Czytaj książkę: «Второе воскресение»
Предисловие
Этот роман я написал ещё в советское время, когда наш народ практически не имел никаких свобод. Но социальная справедливость в каком-то виде всё же существовала. Несомненно, нужно было менять наш строй и наше мышление во всём, потому что, то социальное устройство было эффективно только в военной обстановке. Но вот как мы его поменяли, и куда движемся сейчас? – об этом я часто задумываюсь.
Что нам даёт полученная свобода? Правильно ли мы ей распоряжаемся? И что изменилось с тех пор в нашей жизни?
Не потеряем ли мы совсем нашу духовность? Я всё же надеюсь, что будущее России связано с ней. Иначе без неё у нас не будет ни будущего, ни самой России. Нам нужно подумать, как нашу жизнь сделать духовнее и добрее. И чем быстрее будет происходить переосмысление жизненных ценностей, тем скорее мы сможем построить из России сильную, процветающую и духовную державу.
Автор
26.06.2013
Роман-житие Иисуса Христа между вторым воскресением и вторым вознесением
Посвящается 1000-летию Русской православной церкви
Mentre alcuni parlavano del tempio, Gesu disse: "Verranno giorni in cui, di tutto quello che ammirate, non restera pietra su pietra che non vada distrutta… Guardate di non lasciarvi ingannare. Molti verranno sotto il mio nome dicendo: Sono io" e "Il tempo e prossimo"; non seguiteli…". Poi disse loro: "Si sollevera popolo contro popolo e regno contro regno, e vi saranno di luogo in luogo terremoti, carestie e pestilenze; vi saranno anche fatti terrificanti e segni grandi dal cielo. Ma prima di tutto questo metteranno le mani su di voi e vi perseguiranno… a causa del mio nome. Questo vi dara occasione di render testimonianza. Mettetevi bene in mente di non preparare prima la vostra difesa; io vi daro lingua e sapienza, a cui tutti vostri avversari non potranno resistere, ne controbattere… Nemmeno un capello del vostro capo perira. Con la vostra perseveranza salverete le vostre anime".
(Luca 21, 5-19)
И когда некоторые говорили о храме, Иисус сказал: "Придут дни, в которые из того, что вы здесь видите, не останется камня на камне: все будет разрушено… Берегитесь, чтобы вас не ввели в заблуждение, ибо многие придут под именем Моим, говоря, что это Я, и это время близко: не ходите вслед им.." Тогда сказал Им: "Восстанет народ на народ, и царство на царство, и будут большие землетрясения по местам, и гады, и моры, и ужасные явления, и великие знамения с неба. Прежде же всего того возложат на вас руки, и будут гнать вас… за имя Моё. Будет же это вам для свидетельства. Итак, положите себе на сердце не обдумывать заранее, что отвечать, ибо Я дам вам уста и премудрость, которой не возмогут противоречить, ни противостоять все, противящиеся вам… Но волос с головы вашей не пропадёт, терпением вашим спасайте души ваши".
(Евангелие от Луки 21, 5-19)
1. Явление Христа народу
Было уже за полночь, когда человек, закутавшийся в плащ, вошел в здание вокзала маленькой станции Восточно-Сибирской железной дорога. Струя морозного воздуха ворвалась вместе с ним в большую комнату, именуемую "залом ожидания", и растеклась под дубовыми скамейками между ног спящих и бодрствующих пассажиров.
Ожидалось прибытие ночного поезда. Никто, кроме дежурного сержанта милиции Макарова, не обратил внимания на вошедшего. В зале подслеповато горели две лампочки, освещая угол комнаты у закрытого буфета.
Человек некоторое время потоптался у двери и несмело направился к радиатору отопления в более освещенную часть комнаты. Как только он вступил в полосу света, Макарова словно током ударило.
"А ведь подозрительный тип", – подумал он. Сержанту как-то сразу не понравился этот человек. Он был одет не по сезону и выглядел странно. На нем был даже не плащ – грубая шерстяная ткань укутывала его худощавую фигуру. Часть этой ткани словно капюшоном прикрывала голову.
Человек, войдя в зал, стянул капюшон, и Макаров увидел его лицо. Сержант никак не мог определить национальности вошедшего. Если бы не странное одеяние, пассажир мог походить на еврея, но длинные спутанные волосы, черная борода выдавали в нем скорее цыгана. Но и это могло оказаться не окончательным определением. Цыгане носят шляпы, этот же ничего не имел на голове. На вид незнакомцу можно было дать лет тридцать пять-сорок. Но если его побрить, то он мог бы выглядеть моложе.
