Czytaj książkę: «Дважды контрразведчик», strona 13
В каждой камере под потолком небольшое окно с толстыми решетками. Если как-то забраться и посмотреть в него, кроме стен внутреннего здания ничего и не видно. Каких-либо сигналов с воли и обратно не передашь и не получишь. Внутри тюрьмы висела в воздухе тяжелая, мрачная, зловещая и глухая тишина. Я словно ощущал на себе взгляды многочисленных узников, из каждого сантиметра стен на меня смотрело огромное человеческое горе и звучали стоны о помощи…
Архивные дела. Фото из открытых источников
Писем-запросов в конце 80-х годов в Управление КГБ области по вопросам репрессий стало приходить не по несколько десятков в год, как раньше, а многие-многие тысячи. Вместо одной небольшой комнаты приемной в здании УКГБ было организовано штук десять; и все же люди подолгу сидели в очереди на прием заявлений.
В.А. Киеня. Работа с заявлениями о реабилитации
Убедившись через некоторое время, что заявители задают одни и те же вопросы, я с разрешения заместителя начальника УКГБ полковника Кондратьева Владимира Павловича, куратора нашего подразделения по реабилитации, подготовил статью «Реабилитация – трудная дорога к справедливости. УКГБ комментирует, информирует и отвечает на вопросы». Статья эта была опубликована в газете «Право» № 6 (10) за 1990 год
Заявления продолжали поступать огромным непрерывным потоком. Мы стали практиковать в подразделении проведение «горячих телефонов», приглашать к себе работников телевидения. Я даже стал внештатным корреспондентом местных газет «Вечерний Свердловск», «На Смену!» и других. Выезжал в наиболее пострадавшие от репрессий деревни Аверино, Новоипатово, чтобы на месте принимать заявления и рассказывать жителям о законодательстве для реабилитированных лиц…
В нашей морально очень тяжелой работе иногда случались курьезы. В той части здания УКГБ, где принимали заявителей, в то время располагался и кабинет массажа. Сотрудникам с проблемами здоровья, а многие прошли Афганистан, разрешили поправлять его в рабочее время, не тратя много времени на ходьбу в санчасть, которая располагалась в городке чекистов. В Афганистане я неудачно спрыгнул с бронетранспортера: зацепился каблуком за выступ брони и ударился о камни, порвал на правой ноге мениск. Работы было выше крыши, лечиться тогда было некогда, и я долго хромал, пока мениск не зарос. Когда лежал в очередной раз в санчасти, мениск порвался снова, и меня увезли в окружной военный госпиталь, где сделали операцию. После госпиталя нога стала сохнуть, до конца не сгибалась и не разгибалась. Была опасность, что нога высохнет совсем, поэтому меня направили к массажисту Лесникову. Тот сказал, что ногу спасет, но надо к нему походить не на 10 обязательных сеансов, а хотя бы месяца полтора-два и потерпеть боль. Это был грузный, за сто килограммов, мужчина с плохим зрением. Во время массажа, а он иногда залезал на меня целиком, от боли у меня текли слезы и хотелось громко выть, но я терпел…
В связи с этим кабинетом массажа я стал свидетелем следующего случая. Принимал заявление у пожилой сухонькой старушки в одной из комнат приемной. Вдруг из-за двери в коридоре со стороны кабинета массажиста раздался протяжный женский стон, потом еще и еще раз. Моя заявительница стала лихорадочно складывать свои вещи в сумочку. Желая ее успокоить, я сказал, что там делают массаж и никакой опасности он нам представляет. Судя по ее тревожному взгляду, она мне не поверила. Вдруг из-за двери раздался дикий вопль: «Что вы делаете, что вы делаете, больно же… Ой больно!!!». Моя заявительница, забыв свою авторучку и платочек, метнулась бегом на выход. Открыв дверь, я увидел, что и из других кабинетов выбегают граждане-заявители и, оглядываясь, со страхом выбегают на улицу. После этого случая кабинет массажа убрали вовнутрь здания.
