Czytaj książkę: «Загадка Куликова поля, или Битва, которой не было»

Czcionka:

От автора

Как-то мельче и мельче становится наша история. В обоих смыслах: измельчается и мелеет. Да и как не измельчиться, если умельчилась сама страна после того как осыпались с нее «союзные» республики, словно плохо закрепленные кули с перегруженного воза на проселочном ухабе. И как не обмелеть, если, глядишь, в истоках ее уже не полноводный овеянный легендами Дунай, не могучий назначенный историками «путем из варяг в греки» Славутич или хотя бы мелкая и промозглая, но привольно безбрежная Ладога, а сухие обглоданные конскими табунами монгольские степи. И Россия уже не Русь-матушка, «Третий Рим», собирательница земель русских, а злокозненная Московская Орда, поработившая пол-Европы и до самого упора не пускавшая эту полу-Европу в распростертые объятия чадолюбивого НАТО. И уже Александр Невский не великий полководец, спасший Отчизну от полчищ позарившихся на ее несметные богатства алчных папских приспешников, а тать в нощи, воровски отнявший добычу у ватаги шведских озорников; не святой воитель, отстоявший исконную веру отцов, а беспринципный интриган, торговавший родиной оптом и в розницу. Вот и Дмитрий Донской вовсе не благословленный на ратный подвиг святым радонежским старцем защитник Русской земли, а исторгнутый из лона православной церкви ханский сатрап, на совести которого десятки тысяч христианских душ, погубленных ради того, чтобы не подверглась сомнению его лояльность хозяину-чингизиду.

Плюрализм, господа, плюрализм. Плюралистов развелось – плюнуть некуда. А прочтешь очередное плюралистическое творение – так ведь хочется, ох, как хочется! Однако ничего, запьешь пивком и за другого плюралиста садишься. Потому как нет альтернативы. Ибо всякого нормального человека время от времени вдруг возьмет да посетит неуемное желание прознать, что же все-таки у нас на самом деле в прошлом-то, черт возьми, творилось. А где прознаешь? Не в учебниках же, не в энциклопедиях советских. Вот и приходиться, плюясь, читать их, плюралистов. А они и рады. Строчат себе – ничего у них святого. На саму Куликовскую битву, едва ли не единственное светлое пятно в нашем непроглядном татарско-империалистическом прошлом, можно сказать, покушаются!

Вот и славненько, вот и почитаем…

Часть I. Сценарии

Сценарий первый. «Руси защитник»

Очень может быть, нынешним младшим поколениям не довелось познать классику представлений советского периода о Куликовской битве. Может быть, склероз и сквозняки перестройки выветрили эту классику из дальних закоулков памяти старших поколений, когда-то запихнутую туда школьной программой и пролежавшую мертвым грузом в силу невостребованности истории, как и прочих школьных предметов, в буднях советской действительности. Поэтому уместно будет хотя бы вкратце напомнить и старым и малым классический сценарий советского времени: «Руси защитник».

В свете марксистской исторической науки ко времени Мамаева побоища – последней четверти XIV столетия – уже полтора века стонал народ многострадальной Руси под тяжким татаро-монгольским гнетом, а многочисленные удельные князья вместо того, чтобы объединиться и совместными усилиями сбросить ненавистное иго, продолжали раздирать Русь княжескими междоусобицами и грызться за ярлыки на великие княжения. Самое великое из великих княжений и самый желанный ярлык – уже не Киев, разоренный в княжеских распрях и окончательно добитый Батыем. Прежняя столица Киевской Руси потеряла всякое политическое и духовное значение, а ведущую роль на северо-востоке бывшей Киевской Руси давно перехватил Владимир-на-Клязьме – официальная столица самого сильного в прошлом из Залесских княжеств. Но и Владимир уже далеко не пуп Русской земли. В великом княжестве Владимирском на законном основании обладателя ханского ярлыка заправлял московский князь Дмитрий Иванович и с успехом делал это из своей вотчины, Москвы, превратив ее де-факто в столицу великого княжения. Надо полагать, богаты, многолюдны и притягательны стали новые стольные грады на Клязьме и Москве-реке, судя по тому, что даже назначенные Константинополем русские митрополиты не засиживались на своей захолустной и бедной киевской кафедре, а норовили перебраться во Владимир, а там и в Москву, где кипела настоящая жизнь, где сформировался новый русский политический и экономический центр и обретался столичный бомонд.

