Czytaj książkę: «Маленькое сердце»

Пролог

Миры Таурис. Созданные не творением демиурга, а возникшие самостоятельно, миры Таурис имеют множество отражений, и сами являясь отражением Изначального Мира. Миры, где действуют законы мироздания, где существует магия, колдовство, волшебство… Демиурги часто могут быть лишь наблюдателями, могущими вмешаться лишь по просьбе самого Мира.

Миров Таурис множество, и у каждого своя история, свои проблемы, свои приключения. Демиурги, глядя в эти миры, учатся тому, как нельзя поступать и как поступать нужно, чтобы затем, уже в своих творениях, не совершать ошибок, ведущих к распаду Мира. Итак…

«…В мире Таурис, населённом колдунами и простыми людьми, царила вражда, замешанная на зависти и длившаяся веками. Последствия столкновений были разрушительны и часто приводили к невосполнимым потерям. Однако судьба предоставила им возможность обрести мир и взаимопонимание. Так родился Договор между людьми и колдунами…»

Сидящий за своим столом в ректорском кабинете школы колдовства герр Рихтер вздыхает. Договор всегда был больной темой и остаётся ею до сих пор. С одной стороны, задумано-то было хорошо и даже правильно, но вот с другой… Ректор школы колдовства вспоминает историю девочки, чуть не убитой этим Договором, но каким-то чудом выжившей.

«…создание школы-интерната для обучения молодых колдунов, которые достигли возраста двенадцати лет. Эти дети должны были жить и обучаться на территории школы, чтобы научиться контролировать свои способности. Это было необходимо, чтобы предотвратить случайные повреждения и разрушения из-за неумелого обращения с колдовством».

Сидя за столом в библиотеке, Филипп Кроне читает учебник истории. Он знает, что совсем скоро его примет эта самая школа, ведь ему двенадцать. Что она ему принесёт? Рано потерявший родителей мальчик не надеется ни на что хорошее. Сначала у него был приют, который Филипп не запомнил, потом – приёмная семья, поначалу казавшаяся доброй, но оказавшаяся просто равнодушной. Тяжело вздохнув, мальчик переворачивает страницу.

«Кроме того, Договор ясно указывал, что колдуны не имеют права использовать свои способности вне определённых мест компактного проживания. Это условие было введено с целью предотвращения возникновения новых войн и конфликтов между колдунами и людьми…»

Герр Шлоссер, заместитель ректора школы Грасвангталь, составляет списки. Нужно заранее разбить первый класс на «А» и «Б», потому что в начале учебного года будет только показательная процедура, а классы должны быть сбалансированы. Кроме того, возможные конфликты нужно бы и пресечь. Попросив герра Бёзе предоставить для герра Нойманна справку о состоянии здоровья будущих учеников, герр Шлоссер вздыхает – какое-то неясное предчувствие тревожит его. Но нужно работать. Итак, класс «А»: Вольфганг Мюллер, Филипп Кроне, Виктор Иванофф, Луи Александер, Вилли Текне, Фредерик Штиллер, Герман Биркендорф, Хелен Бок, Ингрид Витке, Аннемария фон Кшиштофф, Герда Мот, Сабина Куршт, Рената Шмидт… Девочек маловато, но их среди колдунов всегда мало было, поэтому важно их распределить по двум классам.

«В глубине живописных гор, недалеко от Женевы, в местности, известной как Трёхозёрье, среди прекрасных озер и величественных горных вершин, скрывается непревзойдённое чудо – школа колдовства Грасвангталь. За горой Рюбецаль, на опушке таинственного Леса Сказок, эта удивительная школа становится вторым домом для множества юных школьников со всех уголков Европы…»

Аннемария вздыхает – она бы хотела учиться совсем в другой школе, но её никто не спрашивает, батюшка намедни соизволил лишь проинформировать. Поэтому девочка читает сейчас книгу о школе, где ей предстоит учиться, потому что она не хочет «последствий», твёрдо обещанных ей в случае, если успехи будут недостаточными. Все-таки снобизм семьи фон Кшиштофф иногда раздражает вполне современного ребёнка. Но делать нечего, надо учиться.

