Czytaj książkę: «США и мировой порядок»
Глава 1. Объединяй и властвуй!
С давних пор у сильных мира сего возникал соблазн подчинить себе другие народы. Чингисхан захватил значительную часть Азии, в Средиземноморье господствовала Римская империя, на смену которой пришёл Османский халифат. Британская империя подчинила себе аборигенов Австралии и индейские племена на территории нынешней Канады, завоевала Индию и значительные территории на Африканском континенте. Российская империя со времён Петра Великого расширила свои владения от Балтийского моря до Тихого океана, присоединив часть Центральной Азии и Кавказ. В начале XIX века возникла Австрийская империя Габсбургов, существовавшая относительно недолго. Ещё меньше времени выпало на долю империи Наполеона Бонапарта и гитлеровского Третьего Рейха.
Такое впечатление, что народы существовали в ожидании очередного захватчика или покровителя. Если бы речь шла лишь о покровительстве, то против этого было бы трудно возразить. Сильные государства способны защитить от воинственных соседей, приобщить неразвитые страны к достижениям цивилизации. Другое дело, если целью является получение дешёвого сырья и новых рынков сбыта без учёта интересов покорённого народа. Для закрепления своего господства сильные государства навязывали другим народам свою религию. Правители Османского халифата, политика которых базировалась на принципе «одна империя, одна вера, одна власть», ничем не отличались от европейских крестоносцев, огнём и мечом пытавшихся утвердить христианскую религию в Прибалтике, на Ближнем Востоке и в Северной Африке.
Особый интерес представляет анализ причин распада империй прошлых лет. Збигнев Бжезинский, советник по национальной безопасности в администрации президента Джимми Картера, в книге «Великая шахматная доска» (The Grand Chessboard: American primacy and its geostrategic imperatives), опубликованной в 1997 году, так объясняет причины краха Великого Рима:
«Три основные причины, в конечном счёте, привели к краху Римской империи. Во-первых, империя стала слишком большой для управления из единого центра, однако её раздел на Западную и Восточную автоматически уничтожил монополистический характер её власти. Во-вторых, продолжительный период имперского высокомерия породил культурный гедонизм, который постепенно подорвал стремление политической элиты к величию. В-третьих, длительная инфляция также подорвала способность системы поддерживать себя без принесения социальных жертв, к которым граждане больше не были готовы. Культурная деградация, политический раздел и финансовая инфляция в совокупности сделали Рим уязвимым даже для варваров из прилегающих к границам империи районов».
Конечно, при тогдашних средствах связи и передвижения, с учётом невозможности быстрой переброски войск или нанесения молниеносного превентивного удара держать в повиновении огромную империю было нелегко. Этому препятствовали и внутренние распри среди претендентов на императорский престол. Единственно верным решением в сложившейся ситуации было разделение империи на составные части – этими региональными образованиями в годы правления императора Диоклетиана стали управлять тетрархи – соправители, назначенные императором. Такая система правления просуществовала всего лишь двадцать лет, после чего снова началась ожесточённая борьба за единовластие в империи, которая закончилась её разделением на две части – Западную и Восточную. Это разделение и стало началом конца Великого Рима, который пал под ударами войск варваров.
Однако главная причина краха Римской империи заключалась в том, что она остановилась в своём развитии. Великий Рим перестал удовлетворять основному принципу существования империи – завоевание всё новых и новых территорий. Схожего мнения придерживается американский военный историк Элиот Коэн – его статья была опубликована 18 ноября 2004 года в Global Affairs:
«Логика империи сводится к логике расширения, а сложнейшая стратегическая проблема империи – это принятие непомерных обязательств и перенапряжение ресурсов».
