Czytaj książkę: «Я попал 5. Пылающая весна 45-го»
Пролог.
Глава 1.
«Жить, значит, Родине служить».
Вытянув травмированную ногу, я хмуро смотрел как два немца в шинелях, солдаты из гренадёров, судя по знакам различия, осматривают тела трёх танкистов. Третий немец держал меня на прицеле, но не подходил, под ногой у меня граната без кольца и тот её видел. И сейчас середина или начало апреля Сорок Пятого года, судя по рыхлому ноздреватому грязному снегу. А может и нет, дальше снег вполне чистый и белый, аж слепит. Очнулся я минуту назад, но оценить, что происходит, успел. И вот прислонившись спиной к грязному катку разбитого снарядами «ИС-2», я поглядывал на противника. Вдали видны окраины какого-то городка, там много что дымило, но бой стих. Вдали слышна перестрелка, но это лёгкое ручное оружие, пушки молчали. До окраин города около километра, и за спиной открытое поле, километра на три, откуда, судя по следам, и пришли советские танки. Дорога виднелась расчищенная, с одной стороны посадка, она до самого городка шла, с другой поле. Разбитый танк метрах в двухстах от дороги стоял. Похоже советские войска пытались наскоком городок взять, но немцы не ушли из него, тут или разведка промахнулась, или не было её. Похоже разведка боем была. Наши подошли и огребли по самое не балуйся. Это я всё понял по тому что видел. А теперь что вообще происходит. Меня стёрли. А вот так, стёрли.
Думаю, стоит пояснить что произошло. Под громкий рёв движка немецкого «Ганомага», что стоял недалеко, укрывшись за корпусом разбитой «тридцатьчетвёрки», и прикинул. Кстати, рёв двигателя, мешал, и ведь водила на холостых оборотах двигатель держал, при движении тот наверняка громче работал. Или глушитель пробит, или новая конструкция такая. У меня есть такие трофеи в хранилище, точнее были, но и они не сильно тише работали. Чёрт, хранилищ нет. Причина банальна. Они к телу привязаны, а тело у меня новое. Не Валентина Шестакова, а вообще незнакомого парня, младшего лейтенанта Маринина. До этого у меня всегда моё тело было, молодело, старело, но моё, а тут я попал в молодого парнишку, возможно недавно из училища и это его первый бой. Да и по времени попадания я понял где оказался, когда изучая тело, взвыв от боли в ноге, колено травмировано, и изучая танковый комбез, залез под него, и в нагрудном кармане гимнастёрки нашёл документы. Офицерское удостоверение и комсомольский билет. Удостоверение выдано в декабре сорок четвёртого, а билет осенью сорок первого. Наверное, ускоренные курсы командиров танков закончил. Когда я очнулся, то свалился с кормы танка, где лежало тело, кашляя, грудь болела, и вот так взвыв от боли в ноге, сел и прислонился к катку, при этом осматриваясь, и первым делом дёрнулся к кобуре на ремне, тот поверх комбеза был. Пуста. Судя по кармашку запасного магазина, был «ТТ». Тут как раз немцы появились, из-за корпуса «тридцатьчетвёрки» вышли. То, что я не один, слышал, понял по приближающемся рёву брони. Сам «Ганомаг» не появился на виду, только морду видно из-за корпуса разбитого советского танка. Тот стоял на обочине дороги повалив и подмяв пару деревьев. Немцы осматривали тела погибших танкистов, у «тридцатьчетвёрки» вроде двое было, на снегу их чёрным комками видно, ну и меня видели. Я демонстративно показал, что кобура пуста, поиграв ей, и достав гранату, это была «Ф-1», выдернул кольцо, те попадали, и сунул под ногу, не повреждённую, то есть, правую. Поэтому один меня контролировал, двое других и осматривали тела других танкистов из этого «ИС-2». Думаю, Маринин им и командовал. Один из танкистов оказался живой, зашевелился и застонал, когда его ворочать начали, документы искали, разоружали. Им что, для подтверждения документы нужны?