Человек, вероятно, замерз. Стоя возле радиатора спиной к сержанту, он грел красные озябшие руки. Взгляд Макарова скользнул вниз и … О, Боже! Милиционер рот открыл от удивления: незнакомец был бос. Красные, как у гуся, ноги стояли на холодном цементном полу. М-да, это заставляло задуматься. Если в тридцатиградусный мороз человек ходит босиком, то что это значит?
Макаров судорожно пытался припомнить все последние циркуляры о побегах заключенных, стараясь мысленно сравнить облик незнакомца с фотографиями преступников, разыскиваемых уголовным розыском. Но ничего похожего он не припомнил, и все же в голове сержанта что-то не укладывалось в стройный логический порядок.
"Подозрительно! Все это очень подозрительно, – твердил себе под нос Макаров. – Все это неспроста. Необходимо проверить документы".
До прихода ночного поезда оставалось еще полчаса. Макаров решительно шагнул к незнакомцу и положил ему на плечо руку. В момент соприкосновения с одеждой задерживаемого он ощутил такой сильный удар, что даже язык прикусил. Что это? Разряд статического электричества?
Незнакомец медленно повернулся, и его проникновенный взгляд встретился с глазами милиционера. Еще одна деталь неприятно поразила наметанный глаз Макарова. Ему приходилось часто хватать бродяг, и делал он это с некоторым чувством брезгливости, особенно когда дотрагивался до их грязной одежды, часто изобиловавшей вшами. Ссадины и ранки, полученные при задержании бродяг, долго не заживали. Одеяние же незнакомца было чистым, как будто он только что стянул отрез материи с прилавка магазина. От него исходил даже какой-то благоуханный запах. Версия о краже в магазине мгновенно запечатлелась в профессиональном мозгу Макарова.
– Гражданин, пройдемте, – властным, не допускающим возражения тоном произнес сержант.
При его резком голосе проснулась бабка в валенках и перекрестилась. Девушка в клетчатом платке с испугом посмотрела на милиционера и человека в плаще.
Гражданин покорно последовал за сержантом. Пять-шесть человек смотрели им вслед.
– Сцапали голубчика, – злорадно сказал мужчина лет пятидесяти в полинявшей телогрейке. – Должно быть, вор. Или кого-нибудь укокошил.
Но его предположение не нашло сторонников среди пассажиров.
– Какой там вор, – возразил человек в очках, средних лет, похожий на сельского учителя, – разве не видите, самый настоящий бродяга. Развелось этих бичей.
– Что и говорить, сущий бич, – поддержала его старушка, которая крестилась. – Не сеют и не пашут, живут, как божьи птички. Много таких тунеядцев развелось. Из-за них и жизнь пошла у нас такая. В магазинах нет ничего. Люди совсем отучились работать.
Бабка долго бы еще развивала свою мысль, но ее прервал колхозный сторож:
– Разве не видите, что это цыган. Неделю назад они из нашего колхозного хлева украли корову. Наверное, всем табором ее сожрали. Вот милиционер и задержал их главаря.
Причем тут была корова, причем цыгане, которые, как известно, воруют лошадей, а не коров, никто не стал выяснять. Цыган так цыган. На этом и порешили. И снова наступила тишина в зале ожидания. Кто-то, полузакрыв глаза и зевая, развалился на дубовом диванчике. Час поздний. Никому не хотелось поддерживать разговор. Только девушка в клетчатом платке все еще смотрела в ту сторону, куда милиционер увел задержанного.
2. Допрос Христа на станции
Макаров провел задержанного через коридор, достал из внутреннего кармана полушубка ключ и отпер служебную комнату. В комнате горел яркий свет. Сейчас он мог хорошо рассмотреть незнакомца. Лицо у арестованного было явно восточного типа. Его можно было принять за грузина, таджика, армянина, узбека, татарина. Одним словом, за нерусского. Но что-то в этом лице было неуловимое, свидетельствующее о его огромной силе духа. Может быть, взгляд?
– Садитесь, – приказал Макаров.
