Czytaj książkę: «Район плавания от Арктики до Антарктики. Книга 2», strona 5

Получив радиограмму с очередным рейсовым заданием, офицеры судна в кают-компании под руководством капитана, как обычно, обсуждали детали предстоящего рейса и подготовку к нему. Валя, будучи самым молодым и неискушенным, с открытым ртом слушал выступающих, которые пришли к одному и тому же выводу, что в Ванино неизбежна погрузка заключенных, и, по всей вероятности, путь их будет лежать до их конечного пункта назначения где-то на севере Охотского моря. А поскольку они были уже хорошо пожившими и знающими порядки особого района, да и к тому же большинство из них уже испробовало нары и казенный клейкий непропеченный хлеб, их вывод был неоспорим.

С приходом в Ванино все подтвердилось, и после погрузки трюмов судну предписывалась перешвартоваться на третий пирс и взять этап в количестве около двухсот заключенных. Цикунов до сих пор удивляется, почему единственный в порту пирс назывался третьим – других-то не было. Перешвартовка не заставила себя долго ждать, и утром следующего дня началась погрузка этапа. Перед его прибытием трюмы тщательно были осмотрены прибывшим воинским подразделением с натасканными сытыми овчарками, тщательно проверялись лазы и их закрытие в оба твиндека. Особых замечаний не было, тем более что этап сопровождала более чем многочисленная охрана с собаками и пятью офицерами, да и переход, если не задержит очередной циклон, не должен оказаться продолжительным.

После них на судно пожаловали чекисты, сопровождающие арестантов. Они потребовали приготовить пять кают для офицеров и пятнадцать мест обитания для солдат и нескольких собак-овчарок.

Все было выполнено, и к началу следующего дня судно было готово к приему спецконтингента. По информации капитана, судну предстояло везти «политических», часть из которых были жертвами Новочеркасской трагедии.

В 1962 году на Новочеркасском электровагоностроительном заводе работало двенадцать тысяч человек. Городок на 150 тысяч был студенческим и промышленным. Всегда здесь ощущались проблемы с поставкой продовольствия и необходимого ширпотреба, но за ворота недовольство не выходило. В этом же году неожиданно для всех рабочие расценки снизили на 30%, что означало повышение рабочей нормы выработки на эти же самые цифры. И по простому совпадению, на следующий день правительство Хрущева объявило о повышении цен на ряд товаров, включая продовольственные, на 35%, что в сумме уменьшало покупательную способность почти вдвое, тем более что до этого цены только снижались. Эти волюнтаристические меры и вызвали сильное недовольство рабочих. А последней каплей, которая привела к массовым протестам, стало выступление первого секретаря Ростовского обкома партии, который, стоя перед толпой в несколько тысяч человек, заявил, что если вам не хватает на пирожки с мясом, то покупайте пирожки с ливером. После этого рабочие захватили здание горкома партии, милиция не препятствовала этому, даже направленные на разрешение конфликта войсковые подразделения местного гарнизона переходили на их сторону. Характерно то, что рабочие не выступали против советской власти: они всего лишь требовали улучшения жилищных условий и продовольственного снабжения. На следующий день шеститысячная толпа была окружена прибывшими войсками, и когда была отдана первая команда стрелять в народ, среди которого было много женщин и детей, то офицер, которому она предназначалась, выстрелил в воздух, а вторую пулю отправил себе в голову. Но это была лишь отсрочка, и первые автоматные очереди прозвучали поверх голов по деревьям, с которых, как яблоки, посыпались местные огольцы, забравшиеся повыше, чтобы видеть всю картину, не отдавая себе отчета о возможных последствиях из-за своего малолетства. Сколько их было ранено и убито, не знает никто, тем более что позднее было официально объявлено, что самой молодой жертве было шестнадцать лет. Затем дошла очередь и толпы, расстрелянной в упор.

Вечером следующего дня на площади, где произошло советское «Кровавое воскресение», местными властями были устроены танцы. И иначе, как танцами на гробах, это назвать нельзя. По большому счету скрыть трагедию было невозможно, и власти официально объявили, что погибло 26 человек и несколько десятков ранено. Естественно, что эти цифры были многократно занижены. А потом продолжались многочисленные суды над зачинщиками акции, хотя она была поистине стихийной, но оправдать неслыханную жестокость нужно было созданием большого сонма антисоветчиков с приличным стажем всей организации. Их отлавливали по всей стране, как участников, так и не имеющих к ней никакого отношения. Вот таких «политических» предстояло везти к месту их многолетнего отбывания современной каторги.