Вернуть из безвестности. С.П. Шубин
Шубин Семен Петрович. Фото из открытых источников
Статью о Семене Шубине принес в 1990 году заместителю редактора газеты «Вечерний Свердловск» Левину А.Ю. В основе статьи обычное архивное уголовное дело № 16654-П по обвинению Шубина Семена Петровича, 1908 года рождения, уроженца города Лиепая Латвийской ССР, беспартийного, с высшим образованием, проживавшего до ареста в Свердловске на улице Шейнкмана, дом 19, квартира 108.
Он обвинялся в том, что «…являлся активным участником контрреволюционной троцкистской организации, поддерживал организационные связи с участниками контрреволюционной троцкистской террористической группы в Первом Московском государственном университете…», то есть в преступлениях, предусмотренных ст. 58-10 и 58-11 УК РСФСР (в редакции 1926 года). По постановлению Особого Совещания при Народном Комиссаре Внутренних Дел СССР к С. П. Шубину были применены карательные меры. Он умер в возрасте 30 лет. Что совершил этот молодой человек, кем он был? Ответы содержатся в документах, аккуратно подшитых к делу. Сразу опущу документы лживые, состряпанные в 1937—1938 годах…
Из жалобы Генеральному прокурору СССР тов. Руденко от жены и детей С. П. Шубина от 23 января 1955 года: «Наш муж и отец Шубин Семен Петрович 24 апреля 1937 года в г. Свердловске был арестован органами НКВД. Был осужден на 8 лет заключения в исправительно-трудовом лагере. Отбывал наказание на Колыме, где, по присланной справке, 28 ноября 1938 года скончался на лесоповале близ местечка Атка в Магаданском крае…
…Вернувшись в 1930 году из ссылки, отбытой им за антипартийную деятельность, он ничем не запятнал своей жизни, оставался верным и преданным сыном нашей Родины, занимался исключительно плодотворной научной деятельностью. Эта деятельность Шубина, польза, которую он приносил и еще мог принести Советскому государству и обществу, отражены в прилагаемом к нашей жалобе отзыве видных советских ученых- физиков, лично близко знавших его и работавших совместно с ним на научном поприще. Его уже нет в живых. Но чистота его имени имеет для нас… огромное политико-моральное значение…».
Как видно из архивного уголовного дела УНКВД № 16654-П, девятнадцатилетний Семен Петрович Шубин в 1927 году участвовал в демонстрации так называемого «троцкистского блока» в Москве, за что был наказан: исключен из комсомола и в 1929 году Коллегией ОГПУ сослан на Урал, через год из ссылки был освобожден. Постановлением Особого Совещания при Коллегии ОГПУ от 23 февраля 1930 года ему было разрешено свободное проживание на всей территории СССР.
…Третьего мая 1937 года в УНКВД Свердловской области Шубину повторно было предъявлено обвинение, но на неоднократных допросах он виновным себя не признал. Показал, что до 1929 года действительно примыкал к троцкистской оппозиции. В 1930 году по окончании ссылки он никакой враждебной деятельностью не занимался, а если и встречался случайно с бывшими троцкистами, то исключительно на бытовой основе.
В 1937 году следователям НКВД наверняка казалось, что Семен Шубин, в юном возрасте побывавший на Лубянке, быстро даст нужные «признательные» показания. Но они просчитались. Семен Петрович и раньше вел себя достойно: не лгал, открыто отстаивал свои убеждения, не оговаривал товарищей. Вот фрагмент протокола от 17 января 1929 года допроса С. П. Шубина в Москве (первый арест): «В настоящее время мои убеждения полностью соответствуют оппозиции большевиков-ленинцев, и в условиях настоящего партийного режима, считаю правильным ведение фракционной работы и тактику оппозиции считаю правильной. Также считаю правильным выпуск нелегальных листовок. На вопросы о моем участии в фракционной работе и о том, какую работу я вел, отвечать отказываюсь. Также отказываюсь говорить о лицах, с которыми я имел фракционную связь. От кого получил обнаруженный у меня документ «Преображенского» я говорить отказываюсь, Шубин».