«Величественное здание школы построено из камня горы Рюбецаль и обработанного дерева Леса Сказок. Таинственные залы, широкие коридоры и изящные башенки с высокими крышами создают атмосферу тайны и сказки. Внутри школы находятся многочисленные светлые классы, библиотека, общая столовая и гостиные с блоками совместного проживания…»

Ганс Рихтер полон надежд и желания не подвести отца – ректора школы. Аккуратный и внимательный к мелочам юноша педантичен до такой степени, что у него практически нет друзей. Вся информация, содержащаяся в книге, ему хорошо известна, но он продолжает читать том «Распорядок и Правила школы Грасвангталь», заучивая его наизусть.

«Окружающий школу Лес Сказок наполнен древними тайнами и сказочными существами, такими как Зелигены, Горгоны и многие другие. Здесь деревья шепчут загадки, а ручьи весело пляшут в своём бесконечном стремлении к озерам. Лес Сказок служит местом отдыха для школьников, где они познают тайны природы, зачастую в общении с мифическими существами. Но в лесу Сказок водятся и опасные существа, поэтому заходить в чащу школьникам без сопровождения запрещено».

Рената Шмидт, сероглазая полненькая девочка из древней колдовской семьи, едва спасшейся в средние века от пламени костров, совсем не хочет знать о правилах. Она мечтательно смотрит в потолок, думая о легендах Леса Сказок, где можно получить волшебный цветок, а можно и окаменеть. Хотя девочка подозревает, что в её семье с её замшелыми традициями получить можно кое-что другое, что ей совсем не понравится. В мечтах о подругах и шалостях, за которые ничего не будет, девочка переворачивает страницу.

«Школа колдовства Грасвангталь прославилась своими талантливыми и героическими выпускниками. Портреты героев, спасавших людей во время землетрясений и других стихийных бедствий, навеки остались в Зале Памяти школы. Обучение в школе Грасвангталь начинается в двенадцать лет с первого класса и длится шесть лет – до совершеннолетия учащихся».

Достав из кармана фотографию родителей, Филипп смотрит на погибших в его раннем детстве людей долгим взглядом. Без раздумий кинувшись спасать других детей во время землетрясения, они не делили их на колдунов и простых людей, а просто спасали, но не смогли спасти себя, поэтому Филипп стал сиротой. Мальчик думает о том, смог ли бы он поступить так, как родители – спасать других без оглядки на себя? Он ещё не знает, что очень скоро сама Судьба предоставит ему возможность сделать свой выбор.

Глава

1

Меня зовут Хелен, и я… я… я… Нет, плакать мне нельзя. У меня слабое сердце, и каждый день может стать последним. Это болезнь, которая встречается очень редко. Папа не хотел, чтобы я это знала, но я подслушала его разговор с коллегой. Теперь я живу, зная, что завтра для меня может и не наступить. Поначалу было очень страшно ложиться спать, но потом я привыкла. Человек ко всему привыкает. Я нашла себя в книгах и учёбе, потому что гулять на улице просто боялась. Да и не с кем мне гулять, кому интересна такая девочка, как я? Мне много чего нельзя – бегать, прыгать, плакать… Плавать можно, но только под присмотром и немного – слишком быстро я утомляюсь. Это тоже из-за болезни.

У меня нет будущего, я никогда не смогу родить ребёнка, стать матерью, потому что просто не выдержу такой нагрузки. Значит, не будет и семьи. А какой смысл жить, если счастья всё равно не будет? Любовь для меня может плохо кончиться – привязанность, обида… Однажды в школе меня сильно обидел мальчик, и я… для меня будто выключили свет во всём мире. Парамедики успели и вернули меня обратно оттуда. Там очень холодно и страшно. И совсем-совсем ничего нет. Просто пустота, в которой очень холодно, и всё.

Постепенно у меня развивается сердечная недостаточность, и однажды я стану… Папа запрещает мне говорить это слово, я должна мыслить позитивно, потому что депрессия – это очень плохо. Я мыслю позитивно, и у меня есть надежда. Наверное. Очень слабая надежда, потому что болезнь редкая, и надеяться на транс-план-тацию не стоит. Хотя трансплантация – тоже не гарантия: с пересаженным сердцем долго не живут – лет десять-двадцать. Хотя это тоже шанс. Но не мой.

