Czytaj książkę: «Дважды контрразведчик»

Эту книгу посвящаю своему отцу – Киене Александру Борисовичу, рядовому Красной Армии, двум его братьям и пяти братьям матери, которые все погибли при защите Родины –

Союза Советских Социалистических Республик

Дважды контрразведчик: Север. Юг

Тридцать лет нет на карте мира Союза Советских Социалистических Республик (СССР), государства, в котором я родился и вырос, давал ему клятву-присягу на верность и преданно служил в органах государственной безопасности. Служил там, где нужно было Родине. На Крайнем Севере почти четыре года, где полярная ночь, сильнейшие метели и морозы, на «Крайнем Юге»: два года в воюющем Афганистане, где участвовал и в боевых действиях. Сменил 11 военных городков и 15 служебных квартир.

Контрразведка КГБ СССР (Комитет государственной безопасности) состояла из двух частей: военная – в вооруженных силах и территориальная – во всех гражданских заведениях, учреждениях науки, культуры, на фабриках и заводах. Обе имели свою специфику. Было редким явлением, чтобы офицер проходил службу и в органах военной, а затем и территориальной контрразведки. Службу в органах госбезопасности я начинал в военной контрразведке – 13 лет в Особом отделе КГБ СССР по Уральскому военному округу. Заканчивал в территориальных органах – в УКГБ СССР по Свердловской области – 7 лет. Поэтому и считаю себя дважды контрразведчиком.

Позади большая, более 80 лет, насыщенная событиями жизнь. Вот и задумал написать книгу о прожитом времени, о военной службе, об участии в боевых действиях, подробно и честно о своем поколении и о себе. Эта книга – желание показать на примере конкретной судьбы, к чему стремился, чего достиг обычный советский человек. Как из внука польского батрака стал тем, кем стал – офицером госбезопасности, патриотом и верным защитником Родины; как росло и развивалось наше поколение чекистов.

Может быть, кто-то, прочитав эту книгу, на моих ошибках, заблуждениях, удачах и неудачах станет чище и честнее. Станет больше ценить и свою, и чужие жизни.  Ведь все мы люди, каждый из нас уникален, пока живой!

Глава 1. Воюющий Афганистан

Границу СССР и ДРА (Демократическая Республика Афганистан) пересек я 10 января 1984 года на самолете ИД-76, летевшем из Ташкента в Кабул. Была самая середина десятилетней Афганской войны. Об оперативной обстановке в Афганистане тех лет сегодня можно прочитать в открытых источниках, например, в Исторической справке за 1984 год. В те годы в советских средствах массовой информации: на телевидении, по радио, в газетах, − скрывали сведения о боевых действиях в Афганистане, их объеме, потерях войск и мирного населения. Показывали, например, как советские солдаты занимались посадкой деревьев в парках, участвовали в трудовых субботниках и прочую белиберду, не имевшую отношения к настоящей действительности.

Процитирую Историческую справку за 1984 год: «1984 год. По существу Ограниченный контингент советских войск (ОКСВА) оказался втянутым в полномасштабную гражданскую войну, развернувшуюся на всей территории страны. Политическое и военное руководство СССР ставило перед советскими войсками две задачи: совместно с правительственной армией Афганистана разгромить крупные вооружённые формирования мятежников в базовых районах и оказать содействие Кабулу в укреплении органов государственной власти на местах. Ввиду партизанского характера действий противника, а также серьезных просчетов далеко не все боевые операции достигли цели.

У моджахедов появилось большое количество реактивных снарядов и установок китайского производства. Появились американские ПЗРК (переносные зенитно-ракетные комплексы) «Стингер» и английские «Блоупайп». За 1984 год было отмечено 62 пуска ПЗРК.

21 апреля 1984 года началась крупномасштабная общевойсковая операция в Панджшерском ущелье, в ходе которой попал в засаду и понёс большие потери 1-й мотострелковый батальон 682-го мотострелкового полка и потерял 53 человека убитыми, 58 ранеными.