А тут немцы меня удивили, они просто бросили меня, да и раненого советского танкиста, ушли к броне, и та, развернувшись, покатила обратно к городу. Прикрываясь сначала посадкой, потом фруктовым садом. Ясно, дорога не минирована, насчёт поля не знаю, но именно по нему оба танка и шли ранее. Впрочем, укрытие так себе, ранняя весна, листвы нет. Хотя для весны что-то холодно, даже телогрейка под комбезом помогала мало. Градусов двадцать. Впрочем, несмотря на повреждённую ногу, отреагировал я мигом. Не знаю в каком состоянии танк, из люков которого продолжал идти дым, да и пробоины в левом борту, два видел своими глазами, были от чего-то крупного, но отпускать немцев просто так я не хотел. А это профессиональная деградация. Рядом танк и уходящий противник. А вдруг пушка рабочая? Хоть из пулемётов прочешу. Быстро достав из-под ноги гранату, вернул кольцо на место и повесил «эфку» на ремень за предохранительный рычаг. После этого встал, с трудом. В груди кольнуло, думаю сильный ушиб, да и нога, и вот так оттолкнувшись правой, заскочив задницей на помятое крыло, точнее надгусеничную полку, закинул ноги, и волоча левую, добрался до башни, к люку командира. То, что снаряды могут сдетонировать, я не боялся, тут не пожар, скорее тлело что-то. Хотя немцы с большой опаской поглядывали на этот дым. Вот так вниз головой, показывая немалый опыт, я и скользнул в башню. Сразу взвыв, коленом задел за какую-то железку. Хм, тлел запасной комбинезон и обивка сидушки наводчика. Комбез выкинул, а то глаза слезились, приметив фляжку, подобрал с пола и потряс. Не полная, открутив крышку, глотнул, вода чуть затхлая, а остальное на сидушку вылил. Вроде полегче стало, хотя дыма и пара стало больше. Вот так потянув за рычаг, это неудобно, тот с другой стороны от наводчика, заряжающий должен это делать, и из пушки вылетела стрелянная гильза. Плохо что орудие не заряжено, и хорошо, что та целая.
Зря они меня не добили. Я же такой глупости совершать не собираюсь. Я понимаю, можно в бою или после его окончания проявить милосердие. Даже не лечить раненого врага, хотя бы бинт бросить, но тут другое дело. Гренадёры из Девятнадцатой танковой дивизии Вермахта, а у меня к ним личные счёты. Ещё с сорок первого, когда нашим в Минске помогал. Там солдаты этой дивизии два медсанбата наших уничтожили. Да и вообще зверств хватало. Я тогда эту дивизии в пыль стёр. Немцы снова сформировали, я потом в сорок третьем повторил. Так что где их увижу, всегда бью. Я себе слово дал. Поэтому не сомневался, когда их увидел. Осмотревшись, от дыма в боевом отделении посветлело, да и через пробоины было многое видно, сквозняки гуляли. Хм, тут явно около ста миллиметров чем-то поработали, судя по размерам пробоин. Интересно, это чем поразили танк? Ладно не важно, я быстро осмотрел орудие. Масло капало, но откатник вроде штатно работал. Стрелять можно. Сам ствол орудия целый, я ранее видел. Покрутив штурвалами, башня пусть и со скрипом и хрустом, но двигалась, ствол опускался и поднимался. Прицел на вид в порядке, хотя было два попадания в башню и три в корпус. Открыв «чемоданы» для снарядов, посчитал, семь снарядов, экипаж танка уже почти весь боекомплект расстрелял. А пока же довольно усмехнулся, четыре фугаса и два бронебойно-подкалиберных снаряда, и вот так ухватившись за снаряд обеими руками, в голове молоточки застучали, ясно, ещё и контузия, хорошо, что лёгкая. О контузии я знал, звон в ушах был. Так вот, снаряд я взял, положив на правую ногу, и специальным ключом поставил снаряд на удар. Ключ тут же взял, приметил его валявшимся на полу. После с трудом затолкал в ствол орудия, перед этим глянув внутрь, препятствий в стволе нет. Далее пороховой заряд с гильзой и с трудом закрыл затвор.