Произведенной в 1956 году сотрудниками КГБ проверкой было установлено, что никаких организационных связей с троцкистами или фактов какой-либо враждебной деятельности, кроме участия в демонстрации со стороны С. П. Шубина не было. Семен Петрович проводил после 1929 года весьма плодотворную научную работу, однако был арестован и повторно осужден.
Семен Петрович Шубин – основоположник теоретической физики на Урале, яркий молодой физик-теоретик. Родился Семен Петрович 31 июля 1908 г. в семье журналиста. Уже в ранней юности проявлял большие способности и интерес к науке, особенно к математике и физике. В 14 лет окончил школу и в 15 лет поступил на физико-математический факультет Харьковского университета. В конце 1923 года семья переехала в Москву, и Семен Петрович перешел учиться на физический факультет Московского государственного университета, который с отличием окончил в 19 лет.
Дипломной работой Шубина было оригинальное исследование по теоретической физике. По рекомендации академика Л.И. Мандельштама, Семен Петрович поступил в аспирантуру МГУ. В 1932 году был направлен на работу в город Свердловск, где тогда создавались первые научные институты: Уральский физико-технический (ныне Институт физики металлов Уральского отделения Академии наук) и Уральский физико-механический институт, отделом теоретической физики этого института и заведовал Семен Петрович до ареста в апреле 1937 года.
Для провинциального Свердловска приезд в 1932 году молодого ученого, интеллигента, было целым событием в культурной жизни. Ведь это был человек не только больших научных способностей, но и высокой общечеловеческой культуры. Кроме физики и математики Шубин С.П. серьезно интересовался содержанием наук как в области естествознания, так и в области социальных и гуманитарных дисциплин; он хорошо знал историю России и зарубежных стран, разбирался в искусстве, в компании читал наизусть стихи А.С. Пушкина, А. Блока, В. Брюсова, К. Бальмонта…
Семен Петрович был не только высококвалифицированным ученым, но и талантливым педагогом. Его лекции, к которым он всегда тщательно готовился, неизменно были целым событием культурной жизни физико-технического и физико-механического институтов.
Последние полтора года жизни С.П. Шубин провел в свердловской тюрьме и в лагерях на Колыме. Как удалось узнать его семье, собирая по крупицам сведения от людей, сидевших с ним в лагере и по счастливой случайности оставшихся живыми, он, в тяжелейших условиях застенков, благодаря своему общительному характеру, светлому и ясному уму, продолжал делиться знаниями о науке и культуре со своими товарищами по несчастью. Перенося со своими сокамерниками ужасы тюремного быта, он пытался облегчить их существование, читая наизусть большими отрывками ≪Евгения Онегина≫ (вот когда пригодилась ему любовь к поэзии) и популярный курс физики.
В лагерях Колымского края известность профессора Шубина разносилась по приискам и лесоповалам. В частности, один из выживших и попавших на свободу заключенный Магаданских лагерей, рассказывал позднее, что, когда профессор Шубин умер, из лагеря в лагерь разносилась эта горькая весть. Только горстка магаданской земли, что привезли из местечка Атки две его дочери и прикопали в могилу матери – супруги Семена Петровича Любови Абрамовны – осталась от будущего светила российской науки…
К Генеральному прокурору с требованием пересмотра дела Семена Петровича Шубина 1 марта 1955 года обратились и его коллеги-ученые. «Мы, ниже-подписавшиеся: академик И. Е. Тамм, академик И, К. Кикоин, академик Г. С. Ландсберг и член-корреспондент Академии наук СССР С. В. Вонсовский, – считаем своим общественным и научным долгом дать настоящий отзыв о научной деятельности покойного доктора физико-математических наук профессора Семена Петровича Шубина, о реабилитации которого в настоящее время возбуждается ходатайство.