Погрузка этапа проводилась у третьего пирса, там же, где всегда грузили заключенных, которых везли дальше на Север. Она проводилась быстро и организованно. Начиная с начала 30-х годов, когда пошли первые этапы на Колыму и Чукотку, этот процесс был отработан «интеллектуалами» из НКВД до мелочей и синхронной слаженности. Все свободное пространство от пирса до трюмов было заполнено охранниками, чекисты стояли через каждые 2—3 метра, рычащие псы на пирсе и у входа в твиндек, винтовки охраны на боевом взводе с патроном в казеннике, готовые к выстрелу. Для острастки или для большего порядка идущих людей били прикладами или, как это называли охранники, «подгоняли». Если кто-то спотыкался и падал, то ему доставалось гораздо больше, но люди уже, видимо, привыкли к такому обращению и даже не закрывались, собаки же ловили каждый жест зэков, готовые ежесекундно наброситься на каждого, на кого укажет проводник и хозяин. Погрузка всего этапа была закончена к обеду, и около 14.00 судно отошло от причала и направилось на выход из Ванинской бухты. Обогнув мыс, повернули на север и вышли в Охотское море, которое сразу же напомнило о своем крутом нраве. Под прикрытием острова Сахалин, значительно снижающим условия непогоды, проследовали до полуострова Шмидта – северной оконечности острова. А дальше курс судна пролегал в северную часть Охотского моря к острову Спафарьева, где планировалось выгрузить генеральный груз из трюмов и там же погрузить сельдь в бочках на Владивосток. Касательно партии заключенных информации не было, лишь то, что капитан получит указания на этот счет позже.

Расстояние от Ванино до острова Спафарьева всего-то 750 миль, что для нормального судна покрывается не более чем за 2,5 суток, но не в Охотском море и не в преддверии зимы. Пароход «Анаклия» при хорошей погоде и качественном угле больше 10 узлов выжать не мог даже с помощью всех механиков и кочегаров. Высунувшись из-под прикрытия Сахалина в штормовое Охотское море с набегающими белыми от срывающейся с гребней пены четырехметровыми волнами, судно стало зарываться, и мириады брызг разбивающихся о штевень волн щедро орошали не только носовые трюмы, но долетали и до надстройки. Картина вроде и не такая уж из ряда вон выходящая где-нибудь в районе тропика Рака, но не в центре Охотского моря при отрицательной наружной температуре, когда брызги уже на лету частично превращаются в лед, и бак судна начинает приобретать серовато-белые причудливые формы от замерзающей воды. Носовым трюмам и палубам тоже достается, но в меньшей степени. Бак все-таки частично прикрывает их своим водоразделом от обледенения. Морская практика рекомендует начать немедленное скалывание нарастающего льда, чтобы предотвратить потерю остойчивости и последующее опрокидывание судна, но как это сделать практически в условиях 25-градусной качки, при шквалистом ветре в 20 метров в секунду и скользкой ото льда палубе? И хотя это в большей степени относится к малым рыболовецким судам и для больших менее опасно, если это не лесовоз, идущий с караваном леса на палубе, «Анаклия» тоже далеко не гигант, но и Охотское море – это не северная часть Тихого океана в зимнюю пору. Многие из заключенных, равно как и из охраны, сразу же укачались. Из твиндека непрерывно слышались малоприятные звуки, предвещающие очередной приступ рвоты, плач и просто крики испуганных людей, замурованных в холодной темноте «оборудованного» твиндека, куда сверху нет-нет да и поступала понемногу соленая забортная вода, хотя люк и был тщательно укрыт двухслойным брезентом. При этом партии заключенных еще повезло, что их поместили не в первом, а во втором твиндеке, где удары волн уже частично погашены носовой частью судна и отчасти первым твиндеком первого трюма, и не в глубинах трюма, а все-таки поближе к выходу, и никто уже не может плюнуть вниз на их головы или сделать нечто более пакостное, что было скорее обыденностью, чем редкостью на судах, перевозящих этапы для «Дальстроя».