Приникнув к прицелу, тут мягкая резина, удобно, и стал наводить ствол на «Ганомаг», тот уже добрался до окраин и вот-вот скроется в улочках, проехав баррикаду на въезде. Видимо там проход был, отсюда не видно. Башня двигалась медленно, её с двух часов на одиннадцать повернуть нужно, кто знает, поймут о чём я, а механизм поворота повреждён, приходилось прикладывать силы, однако повернул, довернул чуть, приподняв ствол, и тут же дёрнул за «шишку» пусковой выстрела. Грохнуло, отчего меня оглушило. Я смотрел в прицел, чуть отодвинувшись, и видел, как снаряд попал в бронетранспортёр. Тот как раз проезжал баррикаду. Снаряд попал в задние десантные дверцы, и по сути разнёс бронекорпус. Всё, хана всем там, обломки ярко полыхали, густо дымя. Как я понял, кроме водителя было пять-шесть немцев. Пулемётчика я тоже считал. Почти сразу удар по корпусу «ИСа». Серьёзный, снова оглушило, но пробития вроде не было, а я стал выискивать в прицел кто по мне ударил. А выдал позицию дым сгоревшего пороха.
– Ничего себе, так это же наша «суч*а»?! – удивился я.
Да, знакомый и наклонный лоб «Су-100», да её длинный ствол не узнать сложно, немцы нашу самоходку использовали. То-то пробоины у «ИСа» такие знакомые. Я тут же открыл затвор, и понял, хана орудию, откатник в заднем положении, масло хлестало. Все штанины комбеза и сапоги в нём. Поэтому осмотревшись, стал выкидывать в люк вещмешки, один тлел материей, тут и обнаружил под ним «ТТ». Ещё прихватил «ППШ», он в стороне лежал. По танку уже третий снаряд попал, в рикошет ушёл. Звон серьёзный стоял. Я же, скатившись с башни на корму, стал скидывать за неё вещи и автомат, пистолет пока за ремень сунул. Вот так скользнув на снег, я аж застонал от боли, и осмотревшись, увидел, что тот раненый танкист полз ко мне. Очнулся, это хорошо. По танку продолжали лупить, причём ещё несколько стволов присоединилось. Видимо пробития были, так как из люков стало здорово дымить. Я по-пластунски высунулся из-за танка, и ухватив за шиворот танкиста, а тот полз не видя нечего, вместо глаз крошево, стонал, да полз слепо шаря руками перед собой, и вот так стал оттаскивать, прося потерпеть. Какой из четырёх вещмешков ранее Маринину принадлежал, а теперь мне, не знаю, прихватил два, «ППШ» тоже, пистолет в кобуру и помогая парню, носками сапог отталкиваясь, лёжа на боку, тащил его прочь. Метров на пятьдесят. По следам гусениц тяжелого советского танка, снег здорово демаскировал нас, иногда пули свистели, фонтанчики снега то тут, то там, но тут мёртвая зона, главное, чтобы миномётами садить не начали. Вот так отползли, пусть и недалеко, я и остановился передохнуть. Мокрым был от пота, и тяжело дышал, сбив дыхание. Трудно было волочить раненого и вещи. Танк уже полыхал, немцы перестали стрелять, я печально глянул на него, но только вздохнул и всё, а сам стал помогать парнишке, тому на вид лет двадцать. Перевязал голову и обе руки, он ранен был, ну и дальше поволок. Да, заглянул в вещмешки. Пятьдесят на пятьдесят, что попадётся Маринина, но повезло, был нужный. По письмам опознал. Внутри и планшетку нашёл. Это хорошо, а то удивил, командир и без неё. Даже бинокля не было, только в кармане половинку бинокля нашёл, видимо, тот как монокль использовал его. Дальше полз и полз, даже как-то потерял осторожность, от усталости слабо контролировал где мы и кто вокруг, поэтому для меня стало неожиданностью, когда меня вдруг подхватили, как и парня которого я тащил. Вроде свои, телогрейки, шинели, шапки-ушанки со звёздами. У троих белые маскхалаты. Тут ещё по ноге случайно задели, вспышка боли и темнота.