Гражданин покорно сел. Макаров снял полушубок и повесил на крючок у двери. Он не спешил с допросом, так как знал, что предстоит сложное дело. Возможно, что это – опасный преступник. Он поправил кобуру и сел напротив задержанного.
Почему ему пришла мысль, что задержанный является преступником? Очень просто. Как только они вошли в комнату милиции, сержант увидел при ярком освещении лампы, что перед ним стреляный воробей. Самым форменным образом. У задержанного были прострелены обе руки. Шрамы от ран могли свидетельствовать о многом. Позднее он заметил, что и ноги хранили следы таких же отметин.
Все это выглядело до странности необычным и не предвещало быстрого расследования. Макаров считался человеком серьезным, брался за все основательно и доводил все дела до самого, что ни на есть, конца. И сейчас он собрался вывести этого субчика на чистую воду.
– Кто вы? И куда направляетесь?
Незнакомец кротко молчал, не возражал против задержания, не протестовал против прокурорского тона Макарова, а только вопросительно смотрел на него.
"Вот уже и началось, – подумал Макаров, – прикидывается, что не понимает."
Он повторил вопрос, стараясь тщательно артикулировать губами:
– Вы понимаете, о чем я спрашиваю? Итак, кто вы? Откуда? Куда направляетесь?
Незнакомец продолжал молчать. Его взгляд смущал милиционера. Так смотрят только новорожденные дети. По этим глазам невозможно определить, что человек кого-либо обокрал или зарезал. Ох, уж этот невинный взгляд, где так явственно выражена любовь к ближнему! Такой взгляд говорит сам за себя: "Неужели вы не видите, что я не могу обмануть?" Но преступники тем и сильны, что способны камуфлировать свой вид. Этот взгляд только еще больше насторожил Макарова. Наконец, незнакомец произнес:
– Ты говоришь.
Макаров не совсем понял эту фразу, но переспрашивать не стал. Он официальным тоном приказал:
– Гражданин, предъявите документы.
И в тот же миг подумал: "Сейчас у него их не окажется".
Гражданин пожал плечами и произнес:
– Документов нет. Зачем свободному человеку документы?
– Так-так, – барабанил пальцами по столу сержант, восхищаясь своей интуицией.
– Значит, говорите, документов нет.
– Нет, – подтвердил гражданин.
– Тогда придется задержать вас до выяснения вашей личности.
– Вы хотите задержать меня, свободного человека? – удивился незнакомец.
– А что прикажете делать? Еще нужно доказать, что вы свободный человек, а не сбежавший из-под стражи каторжник.
Макаров, взяв ручку и чистый лист бумаги, приступил к допросу:
– Ваше имя?
– Иисус.
Макаров, принявшийся было писать, тут же остановился.
– Иисус? А отчество? – спросил он подозрительно.
– Сын Божий, – спокойно молвил незнакомец.
Только сейчас Макаров понял, что задержанный издевается над ним. Макаров считался сдержанным работником, никому еще не удавалось вывести его из себя. Он спокойно положил ручку на чистый лист бумаги и пристально посмотрел на "сына божьего". Макаров знал силу своего взгляда, который не раз пробовал на бродягах, жуликах и пьяницах. Его тяжёлого взгляда никто не выносил больше одной минуты.
Но сейчас Макаров почувствовал, что взгляд не проникает в сознание задержанного, а как бы отталкивается противоположной силой взгляда, как магнит отталкивается от магнита, приближенный к его одноименному полюсу. Взгляд задержанного светился ясным, чистым светом, как светится кристальная слеза ребенка. Макаров отвел глаза. Такое с ним случилось впервые в жизни.
– Так значит, вы Иисус, сын божий, – произнес он. – Но почему вы не хотите назвать свое настоящее имя?
– Это и есть мое настоящее имя.
Глаза наглеца излучали такую неподдельную искренность, что Макаров растерялся и не знал, как ему поступить в этом случае. Он встал и прошелся по комнате, но отступать не собирался.
– Итак, Иисус, сын божий, отвечайте, откуда вы? Куда путь держите?
– Я иду с запада на восток, на восход солнца.
Так просто и гениально мог ответить только сам Сын Божий.
– Кто вы по национальности?
– Еврей.
Это уже походило на правду.
– Сколько вам лет?
– Тридцать три года.
– М-да, возраст Иисуса Христа, – растягивая слова, произнес Макаров, – но Иисус Христос был распят в этом возрасте почти две тысячи лет назад на горе Голгофе, если это, конечно, не выдумки церковников.