Папа и дядя-психолог меня тренируют быть сильной, не обижаться и терпеть, когда хочется плакать. Потому как то, что для других девочек слёзы, для меня – смерть. Ну, почти обязательно. А мне нельзя умирать, потому что мама и папа расстроятся. Поэтому я живу для них. Столько, сколько мне осталось. Умирать очень страшно, одна надежда на то, что это случится во сне.

Я учусь больше дома, чем в школе, особенно весной, потому что тогда со мной очень плохо. Но вот совсем недавно к нам в гости пришёл какой-то дядя. Он долго говорил мне, что я – колдунья, я даже посмеялась, подумав, что это его родители пригласили, чтобы мне не было грустно. Но он сказал, что у него нет времени и, наверное, что-то сделал, отчего мама и папа согласились поехать с ним и зарегистрировать меня. Я очень испугалась, потому что такое поведение для моих родителей необычно.

В каком-то большом здании меня зарегистрировали как ученицу, и хотя я пыталась объяснить, но тот дяденька сказал мне замолчать и не отнимать время занятых людей, отчего мне стало ещё страшнее. Потом папа не мог понять сам, почему он меня отпускает в эту школу, из которой я могу и не вернуться. Но почему-то он не смог воспротивиться. Тогда я поняла, что маму и папу заколдовали эти колдуны. Значит, лучше покориться, а то ведь эти страшные люди могут придумать что-то другое. Поэтому я попрощалась на вокзале с родителями и шагнула в вагон обычного поезда, надеясь их увидеть ещё хотя бы раз, а не приехать домой в деревянном ящике. Впрочем, чего уж теперь…

Я тяжело вздохнула и заняла место у окна. Предстояло ехать четыре часа до Женевы, а потом – неизвестно как до школы Грасвангталь, которой нет на карте. Папа проверил. Он мне разложил таблетки и дал с собой, а мама очень плакала. Не при мне, но я же видела. Думая о том, что меня ждёт, я только надеялась на то, что в новой школе есть лифт. Ну нельзя мне… Хотя какая разница, где умирать?

Вагон был вполне обычным, разделённым на купе по шесть кресел в каждом. Прозрачная дверь вела в коридор, по которому то и дело пробегали какие-то мальчики и даже, кажется, девочки. Я уже знала, что школа Грасвангталь – это интернат, нам даже объясняли, почему – что-то связанное с взрослением колдуна, но я ничего не поняла, кроме того, что меня забирают у родителей не спрашивая. Колдуны злые, я это очень хорошо поняла, не зря же их в средние века сжигали на кострах. Вот теперь они мстят, наверное, забирая детей у родителей.

Какой-то мальчик заглянул в купе, вежливо поинтересовавшись, где он может найти какого-то Вольфа, но я не могла ему помочь. Решив пройтись до туалета на всякий случай, хотя мне и не хотелось, я поздно осознала, что это было ошибкой. Возле какого-то купе голова вдруг сильно закружилась, мне стало тяжело дышать – и вдруг вокруг всё погасло.

Очнулась я от того, что какой-то мальчик думал, будто делает мне искусственное дыхание, хотя губы у него мягкие. Дышать неожиданно было легко, что совершенно необычно. Обычно после обморока мне тяжело, но почему-то не в этот раз. Я лежала на полу, а мальчик пытался меня поднять, чтобы посадить в кресло. Наконец, ему удалось это сделать, и я решила представиться:

– Меня зовут Хелен Бок, – сообщила я ему.

– Филипп Кроне, – ответил он и как-то очень по-доброму улыбнулся.

Эту фамилию я знала из книг. Чуть больше одиннадцати лет назад у колдунов случилось какое-то стихийное бедствие, и родители этого мальчика спасали детей, я не поняла откуда. Они погибли, как настоящие герои, всех-всех спасли. Наверное, Филипп тоже герой у таких родителей, но рассказывать ему свою историю я, разумеется, не стала. Вряд ли его это заинтересует. Мы помолчали, а потом постепенно разговорились.

– Ты ко мне не привязывайся, – сказала я. – Я могу скоро умереть.

– Почему? – удивился Филипп.

– Потому что у меня слабое сердце, и каждый день может стать последним, – проинформировала я мальчика, ожидая, что он отвернётся, а мне нужно будет пойти обратно, несмотря на слабость. У меня уже было так, когда я честно говорила о себе, а девочки отворачивались, потому что я такая была им неинтересна.

Но Филипп поступил совсем не так.