Очнулся я видимо вскоре, от тряски, и открыв глаза, рассматривая низкое грозное небо, тучи светлые, снежные, снег мелкий шёл, ветерок поднялся, озяб, и увидел бойцов, что меня несли. Кажется, на плащ-палатке. Прокашлявшись, я дал понять, что очнулся, это носильщики поняли, опустили на снег. Сразу же стали вытирать пот с лиц, отдыхали, пользуясь возможностью. Рядом приметил ещё несколько бойцов, они несли второго танкиста.
– Ты как, лейтенант? – спросил один. Он в белом камуфляже был с редким «МП-44», и пистолетом в кобуре.
Судя по биноклю и планшетке, командир. Знаков различия не видел, поэтому как обращаться не знаю. Придётся нейтрально, мне вживаться в новую жизнь незнакомого мне парня Маринина нужно.
– Хреново. Что-то с памятью. Оглушило сильно. Экипаж как стена, вспомнить не могу, а немцев опознал, гренадёры из Девятнадцатой танковой.
– Ты видел кто по вам бил?
– Да, две гаубицы на прямой наводке, в баррикадах бойницы и наша самоходка, «сотка». Позиция между двухэтажным домом из красного кирпича со снесённой крышей. И вторым, с зелёным фронтоном.
– Уверен? – нахмурился тот.
– Точна она. Там от выстрелов маскировка слетела, опознал. Думаю, немцы уже сменили позицию.
– Ясно. Что по бою?
– Не помню, очнулся на корме, пошевелился и на землю упал. От боли в колене сознание потерял. Когда очнулся, немцы подходили. Дёрнулся кобуре, пустая, нашёл гранату в кармане выдернул кольцо и сунул под ногу. Немцы видели, ко мне не подходили. Один на прицеле держал. Осмотрели других танкистов, забрали документы и укатили. А я решил отомстить, залез в танк. Орудие повреждено, но выстрелить можно. Снарядил, фугас на удар поставил, и наведя, выстрелил. От бронетранспортёра одни обломки. Вон, уже не дымит, видимо погасили. Орудию хана, откатник в заднем положении, масло хлещет из гидравлики, вон уделался весь, а тут по мне бить начали. Как в колоколе сидел. Еле выбрался. И дальше парня из экипажа тащил в тыл. В голове каша, ничего не помню, фрагменты. Училище, преподаватели мелькают, курсанты, только лица размыты.
– Меня не помнишь?
– Нет. Хорошо имя и фамилию свои вспомнил. Глянул в документы, убедился.
– Врачи глянут, в госпиталь отправят.
– Я танкистом был, танкистом и остался. Воевать могу. А память… вернётся, время нужно.
– Ну-ну… Берёмся.
Последнее тот велел бойцам, и нас снова понесли. Меня кстати видимо осматривали, на предмет ран, форма в беспорядке, да и ремня с пистолетом не было, как и вещмешков. Их другие бойцы несли. А так как я был в сознании, то пообщался с офицером. Узнал, что сейчас не сорок пятый, ошибся я, тридцатое декабря Сорок Четвёртого. Мы в Польше находимся. Сандомирский плацдарм. Числюсь, уже теперь я, в Пятьдесят Седьмом отдельном гвардейском тяжёлом танковом полку прорыва. А он уже в штате Третьей гвардейской танковой армии генерала Рыбалко. На плацдарме бои шли, расширяли его, и вот вышли к городку и огребли. Бой начался ещё до рассвета, били по вспышкам выстрелов, прореживая орудия противника, а как рассвело, двинули. Роту Маринина придали танковой бригаде для усиления. Рядом и сам полк шёл. Маринин на своём танке успел уничтожить два противотанковых орудия, модернизированную «четвёрку», аж башню сорвало, и до взвода пехоты, пока передовые подразделения не прошли пять километров и не вышли к тому городку, где и была проведена неудачная разведка боем. Участвовало десять машин, вернулось семь. Три танка потеряли. Ну два я видел, подбитые, горят, а третий лёг на бок. Провалился то ли в канал, то ли в канаву глубокую. Экипаж смог выбраться и эвакуироваться. Пехота отошла без особых потерь. Танк тоже «Т-34-76», как и первый, сгоревший, именно этот тип был в бригаде. С пушками в «85-мм», у них было мало. Это всё что успел узнать, разве что Маринин прибыл в полк в декабре, сразу из училища. Ускоренный выпуск Первого Ульяновского гвардейского танкового училища. Три месяца и на фронт. Это действительно был первый бой Маринина. Да и танком он командует восемь дней. Что было дальше? Дошли до расположения штаба полка, он ближе был, да и оборону занял, там пехотинцы готовили позиции, и сидя, меня на броню командирского танка посадили, доложил комполка подполковнику Богунову, что помню и что нет. Рапорт за меня писарь написал. Дальше санвзвод, полтора часа ждал, чтобы обработали раны, и на санитарной машине в тыл. А я лежал на полке, и счастливо улыбался. А были причины.