– Так оно и было, – ответил незнакомец, именовавший себя Иисусом.
– Может быть, у вас такая кличка среди уголовников, – осенила мысль Макарова.
– Может быть, – вдруг согласился Иисус, – я никому не закрываю дорогу к моему сердцу.
Макаров вновь сел к столу и взял ручку.
– Итак, вы не хотите говорить своего имени. Тогда скажите год и место рождения, адрес места жительства.
– Родился в Вифлееме, в Иудее, в первом году от Моего рождения. Сейчас живу в Царстве Божьем.
– Хватит дурака валять! – вскочил Макаров и забегал по комнате. – Не хотите отвечать, не надо. Посажу вас до утра в камеру предварительного заключения, а утром передам в отделение милиции. Пусть разбираются с вами. Встать!
КПЗ при вокзале находилась тут же, рядом со служебной комнатой милиции. Это была глухая каморка, переоборудованная из темного чулана, где когда-то хранили всякое станционное барахло. Кованая железная дверь запиралась снаружи на тяжелый засов и висячий замок. Вверху двери имелось маленькое решетчатое оконце, пропускавшее внутрь свет и воздух.
Макаров открыл ключом дверь и поместил туда задержанного. Затем он натянул полушубок и вышел в зал ожидания. Прибывал ночной поезд. Нужно было следить за порядком.
3. Знакомство пленников в кутузке
Макаров считался очень ответственным работником и никогда не дремал во время ночных дежурств. Поэтому его КПЗ была постоянно забита подозрительными субъектами. Камера вмещала в себя четыре человека, но при желании туда можно было поместить гораздо больше, правда, при этом им пришлось бы спать всю ночь стоя.
В эту ночь "коробочка", как называл ее Макаров, была полной. В камере стояли две солдатские двухъярусные койки, на одной, нижней, лежал пьяный. Когда открылась дверь, он, пытаясь подняться, завопил: "Станция Черемхово? Я схожу, схожу, задержите поезд!" И чуть не свалился с койки. Молодой человек с подбитым глазом, сидящий напротив, вскочил и уложил его на место.
– Спи ты, пьяная рожа, – сказал он бесцеремонно. – До Черемхово тебе еще ехать сутки в медвытрезвителе.
Пьяный тут же заснул.
– Прошу вас, проходите, – вежливо предложил он вошедшему. – За что вас сцапали?
Новенький пожал плечами и сказал:
– Должно быть, не понравился центуриону.
– Как-как? – переспросил лежащий на верхней койке. – Вот умора. Хорошо сказано.
Спустившись сверху, он сел возле парня с подбитым глазом.
– Давайте познакомимся, – и он протянул руку: – Котя.
– Иисус.
– Отличное имя. Или это кличка?
– Нет, имя.
– Все равно, отличное.
Котя положил руку на плечо соседа.
– А его зовут Петром. Он попал сюда за драку. А я – за бродяжничество. Завтра утром этот, как вы выразились, центурион сдаст нас всех в отделение… По ночам они сюда не вызывают машину. Однако, должен вам сказать, здесь ничего, ночевать можно. Тепло.
Он окинул взглядом каморку. Свет из окошка выхватывал квадратом часть стены и верхний ярус коек. Внизу царил полумрак. В затхлом, смрадном воздухе пахло перегаром от пьяного.
– Хотите сигаретку? – предложил бродяга Котя. Иисус отказался. Закурили Котя и Петр с подбитым глазом.
– Центурион будет ругаться, если узнает, что мы здесь курим, но да Бог с ним…
Он затянулся и выпустил струю дыма. Дым поднимался вверх, создавая объемные очертания решетки оконца, и вытягивался наружу в комнату дежурного сержанта.
– Завтра произойдет Страшный Суд, – торжественно произнес Котя. – Вас, товарищ Иисус, посадят на полгода за оскорбление официального лица при исполнении служебных обязанностей.
– Это почему? – спросил Петр.– Человек же тебе сказал, что не понравился представителю власти, за что он и упечет бедолагу в каталажку.
– Не совсем так, – поправил его Иисус, – я не смог представить документы, и он проводил меня сюда до выяснения моей личности.
– Ах, так? А где же ваши документы, милейший? Потеряли?
– У меня их никогда не было.
Котя свистнул от удивления, а Петр посмотрел на него многозначительно.