– Давай дружить? – предложил он мне, несмело улыбнувшись, я даже удивилась, потому что совсем не ожидала такого.

– Давай, – согласилась я. – Но при одном условии, хорошо?

– При каком? – поинтересовался сын героев-колдунов.

– Ты не будешь плакать, когда я умру, – озвучила я ему своё самое важное условие.

– Ладно, – улыбнулся он мне.

Улыбка у него была такая хорошая, тёплая и искренняя… От неё мир вокруг становился уютным и дружелюбным.

Так мы подружились. Сначала мы много говорили о прочитанных книгах, но в купе постоянно кто-то заглядывал, поэтому Филипп просто закрыл дверь на какую-то палку, и к нам больше никто не зашёл. Оказалось, что он живёт в приёмной семье, где к нему относятся так себе, поэтому он много сидит в школьной библиотеке и жутко умный, почти как я, хи-хи.

Потом мы обсудили то, что узнали о школе, и Филипп предложил настаивать на том, чтобы учиться в одном классе, – так проще будет дружить. Я с радостью согласилась. Мне вдруг стало не так страшно и одиноко. Ведь я впервые куда-то ехала без мамы и папы, а он как будто понимал, каково мне, и не давал скучать все четыре часа дороги. Поезд шёл вперёд, и мы болтали обо всём. А когда мне вдруг взгрустнулось за домом, и я усиленно заморгала, чтобы прогнать подступившие слёзы, он меня обнял. Вот так неожиданно взял и обнял, как маленькую. От этого мне захотелось прижаться к нему, чтобы ощутить тепло. Почему-то, несмотря ни на что, мне было немного страшно, но я боролась с этим чувством, потому что нельзя же.

– Пойдём в моё купе, – предложила я. – Покушаем заодно, а то я забыла, а это плохо.

– Пойдём, – улыбнулся Филипп.

– Только я не знаю, понравится ли тебе, у меня еда немножко пресная, потому что мне нельзя много соли, – извинилась я заранее, и мы пошли в оставленное мной купе.

Я достала судочки, которые мне собрала мама, честно поделившись своими закусками, а мальчик не стал крутить носом, с удовольствием поев и поблагодарив за вкусную еду. Мне стало очень приятно за маму, это ведь она готовила. А потом мы приехали.

На вокзале в Женеве нас собрали и повели к автобусу, и Филипп был постоянно рядом. Сопровождающий сказал, что вещи сами попадут в школу, а мы здесь – в первый раз, поэтому нам покажут какие-то красивости. Автобус ехал, наверное, полчаса, остановившись на какой-то горе, с которой надо было спуститься, чтобы попасть, куда нужно.

– Добро пожаловать на гору Рюбецаль! – сообщил наш сопровождающий. – Она возвышается в Трёхозёрье, у самого Леса Сказок!

Вокруг было красиво, но почему-то страшновато. Однако рядом с Филиппом, который был таким улыбчивым, таким добрым, мне постепенно становилось не страшно совсем. Кажется, он решил стать моим рыцарем, как в книжках. Он вёл меня вниз, помогая не упасть, а потом… Потом были ступеньки, которых я очень боюсь, потому что сильно утомляюсь. Но мы справились.

Потом мы прибыли в школу, где нас выстроили в каком-то зале и распределили по классам, Филипп оказался в одном классе со мной. Я этому так обрадовалась, что не удержала контроль – для меня оказалось слишком много впечатлений за один день. Голова моя закружилась – и всё погасло.

***

– Помогите! – раздался мальчишеский голос. – Хелен умирает!

К мальчику спешили профессора и сам директор, который оказался первым у тела девочки, которую пытался оживить сын героев. Он делал это совсем не колдовским способом, неумело, но заметно было, что очень старается. Простой артефакт заставил девочку снова дышать, после чего директор подхватил её на руки и куда-то понёс. Филипп, не пожелавший оставить девочку одну, шёл рядом. Герр Рихтер видел проблески чувств между этими двумя детьми, поэтому попросил герра Нойманна разрешить детям остаться вдвоём в госпитале школы, на что главный медик просто кивнул, он был занят – колдовал над девочкой, всё больше хмурясь.

***

Я очнулась в незнакомом помещении и почувствовала, что кто-то держит меня за руку. Это был Филипп, который не ушёл и не оставил меня одну. Он такой хороший… У меня никогда не было друзей, потому что дружить с девочкой, которой почти нельзя гулять, неинтересно. Получается, что у меня есть теперь друг?

