулась.

Не осталась в стороне и автоинспекция. Был создан передвижной пост ГАИ и пункт боевой славы, несколько разбитых машин срочно залили эпоксидкой, и это произвело волнение в Японии, которая закупила следы и вещественные доказательства катастроф по цене новых джипов. Так разбивать машины могут только русские. Велись переговоры о создании в Магадане школы икебаны на базе Нагаевской бани. Рассматривался вопрос о присуждении Матвею Ильичу звания почетного якудзы.

Гнусин воспринимал жизнь с некоторым замедлением, и основное волнение от катастрофы пришло к нему, когда организм оказался к этому готов. Картины жизни замирали, заключенные в дорогие рамы и радовали радостью коллекционера. Когда шли реанимационные работы, резка, чистка, штопка, он не чувствовал боли, но какие-то участки мозга продолжали работать и лихорадочно накачивать информацию для построения соответствующих выводов. Что-то булькало и капало, как в самогонном аппарате. Закованный смолой, лишенный возможности производить даже миллиметровые шевеления, он улетал во времени и пространстве и с удовольствием посещал такие участки внутренней вселенной, о которых напрочь забыл в прежней жизни.

Число зверя

Цель оправдывает выстрел.
Гл-Пост

Накануне отъезда на Снежку втроем в ночном канале он видел по телевидению рекламу тортов. Украшения на них были в виде бисквитных фаллосов, пропитанных коньяком. Ну вот, – подумал Гнусин, – а у нас нет даже секса по телефону, и вдруг тревога схватила за сердце. Конечно, что-то должно случиться. Вернее, не должно. Жизнь многообразна и многоуровневая, а это дает пищу уму, а автомобиль – источник повышенной опасности. За ним глаз да глаз нужен.

Путешествие на лыжах, даже столь непродолжительное, – особая поэма. Как и возвращение в город, а там последняя фаза, называемая «поставить машину». Обычно сын проделывает это один. А дальше еще ему вернуться с платной стоянки. О том, какие опасности его подстерегают, Гнусин-старший запрещает себе думать, чтобы не навлечь несчастье, ведь слово притягивает беду.

Часа в два ночи его посетила тихая конспиративная радость – короткий промежуток между двумя страданиями. В глубине ночи можно прятаться от текущих проблем, как на Снежке. Простор и тишина – идеальное место для лечения психических больных и приравненного к ним контингента. И правильно, что там работает стационар. Это не только очевидно, но и очесалослышно. Тут один кандидат на выборах говорил, что нужна команда реаниматоров, человек десять, и все возродится. Правильно, только начинать надо с себя. Первым делом санитаров вызвать.

Такие дела, что надо нанимать себе адвоката. И то не выдержит. Скажем, плакальщика надо.

Когда припарковали на обычном месте, как выяснилось потом, возле женского корпуса психбольницы. То-то попалась им какая-то красавица с загадочными глазами, похожая на марсианку. Гнусин глянул на счетчик километров: 666. Число зверя! Ночные неуютные мысли крутнулись бессмысленным вихрем. Давай, может, еще сотню метров проедешь, – хотел он предложить парню. Но тот уже заглушил двигатель. Перехватывать инициативу наследник научился на ять. Иногда он казался Гнусину старшим братом, хотя его решения, как отрубленные, не всегда были безупречны, научиться бы отвечать за них.

– Двери не будем закрывать. Давай, бди! – сказал он жене и принялся снимать лыжный костюм и надевать лыжи и понял, лыжный сезон кончился. Снег набух влагой, скольжения никакого. Раз так, давай не пойдем обычным маршрутом, а заберемся на вершину ближайшей сопки, которая слева. Там следы какие-то виднеются. Значит, есть проход. Предложение отца принято. При таком отвратительном скольжении, кстати, забираться легче. Поначалу ломились, как лоси, и никакой не лесенкой, а напрямую. Теплынь необыкновенная, да еще от физической нагрузки жар. На коже ощущается своеобразная шероховатость и задубленность. То есть, физически ощущаешь, как на кожу ложится загар.