С января по май было проведено 85 боевых операций, захвачено у моджахедов 3839 единиц стрелкового оружия, 146 ДШК (крупнокалиберных пулемета), 42 миномета, 101 ручных противотанковых гранатомёта.

1984 год является самым кровопролитным в истории Афганской войны (1979—1989г.г.): безвозвратные потери – 2343 чел., ранения и заболевания – 7737 чел., уволено из Вооружённых сил (по ранению, травмам и заболеваниям) – 1388 чел., потеряли танков − 7, бронетехники – 88, самолетов и вертолетов – 66».

Кунарская боевая операция

Из писем домой

7 марта 1984 года. Город Кабул. 58-й день в ДРА

«…Здравствуйте, мои дорогие!

Стоит необычное даже для этих мест тепло. Травка зеленеет, солнышко блестит… Днем – за двадцать (!) градусов тепла. Солдаты по пояс голые, строят новый модуль (сборная щитовая казарма). В июне-июле из комнаты на шестерых разъедемся по комнатам на двоих. Там будет психологически более спокойная и комфортная обстановка. Все-таки возраст уже не для туристических палаток…

На улицах города множество детей. Как я раньше этого не замечал? Примерно, как в Махачкале. Впереди своей семьи уверенной походкой идет ОН – гладкий, кругленький и довольный жизнью. Сзади, метрах в 3-4-х, следует его «ханума» в мешке до пят и в тюремной решетке паранджи напротив глаз. Она тащит на руках двух (редко, очень редко одного) маленьких ребят. Еще 2-3, взявшись цепочкой за руки, следуют с ней рядом. На «хануме» за спиной (руки-то заняты) болтается большой узел с вещами.

Приземистый дом без окон мелькает вдоль дороги. Кольцо мужчин и мальчиков, а между ними два дерущихся петуха. У некоторых зрителей петухи зажаты подмышками, ждут своей очереди. Девочки на улицах – большая редкость, рассказывают, что за ту из них, которая до замужества не вышла за пределы двора ни разу, заплатят самый высокий калым. На многих домах вдоль городской улицы мальчишки на коротких, метров по пять поводках водят разноцветных воздушных змеев, сделанных из плащевой болоньи.

Неуправляемое стадо машин на улицах. Уже привычные глазу выдранные с мясом и висящими проводами боковые фонари и ржавые боковые крылья легковых автомашин. Как будто ты зритель гигантского ралли. Позы пассажиров самые невероятные. Вот, подпрыгивая на ухабах, летит ГАЗ-66. Сверху на кабине (а не в пустом кузове!), непринужденно опустив одну ногу в кузов, сидит «сорбоз» – афганский солдат с автоматом Калашникова, не держась ни за что руками. А машина иногда резко тормозит, и я с тревогой жду, что он вот-вот загремит вместе со своим АК под передние колеса автомобиля. Ничего подобного! У него в штанах, наверно, магнит, сидит, как плотно приклеенный к кабине машины. Или видишь: как крейсер, в потоке легковушек лавирует автокран на базе МАЗа. Всё на нем: кабины водителя и крановщика, стрела (!), подножки – буквально всё унизано непринужденно сидящими и висящими в немыслимых позах людьми-пассажирами. Никто на это, даже регулировщики, не обращают никакого внимания. Лошадей в стране мало, и все они какие-то игрушечные, чуть больше пони. На улицах множество тележек на толстых резиновых колесах, которые волокут худые изможденные люди. Иная нагружена – аж жуть!