…В своих научных работах С. П. Шубин занимался исследованием квантовой теории твердого тела. Среди его наиболее выдающихся работ следует отметить исследование по квантовой теории фотоэлектрического эффекта в металлах (1931 г., совместно с акад. И. Е. Таммом), которое положило начало современной теории этого весьма важного физического свойства металлов. Результаты этой работы вошли во все монографии по атомной теории металлов. Большой интерес представляют работы С. П. Шубина (а позже и его учеников) по теории оптических свойств металлов и полупроводников по полярной модели металлов (1935 г.), которая впервые позволила с единой точки зрения подойти к объяснению электрических, оптических и магнитных свойств металлов, по атомной теории ферромагнетизма, по основным вопросам статистической механики и ряду других вопросов теоретической физики.
Ценность содержания научной деятельности С. П. Шубина была столь очевидна, что в 1935 году ему присуждена без защиты диссертации ученая степень доктора физико-математических наук и ученое звание профессора теоретической физики в возрасте 27 лет…
…В последние годы его жизни он начал также усиленно работать в области квантовой теории поля, он был полон творческих замыслов в этой важной области современной физической науки.
…Идеи и направления исследований в области атомной теории твердого тела, заложенные С. П. Шубиным в 1933—1937 годах, продолжали и продолжают развиваться многочисленным коллективом физиков-теоретиков, его учеников и учеников его учеников на Урале в Свердловске, в Киеве и других городах Советского Союза.
Крупные научные дарования С. П. Шубина и полученные им за короткий срок важные научные результаты показывают, что в лице С. П. Шубина мы потеряли первоклассного ученого.
Полная общественно-политическая реабилитация С. П. Шубина не только явилась бы актом справедливости по отношению к покойному ученому, но открыла бы возможность широкого использования его научного наследства, что несомненно явится ценным приобретением для советской науки…»
Вот такого человека, интеллектуала, ученого-физика раздавила машина политических репрессий 30-х годов.
«Вечерка» со статьей о судьбе Семена Петровича Шубина вышла 2 августа 1990 года. На следующий день в кабинете раздался телефонный звонок. Звонил академик Вонсовский Сергей Васильевич, который назвал меня по имени, отчеству и пригласил на следующий день в 12 часов пообедать вместе, он на машине заедет за мной. Конечно, я согласился. Следующим днем в 11-55 Сергей Васильевич позвонил и сказал, что подъехал на серой «Волге», номер, кажется, 00-98, и ждет у подъезда Управления КГБ области на Вайнера, 4. Уселся я на свободное переднее сиденье машины, и мы направились в сторону озера Шарташ, где у академика была дача. За рулем сидел сухощавый, немолодой, как оказалось потом 80-летний мужчина, с ясным взглядом больших голубых глаз, который как-то по-молодому сразу рванул машину с места. На заднем сиденье находилась дочь Шубина – Зинаида Семеновна с маленьким внуком. Мы о чем-то с ней стали говорить, но я все время был напряжен: боялся, что мы попадем в ДТП, потому что Сергей Васильевич очень быстро разгонялся, лавировал между машинами впритирку, резко тормозил так, что между капотом «Волги» и задним бампером остановившейся впереди нас на светофоре машины оставался зазор не более 10 см. Так я ни с кем и никогда не ездил и каждую минуту с ужасом ждал, что мы врежемся в кого-нибудь… Приехали мы на берег Шарташа к большому деревянному дому-даче. На лужайке у дома был накрыт стол. У каждой тарелки лежало по несколько ножей и вилок, я поначалу растерялся, но, глядя на других, начал обедать. Поразило, что арбуз, оказывается, надо разрезать на мелкие кусочки и вилкой отправлять в рот…
Зинаида Семеновна и Сергей Васильевич расспрашивали об архивном деле С. П. Шубина, хотели узнать детали, которых не было в статье, уточняли, по чьей инициативе статья была написана, просили рассказать о себе… Я рассказал о семье, о том, что статью написал по собственной инициативе, считая это долгом уважения к памяти Семена Петровича и его загубленной моими коллегами жизни. Мой рассказ никак не комментировали, молча принимая информацию к сведению. Через час после обеда Сергей Васильевич доставил меня на работу, живого и невредимого. Где-то лет через пять Сергей Васильевич пригласил меня к себе в институт математики на улице Софьи Ковалевской и подарил свою книгу о Шубине С.П., который был в середине 30-х годов его научным руководителем. Вторую такую же книгу он подписал губернатору Свердловской области Росселю Э.Э. и попросил меня ее передать. Он не знал, что расстояние от рядового гражданина до губернатора, как до солнца… Книгу я передал А.Ю. Левину – пресс-секретарю губернатора.