– Тогда ваше дело – дрянь, товарищ Иисус. Лучше вам бежать отсюда. Не хочу знать, откуда вы, но вот вам мой совет. Как только сменится этот черт, придумайте какую-нибудь байку насчет документов. Не говорите, что у вас их не было. Иначе вас упрячут не на полгода. Просидите за решеткой до скончания веков. Как я понимаю, вашу личность удостоверить никто не сумеет, если у вас никогда не было документов. Человек без документов в нашей стране – не человек, а подозрительная личность. Петру дадут за драку пятнадцать суток. Ну, а я постараюсь сесть до весны за мелкое хулиганство. Сейчас очень даже неподходящий сезон для бродяжничества.
Петр массировал подбитый глаз.
– А ты кто будешь, из цыган что ли? – спросил он.
– Еврей.
– Еврей? – Петр выразил всем своим видом огромное удивление. – Евреи так не ходят. Впрочем, каждый волен ходить, как ему вздумается. А кто стянул у тебя сапоги?
– Я никогда не носил сапог.
– Ну, ботинки.
– Ботинки тоже. Сандалии носил.
– В сандалиях в нашу зиму много не находишь, – глубокомысленно заметил Котя. – Вы что же, не здешний?
– Издалека, – уклончиво ответил Иисус.
Пьяный упал с кровати. Петр хотел поднять его, но Котя махнул рукой.
– Не надо его тревожить. Пусть спит себе человек на полу. Лежащий на земле упасть не может.
Сокамерники попались тактичные, больше Иисуса ни о чем не спрашивали.
Вскоре прибыл поезд. С него сняли безбилетника. Когда Макаров ввел его в комнату, в каморке все притихли. Было слышно, как центурион допрашивал безбилетного пассажира.
– Значит, денег нет?
– Нет.
– Зачем тогда ездишь поездом? Без билета нужно ходить пешком. Плати штраф.
– Как же я могу заплатить, когда денег нет? Это было ясно даже заключенным в камере.
– Назови адрес, фамилию, имя.
Безбилетник сказал, Макаров тщательно все записал.
– Посидишь до утра в камере. Утром разберемся с тобой.
Сержант открыл ключом кованую дверь и впустил очередного новичка. Его звали Павел. Он, войдя в камеру, устроился у входа на табурете. Когда Макаров открывал дверь, лежащий на полу пьяный всполошился:
– Черемхово? Задержите поезд! Я схожу.
На него никто не обратил внимания. Макаров, войдя в КПЗ, пересчитал всех заключенных. Потом для верности еще один раз. У него явно было плохо со счетом. Затем он хмыкнул, глядя на переполненную "коробочку", и громко заорал:
– Спокойной ночи, субчики.
При этом пьяный наделал лужу прямо на полу. Уходя, сержант добавил:
– Кто закурит ночью, тому оторву голову.
Как только закрылась за сержантом дверь и все стихло, Котя подал голос:
– А что, хороший у нас хозяин, в морду никого не тычет. При царском режиме уже, небось, давно сделал бы из нас отбивные. А знаете, чем отличается царский режим от нашего?
Павел встал и заявил, что не желает принимать участие в антисоветских разговорах.
– Сядь, чудак, никто здесь не ведет антисоветские разговоры, – воскликнул Котя, – наоборот, я собираюсь защищать наш строй. Так вот. Я – сознательный паразит этого строя, но паразит, ищущий смысла жизни. Тунеядец? Да, тунеядец. Но я могу прожить, не работая, и знаете, почему? Потому что наш справедливый и гуманный строй очень отличается от царского режима. При старом-то режиме как было? Нужно было трудиться не покладая рук. А у нас само правительство заботится, чтобы, не дай Бог, не переработали. С голоду все равно никто не подохнет, хотя у нас есть лозунг "Кто не работает, тот не ест". Я-то хорошо знаю, что можно прожить, не работая, а иногда даже кушать досыта. К примеру, я не работаю, а ем. И многие не работают, а едят сытно. А при коммунизме никто не будет работать, и все будут есть сытно.
– Так уж и никто? – удивился Павел.
– Работать, конечно, будут, но не люди, а роботы.
– Что же тогда за жизнь такая настанет? – удивился Павел.
– А жизнь, как у меня. Я уже давно живу при коммунизме, не работаю, а ем, – Котя захохотал.