Когда два-три дня нет ветра, Кабул заволакивает синей дымкой смога. Хорошо еще, что здесь нет промышленности. Трудно дышать, противный запах, и першит, режет горло. Когда возвращаешься к себе, пусть невысоко, но все же в горы, воздух отличный, чистейший. От нас город – как на ладони. Ежедневно, вечерами черное небо рассекает узкий и яркий луч прожектора, который шарит по окрестностям глубокой долины-«тарелки», иногда задерживаясь, из-за любопытства, на редких облачках, сразу ослепительно вспыхивающих над ним. Взлетают частые ракеты, иногда гремит далеко не весенний гром, и ярко-красные плети трассирующих пуль – «трассеров» хлещут из-за близких холмов и кишлаков, разлетаясь в стороны. На войне, как на войне, хотя и «необъявленной». Американские миллионы долларов здесь превращаются в пули, взрывы и убийства среди бела дня в городе, магнитные мины, прицепленные прямо на ходу в потоке машин, и многое другое, всегда пахнущее кровью. Здесь пробуют нас на крепость, как в 30-е годы в Испании…

Пишу на именной бумаге главаря банды, заверенной его личной печатью. Целую крепко. Через три дня ухожу на десять дней туда, откуда письма не пишут. Постараюсь написать еще одно письмо. Ваш…».

Шли мы из столицы Демократической Республики Афганистан города Кабула в зону «Восток» (провинции Лагман, Нуристан и Кунар). Колонна около тысячи военных автомашин, БМП, БТРов и танков (такую цифру мне назвали в штабе операции) растянулась по горной дороге на двенадцать километров. Вначале из высокогорного Кабула нужно было спуститься по серпантину вниз и прочесать там ущелья. Вытеснить «духов», дать возможность местным дехканам спокойно работать, освоить советские трактора «Беларусь» вместо деревянной сохи, которой они пахали тысячи лет; защитить школы и учить детей, так как банды из Пешавара в первую очередь расстреливали и сжигали школы и учителей. Обирали крестьян. Заставляли платить им налог – четверть урожая…

Перед каждым из восьми тоннелей длинная змея боевой техники сонно замирала. Пока саперы искали и каждый раз находили мины и фугасы и их разминировали. Прошли первые сутки. Кончилась взятая с собой кипяченая вода. Вся военная техника, оружие, наши лица, руки и одежда покрылись толстым слоем желтой пыли. На вынужденных остановках под безжалостным афганским солнцем мы молча курили и настороженно оглядывали молчаливые и угрюмые чужие горы.

Водитель, старший сержант Сережа Голов из Воронежа, достал пропыленными грязными руками засохшую на жаре буханку хлеба и, вскрыв штык-ножом консервную банку сайры в масле, подал мне. Я взял ее такими же землистыми от грязи немытыми руками и начал медленно и с отвращением жевать, запивая холодной сырой водой. Было невкусно, но голод утоляло.

Рядом с нашей машиной в кювете лежал мертвый ишак с выеденным шакалами с задней части туши красным и сплошь покрытым мухами нутром. В детстве и юности я был болезненно брезглив, что служило предметом множества шуток и розыгрышей моих друзей. Тут я равнодушно смотрел на ишака.

Позади 75 километров пути до населенного пункта Суруби. Примерно посредине нашей воинской колонны следуют и двадцать одна автомашина оперативной группы штаба армии, которая руководит этой боевой операцией. Я старший автомашины ЗИЛ-131 с прицепом-кунгом. В ней будет располагаться группа офицеров Особого отдела КГБ армии, которая в район боевых действий прилетит вертолетом. Со мной два водителя: основной – Сергей Голов, водитель 1 класса, «дедушка», ему скоро «дембель», и запасной – Игорь Зайчиков, служит три месяца, только-только из учебки, оба они из Воронежа. Все мы боевого опыта пока не имеем. Хотя уже не раз бывали под обстрелами из ракет класса «земля-земля» и другого оружия.

Двигаемся в колонне очень медленно. При долгих остановках уже успели познакомиться с водителем и двумя рядовыми из впереди едущего новенького зеленого КрАЗа с тентом, набитого под завязку ящиками с продовольствием. Справа от дороги, вплотную к ней – вертикальная скала высотой метров пятьсот, слева глубокая и также вертикальная пропасть, из которой глухо доносится шум течения невидимой из кабины горной речки Кабул, текущей в попутном направлении. Над нами по небу периодически проносятся пары «вертушек» прикрытия. По скалам сверху колонну прикрывают десантники.