По мере удаления от Сахалина и приближения к западному побережью Охотского моря погода начала налаживаться, циклон уже проскочил, а очередной еще не подошел.

Заключенные под охраной были заперты во втором твиндеке, и лишь дежурные выходили несколько раз в день, чтобы взять на камбузе кипяток для чая на всех. Экипажу вступать в контакт с ними строго запрещалось, и чекистская охрана ни в коем случае этого не допускала. Несколько вооруженных конвоиров постоянно находились в твиндеке, наблюдая за своими подопечными, меняясь в определенное время. Иногда оттуда доносились нечеловеческие крики избиваемых людей – это охрана устраивала показательные побоища за малейшие проступки и с целью острастки всего этапа: запугать, сделать их совершенно неспособными к малейшему сопротивлению. И это происходило ежедневно по нескольку раз. Утром, на второй день после выхода, заключенные выволокли избитого человека, не подающего признаков жизни, с кровавым месивом вместо лица. Он пролежал на палубе около часа, пока боцман с матросами готовили его последнее ложе из трех досок и куска брезента. Когда все было готово, несчастного замотали в брезент, привязали к доскам, подвязали туда же мешок с кирпичами для утяжеления и, водрузив на фальшборт всю конструкцию, столкнули за борт. Поскольку это было на вахте третьего помощника, которая длилась с 08.00 до 12.00, Валентин дрожащей рукой от увиденного воочию записал в судовом журнале, согласно требованиям Устава, его фамилию, год рождения, номер статьи, место рождения и где проживал. Что переживал молоденький третий помощник, наблюдая краем глаза за такой обычной и тривиальной в те годы процедурой по захоронению убитого, может быть, ни в чем не повинного человека, он не рассказывал никому, молчит до сих пор. Можно лишь догадываться о состоянии его душевного сумбура, когда реальная действительность напрочь расходится с официальными заявлениями руководителей страны и средств массовой информации. Наверняка с того самого часа в нем стали происходить изменения, еще совсем неприметные для него самого: нарастающее недоверие к системе, критицизм, ну и, конечно же, желание добраться до истины, почти как у Гамлета. С приходом в пункт назначения чекисты потребовали от Цикунова выписку из судового журнала на умершего как официальное подтверждение причины его недоставки в конечный пункт.

Наконец, на третий день рейса капитан получил указание о выгрузке заключенных в поселке Иня, недалеко от Охотска, где был большой пересыльный лагерь. Через четверо суток судно добралось до Ини, отдав якорь недалеко от устья неизвестной речушки.

На следующий день из речки вышла деревянная баржа, и двумя рейсами всех заключенных вывезли на берег. Во время оформления документов на перевозку партии заключенных Валентин разговорился с офицером, который и занимался вместе с ним этими бумагами. Он-то и поведал третьему помощнику о Новочеркасском расстреле 2 июня 1962 года, ошеломив того еще больше. С его слов, имело место массовое выступление людей против советской власти, которое закончилось массовым расстрелом и посадками на длительные сроки. Тех, кому присудили длительные сроки, разделили на мелкие группы и отправляли в самые дальние лагеря, откуда не было возврата. Он упомянул об указании руководства их ведомства об уничтожении этой категории людей без лишнего шума, благо предлогов для этого охрана могла найти предостаточно.

За время четырехдневного перехода из Ванино до Ини было еще два случая захоронения в море, и всего за четверо суток этап поредел на три человека.

Валентин полюбопытствовал у офицера, как они отчитываются о потере людей в рейсе. Тот, как о само собой разумеющемся, ответил, что у них есть норма на убыль. Вдумайтесь – нормы на убыль… Т. е. человеческое естество сравнивают с кулем муки, ящиком спелых фруктов, да мало ли с чем другим, что хорошо знакомо работникам прилавка. На судне не было врача, и для них достаточно одной выписки из судового журнала. Причину они могли нарисовать любую по собственному усмотрению, хотя все трое погибших были убиты той же охраной или уголовниками, которых подмешивали к политическим, так как все они работали на «кума», так на их жаргоне называли офицера, которому они «стучали» обо всех разговорах политических заключенных, получая за это свои небольшие приоритеты и крохи тюремного удовольствия, те же 30 сребренников Иуды Искариота за выдачу Христа первосвященникам.