В борьбе за великокняжение и соответствующие ему привилегии с Московским постоянно соперничали другие великие княжения северо-восточной Руси: Тверское, Суздальское, Рязанское и Смоленское. В этой шедшей с переменным успехом борьбе без правил ко времени Куликовской битвы обозначилось преимущество Москвы и личное первенство ее великого князя Дмитрия Ивановича. Однако эти преимущество и первенство не распространялось на основного соперника Москвы в «собирании русских земель» – великое княжество Литовское и, соответственно, главного противника верховного московского владыки – великого литовского князя Ольгерда Гедиминовича. В долгой истории их противоборства, вошедшего в историю как первый период московско-литовских войн или попросту Литовщины, Ольгерд трижды ходил на Москву в 1368, 1370 и 1372 годах, в то время как московские князья о походах на литовскую столицу Вильню, современный Вильнюс, даже не помышляли. Результатом этих войн, в целом не выявивших явного победителя, стал договор о «вечном мире». Мир оказался не таким уж вечным, и сразу после смерти Ольгерда в 1377 году, непосредственно накануне Мамаева побоища, Москва начала прибирать к рукам так называемые Верховские княжества на Брянщине – захваченные Литвой остатки бывшего великого Черниговского княжения. В 1379 году московское войско совершило поход к Стародубу Брянскому и Трубчевску, в результате чего тамошний князь Дмитрий Ольгердович пошел в услужение к своему московскому тезке и наряду с другими брянскими князьями да боярами через год оказался действующим лицом Куликовской битвы.

У самой этой битвы имелась некоторая предыстория. Татары устраивали набеги на Русь практически ежегодно, поскольку даней им, как водится, не хватало. Те выплачивались по разным причинам нерегулярно и, как водится, в гораздо меньших объемах, чем хотелось бы ордынским правителям. Потому ханы и мурзы вместо того чтобы делиться своими «скромными» доходами с рядовыми нукерами, посылали тех на «подножный корм» на русские земли. Нукеры неплохо подкармливались, а заодно поддерживалась боевая форма их военачальников. За три предшествовавших Куликовской битве года летописи фиксируют три крупных ордынских вторжения.

В 1376 году татары разграбили одно из Верховских княжеств, Новосильское, по современной географии где-то на северо-востоке Орловской области. Весьма вероятно, что в то время Новосиль находился в вассальной зависимости от Москвы. По крайней мере, достоверно известно, что московский князь Симеон Гордый в конце 40-х годов XIV в. купил у своего тезки, новосильского князя, некую волость Заберегу, а в конце 60-х годов Дмитрий Иванович «поменял» неудобного ему новосильского князя Ивана Семеновича, слишком явно ориентировавшегося на Литву, на лояльного Москве его брата Романа. Так что защищать Москве в Новосиле было чего. Потому на защиту новосильцев от татар вроде бы даже вышло московское войско, но до столкновения однако дело не дошло, татары успели ретироваться раньше. А может быть москвичи не слишком-то спешили. Факт сам по себе интересный, так как Куликово поле находится в общем и целом по дороге из Москвы в Новосиль. Впрочем, принадлежало ли само легендарное поле Новосильскому, Пронскому или какому другому княжеству, сказать нелегко. Плоховато в те времена было с картографией. Границы княжеств явно не маркировались, «государственная» принадлежность определялась исключительно иерархией вассалитета – штукой весьма капризной. В соответствии с этой иерархией великое княжество Московское состояло из нескольких не всегда смежных лоскутов, одним из которых, возможно, был Новосиль. Другой лоскут-эксклав – Белозерское княжение, превосходящее по размеру собственно московскую метрополию в несколько раз, – был отделен от Московского Ярославским, Ростовским и Суздальским княжествами. При такой политической географии стоило, например, удельному князю Кашинскому объявить себя вассалом не тверского, а московского князя, как незримая граница между великими княжествами Тверским и Владимирским тут же сдвигалась на сотню километров к востоку. И наоборот. А метания смоленских князей между Литвой и Москвой мгновенно перемещали виртуальную литовско-московскую границу туда-сюда на пару-тройку сотен километров.

Однако вернемся к татарским набегам. В следующем 1377 году ордынцы полностью разорили Нижегородское и Рязанское княжества. Еще через год, в 1378-м, вновь вторжение в рязанские пределы. На сей раз объединенная рать Московского и Пронского княжеств под общим руководством Дмитрия Ивановича наголову расколошматила татар на реке Воже, правом притоке Оки, то есть на исконно рязанской земле. Здесь тоже есть пара любопытных моментов в увязке с будущим Мамаевым побоищем. Во-первых, москвичи и рязанцы выступили союзниками, а не врагами, как полагалось бы по сценарию «Руси защитник». Во-вторых, победоносное сражение имело место при впадении в Вожу ее притока Мечи, тезки другой Мечи (ныне Красивой Мечи), притока Дона, текущей по соседству с Куликовым полем.