Первоначальное напряжение от вида этой огромной махины войск и техники, нарастающей усталости и жары постепенно превращается в равнодушие и апатию. Даже есть не хочется. Только пить. У каждого из нас на поясе по две фляжки с чаем.

В Суруби, в горах, с нашей советской помощью построена большая гидроэлектростанция, которую охраняет афганская армия. Наша колонна-змея сворачивается на большом плато в грохочущую массу перед ночлегом и постепенно затихает. Знакомый оперуполномоченный Особого отдела за совместным ужином рассказал, что в афганской охране у него есть секретный источник информации. По его сведениям, каждый вечер «духи» обстреливают район гидростанции. Предварительно сообщают охране через связных либо по телефону о времени обстрела и количестве ракет, чтобы те подготовились, чтобы никто не попал под обстрел. Затем, если охрана согласна, ракеты выпускают. Подвозят по одной ракете на ослах, ставят их вручную на направляющие и запускают. При таких обстрелах риск случайной гибели охранников почти исключен, да и серьезных повреждений сооружений практически еще не было. Охрана докладывает вверх по команде про систематические обстрелы и свое героическое поведение, «духи» отчитываются перед Пешаваром о количестве подвезенных и стартовавших ракет. Американские деньги при этом и «духи», и охрана делят честно между собой, так как и в охране, и в местной группе «духов» почти все родственники. И все довольны

Еще не взошло солнце, а колонна снова вытянулась на дорогу и поползла в сторону субтропического города Джелалабада. Всю ночь наш автомобиль находился в гуще скопления бронетранспортеров и танков, которые почему-то моторы на ночь не глушили. Грохот стоял неимоверный, вонь от дыма невыносимая. Нормального сна и отдыха и в помине не было. Самоходная артиллерийская установка (САУ) рядом стреляла примерно один раз в сорок минут, ведя беспокоящий огонь по далеким целям. Во время выстрела раздавался чудовищный звуковой удар, эта неуклюжая с виду махина делала вид, что подпрыгивает, и слегка откатывалась назад. После ее выстрела я в очередной раз вместе с одеялом, подушкой и матрасом слетал с нижней полки в кунге на пол и больно ударялся. На третий или четвертый раз так и остался лежать на полу посреди разбросанной постели. Утром, не выспавшиеся и разбитые, мы поехали дальше.

День на жаре и при частых остановках тянулся мучительно долго. На одной из остановок к нам подошли ребята из впереди идущего КрАЗа и сообщили об аварии. Впереди водитель САУ «Гвоздика» уснул на ходу, и неуправляемая боевая машина на повороте дороги не повернула в нужную сторону, а прямо переползла через невысокий бетонный бордюр и упала в пропасть. Вместе со всем экипажем и спавшим на борту десантом. Еще никто не сделал по нам ни одного выстрела, а войска уже понесли потери…

Быстро наступили вечер и чернильная темнота афганской ночи. На фарах машин надеты светомаскировочные маски с узкими прорезями для синего света. На дороге почти ничего не видно. Только красные огоньки задних сигнальных фонарей машин. Движение колонны замедлилось до скорости пешехода, с долгими стоянками перед тоннелями для их проверки саперами. Несколько раз поели осточертевших рыбных консервов с черствым белым хлебом, который буквально разваливался на крошки.

Вторая ночь близилась к полуночи, когда раздались выстрелы орудий и стал нарастать грохот близкого боя. Разговоры в кабине смолкли. Напряжение нарастало. Снял и повесил поперек правого стекла кабины свой бронежилет, оставив небольшую щель для наблюдения. Зашнуровал ботинки.

Внезапно высокая скала справа закончилась, и открылось большое ущелье. Прямо перед нами, примерно в двадцати метрах, возник мост из бетона в три пролета, освещаемый мерцающим светом осветительных ракет. Ближнего пролета уже не было: когда на мост въехал наш танк, под ним взорвался фугас – круглая пластмассовая итальянская мина и под ней советская бомба. Они часто не взрываются во время наших бомбежек душманских укреплений, «духи» их собирают и используют против нас. Танк улетел в пропасть вместе с пролетом моста и десантом на броне.