Мало, кто знает, что Сергей Васильевич, после гибели Шубина, женился на его вдове – Любови Абрамовне и воспитывал троих ее малолетних детей. Сергей Васильевич Вонсовский умер через 7 лет после первой нашей встречи, до конца своей жизни он лихо управлял автомобилем к восхищению и страху знавших его людей.
Фото: С.В. Вонсовский, С.П. Шубин, Л.А. Шубина
Мысли, прочитанные после смерти. Капралов М.И.
С утра до вечера мы настойчиво и внимательно изучали архивные уголовные дела. Обвинения в некоторых из них были не только примитивно фантастичны, но и шаблонны: «причастен к разведывательным органам одного из иностранных государств», «является активным участником контрреволюционной-повстанческой-шпионской-диверсионной организации, «пастух вредительски уморил голодом бычка по имени Комсомолец», «ассенизатор, проезжая на повышенной скорости по центру города Красноуфимска, с контрреволюционной целью распространял зловоние», «красноармеец, проходя мимо портрета товарища Сталина, сплюнул и антисоветски улыбнулся»… Горько было осознавать, что эти заявления-доносы писали ведь не следователи, а простые советские граждане друг на друга…
Юридических доказательств этих «преступлений» в делах практически нет. Разве что самооговоры и оговоры. Подписывали показания не только на себя, но и вписывали в эти документы десятки фамилий родных и знакомых. Верили, что им не будет ничего плохого. Верили до той минуты, когда самих внезапно не уводили на расстрел. Но были и те, кто сохранял мужество и честь до самого конца и не поддавался никаким провокациям.
Вот еще одно имя, которое мы могли и не узнать, не вспомнить, если бы не кропотливая сутками работа сотрудников подразделения по реабилитации. Начальник охраны Свердловской железной дороги (с 1934 по 1937 годы) Капралов Михаил Иванович.
Его доставили в сопровождении вооруженного конвоя в здание, где дело должна рассмотреть выездная сессия Военной Коллегии Верховного Суда СССР. О чем он думал в последние минуты перед вызовом в зал суда? Наверное, в нем теплилась надежда, что страшная ошибка вот-вот развеется как дым, и он выйдет отсюда вновь свободным, вдохнет полной грудью горьковатый запах тополиных листьев на главном проспекте города. Свобода восстановит силы быстрее любых лекарств. А дома, совсем недалеко – на улице Челюскинцев – ждут его любимая жена Мария Александровна и дочь Нина. Он обязательно пойдет пешком до самого дома, чтобы выветрился из одежды этот ненавистный тюремный запах, которым за год пропиталось все тело…
– Встать! – резко, как выстрел, прозвучала команда, и все вытянулись молча вдоль стены. По длинному коридору, глядя далеко поверх голов, с непроницаемыми лицами цепочкой прошли судьи и скрылись в зале суда. Замыкал шествие следователь НКВД с нетолстым делом в руке. «Садись!» – последовала вновь команда, и в коридоре установилась тревожная тишина…
…В чем его могут обвинить?! Позади чистая, честно прожитая сорокавосьмилетняя жизнь. Еще далеко не осень. Много и долго можно работать для социалистического Отечества, рожденного в муках и крови. Он стоял у истоков его рождения. Вся автобиография укладывается в полстранички текста.