Иными словами, империя вроде бы обязана расширяться, но не всегда так получается из-за внутренних причин. Стратегия тут ни при чём, поскольку это уже проблема власти, которая оказалась некомпетентна и не смогла учесть все риски расширения, не сумела должным образом организовать управление захваченными территориями. Римскую империю привела к краху непрекращающаяся борьба внутри правящей элиты. Империя Чингисхана распалась, поскольку у него не нашлось достойного преемника – правившие после него великие ханы были не в состоянии удержать единоличную власть в своих руках. Логичным выходом из критической ситуации стало бы создание в империи подконтрольных центральной власти регионов, в которых могли править члены рода Чингисидов. Однако они не смогли договориться между собой, и даже захват новых территорий не прекратил ожесточённую борьбу за власть, что привело к ослаблению империи и к постепенной утрате контроля над завоёванными государствами.
Россия тоже не избежала внутренних междоусобиц, но после восшествия на престол Петра I серьёзных конфликтов, угрожавших распадом государства, не возникало. Вместе с тем, ещё со времён Ивана Грозного Россия периодически поглощала слабые государства, располагавшиеся близ её окраин, и продолжала расширяться после формального провозглашения империи в 1721 году. Помимо Польши и Финляндии, были присоединены обширные территории на Кавказе и в Средней Азии. При этом ряд новых областей в составе России пользовался правами широкой автономии. Великие князья, ближайшие родственники императора, не покушались на власть, а взамен получали богатые имения и высокие должности, в частности, был учреждён институт наместничества в Польше и на Кавказе – по сути, великие князья единолично правили в этих областях, но под контролем государя. Надо признать и то, что дядья и братья императора, в отличие от монгольских ханов, понимали, что величие и мощь империи основаны на единстве правящей элиты.
Однако единства правящей элиты недостаточно для существования империи – многое зависит от личности главы государства, от его способности принимать правильные решения и назначать достойных людей на ключевые посты в системе управления империей. Поражение в русско-японской войне 1904-1905 годов, поставив крест на проекте по захвату северо-восточных областей Китая, стало свидетельством того, что империя утратила способность к поглощению новых территорий и находится в глубоком кризисе. Это стало началом её конца, а участие в первой мировой войне лишь ускорило процесс деградации и распада. Бездарный император, которому не по силам было проводить реформы в интересах государства, стал основным виновником гибели Российской империи.
После окончания первой мировой войны возникла новая империя – Союз Советских Социалистических Республик. В первые годы его существования была предпринята попытка «разжечь огонь мировой революции». Однако неудачи в Германии и Венгрии, слабость советской экономики заставили Сталина отказаться от этой идеи, хотя Лев Троцкий продолжал мечтать о единой социалистической Европе. Возможности для расширения империи появились после окончания второй мировой войны, когда в орбиту влияния СССР были вовлечены государства Восточной Европы, ставшие частью «социалистического лагеря». Новые предпосылки расширения советской империи возникли в связи с подъёмом национально-освободительного движения в бывших колониях Великобритании, Нидерландов и Франции. СССР поддерживал эту борьбу, выделяя финансовые средства, поставляя оружие и подготавливая военных специалистов. Однако воспользоваться в полной мере победой революционных сил в Африке и в Юго-Восточной Азии не удалось. Главная причина этой неудачи была та же, что погубила империю Николая II – слабая, некомпетентная власть. Отказ советского руководства от проведения прогрессивных реформ в экономике не позволил осуществить своеобразный плана Маршалла для вновь возникших государств. Выделенных на эти цели средств в итоге не хватило, чтобы удержать лидеров национальных революций в подчинении. Империя постепенно теряла вассалов и в итоге оказалась один на один со своим геополитическим противником – инициированное руководством США падение цены на нефть привело к краху экономики и распаду государства.
Итак, главный совет, который можно дать претендентам на мировое господство, – не останавливаться в своей экспансии, в расширении своего влияния на другие государства или в захвате новых территорий. Однако всякой экспансии когда-нибудь наступает чисто физический предел, если только не обратить свой взор в космическое пространство в поисках новых приобретений. При тех ограничениях, которые определяются размерами нашей планеты, можно представить себе следующий, единственно приемлемый вариант развития событий – когда завоёвывать станет уже нечего, достигнутое количество должно непременно перейти в качество.