Между остатками моста и дорогой саперы под обстрелом сразу перебросили аппарели – металлические спаренные мостки, по которым нашей машине с прицепом и предстояло перебраться на ту сторону и двигаться дальше. На мосту стояли два пулемета, которые стреляли в сторону ущелья. Поодаль от них я увидел силуэты четырех наших солдат, которые беспрерывно стреляли в ту же сторону из ракетниц, пытаясь ослепить «духов». Из ущелья в нашу сторону тянулись многочисленные следы «трассеров».

Метров за пять перед мостками водитель остановил нашу машину и вгляделся вперед. Никого рядом не было, чтобы помочь направить передние колеса в желоба мостков. Слева, справа и впереди была пропасть, неосвещенная и зловещая. Ошибка в несколько сантиметров могла стать смертельной для всех нас. Горело крапивой обостренное желание не оплошать. Постояв секунд десять, автомобиль с прицепом очень медленно двинулся вперед. Мы проехали по мосткам около двух метров над пропастью, когда впереди и справа в ущелье, метрах в трехстах от нас, в темноте вдруг возник огненный шар и спустя секунду начал двигаться в нашу сторону. Я мгновенно определил, что это летит смерть – граната душманского гранатомета.

Мной овладело абсолютное спокойствие. Никакого страха не было нисколько. Душа как бы зависла над моим телом в пространстве в качестве стороннего наблюдателя. Я внутренне удивился. Много раз читал, что именно чувствует человек в мгновенья перед неминуемой гибелью. Я вдруг холодно понял, что сейчас погибну и буду падать в пропасть с большой высоты вместе с машиной и прицепом. И не чувство паники от предстоящей боли и черноты смерти пришло ко мне, а единственное, что в голове промелькнуло: «Как там мои останутся?». И невыразимо горькое сожаление о том, что угробил машину и солдат. Смертная тоска за невозможность помочь погибающим мальчишкам больно сжала сердце…

Внезапно машина встала над пропастью ровно посреди мостков. Водитель не двигался, сидел молча. Я видел, как чрезвычайно медленно, буквально по сантиметрам в пространстве движется к нам граната с ярким хвостом огня за собой. Изучающе холодно и спокойно я наблюдал за ней. Прошло не меньше часа (в действительности, конечно, 3-5 секунд). Шар очень медленно приблизился и пролетел прямо перед капотом машины, скрывшись в пропасти слева от нас. Гранатометчик явно не ожидал резкой остановки машины, неправильно взял упреждение и промазал. Я отметил это про себя автоматически.

– Вперед и медленно! – почему-то шепотом приказал я. Для себя отметил, что горжусь мастерством и выдержкой солдата-водителя Сережки Голова. На сердце стало теплее. В том же месте ущелья снова возник огненный шар среди черного неба и снова стал приближаться к нам. Я молча и бездумно следил за ним глазами. Голова была пуста, как колокол. Никаких мыслей не было. Только застывшее время, как скованная льдом река. Снова я чувствовал каждый удар своего сердца и обостренно видел каждый сантиметр полета гранаты, каждую искру в ее огненном хвосте. Граната очень медленно подлетела и прошла вплотную к переднему стеклу, чуть выше капота, опалив его. И сразу стало видно, что до спасительного моста осталось не более двух-трех метров. – Вперед!!! – заорал я. Тяжелый ЗИЛ резко дернулся и, стремительно промчавшись по остаткам моста, нырнул в спасительную темноту и под защиту скалы, вновь выросшей справа от дороги.