Родился в Риге в семье рабочего. Не окончив трех классов начальной школы, пошел работать на табачную фабрику, где уже трудились мать и две сестры. Потом рабочий на паркетном заводе. Был призван в армию, в империалистическую войну получил в награду четыре степени крестов. В феврале семнадцатого в Петрограде был уже подпрапорщиком лейбгвардии Волынского полка. Того полка, который первым поднял восстание и участвовал в свержении самодержавия. За это получил первую награду от Советской власти – значок красногвардейца. После демобилизации поехал к родственникам в Орловскую губернию, так как Рига была занята белыми. В 1918 году от крестьян деревни Алисово Карачаевского уезда был избран уездным военным комиссаром и председателем революционного комитета…
Неужели не вспомнят, как тяжело вел борьбу с дезертирами, был ранен, на него самого неоднократно организовывали покушения, о чем писали в «Правде» или «Известиях», за давностью времени уже забыл…
В годы гражданской войны тоже было жарко. В 1919 году работал губвоенкомом в Орле, в апреле 1920 года как коммунист был мобилизован на железнодорожный транспорт в распоряжение ЦК компартии Украины и направлен учполитом на станцию Лихая Северо-Донецкой дороги. В этом же году работал председателем учпрофсожа (участковый комитет профсоюза железнодорожников) в Луганске и принимал участие в защите города от наседавших банд Каменюки и других.
С 1922 по 1934 год работал в должности начальника охраны, сначала Северо-Донецкой, а затем Южной железной дороги в Харькове. В 1934 году переведен в Свердловск начальником охраны Свердловской железной дороги…
Но если это перечисление должностей покажется судьям недостаточно убедительным, пусть внимательно посмотрят его личное дело. Там наверняка отмечено, что в 1932 Народный комиссар путей сообщения наградил золотым боевым оружием, а в 1936 году аттестовали в звании полковника.
Он никогда не боялся смерти. Не боится и сейчас, прямо скажет судьям, что ни в чем не виноват, произошла чудовищная ошибка, никакой он не «враг народа». Эта мысль придала уверенности, и Михаил Иванович успокоился и стал вспоминать, как все это произошло.
Стоял август 1937 года. Что-то на Свердловской железной дороге творилось неладное: арестовали начальника дороги, его жену, начальников служб, отделов и многих других. Многих Михаил Иванович хорошо знал как людей трудолюбивых и ответственных, честных людей…
23 августа, в момент заседания партбюро управления дороги, его внезапно вызвал в коридор оперуполномоченный УНКВД Свердловской области Соломатин, предъявил ордер на арест и обыск. В сопровождении других сотрудников увел на квартиру. Улучив минуту, Капралов сказал жене Марии, чтобы она немедленно написала в ЦК партии об аресте и просила защиты.
С тех пор следствие ведется уже целый год. За это время допросили только три раза. На первом допросе в день ареста спросили о знакомых и отношениях с ними. Спустя долгих два месяца следователь – все тот же Соломатин – вдруг заявил: «Вы обвиняетесь в участии в контрреволюционной фашистско-офицерской организации. Признаете себя виновным?».
«Бред какой-то! Соломатин обмолвился, что в партии он всего несколько месяцев, а я в ней уже 20 лет – с мая 1917 года – и он смеет бросать мне такие обвинения! Да еще зачитывать какие-то лживые протоколы допросов морально сломленных людей». Конечно, Капралов категорически отверг эту фантастическую ложь.