Так было в истории образования Соединённых Штатов на территории бывших британских колоний в Северной Америке. После приобретения французских владений, нейтрализации воинственных индейских племён и отторжения части территории соседней Мексики оказалось, что расширяться больше некуда. На востоке и на западе берега США омывают океаны, для войны с могущественной Британской империей за Канаду не хватило сил, а Мексика после захвата половины её территории уже не представляла интереса.
Закончилась гражданская война между Севером и Югом, были завоёваны Пуэрто-Рико, Гавайские острова и Филиппины (оттуда США ушли после второй мировой войны) и наступило время без войн и внутренних конфликтов. Вскоре годы затишья и напряжённого труда дали свой результат – США достигли потрясающих успехов в экономике. Казалось бы, можно успокоиться, однако экономика не могла успешно развиваться без завоевания новых рынков сбыта и источников сырья. Со временем, уже после распада СССР, эта насущная необходимость трансформировалась в концепцию мирового господства, которая часто маскируется расплывчатым термином «мировое лидерство».
В отличие от прежних империй, устойчивость США как мировой державы пока сохраняется благодаря наличию могущественных финансово-экономических элит, которые реально определяют политику страны. Однако их интерес – увеличение своего богатства, частью которого они готовы поделиться с населением страны – ничем не отличается от тех интересов, которые были положены в основу существования распавшихся Римской, Османской и других империй. Риск распада любой подобной империи связан с возникновением непреодолимых противоречий между реально властвующими элитами, но в нынешней Америке такие противоречия минимальны. Скажем, республиканцы, которых поддерживает в основном военно-промышленный комплекс, предпочитают разрешение внешнеполитических проблем с помощью вооружённых сил, а демократы куда более осторожны. Однако те и другие пока вполне благополучно сосуществуют, несмотря на взаимную критику и время от времени возникающее жёсткое противостояние в борьбе за президентский пост.
После окончания первой мировой войны на первый план вышла проблема безопасности – защиты от агрессивно настроенных государств, жаждущих новых территориальных приобретений. В 1920 году была создана Лига Наций, целью которой было предотвращение вооружённых конфликтов между государствами и противодействие угрозе возникновения новой мировой войны. Однако эта международная организация, объединявшая несколько десятков стран, так и не смогла противостоять агрессивным намерениям гитлеровской Германии.
Взамен не оправдавшей надежд Лиги Наций после окончания второй мировой войны была образована Организация Объединённых Наций, главное отличие которой от предшественницы заключалось в принятии решений простым большинством голосов, что затрудняло возможность блокирования инициатив, направленных на укрепление международной безопасности. Впрочем, такая возможность сохранилась при голосовании в Совете Безопасности ООН, но правом вето могут воспользоваться только его постоянные члены – СССР, США, Великобритания, Китай и Франция.
ООН многое сделала для поддержания мира и безопасности, однако оказалась не в состоянии предотвратить войны в Корее и во Вьетнаме, аннексию Израилем сирийской территории, вторжение США в Ирак, бомбардировки Ливии. Бессильна ООН и в тех случаях, когда происходит насильственная смена государственной власти, инициированная извне. Миротворческие силы ООН используются для прекращения вооружённых конфликтов, угрожающих жизни населения, однако такое вмешательство более или менее эффективно лишь в слаборазвитых африканских странах.
Любопытный диалог на тему о роли Организации объединённых наций в обеспечении международной безопасности приведён в книге «Америка и мир. Беседы о будущем американской внешней политики» (America and the World: Conversations on the Future of American Foreign Policy). Авторами этого сборника интервью, опубликованного в 2008 году, стали Збигнев Бжезинский, Брент Скоукрофт, советник по национальной безопасности президентов Джеральда Форда и Джорджа Буша-старшего, и журналист Дэвид Игнатиус:
Скоукрофт: <…> ООН – очень слабый инструмент. Она создавалась в совершенно других условиях. В сегодняшнем мире нам вряд ли удалось бы создать ООН.
Игнатиус: Почему? Люди стали настолько нетерпимы друг к другу?
Скоукрофт: Безусловно.
Игнатиус: Збиг, вы согласны?
Бжезинский: Да.