Колонна стала двигаться непрерывно и быстро. Светало, когда мы свернули с дороги и пошли по пустыне. Горы исчезли. Начали появляться кишлаки с домами из желтой глины и небольшими участками для посевов. На некоторых дехкане пахали землю на паре волов деревянными сохами. Все машины шли друг за другом по одной колее, утопая колесами сантиметров по десять-пятнадцать в желтом песке. Облако пыли скрывало от нас идущие впереди машины. Смутно был виден лишь силуэт КрАЗа с тентом, нашего постоянного ведущего в колонне. Мы напряженно вглядывались. Ехали с работающими дворниками, которые сметали с лобового стекла пыль и песок, как у нас в Союзе снег зимой. Раза два я видел в колее впереди нас круглые камни-валуны размером с кулак. Каждый раз Сергей, предупреждая мою команду, восклицал: «Вижу!» – и резко выворачивал колеса. Мы были проинструктированы, что «духи» будут ставить мины в колею, маскировать их, а для своих класть сигнальные камни.

Полдень. Мы неимоверно устали от бессонной ночи, дороги, обстрелов, голода и напряжения. Очень хотелось спать. Внезапно ярко сверкнуло в глаза. Впереди идущий КрАЗ вдруг подпрыгнул метра на полтора и скрылся в черном дыму. Раздался такой сильнейший удар, что, казалось, взорвалась планета. Мы мгновенно остановились. «Дворники» продолжали со скрипом в наступившей тишине разгребать песок и пыль на лобовом стекле. Когда дым немного рассеялся, мы увидели, что из зеленого КрАЗ стал обуглено-черным и весь горит. Я выскочил из кабины и подбежал к КрАЗу.

Он наехал левым передним колесом на мину. Колесо оторвало взрывом и подбросило метров на пятьдесят. Кабина от удара вытянулась вверх и назад. В ней через проем оторванной двери видно было два черных человеческих тела, как обрывки веревки, скрученные друг вокруг друга. На песке лежал солдат-водитель, с которым еще пятнадцать минут назад мы курили на коротком привале. Левая нога по колено у него была оторвана, торчала белая оголенная кость, которая конвульсивно скребла по песку. Из окружавших ее лохмотьев красного мяса на песок обильно лилась ярко-красная кровь и сразу же впитывалась в песок. Тело водителя всхлипывало и содрогалось в предсмертных движениях, которые через минуту закончились. Мы с Головым и подбежавшими солдатами из задних машин стояли и смотрели на него молча и обреченно…

В первый раз в жизни я увидел, как на моих глазах умирает человек. Он был в два раза моложе меня, и его смерть казалась мне наивысшей нелепостью и несправедливостью. Если бы Бог предложил мне в этот момент для того, чтобы он жил, отрезать у меня руку или ногу, я, не задумываясь, согласился бы…

…Колонна наша в пустыне разделилась. Ее большая часть повернула направо в горы, где предстояла зачистка местности от «духов». А оперативную группу штаба армии с охраной остановили на привал. Подошла «ромашка» – раскладная столовая. Вкусно запахло войсковой походной кухней. В стороне от группы наших машин солдаты из четырех высоких щитов сколачивали походный туалет, выкопав в песке глубокую яму. Поели наконец-то горячей пищи – гречневой каши с мясной тушенкой (потом в Союзе лет пятнадцать я на нее смотреть не мог).

Приказал Игорю Зайчикову бодрствовать, но если колонна двинется, то разбудить меня и водителя Голова. Вместе с Сережей мы легли одетыми в кузове и провалились в сон, как в пропасть. Проснулся я от того, что мы двигались. Я разбудил слегка очумелого Сергея Голова. Куда нас вез сумасбродный и неопытный Зайчиков?! После переезда через взорванный мост я дал возможность отдохнуть водителю Сереже Голову. Отправил его в кузов, а за руль посадил Зайчикова. Тот все время сидел насупленный, очень недовольный, что ему часто приходится быть пассажиром. Мы долго ползли по серпантину вверх, и я заметил, что из-под капота вырывается пар и температура охлаждающей жидкости очень высокая. Приказал остановиться на обочине. Вся колонна пронеслась мимо нас, и мы остались на дороге одни. Разбудил Голова, и он долил в радиатор воды. Через несколько минут мы понеслись по пустынной дороге догонять колонну. Еле догнали ее через час. Могли в любую минуту стать добычей для «духов», которые часто нападают на одиночные и остановившиеся машины. И вот теперь Зайчиков, нарушив мой приказ, везет нас неизвестно куда…