Наконец после двухгодичного затишья, понадобившегося для латания прорех и сбора всех бывших в его распоряжении сил, вплоть до генуэзских наемников, рассвирепевший Мамай лично повел на Москву всю Орду. Мало того, он еще сговорился с двумя великими князьями, рязанским Олегом и литовским Ягайлом. Встреча союзников «антимосковской коалиции» должна была произойти в верховьях Дона, куда Мамай и пришел в конце лета 1380 года. Узнав об этом, Дмитрий Иванович тут же объявил срочную всеобщую мобилизацию и, собрав в Коломне ко дню Успения Богородицы войска всех вассально зависимых от него княжеств, без промедления с огромным войском (по разным оценкам, от ста десяти тысяч до полумиллиона штыков, то бишь копий), двинулся навстречу Мамаю, успев получить от Сергия Радонежского благословение на битву и в придачу двух иноков: Пересвета и Ослябю. Подойдя к Дону, Дмитрий Иванович, вопреки советам малодушных, решительно форсировал водную преграду, и туманным утром на Рождество Богородицы его войско построилось в боевые порядки на Куликовом поле при впадении в Дон его правого притока, речки Непрядвы. Перед битвой были приняты два важных тактических решения: уничтожить за собой переправы и оставить в ближайшей роще конный засадный полк под командованием Владимира Андреевича Серпуховского и служилого волынского князя Дмитрия Боброка. Между прочим, еще два литовских князя, Андрей и Дмитрий Ольгердовичи, братья неторопливо поспешавшему на помощь Мамаю Ягайлу, командовали соответственно правым флангом и резервным полком московского войска.

Перед самым сражением главнокомандующий, великий князь Московский Дмитрий, почему-то поменялся доспехами с неким Михаилом Бренком и пошел в бой простым воином. Битва началась поединком монаха Пересвета с татарином Челубеем, в котором оба богатыря пали мертвыми, одновременно пронзив друг друга копьями. По ходу сражения наступающие татары уничтожили московский передовой полк, но не смогли ни прорвать центр, ни потеснить правый фланг русских войск. Зато им удалось опрокинуть фланг левый, и они зашли в тыл основным русским силам, но были остановлены резервным полком и, неожиданно для себя попав под стремительную атаку засадного, дружно ударились в бегство. Свежая засадная конница преследовала удирающего врага пятьдесят километров до самой Мечи. Разгром врага был полным, но и собственные потери огромными. Восемь дней московское войско «стояло на костях», хороня погибших. Сам Дмитрий Иванович храбро бился в первых рядах, был тяжело ранен, с трудом отыскан среди трупов, но остался жив, а вместо него погиб облаченный в княжеские доспехи и оставленный при знамени Михаил Бренок.

Быстрый сбор войск, решительный марш-бросок к Дону и немедленное вступление в бой позволили московскому войску опередить союзников Мамая. Ягайло совсем чуть-чуть не успел к Мамаеву побоищу и, узнав о победе Дмитрия, в страхе повернул назад всего в одном переходе от Куликова поля. О рязанском войске толком ничего не известно, однако бытует мнение, что оно тоже было при деле: то ли совместно с литовцами, то ли само по себе грабило обозы победителей на их обратном пути в Москву.

Куликовская победа положила начало освобождению Руси от татаро-монгольского ига и стала важной вехой в исторически прогрессивном процессе объединения русских земель вокруг Москвы. Благодарный русский народ дал князю Московскому и великому князю Владимирскому Дмитрию Ивановичу почетное прозвище Донской, а его двоюродному брату Владимиру Андреевичу Серпуховскому – уважительное Храбрый.

Эта вкратце пересказанная российско-советская классика складывалась в русской дореволюционной исторической, а затем развивалась в советской академической науке и в целом выглядит довольно стройно. Еще бы, столько маститых историков трудилось. Тем не менее есть в ней несколько очевидных прорех и остающихся без ответа вопросов.