Ну а пока мы катили, размышлял. А как-то не до этого было ранее. Постоянно занят. То пытался понять где я и кто теперь, выжить, раненого танкиста вон вытащил, он тут же в машине, голова и руки забинтованы. Кстати, это сержант Ослов оказался, мехвод танка. И ему спасли один глаз, мутно, но видел. Заплакал от счастья. Ладно, не об этом сейчас. Дорога долгая, до переправы на Висле и на тот берег. Не тыловой госпиталь, армейского подчинения, мои травмы не так и серьёзны, скорее всего через пару недель обратно на фронт, в полк. А вот сержанта дальше, его всё, комиссию не пройдёт, но хоть жив. Время будет, пообщаемся, тот в сознании, в курсе что я частично память потерял, обещал рассказать, что знал. А размышлял я о том, как оказался в теле Маринина. Помнится, началось всё с того момента, как меня сбили два «Мустанга». Впрочем, мы выжили, аварийная посадка была, но целые. Я запомнил тот удар, однако отомстить так и не смог. Потом поймёте почему. Достал другой вертолёт, этот горел, и мы полетели дальше. Там сдал лётчиков, до их полка докинул, и дальше в тыл, на своём гидросамолёте. В Москве встречали. Почти две недели я лечил раненых. В основном офицеров поначалу, но главное восстанавливал покалеченных. Почти сто тысяч одних инвалидов войны излечил. А вообще удивлён. Три дня прошло с момента попадания. Но ни квестов, ничего подобного. Обо мне как будто забыли, но я был в игре, меню было, пользовался, как и техникой, для полного излечения раненых. Договор с Москвой был такой, работаю пока на меня демоны не выйдут, ну или модераторы игры, если проще. Новое задание не выдадут. Для иностранцев делал вид что я от наёмников. Отрабатывали прошлую легенду. На меня пытались выйти посольские разных стран, интерес их ко мне просто жутким был. Но посылал, общаться ни с кем я не желал, так и работал. А тут вдруг всё замерло, как кто на паузу нажал. Сам я мог двигаться. Кто поработал, стало понятно вскоре.
Около меня появился магистр Йода. В хламиде из мешковины, с узловатой палкой в руке, босиком. Не знаю у кого там такое чувство юмора, но удивило. Находился я на крупных складах у Москвы, вокруг деловая работа шла, привозили инвалидов и увозили выздоровевших, тут же их покормив, многие жутко голодные были после процедур, как по конвейеру, уже набили руки, но как всё замерло, рядом появилось свечение, и из портала, я вполне могу назвать этот яркий круг порталом, вышло это нечто. Ну и проскрипело, голос как мелом по школьной доске, или пенопластом по стеклу:
– Я Администратор игры. Валентин Шестаков, за читерство, вы стираетесь…
Что ещё этот лысый чёрт хотел сказать, не знаю, его голова лопнула как перезрелая тыква. Да, пуля из «Парабеллума», да ещё с надрезами, это сильно, а я уже перепрыгнул через тело «магистра», и прыгнул в портал, что ещё светился, но быстро тускнел, после смерти Администратора. Ещё когда этот лысый карлик появился, чуйка буквально взывала, и я понял, что надо валить. И почему-то этот портал казался единственным верным средством, чтобы избежать стирания. Не знаю, что это, но от этих слов по спине мурашки пробежали размером со слона. Возможно, что в таком случае, Администратор лично должен сообщить подобное, говорю же возможно, я не знаю, но что сделано то сделано. Из того мира меня перенесло в какое-то тёмное помещение с двумя подиумами, по другому их не назвать. На подиумах порталы. Из одного я вывалился, второй не работал. Причём в помещении было с пяток таких же зелёных ушастых человечков. И за стеклянным барьером, похоже там пульт управления, ещё трое сидело. Я перекатом погасил скорость, скатываясь с подиума по ступенькам, рёбра сообщили что их семь было, и доставая из хранилища противотанковые гранаты «РПГ-40», они мощные, вскочив на ноги, стал раскидывать