Cytaty z książki «Блокадные будни одного района Ленинграда»
«Съели сыромятные ремни и шубу спалили, а шкуру сгрызли»[506].«Это я запомнил на всю жизнь. Декабрь 1941-го. Вся семья на кухне. Сейчас не понять, почему все оказались дома. Стук в дверь: нет электричества, звонок не работает. В темную, холодную кухню входит лейтенант. Тети помнят его по мирному времени. Он получил два дня отпуска в Ленинград. Квартиру нашел пустой, где его родственники и что с ними – неизвестно. Начал обходить ближайших соседей. Одна из них варила студень из столярного клея. <…>Лейтенант вспомнил, что у одних из его знакомых до войны был мальчик-первоклашка. Он пришел в нашу квартиру. Мы посидели, поговорили.– Я не могу есть здесь, в Ленинграде, – произнес он. Из кармана шинели лейтенант достал свой сухой паек на два дня»Давыдов Ю.Е.
По воспоминаниям, к декабрю 1941 г. «на ленинградских рынках за деньги почти ничего нельзя было купить. <…> За единицу валюты принималось 100 граммов хлеба». «Вещи на рынке почти не имели никакой ценности»Каргин Д.И
«В то время существовала военная цензура, которая вымарывала из писем все, что, по их мнению, не следовало сообщать другим. Но народ всегда находил выход из положения. Так, один супруг, уходя на фронт, договорился с женой, если он в письме напишет, что у него болели ноги, значит, их бомбили, и т. п. И вот в письме появляется фраза: „На последнем переходе у меня сильно болели ноги“.
Иногда придумывали фразы-экспромты. Вы помните, я писал об Ольге Николаевне, которая жила на первом этаже и потом погибла от немецкого снаряда, когда стояла за водой[349]. И вот в открытке из Саратова тетя сообщает: „Вчера у нас была в гостях Ольга Николаевна, устроила скандал и даже побила стекла и чуть не сломала дверь“. Мы, конечно, поняли, что Саратов бомбили».«Началась ломка сложившихся годами отношений, жизненный уклад, а главное, характеры людей, менялись с быстротой пролетевшей кометы.Уклонистов прибирали к рукам спецорганы. Мы менялись, как хамелеоны, в зависимости от происходящих событий и места нашего нахождения. Никто уже никому не доверял.
"На работу я ходила пешком и слушала свист снарядов, слышала, когда снаряд перелетал через меня, когда, не долетев, взрывался. Но на работу шла, а завод тоже обстреливался. Прямое попадание снаряда – и меня бы не стало. Истерика со мной была, и крики, и слезы – все было".Моржова Екатерина Ефимовна .Воспоминания о военных годах 1941-1945гг.
В изданных блокадных воспоминаниях ленинградцев или их дневниках неоднократно встречается упоминание о том, что артобстрелы противника были «приуроченными», в частности, к началу или окончанию рабочих смен. Чтобы не опоздать, рабочие и служащие вынуждены были в буквальном смысле ползти (см. воспоминания Г.П. Гольцовой) под осколками. Закономерен вопрос: а районные или городской штабы МПВО не могли, если не приказать, то предложить директорам предприятий (коль те не «догадывались») ввести гибкий график начала рабочих смен с целью избежать человеческих жертв? Как видно из нижеприводимой отрывка из документа, было наоборот:
«На з-де „Пластмасс“ была сильно расшатана трудовая дисциплина. Комсомольцы завода провели ночной рейд, вскрыли все недостатки. Материалы комсомольской организации стали предметом обсуждения в парткоме. Комсомольцы, в свою очередь, проявили ценную инициативу, начиная работу точно по гудку» (из отчета Кировского райкома ВЛКСМ за июль-декабрь 1941 г.)Уточнение: «по гудку» – это переиначенное «точно вовремя». В первое время войны гудки производили на предприятиях или судах, дублируя сигнал «воздушная тревога».
Год назад в «Новой газете» опубликовали интервью с жительницей блокадного Ленинграда Н.И. Спириной, которая рассказала, что, работая в 1942 г. в гастрономе № 1 («Елисеевский»), она видела в подсобных помещениях магазина овощи, фрукты, кофе, колбасы и др. Ее рассказ «не все смогли принять за правду. Редакцию обвинили в том, что она обманула…» – констатировала редакция газеты и опубликовала интервью с доктором исторических наук профессором Н.А. Ломагиным.Историк ответил следующее:«В закрытом магазине находился спецраспределитель, который работал и осенью 1941 г., и в первую блокадную зиму, и вообще до конца войны. <…> Никто с улицы этот магазин не видел: о его существовании обычные граждане даже не знали. Это был секретный распределитель. <…> Тем же, кто не был прикреплен к спецраспределителю, но получал единовременную поддержку, спецпайки по решению Продкомиссии нарочный доставлял на дом».