Во-первых, какова все-таки была численность московского войска и, другой связанный с этим вопрос, какие княжества внесли в него свой мобилизационный вклад? Академическая наука эти вопросы так и не решила: слишком противоречивы и несопоставимы по этим вопросам летописные данные. Но даже наименьшая и наиболее ходовая в учебниках численность войск – сто десять тысяч – более чем сомнительна. Великое княжество Московское вместе с большим, но слабозаселенным Белозерским и прочими зависимыми и союзными княжествами, даже включая те, участие которых в Куликовской битве маловероятно, вряд ли могло наскрести, да еще в пожарном порядке, такие силы. И вряд ли можно обеспечить стотысячному войску переправу через приличную реку за один день. Однако все московское войско форсировало Дон за одну ночь, да еще успело к утру уничтожить переправы и построиться в боевые порядки. Еще хуже ситуация с войском Мамая, тут вообще никаких данных, только домыслы и обычные страшилки о «несметной татарской рати».

Во-вторых, как понять тактику обеих сторон? Ладно, допустим, что войско Дмитрия действительно было очень большим, что заранее предвидевшему нападение Дмитрию удалось быстро собрать все находившиеся под его рукой в полной боеготовности силы. И тогда тем более нереальным выглядит поход всего наличного войска к черту на кулички, то бишь Куликово поле, с полным оголением тылов. Если верить летописям, Дмитрий Иванович в 1380 году уже имел немалый собственный боевой опыт и весьма искушенных в стратегии и тактике военачальников. Как могли они, зная о сговоре Мамая с Олегом и Ягайлом, увести все боевые силы далеко на Дон и тем самым оставить совершенно беззащитной свою родную землю перед литовцами и рязанцами? А с другой стороны, столь же необъяснимым выглядит бездействие последних в столь удобный момент. Ягайло вместо того, чтобы безнаказанно разгуляться и поживиться в оставленных без присмотра московских пределах, в которые, кстати говоря, трижды успешно проходил его отец, неспешно ведет свое войско к Дону, а другой Мамаев союзник, Олег Рязанский, и вовсе в критический момент откровенно бьет баклуши.

В-третьих, как понять Мамая? Он договорился о совместных действиях с Олегом и Ягайлом, он почти месяц болтался в верховьях Дона, ожидая подхода союзников и вдруг, когда как минимум Ягайло уже был на подходе, когда после месячного ожидания ждать осталось всего-то один день, вдруг сломя голову в одиночку бросился в бой с громадным московским войском. Не считать же, право, идиотом человека, сумевшего своим умом, своей хитростью добиться верховодства в Орде, человека, под дудку которого долгие годы плясали многие монгольские ханы.

В-четвертых, как понять Ягайла? Допустим, он не хотел довольствоваться малым, безнаказанным грабежом московской земли, а решил радикально разделаться с основным соперником в «собирании земель русских» и уже потом с позиции силы по-своему решать территориальные споры с Москвой. Поэтому, соблюдая договор, со всем своим войском шел-таки к месту рандеву с Мамаем. Понятно, что большое войско не может двигаться без разведки и передового охранения. Например, Дмитрий до и во время похода к Дону высылал несколько глубоких разведок в Дикое поле и о сближении с Мамаем тоже узнал заранее от ближних дозоров. Ягайло не мог не знать, что лишь переход отделяет его от места противостояния Мамая и Дмитрия. Куликовская битва из-за густого утреннего тумана началась в районе полудня, и конница Ягайла вполне успевала ночным маршем к началу сражения, а к его концу, вполне вероятно, подошли бы и пешие литовские полки. Наконец, учитывая размеры потерь московского войска, Ягайло даже с небольшими силами вполне мог напасть на его остатки после завершения Мамаева побоища. Усталые и к тому же разбросанные на пять десятков километров из-за преследования татар до Красивой Мечи, они вряд ли смогли оказать Ягайлу какое-либо реальное сопротивление. Вместо всего этого Ягайло черепашьим шагом ползет к Дону, позволяя Дмитрию собрать войска и обогнать его, а потом вдруг пренебрегает уникальной возможностью разделаться с обессиленным врагом, неожиданно поджимает хвост и драпает обратно в Литву, отважившись лишь украдкой пограбить какие-то московские обозы.