На самом деле проблема не в нетерпимости людей, а в нежелании или неспособности политиков договариваться на взаимоприемлемых условиях. Сильному государству такие переговоры ни к чему – оно стремится взять под свой контроль относительно слабые страны, используя экономические санкции и вооружённое вмешательство. Если не удаётся использовать ООН для достижения этих целей, эта организация становится помехой.
Вот и американский политолог Генри Киссинджер, который занимал пост советника по национальной безопасности в администрации президента Ричарда Никсона, в своей книге «Мировой порядок» (The World Order), опубликованной в 2014 году, сетует по поводу трудностей установления мира и согласия в нашем мире:
«"Международное сообщество", к которому сегодня взывают, возможно, более настойчиво, чем в любую другую эпоху, не в состоянии согласовать – или хотя бы договориться – об однозначном и непротиворечивом комплексе целей, методов и ограничений. <…> Мы живём в исторический период, когда налицо упорная, временами почти отчаянная погоня за ускользающей от общего понимания концепцией мирового порядка».
Увы, вопреки желанию большинства жителей планеты, сильные мира сего находят всё новые способы укрепления своего господства. Один из принципов управления людьми и целыми государствами хорошо известен – divide et impera, то есть «разделяй и властвуй». Логика этого принципа проста – нужно использовать противоречия между объектами управления, препятствовать их консолидации, добиваться распада добровольных объединений, тогда и людьми, и государствами гораздо легче управлять. Распад Югославии и СССР – примеры реализации этого принципа. Но вот беда – чем больше в мире государств, тем всё труднее ими управлять. Так что же делать?
Тут следует иметь в виду, что в переводе с английского слово «state» означает «государство», хотя иногда оно переводится как «штат». Государство может быть зависимым и независимым. Скажем, Алабама имеет собственную конституцию, парламент, у неё есть право выйти из состава Соединённых Штатов, однако военная, внешнеполитическая и денежная сферы находятся в ведении федерального правительства. Алабама по существу является государством, зависящим от тех, кто решает за него, с кем воевать, а с кем дружить, и какое количество долларов следует напечатать, чтобы обеспечить стабильное развитие американской экономики. Аналогичную ситуацию можно представить себе и за пределами Соединённых Штатов. К примеру, Германия – государство с развитой экономикой, член ООН, однако наиболее важные внешнеполитические решения правительство Германии принимает с учётом интересов своего заокеанского партнёра. Поэтому вполне логично было бы считать Германию ещё одним штатом (государством), находящимся под управлением Вашингтона, однако имеющим более широкие полномочия, чем та же Алабама. Но если экономически сильная Германия оказалась в подобном положении, нет никаких сомнений, что большинство других членов ООН вполне можно поставить в такое положение – только формально они будут независимы, а на самом деле им придётся следовать указаниям из Вашингтона.
Допустим, что Соединённым Штатам удалось тем или иным способом установить контроль над несколькими десятками государств. Но можно ли США назвать империей? Удачное определение этого понятия дал Элиот Коэн в уже упомянутой статье для Global Affairs:
«Империя – это многонациональное или многоэтническое государство, которое распространяет своё влияние путем формального либо неформального контроля над другими государственными образованиями».
Неформальный контроль – это именно то, что требуется в нынешних условиях. Зачем захватывать новые территории, зачем подвергать угрозе жизни своих солдат, если есть возможность поставить другие государства под свой контроль, однако не так, как это делали правители империй прошлых лет – без кровопролитных войн и подавления малейших проявлений инакомыслия в завоёванных странах. К тому же не придётся выслушивать обвинения в ООН и рисковать авторитетом демократической державы.
Итак, если прав Элиот Коэн, то США – это империя. Однако проблема в том, что управлять двумя сотнями подконтрольных штатов, то есть государств, членов ООН, крайне затруднительно, особенно, если нет возможности время от времени отправлять в отставку президента, губернатора или же правительство. Стоит понадеяться на своего посла в какой-либо стране, как получается конфуз на манер того, что случился в 2008 году в Грузии, когда она напала на Южную Осетию. Куда удобнее управлять региональными объединениями государств. Скажем, для того, чтобы Европейский союз ввёл санкции против России, достаточно позвонить в Брюссель, предварительно переговорив с фрау Меркель, и всё – проблема решена! За последствия принятия подобного решения будут отвечать не США, а страны, входящие в ЕС, так и не сумевшие предугадать ответные действия России.