Мы оба стали кулаками стучать в переднюю стенку кузова, но безрезультатно. Скорость движения по горной дороге была сравнительно небольшая, километров 10-15 в час. Я стал ногами на прицепное устройство и пригнулся. Уловив момент, когда скорость на подъеме снизилась, прыгнул на дорогу, больно упал боком и перевернулся. Вскочив, метнулся вперед и, догнав машину, зацепился за ручку кабины. Еле-еле взобрался на подножку. Открыл кабину и закричал Зайчикову: «Стой!!». Тот остановил грузовик. Подбежал Голов и занял место водителя. Я огляделся. Наша машина оказалась головной, впереди на дороге было пусто.

– Куда ты едешь?! – с возмущением обратился я к Зайчикову.

– Не знаю, я отстал от колонны и заблудился в «зеленке», – честно и растерянно ответил он.

Проехали немного вперед по грунтовой дороге, которая то и дело разветвлялась среди кустарников и небольших деревьев. Карты местности у меня не было. Пункта назначения я не знал. В любой момент мы ожидали обстрела. Очень хотелось вытащить Зайчикова из машины и набить ему морду, еле сдерживал себя. Понял, что ехать самостоятельно и наобум нельзя. Это опасно для всех нас. Будет уж очень щедрый подарок «духам». Раз нет связи, нужно стоять на месте и приготовиться к обороне со всех сторон…

Минут через пятнадцать к нам в голову пристроился проводник – бронетранспортер, которого кто-то из армейских начальников прислал за нами. Он и привел нас в город Митерлам, где дислоцировался наш батальон армейского спецназа.

Войска ушли на прочесывание местности. Оперативная группа штаба армии расположилась на широком плато среди гор, откуда хорошо просматривались весь город и подходы нему со всех сторон. Снова солдаты сноровисто и быстро окружили машины цепью окопов, развернули столовую-«ромашку», поодаль выкопали ямку для походного туалета, поставив по ее периметру коробку из четырех щитов-дверей. К туалету тут же выстроилась живая очередь из десятка человек. Я, опередив других, занял очередь третьим, вслед за афганским губернатором из Джелалабада, с которым только что познакомился на совещании в штабном вагончике. Это была зона его ответственности, и он прилетел посмотреть, как идут дела.

Пленные

Получил сообщение, что недалеко от нас приземлился вертолет, который доставил пленных, вышел из кунга, чтобы встретить. Пленных было семеро в сопровождении двух запыленных солдат-автоматчиков в касках и бронежилетах. Никаких сведений солдаты о пленных не знали и никаких документов мне не передали. Когда вся группа этих экзотически одетых мужчин в широких шароварах и чалмах неторопливо приближалась ко мне, я обратил внимание, что они все были босыми. Хотя на дворе была середина марта и днем стояла плюсовая температура, но ведь скоро наступит ночь и будет мороз. На мой вопрос, куда подевалась обувь задержанных, солдаты ответили, что у этих «духов» были резиновые калоши на босу ногу. Так как «духи» при конвоировании в горах под обстрелом передвигались медленно, то солдаты все калоши выкинули в пропасть. Возмущаться или задавать другие вопросы военным смысла не было, отпустил их к вертолету, который тут же взмыл в небо и скрылся вдали.

Я приказал рассадить всех пленных по одному в разных ямах-углублениях в земле и привести ко мне первого «духа». Переводил мне сержант-узбек из взвода охраны. Вошел симпатичный чернобровый мальчишка лет 15-16. Присел на краешек стула и болезненно поморщился. Взгляд прямой, доброжелательный. Его родной брат – офицер афганской армии 8-й пехотной дивизии. Погиб недавно в бою. Еще два брата служат в «царандое» – афганской милиции. Сам работает зазывалой в такси. Его задержали «шурави» в мечети, ворвавшись туда во время молитвы, избили и отобрали наручные часы. Сломали прикладом автомата два ребра. Я прекратил этот, наверное, самый короткий в мире допрос и повел юношу в кузов машины с тентом.