Открылась речка. Птичьи трели. Лиственницы в зеленом мареве, готовые выстрелить нежными иголочками. Стланик начинает вставать, сбрасывая снег с лап. Мухи, комары летают в сумасшествии солнечного тепла, вызывая восторг. Гнусин готов отдать им несколько капель крови. Часа полтора поднимались по склону, чтобы добраться до самых снежных козырьков, от которых оторваны куски размером со слона. В прежние времена там загорала магаданская публика, в несколько этажей. Теперь мало кому есть дело до развлечений. Ни одного человека. Но следы лыж отчетливы, и кто-то пытался сбивать козырьки.

Еще Гнусин обратил внимание, что противоположная сопка идеально сопрягается с этой. Выемка одной с выпуклостью другой, как пунсон и матрица. Он не стал рассказывать о своем наблюдении сыну, а лишь жалел, что судьба не дала ему дара художника, чтобы показать Колыму во всей красе людям. Тем, кто здесь живет, и в особенности тем, кто вдали, поскольку не туда народ смотрит, и скоро опять Север может стать белым пятном. Хорошо бы талантливому живописцу родиться здесь, вырасти и поработать взахлеб, с тем ощущением счастья, которое они испытывают на лыжах.

И вдруг как ножом полоснуло: Гарик! Вчера погиб рослый, статный парень и очень талантливый художник. Его застрелили на улице, в центре города.

Гарик был голубым, и убил его любовник, из ревности. Так погиб Версаче. Как это бывает, умом понять можно, а входить в чужую шкуру он бы не хотел. Восприми это как данность. Мутная волна с самого донышка души поднимается и бьет в голову, заставляя роптать и рыдать, чувствуя себя причастным горю, сострадая и винясь одновременно, будто мог поставить под удар свои руки – бронежилетом.

Ровно год назад погиб другой парень, сын друга Гнусина, только что принятый на службу в силовое ведомство, на посту, от выстрела в сердце. Кто его? Обезумевший от горя отец считает, что виной любовница – жена старшего офицера, а убивали парня трое, потому что такая траектория. Остался конспект, парень учился и на дежурстве читал учебник. Не мог же он, оторвавшись от тетради, готовый к ней вернуться, беспричинно расстаться с жизнью? Кто его знает. Пистолет – тоже источник повышенной опасности, больше, чем автомобиль. Однако искушение поиграть с оружием велико, и опасность заиграться тоже.

Как же так, гибнут молодые? Разбиваются в вертких «японках», задыхаются от угарного газа в гаражах. Им бы жить, радовать родителей и страну. Что-то тут не так. Недодумали и недоучли.

– Ну что, попробуем спускаться? – спросил сын.

– Ты Гарика знал?

– Встречались раза два в какой-то компании. А что?

Несколько лет назад, когда переехали в центр, Гнусин нафантазировал себе, что умершие люди, каким-то боком знакомые, появляются у него в квартире. Это не вызывало у него страха. Кот начинал беспокоиться, нападал на кого-то, иногда метил территорию. То на книги брызнет, то на стену. Может быть, Гарик тоже приходил? Постоял, ушел. Все-таки центр города, все машины, все пешеходы проходят под его комнатой, в арку.

Спускались с вершины долго, вначале «галсами», а потом осмелели, напрямую. И так, и этак ноги сильно устают. Один раз Гнусин упал вперед, ссадил голени о снег, уронил очки, но не роптал, помня о парне, лежащем без дыхания на льду морга. Гнусин радовался теплу в теле, пришедшему взамен бесконечного озноба, который в последние годы одолевает его в холодное время года.

Не могли обойтись без небольшого костерка, имевшего чисто ритуальный смысл, сын сравнил его складывание с икебаной.