Глава 2. Европа: плацдарм или протекторат?
Ещё в 1997 году Збигнев Бжезинский, анализируя обстановку в Европе после окончания холодной войны, написал в главе «Демократический плацдарм» своей книги «Великая шахматная доска»:
«Горький факт заключается в том, что Западная Европа, а также, всё больше и больше, и Центральная Европа остаются в значительной степени американским протекторатом, при этом союзные государства напоминают древних вассалов и подчинённых. Такое положение не является нормальным как для Америки, так и для европейских государств».
Довольно странное утверждение, если учесть, что вся книга посвящена необходимости установления господства США над миром, в том числе, и над Европой. Видимо, Бжезинского не устроила формальная сторона дела – пусть Европа считается самостоятельной, однако в краеугольных вопросах бытия послушно следует за старшим братом, исполняя заданную роль. Бжезинский безусловно прав – страшно представить, какая ответственность легла бы на плечи американских министров и конгрессменов, если бы Европа входила в состав Соединённых Штатов. Все эти внутренние европейские разборки, спасение утопающих в пучине экономического кризиса, затем проблемы с беженцами, а теперь ещё и с пандемией… Пусть разбираются с этим сами – у США совсем другие планы. Судя по всему, в соответствии со сценарием, написанным Бжезинским, Европе была уготована роль некой вспомогательной территории, которая на военных картах обозначается как плацдарм:
«Один лишь взгляд на карту грандиозных просторов Евразии подчеркивает геополитическое значение для США европейского плацдарма, равно как и его географическую скромность».
Действительно, территория небольшая, но тем она и привлекательна. Здесь сконцентрированы и экономическая мощь развитых европейских государств, и культурные достижения, результат труда многих поколений. Это вам не африканская глубинка, с которой хлопот не оберёшься, если попытаешься реализовать какой-то грандиозный план. К тому же Европу с США объединяет общая история, поскольку большинство нынешних американцев являются потомками европейских эмигрантов. Именно поэтому политикам по обе стороны Атлантического океана гораздо легче договариваться между собой, чем вести долгий и утомительный торг со своими азиатскими коллегами.
Однако можно ли использовать Европу как плацдарм, если среди инициаторов объединения Европы – Германии и Франции – не прекращаются политические свары, а Великобритания по многим вопросам имеет собственное мнение?
«Это положение предоставляет Соединённым Штатам особую возможность для решительного вмешательства. Оно делает необходимым американское участие в деле объединения Европы, поскольку в противном случае процесс объединения может приостановиться и постепенно даже пойти вспять. Однако любое эффективное американское участие в строительстве Европы должно определяться чёткими представлениями со стороны Америки относительно того, какая Европа для неё предпочтительнее и какую она готова поддерживать – Европу в качестве равного партнера или младшего союзника, а также определиться относительно возможных размеров как Европейского союза, так и НАТО».
Бжезинский снова прав – если есть возможность, следует её полностью использовать, буквально на все 100! Соединённые Штаты добились немалого влияния в этом регионе после окончания второй мировой войны. И вот теперь есть реальная опасность потерять всё нажитое непосильным трудом, если Европа пойдёт своим путём, если предпочтёт самостоятельный выбор направления внешней политики.
Прав Бжезинский и в том, что прежде чем взять в руки пилу или топор желательно определиться, какое сооружение будем строить – господский дом, крестьянскую избу или сарай? Правда, Европа в конце 90-х за советом и помощью к Соединённым Штатам ещё не обращалась, но, по мнению Бжезинского, это дело времени – помыкаются, поспорят между собой, так ничего и не решат, тогда и придёт время сказать своё слово умудрённому опытом хозяину, который сумеет должным образом сформулировать основной вопрос:
«Центральный для Америки вопрос – как построить Европу, основанную на франко-германском объединении, Европу жизнестойкую, по-прежнему связанную с Соединёнными Штатами, которая расширяет рамки международной демократической системы сотрудничества, отчего в столь большой мере зависит осуществление американского глобального первенства».