их во все стороны. Две гранаты закинул за стекло. А там дверь открыта, вот и улетели в помещение для управления две штуки, а сам прыгнул в укрытие, за возвышенность второго портала, открыв рот. Загрохотало, меня здорово оглушило, на грани сознания плавал, все же шесть гранат сработало в не таком и большом помещении, и под звуки сирены, думаю это кваканье было сиреной, и дым от пожаров, я увидел, как вдруг заработал, пусть и не стабильно, портал рядом с которым я укрылся, и единственное что пришло в голову, прыгнуть в него. Получилось, в момент, когда тот особенно ярко засветился. И всё, я очнулся в теле Маринина. Что? Как? Почему? Ответов не было, только предположения. Было это ошибкой или нет, но тела я лишился, раз очнулся в чужом, теперь уже став Марининым. Что дальше, знаете. Меня стёрли по сути. Или я сам себя? Не знаю, но ответкой админам был удовлетворён.
Возможно портал сработал нестабильно, всё же закинул на портальную площадку центра управления игрой, противотанковые гранаты, мощные штуки, валил всех, кого увижу. У меня к этим управленцам немало претензий накопилось, видимо от повреждений второй портал заработал в аварийном режиме, но почему-то в другой мир закинуло. Причём лишённого всего. Меню игры нет, как уже было как-то, пока игра перезапускалась после удара вирусами, но восстановится она или нет не знаю. Однако были и хорошие новости. Это в частном доме произошло, его для санроты выделили, где меня в коридоре у процедурной в ожидании держали, всё же раны у меня были. Колено не выбито, просто травма, даже не сильная, там место довольно болезненное. Травматический ушиб левого колена, диагноз мне такой поставили, потом ушиб грудной клетки. Удар похоже пришёлся точно напротив сердца. А ведь такой удар может и остановку вызвать. Не от этого ли Маринин умер? А я вселился и сердце заработало. Вполне может быть. А ведь точно, плохо мне было, всё вздохнуть не мог, а пошевелился и упал на снег, грохнулся на наст, и видимо от удара задышал. Да и сердце заработало. Также помимо синяков по всему телу, ожоги на левой пострадавшей ноге. Там расплавленные капли металла попали на штанины, прожгли комбез и галифе, и достали до кожи. Откуда это, я знал, когда изучал боевое отделение танка, то в лобовой проекции справа от мехвода увидел небольшое прожжённое отверстие. Кумулятивным снарядом лобовую броню прожгли. Оттуда видимо и капли, да тлело, хорошо до пожара не дошло. Чудом, я бы сказал. Шесть меток на ноге, из двух извлекли кусочки расплавленного металла. Все ранки обработали мазью. Ещё большим магнитом поводили и у колена обнаружили в трех ранках мелкие куски металла. Их также извлекли. Неглубоко были, под кожей. Это всё. На левой скуле ссадина, синяк на подбородке, но жив и это хорошо, жаль в госпиталь в глубокий тыл с такими ранами не отправишь. Я бы отдохнул. Да устал от всего. Я же не спал эти две недели от слова совсем, усталость в танке убирал, раня себя. А мне поставили диагноз лёгкие ранения.
Самое главное не это, пусть очередь дошла, занесли в процедурную, обработали, и сразу в машину. Как раз колонна в тыл формировалась. Просто пока я лежал, решил проверить хранилища. Меня уже освободили от комбинезона и формы, в исподнем на полу лежал, шинелью накрыли, рядом два бойца, те из мотострелков бригады, ну я и изучил обе руки. Татуировок от хранилищ нет. Однако, я помнил где обычно застёжки от этих «молний» были, приложил палец, и начал мысленно считать. На одиннадцати вдруг загорелось меню хранилища на левой руке. И что самое важное, я конечно был радостно ошарашен, но меню видел, как я, так и двое свидетелей. Один из бойцов, второй спиной к нам лежал, на боку находился, ранение в спину и ягодицы, осколочные, и второй была вышедшая в коридор санитарка.