С последним случаем предания человеческого тела морю произошел такой казус: судно прошло Сахалин и Шантарские острова, и с утра вокруг появились косатки – известные мелкие зубатые киты-убийцы. Боцман Федор Трифонович, пожилой крепыш за пятьдесят, поднявшись на мостик, чтобы получить старпомовские указания на рабочий день, посмотрел вокруг судна и сказал, что, наверное, опять покойник будет. И как в воду глядел: через час из твиндека на палубу вытащили еще одного убитого. Когда его готовили к последнему акту похоронной церемонии, косатки подошли вплотную к борту, и как только доски наклонили и труп сполз за борт, они, как по команде, нырнули за свертком, и вскоре все было кончено. Картина жуткая, но она стала обыденной и уже никого сильно не напрягала, наша советская действительность с самой демократической конституцией в мире.

После прощания с заключенными и их сопровождением, вздохнув свободнее, направились к острову Спафарьева, где быстро выгрузились и погрузили бочки с сельдью на Владивосток.

Так и закончилась эпопея с перевозкой заключенных, осужденных по политическим статьям и отправленных на верную смерть очередным вождем, осудившим культ личности предыдущего, но научившимся у него изощренному макиавеллизму и избавлению от опасных соперников, пока очередь не дошла и до него самого.

А за окнами шел 1962 год, шестой год после развенчания культа личности Сталина, пятый год со времени расформирования «Дальстроя». Что изменилось по большому счету – ничего, разве что коротенькая хрущевская оттепель, вызванная этими событиями, самим же им и перекрытая. А дальше по старому проторенному пути: ползучий клановый захват единоличной власти, борьба с неугодными с использованием старых, хорошо обкатанных средств и обученного контингента исполнителей, кучки прихлебателей и фаворитов, и так виток за витком. Куда же мы идем и когда это чертово колесо закончится, сломается или надоест всем?

P.S.

Из рассказа старого капитана-моряка: «Мы приехали в Америку получать судно типа „Либерти“, которые они наловчились собирать из блоков на своих верфях всего лишь за неделю. Я был в то время юнгой. Привезли к пароходу, стоит загруженный, под парами. Все готово к отходу. И первым делом наши выбрасывали с мостика кофейник с горячим кофе и вешали замок на провизионные камеры».

Рыбалка в бухте Русской

Конец шестидесятых – начало семидесятых годов прошлого столетия. Сказка, провозглашенная КПСС, похоже, подходила к концу и медленно хирела: многим становилось ясно, что первую стадию коммунизма к 1980 году построить не удастся, хотя по официальным источникам развитой социализм был уже построен, но народ умудрился этого не заметить – ему требовались более приземленные вещи: жилье, еда, медицина и средства от зарплаты до зарплаты. Об этом свидетельствовали снижение темпов развития, заданные Косыгинской реформой, начинающиеся проблемы с продуктами и ширпотребом, нарастающие очереди в магазинах из ожидающих, когда что-нибудь дефицитное выбросят на прилавок. Реформа забуксовала, а затем уж вовсе скатилась на нет, будто и не было поломано столько перьев в период ее обсуждения в верхних слоях власти. Ее попросту потихоньку свернули, ибо по-старому жить было как-то более привычно, да и результаты ее были лишь в прогнозах, а поднимать сознание людей на порядок выше было вовсе не в интересах правящей верхушки, да еще и опасно – а вдруг они захотят большего. Разбудить вулкан, на котором сидишь, было вполне возможно, а дальше-то что? Утихомирить же его гораздо сложнее, да и результат непредсказуем, так что лучше вернуться к старому и проверенному лозунгу, столь знакомому и умиротворяющему почти все громадное население страны, к тому же безотказно работающему уже два десятилетия: «Лишь бы не было войны». Страна медленно вползала в стагнацию, что грозило не только дальнейшим отставанием от развитых стран, но и растущим недовольством населения, рыскающего по пустеющим полкам магазинов, еще совсем недавно ломящихся от довольно скудного советского, но все же изобилия. Прирост населения в те годы был ощутимым, и стагнация не замедлила сразу же ухудшить, как тогда говорилось, «растущие потребности населения». Страна была закрыта от тлетворного влияния загнивающего Запада, и большинство населения слепо верило в нашу лучшую, по сравнению с буржуинами, жизнь с отдельными недостатками. Особенно опираясь на социалистические краеугольные постулаты: бесплатное жилье, образование и медицину. Но время шло, а качество жизни не улучшалось, и возникало все больше вопросов – почему? Конечно, в первую очередь, это происки капиталистического окружения, всячески пытавшегося нам помешать строить светлое будущее, вследствие чего страна вынуждена была бросать громадные средства на оборону. Поддержка же множества сиюминутных режимов в Африке, Азии и Латинской Америке, не говоря уже о «братских странах» народной демократии, воспринималась как само собой разумеющееся.