Вторую и последнюю попытку сделать из Михаила Ивановича «врага народа» Соломатин предпринял спустя еще некоторое время, но тоже безуспешно. С тех пор восемь месяцев ни обвинений, ни вызова на допрос, ничего…
Через несколько минут все окончательно выяснится, правда все равно восторжествует, и он, честный человек Капралов Михаил Иванович, еще расскажет про черные дела, которые творятся в НКВД…
Конвоир прервал на полуслове дальнейшую мысль и приказал, заложив руки за спину, войти в зал суда. Капралов встал и шагнул навстречу судьбе. Часы на стене показывали 17 часов 25 минут.
Было 13 августа 1938 года. Михаил Иванович не знал многого. Что на всех 115 листах его уголовного дела нет ни одного положительного отзыва о его жизни, а содержатся лишь сведения, которые обвиняют в совершении самых тяжких преступлений против Родины: участие в антисоветской организации, террористической группе, вредительство. В деле подшиты копии несуществующих протоколов допросов «свидетелей», многие из которых не соответствуют их подлинникам, находящимся в других делах, а его фамилию спешно допечатали в состав «контрреволюционной организации». Некоторые «свидетели» под влиянием угроз и запугиваний стали на путь оговора. Следователь Соломатин добился от одного из них таких «показаний», постоянно требуя «пожертвовать собой, на три дня потерять совесть и на очной ставке разоблачить Капралова».
Михаил Иванович также не знал, что после ареста его дочь Нину исключили из комсомола как «дочь врага народа». Семью выгнали из квартиры, жену на работу нигде не принимали. Она с дочерью вынуждена была уехать в Орел к дальним родственникам и продолжала писать письма по всем инстанциям. В ходе следствия Мария Александровна уже несколько раз писала в ЦК партии, лично Сталину. В одном из писем к Сталину приложила крохотную на папиросной бумаге записку с неясным текстом: «…до конца останусь честным членом партии». Вероятно, Михаилу Ивановичу как-то удалось переправить эту записку жене…
Как и большинство советских людей, он не знал, что правовой механизм государства уже практически разрушен. В репрессии против собственного народа втянуты как НКВД, так и прокуратуры, и судебные органы. Военные Коллегии Верховного Суда СССР стали так же точно беспощадны и скоры на расправу, как и заочные «тройки», Особое совещание при НКВД СССР. У него не было ни одного шанса, чтобы уцелеть, но он этого не знал.
В 17 часов 30 минут председательствующий объявляет, что подлежит рассмотрению дело по обвинению Капралова Михаила Ивановича в преступлениях, предусмотренных ст. ст. 58-16, 58-7, 58-8 и 58-11 УК РСФСР. Секретарь докладывает, что подсудимый находится в зале суда и что свидетели в суд не вызывались. Председательствующий удостоверяется в личности подсудимого и спрашивает его, вручена ли ему копия обвинительного заключения, на что подсудимый ответил … это место протокола не заполнено (прим. автора).
Подсудимому разъяснены его права на суде и объявлен состав суда. Подсудимый ходатайств не имеет и отвода составу суда не заявляет. По предложению председательствующего секретарем оглашено обвинительное заключение. Председательствующий разъяснил подсудимому сущность предъявленных ему обвинений и спросил его, признает ли он себя виновным, на что подсудимый ответил, что он виновным себя не признает.
Судебное следствие закончено в 17 час. 45 мин. (Как миг промелькнуло 20 минут!!). В последнем слове подсудимый снова утверждает, что он ни в чем не виновен.
Из приговора:
«…Военная Коллегия Верховного Суда СССР…приговорила Капралова Михаила к высшей мере уголовного наказания – расстрелу с конфискацией всего лично принадлежавшего имущества. Приговор окончательный и в силу постановления ЦИК СССР от 1 декабря 1934 года подлежит немедленному исполнению».
Приговор о расстреле Капралова Михаила Ивановича приведен в исполнение в гор. Свердловске 13 августа 1938 года».