В этой фразе содержится не только вопрос, но и ответ на него, и даже сформулирована стратегическая цель строительства. Глобальное первенство Соединённых Штатов – это то белое здание на горизонте, к которому должна стремиться объединённая Европа ради собственной безопасности и экономического процветания. Исходя из этой благородной цели, строился господский дом, большая часть которого предназначена для приживал и челяди, а самые удобные покои – для Германии, Франции и Великобритании. Однако помимо парадного входа здесь запланирована специальная дверь, которую можно открыть и сапогом, если на то будет воля настоящего хозяина – он и решит, кому предстоит жить в этом доме:
«Ни Франция, ни Германия не сильны достаточно, чтобы построить Европу в одиночку или решить с Россией неясности в определении географического пространства Европы. Это требует энергичного, сосредоточенного и решительного участия США».
Оставим в стороне попытки реформировать географию – граница между Европой и Азией пока что пролегает по Уральскому хребту, и вряд ли Бжезинскому или кому-то другому удастся её изменить. Куда важнее строительство Европы, которая вроде бы и есть, но к началу нового столетия ещё толком не была построена. Сосредоточенность США на решении столь животрепещущей проблемы не вызывала ни малейших сомнений, хотя объединение Европы могло привести и к негативным результатам, если бы рост её экономики поставил под удар интересы американских корпораций – ведь конкуренцию никто не отменял. Впрочем, при написании своей книги Бжезинский ещё не знал, что через двадцать лет США и Евросоюз вплотную подойдут к созданию Трансатлантического торгово-инвестиционного партнёрства, которое должно было крепко-накрепко привязать объединённую Европу к заокеанской сверхдержаве, что не позволило бы европейцам своевольничать. В любом случае опасения США по поводу слишком быстрого роста экономики западноевропейских стран после образования Европейского союза ничтожны в сравнении с политическими выгодами, поскольку на карту поставлено самое главное – безопасность США:
«Сохранение этого плацдарма и его расширение как трамплина для продвижения демократии имеет прямое отношение к безопасности Соединённых Штатов».
Что характерно, Бжезинскому безразлично, захочет Европа быть трамплином или же плацдармом. Протекторат он и есть протекторат – кто будет интересоваться мнением чиновников ЕС? Но, безусловно, не стоит подвергать объединённую Европу унижению, поскольку это может поставить под удар реализацию глобальных планов. Пусть европейцы думают, что США – это лишь старший брат, а вовсе не глава патриархального семейства, который не потерпит возражений.
Использование Европы в качестве трамплина или же плацдарма имеет под собой и более серьёзное обоснование – заботу о судьбах европейцев, которые не желают знать, какие угрозы для интересов США существуют в мире, и по неведомой причине предпочитают отстаивать свои собственные интересы:
«Оставленные одни, европейцы рискуют оказаться поглощёнными своими собственными социальными проблемами».
Это понятно – Европа обязана решать задачи, которые ставят перед ней Соединённые Штаты. Знал бы Бжезинский, какие проблемы возникнут на европейском континенте в связи с наплывом беженцев из Северной Африки и с Ближнего Востока, где США наметили себе ещё один плацдарм. Однако рассказ об этом – в следующих главах.
Ещё одна причина, почему нельзя пускать строительство объединённой Европы на самотёк, состоит в том, что оставленная без присмотра, по мнению Бжезинского, она подвержена гниению. Этот термин часто использовался советской пропагандой, которая пугала нас образом загнивающего Запада. Впрочем, политолог использует иные выражения:
«Кризис политической легитимности и экономической жизнеспособности… коренится глубоко в повсеместном распространении поддерживаемого государством общественного устройства, поощряющего патернализм, протекционизм и местничество. В результате – состояние культуры, сочетающее эскапистский гедонизм с духовной пустотой, состояние, которое может быть использовано в своих интересах националистически настроенными экстремистами или идеологами-догматиками».