В-пятых, как понять самого Дмитрия? Гениальный полководец, великолепным маневром получивший возможность бить врагов поодиночке, вдруг перед решающей битвой оставляет войско без командования, идет сражаться простым воином и растворяется в общей массе. Бывает, конечно, что полководец в критический момент сражения сам ведет в атаку свои дрогнувшие полки и личным примером воодушевляет воинов, как это сделал, например, Наполеон на Аркольском мосту. Но бросать войско на произвол судьбы перед началом битвы – такого в истории ни за великими, ни за мелкими полководцами не числится. Тем более не пристало прославленным полководцам отсиживаться в кустах. А по версии «Сказания о Мамаевом побоище» Дмитрий Иванович, переодевшись простым воином, в прямом смысле отсиживался всю Куликовскую битву в кустиках ближней дубравки. Столь же трусливо он повел себя через два года во время нашествия на Москву нового ордынского хана Тохтамыша. Казалось бы, над Ордой за последние годы одержано две крупные победы на Воже и Непрядве плюс успешный рейд на Волгу в Болгарское ханство «под дых» Золотой Орде. Авторитет Дмитрия среди князей северо-восточной Руси непререкаем; в строю главный военачальник и гроза ордынцев Боброк Волынский, командовавший походом на Волгу и «устраивавший полки» на Воже и Непрядве. Вроде бы все идет к тому, что надо закреплять успех, сбрасывать ненавистное иго. Но… Тохтамыш сжигает Москву без малейшего сопротивления со стороны Дмитрия, позорно удравшего аж в Кострому, полностью разоряет московские и рязанские земли, после чего спокойно удаляется с трофеями восвояси.

В-шестых, как понять московский народ? За что он был так благодарен Дмитрию, за что дал ему почетное прозвище Донского? Великий князь в донской битве сражался рядовым воином, войском не командовал и, следовательно, прозвание его Донским вообще не имеет никакого смысла. С другой стороны, если исходить из того, что он был организатором и вдохновителем дальнего похода за Дон, то именно он ответственен за то, что на Куликовом поле зазря полегли десятки тысяч кормильцев русских семей, а единственным видимым результатом народного подвига стало новое разорение московской и рязанской земель Тохтамышем. В такой ситуации скорее можно было бы ожидать, что «благодарный» народ дал бы Дмитрию уничижительно издевательское прозвище Костромского в память о том, как он отсиживался, испугавшись Тохтамыша, в заволжской глухомани. Заметим, даже православная церковь долго, очень долго отказывала Дмитрию Донскому в святости, в отличие, например, от Александра Невского. Донской был канонизирован только… через шестьсот (!) лет после смерти, уже в наше время, в 1988 году.

Итак, шесть вопросов. А сколько ответов?

Авантюрный поход всеми силами за Дон сценарий «Руси защитник» объясняет военным гением Дмитрия Донского, который сумел все предвидеть, разумно рискнуть и не дать соединиться союзным силам. Ну что ж, гений так гений; победителей, как говорится, не судят. Хотя история, дама своенравная, не брезгует судить и победителей.

Непротивлению Тохтамышу есть два толкования. По одному из них, кстати, более позднему, Дмитрий поспешил в Кострому «собирать войска». Но почему-то не собрал. За два года до этого в считанные дни поставил под копье против Мамая сотни тысяч бойцов, и ни в какие тмутаракани ему для этого ехать из Москвы не пришлось, а тут вдруг свет сошелся на Костроме. Другое толкование, более старое и восходящее еще к каким-то летописям, списывает трусливое поведение Дмитрия на «нежелание» воевать подвластных ему удельных князей. Вот так вот случилось, что всех их, которые в общем-то и заняты были только войнами, если не считать охот да пиров, вдруг дружно одолело нежелание заниматься своим главным делом, единственным, которое они умели делать. Как-то не верится. Можно понять, когда артачится один какой-нибудь чем-то обиженный или обделенный феодал. Но когда не желают подчиняться все, то тут что-то не так. Значит, неправда не только то, что «Куликовская победа положила начало освобождению Руси от татаро-монгольского ига», но и то, что она «стала важной вехой в процессе объединения русских земель вокруг Москвы». Не положила, не стала.

По остальным вопросам сценарий «Руси защитник» и вовсе хранит скромное молчание. Этих вопросов как будто не существовало, из чего можно сделать вывод, что и ответа на них тоже не имелось. Да и действительно, какое может быть объяснение, например, отказу Дмитрия от командования войском и переодевание в одежду рядового воина? Никакого. Никто его и не нашел. Или какое можно найти оправдание позорному бегству в Кострому? Тоже, казалось бы, никакого. Ан, нет, оказывается, при большом желании какое-то все же можно! Но оно порождает целый новый «уточненный» сценарий Мамаева побоища, к которому мы и переходим.

Darmowy fragment się skończył.