Когда возвращались к машине, вспомнили о своей женщине. Вот уж воистину: с глаз долой – из сердца вон. Как она там? Не сгорела ли на снегу? Правильно ли выбрала крем? Когда оставались последние десятки метров, сын оступился, ботинок выскочил, и дужка крепления пробила собой снег. Как ни искали, засовывая руку по локоть, не нашли. Ладно, летом поищем, – решил Гнусин. Он знал, о чем говорил, ведь нашел же запасной комплект ключей от «Зубила» на автостоянке, где их обронил сын. И опять ему вспомнился Гарик, большой и мертвый.

– Ну, вы даете!

Она встретила их причитаниями. Парню давно хотелось есть. Мать навела порядок в салоне. Дверцы машины были настежь открыты. Вообще-то нормальное их положение – быть закрытыми, – считал Гнусин, но опять не высказал своего мнения, чтобы не быть форменным занудой. Он хмуро ел бутерброд, поодаль от машины, сына и жены. Нашел равноудаленную точку. После ослепительного света долины в глазах было темнее, и еле уловимый сумрак тронул их легким крылом.

Вдруг раздался негромкий треск, и стекло со стороны пассажира разлетелось вдребезги, в крошку.

– Кто? Что? Как? – Послышались недоуменные возгласы.

– Я же говорил о роковом числе, – пробормотал Гнусин и шепотом добавил: – Здравствуй, Гарик? Только ты так не шути, иди своей дорогой.

– Вечно ты со своими глупостями, – она махнула на него рукой с бутербродом. Поскольку мать и сын по эмоциональности не уступали друг другу, обсуждение темы продолжалось довольно долго. Были извлечены и утешительные доводы, ведь если бы стекло разлетелось на ходу машины, осколками могло поранить отца семейства на переднем пассажирском кресле, а главное, досталось бы и сыну, а он за рулем, и такая неожиданность могла сбить с курса, а далее сплошная непредсказуемость. Мало, что ли, их вверх тормашками на обочине?

Потом Гнусин выспрашивал у автолюбителей, не бывало ли похожего случая, и в чем причина. Ну, там усталость материала, и все такое. Бывает, сталь рассыпается на кусочки. Не то, что стекло. А один достоверно знал, что в аналогичном случае причиной разрушения стекла послужил далекий меткий выстрел из мелкокалиберного бесшумного ружья. Гнусин был готов поклясться, что видел лыжника с винтовкой, повешенной как рюкзак, биатлониста. Только кому это было надо? Неужели такие изверги живут среди нас?

А дужку от лыжи они так и не нашли, хотя приезжали на это место дважды.

Все дороги сходятся

Почему назвали машину ЗИМ?
А чтобы, сколько лет, сколько зим?
Лежачие полицейские

Водитель автомобиля суеверен, каждый по-своему. Многие вешают на лобовое стекло CD-диски, якобы помогающие уберечься от радара автоинспектора, а один разложил на торпеде иномарки несколько икон. В советские времена он имел первый «Жигуль», в возрасте двадцати двух лет, а к тому времени, как с ним познакомился Гнусин, сменил не одну машину, и был у него «Блюберд». Набожный человек, не чуждый суеверий. Как и всякий, сидящий за рулем. Ты рулишь, а тобой кто рулит из необъятной небесной глубины? Машину эту отсудили конкуренты, в счет уплаты долга, вместе с недвижимым имуществом, гораздо более крупным. Но это не повергло его в уныние, ведь кто не познал падения, тот не ощутил запоздалой радости от покоренной ранее вершины.

Биография у этого фаталиста богатая, просто-таки тьма примеров, укладывающихся в простую формулу: «Согрешил – покаялся, согрешил – покаялся». Эпизодов для будущего высшего суда наберется бессчетно. Как гороха из рога изобилия.

– Было дело, – рассказывает, – обхаживал одну молодуху, убедился, что она проявляет взаимность. Как говорится, не откладывай на завтра. Однако поспешил домой, иначе выходные как скомканные.