Судя по всему, европейский патернализм вполне приемлем для Америки, но только в том случае, если она сама выступит в роли мудрого папаши. Однако создаётся впечатление, что Бжезинский, будучи озабочен проблемами Соединённых Штатов, по привычке валит всё с больной головы на вполне здоровую. Разговор о духовной пустоте американской массовой культуры, заполонившей весь мир, предстоит чуть позже. Ну а национальные противоречия и экстремизм, которые приводят к убийству афроамериканцев полицейскими и массовым расстрелам в стенах учебных заведений? По-видимому, двадцать лет назад, когда была написана цитируемая книга, подобные явления ещё не представляли проблемы для правительства Соединённых Штатов. Сомнителен и упрёк в эскапистском гедонизме – это непременное свойство свободного общества, основанного на алчности, конечной целью которой является получение наслаждения любой ценой вне зависимости от того, как это повлияет на других людей. Естественно, за исключением друзей и близких родственников. Вот любопытная фраза из беседы Бжезинского и Скоукрофта:
Скоукрофт: <…> Инстинктивное желание большинства американцев – чтобы их оставили в покое. Вряд ли им хочется лезть в мировые проблемы.
Бжезинский: Они хотят наслаждаться хорошей жизнью.
Скоукрофт: Именно так – просто наслаждаться жизнью…
В этой беседе, которая происходила через десять лет после выхода в свет книги «Великая шахматная доска», Бжезинский обошёлся уже без «плацдарма» и «протектората». Своеволие Германии, Франции и ещё несколько европейских стран, не поддержавших вторжение в Ирак, заставило изменить тон и заговорить о необходимости тесного сотрудничества. Более того, Бжезинский стал стращать Европу последствиями трансатлантической дезинтеграции:
«Если Америка и Европа не будут консультироваться и систематически действовать совместно, Запада как такового скоро не станет, потому что ни Америке, ни Европе в одиночку не выстоять в этом бурном и переменчивом новом мире. Поэтому жизненно важно, чтобы Америка и Европа как-то выработали действенный процесс совместного принятия решений. <…> Нужен трансатлантический процесс принятия решений. <…> «Семёрка» дискредитировала себя по множеству причин, в том числе из-за слишком широкой трактовки слова «демократия» при решении вопроса о членстве. А нам нужно стремиться создать некоторую подобную трансатлантическую организацию, куда будет входить Америка, вероятно, Канада и ЕС. <…> Она могла бы <…> подтолкнуть европейцев к созданию более продуманного процесса принятия решений».
Широкая трактовка «демократии»? Судя по всему, американская трактовка этого понятия не предусматривает равенства прав, если ущемляется право самого сильного государства диктовать свои условия остальным. Даже формат G7 Бжезинского не устраивает, если кто-то позволяет себе вольности, выходя за рамки общепринятых приличий и не соглашаясь с мнением президента США.
Скоукрофт заметил, что тут есть над чем подумать, и сослался на опыт использования НАТО в принятии согласованных решений. А вот чем закончился разговор на эту тему:
Скоукрофт: Во время «холодной войны» Совет НАТО был серьёзным органом принятия решений.
Бжезинский: Поскольку решения диктовали мы.
Здесь можно было бы обойтись без комментариев. Однако следует признать, что США всё же нашли способ «подтолкнуть» Евросоюз к принятию выгодных Америке решений. В 2004 году членами Европейского союза стали три прибалтийских государства, до 1989 года входившие в состав СССР, и ещё пять стран из бывшего социалистического лагеря. Вполне логично возникает вопрос: зачем ЕС эта обуза? Экономически слабые страны, промышленность которых нуждается в модернизации – какая выгода от них для Великобритании, Германии и Франции? Конечно, можно разместить на новых территориях филиалы европейских автомобильных концернов – относительно дешёвая рабочая сила обеспечит рост прибыли. Но для этого совсем не обязательно, чтобы эти страны числились в ЕС – примером служит Россия, где зарубежные компании давно уже наладили выпуск своих автомобилей.