Метрах в десяти от машины стоял загорелый, чисто выбритый армейский прапорщик, который, глядя сквозь меня яркими голубыми глазами с неестественно расширенными зрачками, вдруг буднично сказал: «Товарищ майор, давайте я его расстреляю». Не останавливаясь и не удостоив его взглядом, я молча прошел мимо.

Второй задержанный, захлебываясь слезами, которые ручьем хлынули по его щекам, был стар и беден. Чистые шаровары и рубашка были во многих местах заштопаны. Он сообщил, что работает чабаном у феодала, пасет его овец. Сегодня днем «шурави» опустились на своем военном вертолете, номер которого он не запомнил, рядом со стадом в горах. Забрали восемнадцать баранов и улетели. Как теперь показаться на глаза феодалу, он не знает. У него четырнадцать детей! Как и чем их кормить?! Он пешком добрался до штаба «шурави» в горах, его не стали слушать, избили, и сейчас он здесь. Что делать?.. Он снова залился слезами.

Когда я проходил с чабаном мимо прапорщика, тот стоял на прежнем месте. И снова, не повысив голос, он обратился ко мне: «Товарищ майор, давайте я его расстреляю». Начисто забыв первейшую заповедь чекиста о необходимости иметь всегда холодную голову, я заорал так, что группа невдалеке стоящих офицеров штаба армии вздрогнула и все одновременно повернулись в нашу сторону.

– Иди в горы, козёл, бери автомат и там стреляй!!! Урод!

Третий задержанный в сопровождении солдата вошел медленно и как-то мешковато, низко нагнув голову и что-то неся перед собой в правой руке. Я остолбенел. У него на ладони лежал человеческий глаз, от которого к пустой красной правой глазнице тянулся тонкий, извилистый, как толстая нитка, нерв. Около минуты я был в сильнейшем шоке от увиденного. Заставил себя собраться и задать вопросы через переводчика. Он – сборщик хвороста в горах. Этой работой кормит семью. Собранный хворост продает. У него был собственный старый ишак. Во время прочесывания солдаты выкинули собранный хворост, застрелили ишака и все время кричали на него, называя: «Дух, дух!». Обыскали и отобрали последние 250 афгани, зашитые им в одежду.

Когда я, внутренне потерянный и потрясенный услышанным, вел к машине этого афганца, прапорщика на прежнем месте уже не было. Там стоял молодой солдатик в еще не выгоревшей зеленой форме. Когда я поравнялся с ним, он, просительно глядя мне в глаза, произнес ту же самую ненавистную фразу: «Товарищ майор, дайте его мне, я его сейчас расстреляю!». Вне себя от гнева и ненависти к войне, которая оказалась совсем не такой, как я представлял себе по книгам и кино, я остановился, взял его за плечи, развернул к себе спиной и дал сильный пинок в зад. Солдат упал на колени, схватил выроненный автомат и бегом, не оглядываясь, молча побежал от меня.

И остальные задержанные оказались никакими не «духами», то есть вооруженными мятежниками и борцами с властью, а избитыми и ограбленными крестьянами и ремесленниками, простыми афганцами, попавшими под руку советским солдатам случайно в процессе зачистки местности. Я отвел оставшихся в ту же машину с тентом и усадил в кузов под охрану солдат. Позвонил в ХАД (афганские органы госбезопасности) и стал дожидаться их представителя, чтобы передать всех задержанных. Стоял возле машины и молча долго посмотрел в глаза своим «духам».

Не знаю, что именно они увидели в моих глазах, но вдруг одновременно все протянули ко мне руки и что-то заговорили на своем непонятном языке. На мой вопрос, в чем дело, солдат-узбек перевел, что все они не ели и не пили трое суток и просят воды. Мы с солдатом подошли к котлам нашей войсковой кухни и налили четыре трехлитровых банки воды из цистерны. Я взял без спросу со стола открыто лежащие две буханки хлеба и пошел к машине.