А машина была в ту пору у него крутая – ЗИМ. Сидишь за рулем, как царь, существо высшего ранга. Гаишники честь отдают, а встречные к обочине жмутся. Однако находится более молодой и более ранний нахал, обгоняет на самосвале, газует, подрезает и выпускает из-под колеса, будто из пращи, небольшой увесистый камень. Прямо в лобовуху ЗИМу. Стекло вдребезги, и осколок в глаз водителю. Мораль сей басни такова: коль затеял любовную игру, так не исчезай, когда тебе отвечают взаимностью. Это надо ценить.

А в Якутии, в давнюю пору, поехал он на «Стратеге» за елками для конторы. Под самый Новый год. Вдруг лесная дорога разветвляется. По какой ехать? Спросить бы кого. Огляделся и обнаружил в тайге ферму. Молодая девчонка. Метиска. Особая, яркая красота. Будто солнце с луной встретились – такое лицо.

Глянул – забыл, зачем пришел. В горле пересохло. Попросил пить. Дала молока. Он взял, но не кружку, а руку. Красавица задрожала особой дрожью, язык которой понятен любому мужчине. Затащил он ее в закуток, где ведра и полотенца, и барахтались они там до полного счастья.

Появление старого якута поставило точку в этой истории.

– По какой дороге ехать, почтенный?

– А все равно, по какой. Они там, дальше в тайге, сходятся.

Душа – 31 грамм

Встретились голубой песец с жареным петушком:
черный ворон накаркал.
Сказочка про белобычка

Одна немолодая женщина, в обличье няни Арины Родионовны, успела прочесть Гнусину небольшую лекцию о душе, вес ее 31 грамм, а также о местах, представляющих в Магадане повышенную астральную опасность, в частности, это участок дороги от кольца тридцать первого квартала до макаронной фабрики, где чаще всего случаются как бы беспричинные дорожно-транспортные происшествия, столкновения, наезды на пешеходов и выезды за дорожное полотно. У него, может, у водилы, в башке барабашки. Убийцы колумбийца.

Она же высказалась и об иномарках – машинах из безбожной, по нашим представлениям, страны. Почему они так часто бьются и не слушаются руля? Разве не ясно?

Гнусин – человек внушаемый, он это знал и старался не соприкасаться с подобной информацией, как бы не слышать и, уж во всяком случае, не поддерживать такие разговоры, способные нанести вред. Однако статистика случившегося с водителями накапливалась. Разрыв тормозного шланга, лопнувший скат, внезапное ослепление, обман слуха, заглохший двигатель, превышение скорости на повороте, ледяная линза, да мало ли чего еще! Даже если ты соблюдаешь все, до единого, правила, нельзя ничего гарантировать. Достаточно тех, кому дорожный закон не писан. Они за тебя и согрешат, и покаются, окаянные.

Матвей Ильич Гнусин был суеверным человеком, и, надо сказать, все худшие его суеверия сбывались. Он был задержан за некачественный переход улицы и предстал перед административной комиссией.

– А где водитель? …ница? С нее взятки гладки, выходит?

– Вообще-то вопросы здесь задаем мы. Но ладно, для вас сделаем исключение. Водитель джипа «Чероки» черного цвета проходит по женской линии, поскольку принадлежит к существам иного ранга, и нашему суду неподсудна. Ею занимается суд женской чести.

Последовала музыкальная отбивка, как на автовокзале, и Гнусин решил, что срок ему уже дали. Так оно и оказалось: 20 минут строгого режима. С конфискацией имущества. Надо же, – вяло подумал Гнусин, – на святое замахнулись. Неужто отберут лайбу, «Зубило» №8? Да, старый кар, но лишить его – слишком суровая кара. Ведь если он что-то и нарушил, пусть даже если есть показания радара и телесъемка, то происшествие он совершил, будучи в статусе пешехода.

– Ну да, ты еще сюда свои переломы вставь, – иронически произнес, налегая на э, прокурор и включил видеомагнитофон. Гнусин одним глазом в экран, а другим на служителя закона и резко схуднул с лица. Да это же, ни дать ни взять, инструктор Отверткин. Довольный собой, сияющий, как рыболовная блесна из красной меди, в разгар сезона ловли корюшки.