Как видно, эта мысль ему очень понравилась.
– Я – человек вашего будущего. Как у вас там говорится, от каждого – по способностям, каждому – по труду. Так вот, на меня уже распространяется лозунг "От каждого – по способностям, каждому – по потребностям". Способности у меня не ахти какие, а потребности и того меньше. Был бы хлеб каждый день, а вода найдется. Мне больше ничего не нужно. Я никогда не стремился к комфортной жизни. Природа – самая удобная квартира. Сейчас, правда, стало несколько холодновато и неуютно, но жить можно. Обычно я ночую на вокзалах, когда не гоняет милиция. А если даже выгонят, можно спать в подвалах, на чердаках возле вентиляционных шахт, в водопроводных колодцах, общественных теплых" туалетах. Одним словом, всегда найдется теплое местечко, не замерзнешь. Но какая прелесть наступает летом, когда ночи теплые, а днем жара, как на сковороде. Я летом вбираю все тепло своей кожей и зимой им обогреваюсь. Мне хорошо. Но если бы вы знали, как я свободно себя чувствую. Куда захочу, туда и иду. Никто надо мной не стоит: ни начальник, ни сам Бог. Я сам себе начальник и сам себе Бог. Что хочу, то и делаю. Мне не надо держать ответ ни перед кем. Я счастлив, и мое счастье проявляется не в редких коротких мгновениях, как у вас, а в повседневной жизни.
Бродяга замолчал и залез на верхний ярус койки. Павел, переступив через Пьяного, пересел на его место. Петр тоже залез на верхнюю койку. Все стали устраиваться на ночлег. Некоторое время лежали молча. Затем Павел мечтательно произнес:
– Вот если бы денег побольше, тогда можно было бы стать счастливым.
– А зачем тебе деньги? – спросил его Котя. – Здоровье, это я понимаю. А то будут деньги, а здоровья нет, и все равно останешься несчастным. Чтобы было здоровье, нужно жить по природе, как я.
– Но уж ты хватил лишку. Одно другому не мешает. Здоровье – хорошо, а здоровье с деньгами – еще лучше, – не унимался Павел!
– А вот у меня и здоровье, и деньги есть, а все равно не везет, – вздохнул Петр. – Люблю одну стерву. А она – нашим – вашим, то со мной, то с Васькой Сорокиным амур закрутит. Бросил бы я её, не могу. Получаю я прилично, баранку кручу, всегда лишнюю сотенную имею, иногда налево…
Он крутанул в воздухе воображаемым рулем машины.
– А вот ничем ее привязать к себе не могу. Сегодня она поехала в город, пошел провожать, Васька подвалил, ну и случилась драка. Васька-то сбежал, а меня этот черт сцапал. Вот такие дела.
– Брось, не расстраивайся, – утешал его Котя, – влюбишься в другую, стоящую…
В это время пьяный, лежащий на полу, с шумом выпустил газы.
– Вот гад, – возмущался Пётр. – Самая настоящая скотина, в таком месте…
К смрадному духу в камере добавился еще дух тошнотворный.
– Пьяный, что с него возьмешь, – защищал его Котя, – пьяный как ребенок.
– Пробовал влюбиться в другую, – продолжал Пётр, – но бесполезно. Ничего не могу поделать с собой. Мила она мне. Хоть вешайся, люблю эту стерву. Поехала в город. Наверняка, у нее кто-то там завелся.
– Не унывай, парень, еще влюбишься, – сказал Котя и зевнул. – Ребята, давайте спать. Завтра день предстоит тяжелый. Что ни говори, Судный День. Нужно хорошо отоспаться. Тебе, Петя, желаю встретить хорошую дивчину. Тебе, Павел, выиграть много денег в лотерею или взять у какого-нибудь подпольного миллионера.
– Если бы.
– А тебе, товарищ Иисус, желаю раздобыть документы. Пьяному я ничего не желаю. Ему бесполезно сейчас что-то желать, он и так счастлив. Что бы себе пожелать? Пожелаю-ка я себе увидеть хороший сон.
Котя зевнул и мечтательно добавил:
– Вот бы научиться видеть вещие сны.
Все по разу зевнули, и камера погрузилась в тишину. Уже через четверть часа слышалось дружное сопение с переливами храпа. Время от времени сонную тишину нарушали звучные хлопки пьяного и бульканье в голодном желудке у Коти.