К середине февраля 1942 г. за деньги «с рук» иногда можно было купить хлеб – 40–50 руб. за 100 г. Рыночные же цены были таковы: килограмм ржаной муки – 600 руб., сливочного или топленого масла – 2000 руб., какой-либо крупы – 600–700 руб., валенки – 700 руб., одно полено дров – 2–3 руб., бутылка керосина («шоферская смесь») – 70 руб., плитка шоколада (100 г) – 250 руб.Каргин Д.И. Великое и трагичное
«Время было ближе к вечеру, именно тогда происходит пересменка и именно тогда, когда на улицах становится больше народу, немцы начинали артналеты. Ничего не подозревая, мы подошли к дому Впереди нас шел военный. Вдруг послышался какой-то особенный свист, скорее очень громкий шелест: так я узнал, что такой звук издает близко летящий снаряд. Тот, который свистит, он не твой, он уже пролетел. Военный сразу распластался вдоль стены.
Недавно я был на этом месте и сфотографировал его. В тот момент я был около проходной дрожжевого завода, сейчас это современные двери. Первый снаряд попал в верх каменного забора, там, где сейчас два рекламных щита, – это в ста шагах, то есть метров 70. На заборе еще видны следы от осколков. Я увидел дверь проходной и тут же юркнул в нее. В следующую секунду, прямо напротив, в 15 метрах, из земли стал вырастать огромный куст серой земли. Он, так мне казалось, рос медленно-медленно, без звука, фонтанчики серой пыли тихо обгоняли друг друга.
Позднее описание подобного эффекта я прочитал в журнале „Техника молодежи“ в воспоминаниях фронтовика, когда снаряд, упавший у его ног, на глазах стал распухать, как воздушный шарик, который надувают, покрылся огненными прожилками и затем лопнул.
Подошло время лопнуть и моему снаряду. Вернулся звук. Время вновь обрело реальную скорость. Воздушная волна ударила в дверь. Только сейчас я понял: от двери давно остались только филенки, поэтому я видел все, что происходило за дверью.
Оглохший на какое-то время, я присел на лавочку. Так как я находился в проходной, осколки не задели меня, я даже не был контужен. Снаряды падали то ближе, то дальше, но очень часто.
В проходную заскочила связистка-дружинница. Девчушка лет 16–18, пигалица с огромной сумкой, набитой проводами и инструментом. Наверное, снарядом повредило связь, и ее послали исправлять повреждение. Было видно, что у нее чувство долга борется со страхом; в проходной, кроме меня, был еще кто-то. Ни к кому не обращаясь, она начала рассказывать, как перепутаны все провода, а там ждут связь.
Я почувствовал, что тот провод, который там ждут, очень нужный провод. Снаряды бухали то ближе, то дальше, но все-таки больше ближе. Она выглянула за дверь.
– Кажется, утихло, – сказала она. – Ну, я пошла, – продолжила она, ни к кому не обращаясь.
Мне не казалось, что утихло. Так же свистело и бухало очень близко. Девчушка еще раз взглянула на нас и пошла в бессмертие.
Представьте, воздушной волной ее снесет с крыши, где нужно распутывать провода, или ее ранит осколок. Кто и когда сможет ее найти, прежде чем она истечет кровью. Но ее вел долг»Давыдов.Ю.Е.
К концу 1942 г. показатель смертности в Ленинграде удалось снизить, но он еще оставался высоким.3 января 1943 г. председатель Исполкома Ленгорсовета направил письмо А.А. Жданову. Он писал, что каждый житель Ленинграда потерял в среднем от 22 до 40 % своего веса. С наступлением холодов вновь наступило, после летнего улучшения, падение веса и увеличились заболевания дистрофией. Развернутые в Ленинграде 30 175 больничных коек все были заполнены, а потребность в госпитализации увеличивалась. Жизненные запасы организма людей в наступившую зиму были гораздо ниже, чем в предыдущую. Поэтому П.С. Попков предлагал вновь развернуть столовые усиленного питания.Секретарь горкома ВКП(б) по пищевой промышленности П.Г. Лазутин ответил отказом, мотивировав, в частности, тем, что 270 тысяч ленинградцев получают в той или иной форме больше продовольствия, «чем это предусматривается общесоюзными нормами».По мнению президента Ассоциации историков блокады и битвы за Ленинград в годы Второй мировой войны Ю.И. Колосова, этот отказ партийного функционера П.Г. Лазутина привел ко «второй волне» гибели ленинградцевКолосов Ю.И.
«Папа работал на фабрике Белы Куна[531] <…>. Однажды после ночной смены он не пришел домой. Мама заволновалась, послала сестру узнать, что случилось. Зима в том году была очень холодной. Папа шел домой, у него не было сил, он упал в снег и уже замерзал. Сестра с помощью мужчины привела его домой. На следующий день, 1 декабря, его не стало. Последними словами его были: „Мать, я умираю. Выкупи на мою карточку хлеб, накорми дочек“.Маме во всем помогала сестренка Наташа 14 лет. Она вставала в 4 часа ночи, чтобы занять очередь за хлебом, дежурила на крыше <…>.27 февраля 1942 года Наташа пошла за водой. Принесла немного воды, заплакала и сказала: „Мама, я больше не могу, у меня нет сил“. Она прилегла на кровать и спокойным голосом сказала: „Прощайте, милые, родные, яумираю“. Я не поверила. Через час я подошла к кровати, Наташа уже скончалась.Плященко Антонина Ивановна .Воспоминания о блокаде.