Гнусин закрыл глаза, не желая видеть эпизоды, связанные с этим человеком, точнее сказать, механизмом для наложения штрафов. Но просмотр продолжался помимо его воли, будто электронный луч, минуя глазные рецепторы, проникал прямо в мозг. Куда годны ваши лазеры и мазеры! А также маузеры. Воспоминания заструились толчками, как кровь из аорты.

Однажды в безработную, слегка беззаботную летнюю пору Гнусин проснулся от вспышки в головном мозге. Какое-то прозрение было, да не сумел расшифровать. Попросил повторить, да где там: сны – нежная штука, а пробуждение – вообще чудо. Возможно, это одна из причин, почему нет пророка в своем отечестве. Что ж, поехал. Неуверенно. То ли на дорогу на ТЭЦ свернуть, то ли к автовокзалу? Руки выбрали последнее. На автобусной остановке в сторону Марчекана частники устроили стоянку. Как говорится, по требованию пассажиров. Вообще-то там знак «остановка запрещена». Гнусин знал это и соблюдал запрет, как законопослушный гражданин. А другие тем временем снимали сливки, то есть пенки – выгодных пассажиров – как с куста.

Поборол немалое внутреннее сопротивление: дай, думает Гнусин, согрешу. Куда крестьянин, туда и обезьянин. Только подруливает к кормному местечку, как из-под земли вырастает инспектор этот самый, Отверткин, и как миленького напрягает по всей форме. Тогда, правда, штраф платили на месте. Меньше волокиты. Хоть и нервное потрясение, но сравнительно небольшое. Даже для столь впечатлительного человека, как Гнусин.

Отверткиным Гнусин этого гаишника сам прозвал. Зимой, в мороз, была какая-то общественная катаклизма, жена задержалась на своей телестудии, звонит: забери, мол, а то ни рук, ни ног нет. Он и подкатил. Давай, говорит, собирайся побыстрее, то есть, не больше пяти минут, там же у вас знак «стоянка запрещена». По просьбе студии, кстати, установлен.

– Да пошел ты! Пошел на три точки! – После долгого телевизионного напряга нервы становятся ни к черту. Сам знает. Выступал как-то. Короче говоря, пока собирались, инспектор свинтил передний номер и умотал. Пострадавший еле концы нашел. Пытался спорить, ведь не одним уставом такая норма, как снятие номера, не предусмотрена. За это самоуправство надо карать, и сурово. На этот пассаж старшее начальство ответило, что уже пытались инспектора приструнить, да он такой: у самого генерала свинтил. Время такое пришло. Демократия называется.

Плюнул Матвей Ильич, не стал спорить. Неприятно, правда, но все легче, что из-за женщины. А здесь, у автовокзала, и свалить не на кого. Обидно, будто сам себя высек.

Стало быть, обмишурился по крупному. Надо было в сторону ТЭЦ ехать, как подсказывал внутренний голос. Но руки сами руль повернули, а?

Что умеет Гнусин, так это смертельно огорчаться по любому поводу, а то и без повода. А ведь за рулем нужно быть уравновешенным! Может быть, бросить все и бухнуться на диван? ни один инспектор не достанет!

Возвращаясь домой с платной стоянки, куда он определил свою машину, с огромным удовольствием, словно от стакана хорошего вина, неспешно прошагивал он мимо передвижного поста ГАИ, засевшего в недолгую засаду, например, возле той же телестудии! Ни за что не остановят, не потребуют водительское удостоверение и технический паспорт. А удостоверение пешехода еще не изобрели! Пожалуй, засадные гаишники и не догадываются, что этот немолодой хмырь – водитель. Не испытав стресса от встречи с ГАИ, Гнусин закипает от ликования на сбереженной духовной энергии, всей своей массой паря и проливаясь на асфальт. Вот ведь какое, оказывается, это счастье – уходить от конфликта на дальнем к нему подступе. Вот что надо шире внедрять в теорию и практику частной жизни.