– Это что это?! – воскликнула та, чуть подпрыгнув в испуге.
Сразу убрав меню движением пальца, я сделал вид что им показалось. Как же, показалось, голограмма метр на метр, и довольно яркая, вон полутёмный коридор как осветила. Блин, спалился, но стоял на своём, глюки у них. Это солнце на миг выглянуло из комнаты через открытую дверь и через окно осветило квадрат. Боец тоже удивлялся, говорит даже рассмотрел буквы и картинки. Хорошо голограмма висела меньше секунды, я почти сразу спохватился и убрал её, но наличие её радует. Тут ещё полковой особист, сразу после процедурной, пока погрузка шла, пристал, опрашивал. О голограмме тоже спросил, видать доложили. И ему сказал, что это квадрат на полу был, солнце выглянуло и осветило на миг. Похоже поверил. А интересовался тот что было, как нас подбили, ему документы восстанавливать сержанту, что видел, как расстались с немцами. Тот бы раньше подошёл, но отсутствовал в полку, только что подъехал. Ну ладно, и тут вроде неплохо всё вышло, врач не ставил в диагнозе амнезия, я ему о проблемах с памятью не сообщал, повоевать хочу. Впрочем, тот знал, доложили и без меня, опросил, и махнул рукой. Мол, восстановится. Прям какой эксперт по этому делу. Это ирония, если что. Ну а пока в санроте был, шлемофон и комбинезон забрали, почистили форму, и я сам натянул её после того как меня обработали. Даже сам дошёл, пусть и с помощью костыля, до машины. Телогрейку также забрали, но шинель выдали, судя по погонам, младшего лейтенанта, видимо Маринина, хорошо сидит. Где только держали. Да, шапку-ушанку выдали. Так что с сидором на левом плече, так и допрыгал до уличного туалета, а припёрло, а потом и до машины, где мне помогли загрузится. А костыль забрали, сказали в тылу выделят, тут это дефицит, всё описано, и вот мы покатили в тыл, в составе шести грузовиков, двух санитарных машин и с ленд-лизовским бронетранспортёром в прикрытии. Даже не покормили, хотя время было час дня. Вот так и катили, а я размышлял.
Глава 2.
«Армия – дело добровольное: хочешь – иди, не хочешь – заберут».
Как видите, моя судьба круто переменилась, и изменения были сильные, что и заставило задуматься. Я то ли в игре, то ли нет. Меню игры отсутствует, это видно. Однако хранилище на месте. Видимо всё же к ауре оно привязано, а не к телу. Другого объяснения его наличия не было. Одно точно есть, второе позже проверю, когда без свидетелей буду. Однако татуировок, с помощью которых ими управлял, на руках не было, но само управление на месте. Видимо просто убрали видимую часть. Ничего, я и по памяти смогу использовать. При этом когда открыл меню хранилищ, их увидел не только я, но и свидетели, чего раньше не было, я конечно сам это меню не так и давно научился активировать, сам о такой функции долго не знал, но при свидетелях в разных местах часто использовал, никто не видел эти голограммы, а тут уже не так, в открытую не используешь. Это и настораживало. Так я в игре или нет? Меня выкинуло и бонусом оставило полные хранилища? То, что не пустое, я видел. Хоть и секунду меню висело, но процент загрузки рассмотрел. Не изменилось, так что всё что добыл, было внутри. Это порадовало. Я не для того столько труда и сил положил, чтобы накопить всё это и разом профукать. Блин, застрелился бы, если бы потерял. А на фига жить с таким разочарованием в жизни? Поэтому меня пусть и не сильно, но мучил вопрос по поводу второго хранилища. Саднила подлая мыслишка, что его нет. Ладно, будет возможность, выясню. Вот только выделяться, показывать себя, что рядом может появится неизведанное, вертолёты, танки и другая бронетехника будущего, не стоит. Фиг его знает, что вообще происходит. Может всё, это последняя жизнь и как я проживу зависит от меня. Привлекать внимания не хочу, было уже такое в паре возвращений в будущее. Такую охоту на меня устроили, да ещё достав, покалечив, что решил, мне пока этого не надо. Что в будущем будет не знаю, если доведут, то наплюю на всё и такую ответку кину, что сами взвоют, у меня и ядерное оружие есть, если что.