В ноябре 1938 года Мария Александровна получила ответ: «Ваш муж – Капралов Михаил Иванович выслан в дальние лагеря сроком на 10 лет без права переписки». Ее отчаянию не было границ, и начались бесконечные поездки в Москву за правдой. В 1946 году из ГУЛАГА ее известили, что «муж жив и здоров». В 1948 году ей, наконец, сообщили правду: муж расстрелян.
Тогда, в конце 80-х, мы, чекисты подразделения по реабилитации, понимали, что многие имена невинно пострадавших от репрессий железнодорожников, священнослужителей, домохозяек еще предстоит открыть. Понимали, что наш моральный долг перед памятью этих людей – сделать все, чтобы ни одно имя не исчезло бесследно в многострадальной истории государства, а главное, чтобы подобное не повторилось никогда. На архивном уголовном деле Михаила Ивановича Капралова стоит гриф – «Хранить вечно». Надо не просто хранить вечно, а никогда не забывать!
Спектакли 1937 года. Т. Малиновская и А. Субботовский
Их жизни в полыхавшем над стратой пламени пожара сталинских репрессий были не более чем две светлые искорки. Муж и жена погибли обидно молодыми еще задолго до того, как многие из нас появились на свет. Информация в отношении обоих в их следственных делах бывшего Управления НКВД СССР по Свердловской области крайне скупа. Очень уж торопились те, кто сотнями и тысячами стряпал подобные «дела». Количество дел для них было важнее, чем количество жизней. К счастью, в этих двух делах сохранились фотокарточки. Жена – Татьяна Петровна Малиновская, балерина Государственной Свердловской музкомедии (так в то время назывался театр). На фотографии – молодое лицо красивой женщины с прямым решительным взглядом, головка на лебединой шее. Муж – Абрам Борисович Субботовский, дирижер этого же театра. Спокойный и глубокий взгляд умного человека. Чуть полноватые губы говорят о добром и отзывчивом характере. В 1937 году ей было двадцать шесть лет от роду, ему – тридцать. Еще не закончилось утро их жизни. Детей у них не было…
Их детство и юность во многом схожи, и совпали они с большими потрясениями в Отечестве. Отец Татьяны Петровны – Петр Иосифович Малиновский – до октябрьского переворота 1917 года был штабс-капитаном царской армии, воевал на германском фронте. В белой армии, с которой отступал до Владивостока, получил чин полковника. Эмигрировал в Китай. В Харбине работал разносчиком и расклейщиком рекламных объявлений. Типичная судьба многих русских офицеров после революции.
«…Я была молодой девушкой, меня влекли приключения…» – скажет 07.10.37 г. на допросе Татьяна Петровна. В пятнадцатилетнем возрасте в 1926 году она с подругой нелегально ушла через границу в Китай. В Харбине служила бонной (воспитательницей маленьких детей в буржуазных семьях), работала продавщицей в магазине. Одновременно занималась в балетной школе. Через год стала выступать в различных кабаре «Фантазия» и «Мулен-Руж».
В 1928 году Татьяна Петровна – балерина в желдорсобе КВЖД (железнодорожном собрании – самодеятельном обществе культуры русских эмигрантов при управлении Китайско-Восточной железной дороги) в Харбине, где она познакомилась со своим будущим мужем. Некоторое время работала в частных кабаре, затем устроилась в профессиональную труппу, что дало ей возможность побывать на гастролях в Японии.
В 1918 году отец Абрама Борисовича – Борис Моисеевич Субботовский, владелец заводика фруктовых вод в городе Красноярске, «…в связи с началом военных действий благодаря гражданской войне…» вместе с семьей выехал в китайский город Харбин. Там Абрам Борисович так же, как и его будущая жена, рано и самостоятельно начал трудовую деятельность. Работал младшим пианистом в кино «Палас» (напомним, что кино было немым), пианистом в ресторане «Американский бар» и в симфоническом оркестре желдорсоба КВЖД, где в 1927 году он и познакомился с Татьяной Петровной. В 1931 году они поженись и решили возвратиться в Россию. Говорят, на Родине всегда теплее сердцу.