Но голь на выдумки хитра: в обстановке всеобщего дефицита начал бурными темпами развиваться бартер, ну и, конечно же, сопутствующие ему коррупция и подпольные заведения цеховиков, быстро сообразивших, что в этой мутной воде можно хорошо поживиться, и именно с их легкой руки в обиходе крепко и быстро укрепилось слово «достать» с совершенно другим смыслом, отличным от словаря Владимира Даля.

Не избежал этого и морской флот: труднее стало с запасными частями и выбором продуктов. Пароходские службы технического обеспечения зачастую и сами не знали, что покоится на их бесконечных складах, отказывая в заявках судов не по причине отсутствия запрашиваемого, а по банальному незнанию своего же ассортимента. Но экипажам судов от этого было не легче, и механики вынуждены были во время стоянок в портах обращаться к своим коллегам за какой-либо нужной деталью, предлагая взамен что-нибудь равноценное. Немало случаев было, когда искомые дефицитные детали находились на судне совершенно другого типа и были ему нужны, как зайцу колокольчик во время охотничьей травли с собаками.

С продуктами получалась несколько иная история: по мере нарастания дефицита у работников системы «Торгмортранс», снабжающей суда, появлялся все больший соблазн урвать львиную долю дефицитных продуктов и пустить их «налево» или распределить среди нужных людей, чем они без зазрения совести и пользовались, оставляя суда на голодном пайке. Не секрет, что возле «Торгмортранса» кормилось много нужных людей. Особенно это касалось капитанских представительских, для получения которых завпрод или артельщик заранее готовили «подарки» иноземного производства кладовщикам и другим особам, приближенным к запретным яствам, иногда соглашаясь подписать счет-фактуру на гораздо большее количество. Естественно, разница шла в карман тому же кладовщику, а завпроды списывали недостающие килограммы за счет своего же экипажа. Потому зачастую приходилось наблюдать в порту при одновременной стоянке нескольких судов, как начиналась бартерная торговля между судами и их представителями, отвечающими за материальные ценности: старпомы, боцманы, артельщики и механики всех разрядов действовали по принципу: «А вдруг твой неликвид окажется моим дефицитом или наоборот?» Главное, что зачастую это срабатывало по указанным выше причинам.

Но все-таки универсальным мерилом любого товарообмена в портах Дальнего Востока являлась соленая красная рыба или лосось разных пород, как кому угодно, от которых зависела его реальная цена.

Валентин Цикунов работал старпомом на пароходе типа «Донбасс», куда он был направлен в январе 1970 года. Судно находилось в ремонте в Петропавловско-Камчатском судоремонтном заводе, и на пароход пришлось лететь через Хабаровск: к сожалению, прямых рейсов тогда еще не было. Работал наш старпом в Сахалинском пароходстве и проживал в известном островном городке Корсаков, где получил квартиру от родной компании. Прилетев в Петропавловск, к своему огорчению, узнал, что до выхода из ремонта еще как минимум два месяца. Зима, сильные снега и морозы: по этим причинам ремонтные работы на палубе не проводились, а шли только в машинном отделении, и окончание ремонта зависело лишь от погоды. С великой грустью и сожалением принял дела у своего предшественника и включился в ремонтно-производственный процесс. В обычной заводской суете прошел морозно-ветреный февраль, а в марте уже потеплело, да и настроение переменилось к весеннему. К концу апреля завод наконец вытолкнул судно из своих, казалось, бесконечных объятий с большими и малыми недоделками – «успеете в рейсе доделать». Получив полный комплект документов Регистра, вышли в первый послеремонтный рейс.