В общем, около часа я лежал на полке, покачиваясь в такт движения машины, размышлял. Тут в машине в четыре этажа полок, тесно раненые лежали, но места всем хватало в кузове санитарной машины. Вход в кузов с кормы, две дверцы открываются. Коридор узкий, боком можно ходить, у кабины сиденье, место медсестры, она там и сидела, молодая дивчина. Справа на ряду двое раненых помещались и слева один. Так что двенадцать раненых за раз. Прилично. Тесно, но вмещались. Машина на базе «полуторки», подвеска не мягкая, трясло и многие стонали, не сдерживаясь, такие у медсестры под особым контролем были. Сами полки съёмные, это не носилки на полозьях, именно полки. Правда на бок не лечь, плечом упираюсь в верхнюю полку, тесно. Интересная конструкция, до этого мне такие не встречались, обычно для четверых лежачих и несколько сидячих раненых, а тут вон как устроили. И не похоже, что это самоделка, явно заводская работа. Сам я на третьем уровне справа, надо мной четвёртая. На втором подо мной мой мехвод лежал. Вот окликнув его, и стал расспрашивать. Да о Маринине. Тот пусть и не долго его знал, сам лейтенант не любил, когда ему в душу лезут, но что знал, выдал. А так интереса особого не показывал, попросил напомнить, как в полк прибыл, и дальше направленными вопросами всё и вызнал. Кстати пара раненых со скуки к нам прислушивались. Тоже вопросы задавали, что-то их заинтересовало. Один из раненых, командир танка, Маринина знал немного, его роту их бригаде придали, тоже пообщался с ним. У того рука в гипсе. Это его танк в канаву провалился, но все четыре танкиста выбрались и смогли отойти в тыл. Старший сержант он, не офицер, как я.
– Слушай, лейтенант, – серьёзным тоном обратился он ко мне. – Ты прямо скажи, помнишь что или нет?
Я пару секунд молчал, наш разговор заинтересовал многих, поэтому некоторые раненые даже стонать перестали, чтобы был слышен ответ. Так что вздохнув, ответил:
– Ни хрена я ничего не помню, как стена. Родился у разбитого танка, очнувшись рядом. А вот в танк залез, чтобы «Ганомаг» достать, так сразу узнал что и как делать, как родное там. И фугас приготовил, и орудие зарядил. Всё привычное, всё родное. Так что танкист я, память не потерял, немцы это подтвердят, «Ганомаг» на детали раскидало, дальность примерно тысяча триста метров, а вот память… Врач сказал вернётся, не сегодня-завтра, через месяц, год, но вернётся. А воевать я и так смогу. Скоро войне конец, пять-шесть месяцев и капитулируют немцы, повоюю ещё.
– Да, не повезло тебе, лейтенант.
– Ну не знаю. Проблемки ведь есть. Например, я на немцев, что подходили ко мне, смотрел спокойно. Отпугнул их конечно гранатой, но особо те меня не пугали. А тут опознал в них гренадёров Девятнадцатой танковой, так буквально дышать стало тяжело от ненависти, и перед глазами как картинка, в ряд наших раненых уложили, и немецкие танки, что едут и давят их, а рядом стоят немецкие солдаты, смеются, фотографируют. Лето сорок первого, недалеко от Минска. Уничтоженные госпиталя наши, и везде рядом солдаты этой дивизии. Я потому, когда те поехали обратно, и забрался в танк, волоча ногу. Ну не мог я их отпустить. Не знаю почему нас с мехводом не добили, но я такой ошибки не допустил. Достал. Где-то с десяток немцев уничтожил, если экипаж брони считать. Так что проблески имеются, есть надежда.