К сожалению, паровики имели одну очень важную неприятную особенность: на ходу им требуется большое количество пресной воды, и ее расход составлял 30 тонн ежедневно, а всего запаса питьевой и мытьевой пресной воды 1200 тонн хватает на сорок суток. Казалось, что это совсем немало, но, учитывая неразвитую инфраструктуру Сахалина, Камчатки и островных территорий и постоянные проблемы с водоснабжением, включая отсутствие водовозных барж, долгие стоянки в самых отдаленных уголках, где воды не хватает даже для собственных нужд, но не по причине ее отсутствия, а из-за невозможности доставки к потребителям, сорок суток пролетали очень быстро, и старые-новые водяные проблемы возникали вновь. На судне имелись еще и балластные танки на 800 тонн, в которые брали воду при условии, если они не оказывались замазученными, что всегда было на совести механиков, по обычаю частенько путавших клапаны и добавлявших ложку дегтя в бочку с медом.

На выходе из ремонта в Петропавловске и в заводе пресной воды не оказалось в связи с сильнейшими снегопадами, и город сидел на голодном пайке, на суда выдавали лишь по 30 тонн, чтобы хватило дойти до открытого водозабора бухты Русской, в 100 милях от Петропавловска, где суда могли взять неограниченное количество чистейшей воды, вытекавшей из озера Роас, расположенного метров на сто выше береговой линии. Из озера была проведена металлическая труба метровой ширины, заканчивающаяся на давно списанном пароходе «Рылеев», стоящем бортом у самого берега вместо стационарного причала. Для надежности и пущей гарантии от сильных ветров и штормовых явлений все его трюмы были заполнены камнем местных горных пород, и он в самом деле по надежности не уступал стационарному причалу, и наверняка стоит там до сих пор. На его палубу положили конец трубы, приварив на нее несколько соединительных гаек, чтобы можно было давать воду одновременно нескольким судам, таким образом вопрос с пополнением воды для проходящих судов был закрыт. Сооружение всего каскада организовал и исполнил Петропавловский торговый порт, получая при этом неплохие дивиденды и не вкладывая практически никаких дополнительных затрат. Обслуживал весь каскад один отставной матрос, обязанности которого заключались лишь в оформлении квитанций за взятое количество воды, подтвержденное печатью судна и подписью старпома.

Странно, но Петропавловск, окруженный действующими вулканами и бесчисленными гейзерами горячей воды, очень сильно смахивает на Исландию, население которой почти в три раза больше камчатского. Пресная вода, как и горячая, в Исландии подается прямотоком из гейзеров, проходя весь путь с вулканов, уходит в океан и не требует никаких подкачивающих станций для ее возвращения, попутно обогревая многочисленные объекты Рейкьявика и всей страны, не говоря уже о снабжении обычной пресной водой. И все это обходится им почти бесплатно, ибо стоимость вложений не превышает стоимости труб и работ по их монтированию. За всю историю страны на ее территорию не было ввезено ни одного килограмма угля для котельных, как на Камчатке. Отсюда и копеечная стоимость электроэнергии, здоровая экология и такое же здоровое население. На Камчатке же дармовая энергия природы не используется вовсе, и пароходы с углем постоянные гости в Петропавловском порту. Уголь, привезенный сюда, обходится в кругленькие суммы, превышая в несколько раз его реальную стоимость. Экономия на одном лишь угле по исландскому методу позволила бы Камчатке выйти на совершенно другой, более высокий уровень развития, оздоровив весь громадный регион, убрав сотни дымящих котельных и превратив его в действительно привлекательнейший уголок Земли с неповторимым своеобразием, привлекательнейшим для туристов всего мира. Но пока это всего лишь из области фантазий, которые вряд ли сбудутся в обозримом будущем. Слишком уж много поборников завоза угля, имеющих свой шкурный интерес.

Извлекая немалую прибыль из Русского водозабора, Петропавловский порт и не вздумал позаботиться о элементарной безопасности судов во время швартовки кормой к «Рылееву», требующей умения и навыков даже опытных капитанов (а всего лишь и нужно-то: один маленький буксирчик типа РБТ на 150 лошадиных сил для помощи судам при швартовке и подаче швартовых на «Рылеев»), переложив швартовку кормой к причалу на страх и риск капитанов судов. Многие из них набили себе шишки за прошедшие годы: хватало и развороченных бортов, заваленных планширей и посадок на мель, да мало ли чего видел старый «Рылеев».

Главной надеждой на благополучную швартовку были стоящие у водозабора суда, которые окажут помощь в принятии первого кормового швартова на причал, и затем страдающее от жажды вновь прибывшее судно уже самостоятельно подтягивается к «Рылееву» и заводит дополнительные швартовы, чтобы надежно пристроиться к причалу на все время принятия воды. После окончания швартовки судовой плотник присоединял судовые шланги из пустующих танков пресной воды к свободным гайкам Ротта, и начинался прием воды, который занимал несколько часов в зависимости от ее количества и проложенных шланговых линий в пустующие танки. «Донбасс» вышел из Питера вечером, уже к 24.00 прибыл в бухту Русскую и стал на якорь до утра. На рассвете, убедившись, что возле «Рылеева» стоят несколько судов, договорились по радиостанции об их помощи по принятию первого швартова и начали маневры кормой с отдачей якоря.

Капитан, 45-летний здоровяк, работал на судне уже три года, опытный и грамотный судоводитель, начал первый заход, отдал правый якорь, и судно двинулось кормой к причалу, но почти у цели сильный порыв ветра отнес корму в сторону – и заход оказался пустым. Повторили операцию еще несколько раз, но все пять попыток оказались бесполезными: в последний момент порыв ветра сбивает корму с курса, и она увиливает под ветер, не позволяя даже самому искусному матросу добросить выброску. В этот момент и проявляется самая негативная особенность паровых судов – подача хода с очень большой задержкой после реверсирования машинного телеграфа на мостике с переднего хода на задний, т. е. с момента передергивания ручки телеграфа на мостике до запуска паровой машины проходит несколько минут, и ситуация за эти минуты коренным образом меняется – и уже нужно давать другой ход. Вскоре после обеда, промучившись три часа в безрезультатных попытках, капитан спустился в каюту погреться, а старпому наказал потренироваться. Но Цикунов в течение всех пяти неудачных попыток уже давно понял ошибку капитана, которая проявлялась в излишней осторожности, когда корма теряет ход на достаточно большом расстоянии до причала, не позволяющем добросить выброску. Требовалось лишь немного повременить с остановкой заднего хода, тем более что движение назад всегда можно было затормозить отданным якорем, в противном случае корма теряла ход и становилась неуправляемой, чем не замедлил воспользоваться очередной порыв ветра, унося ее с нужного курса в сторону от причала. Все предпринимаемые попытки несли одну и ту же ошибку. Получив карт-бланш, старпом все сделал как нужно и с первого захода поставил судно к «Рылееву», и через полчаса, будучи крепко привязаны, начали прием воды. Капитан позвонил на мостик и поинтересовался наступившей тишиной. Старпом ответил, что судно уже у причала и начали прием воды. Тот удивился, не скрывая одобрения, но ничего более не добавил. Воду брали сразу четырьмя шлангами в несколько танков, чтобы к утру закончить и сразу же идти в рейс. Впереди ожидала неприветливая Охотоморская экспедиция, где рыбаки отрывались на минтае, превращая его в различную продукцию: филе, икру, фарш в бочках для корма зверей в многочисленных зверосовхозах, разбросанных по всей стране, остальное перерабатывали в рыбную муку как добавку к корму домашних животных и тех же обитателей звероферм. Нужно было взять полный груз минтаевого фарша в деревянных бочках на Находку. Швартовки в открытом море при свежем волнении и пятибальном ветре, да еще на паровике с его минутными реверсами, не самое приятное занятие в жизни, и сколько при этом было наломано дров, неведомо никому. Обычные мелкие столкновения с повреждениями фальшбортов, согнутых шлюпбалок и палуб надстройки в расчет не принимались, а считались обыденным делом, которые капитаны старались исправить своими силами еще до прихода в порт выгрузки. Сложнее было при нарушении водонепроницаемости корпуса, т. е. получении пробоин: здесь уже без акта о повреждении не обойтись, да и без представителя Регистра тоже. Служба мореплавания, получив акт, если не обрадует приказом о наказании, то «зуб» на тебя все равно оставит и при первой же возможности припомнит.