Было странно себя ощущать здесь, но я постаралась быстро взять себя под контроль, чтобы опять не «выключился свет», потому что частые обмороки опасны. А Филипп, он так смотрел на меня… Ласково, вот как. И мне от этого его взгляда становилось теплее внутри.

Место, где я проснулась, называется госпиталь, что вполне логично, и я сюда попала, потому что не удержала контроль. Это мне сказал подошедший доктор, герр Нойманн. Он не про контроль сказал, а про госпиталь, про контроль-то ему неоткуда знать. Наверное, странно, что я не описываю помещения и убранство старинного дворца – кажется, это дворец – но мне пока просто не до этого. Вот была бы я здоровой, и не нужно было бы постоянно держать контроль… Тогда – да, я рассказала бы о богатом убранстве, коврах на стенах и вон о том красивом гербе…

Герр Нойманн сказал, что это Филипп пытался меня спасти и позвал на помощь. Значит, он мой спаситель. Его родители были героями, спасли многих, а он ещё маленький и спас меня. Я ему об этом сказала, а он покраснел и ответил, что любой бы… Не любой, Филипп, я-то знаю… Но об этом я не стала ему говорить, потому что это и так понятно, а он вон как смущается.

У меня немного побаливало в груди, но в этом нет ничего удивительного, надо просто вернуть контроль на место, и сердце успокоится. Герр Нойманн дал Филиппу какие-то флаконы и сказал, что это для меня.

– Филипп, очень важно, чтобы Хелен пила по столовой ложке вот этой микстуры каждое утро, – сказал герр Нойманн и как-то жалостливо посмотрел на меня.

– Пожалуйста, не жалейте меня, – попросила я его, – потому что, когда жалеют, я не могу установить контроль и опускаю руки.

– Хорошо, малышка, – ответил он, улыбнувшись. – Если будет тяжело ходить, пусть твой рыцарь позовёт меня.

«Рыцарь» покраснел и стрельнул в меня взглядом, а я просто обняла его, потому что он хороший. Он тоже меня обнял, и мы замерли. Мне показалось, что нас обоих окутало тёплое облако, даже захотелось хныкнуть от избытка чувств, но нельзя. У меня вдруг возникло такое ощущение, как будто мы знакомы много-много лет… Но так же не бывает?

Потом герр Нойманн нас отпустил, и мы пошли в гостиную первого класса. Мы теперь первоклассники, у нас есть гостиная, классы самоподготовки и спальни. Ой, да, за дверью нас ждала высокая девочка с каким-то значком на груди. Она сказала, что она куратор первого класса и всё о нас знает, поэтому отведёт нас в гостиную и покажет спальни, где мы отныне будем жить. Бригитта Крюгер, вот так она представилась. А ещё есть Йенс Штельмахер, потому что мы в классе А. Всего первых классов два, А и Б. Логично, правда?

Девочки и мальчики здесь спят отдельно, чтобы не смущаться, наверное. По двое в комнате. Я подумала, что это хорошо, потому что если что… Хотя «если что» – соседка только напугается, и всё.

Заметно было, что Филипп за меня беспокоится, он всё спрашивал, как я себя чувствую, но я ему сказала, что всё хорошо, только устала. Герр Нойманн, наверное, что-то сказал куратору, хотя я и не видела, когда, но Бригитта поселила меня на первом ярусе, куда ведут всего пять ступенек. Хотя для меня и пять могут стать Эверестом… Не буду об этом думать, не буду.

Потом наступил вечер, я и не заметила, когда, и куратор сказала нам идти спать, поэтому я начала прощаться с Филиппом. Ну, как каждый вечер, потому что он действительно очень хороший. Я ему сказала, что он хороший и что если я вдруг проснусь, то хотела бы дружить дальше. Почему-то другие девочки заплакали, а я обняла его на прощанье и пошла в свою спальню… Было, конечно, страшно…

Сил помыться у меня уже не было, поэтому я решила, что утром помоюсь. Раздевшись и скользнув под одеяло, я тихо помолилась… Ну, о том, чтобы проснуться утром, и закрыла глаза. Наступила ночь, но, наверное, Филипп как-то наколдовал мне спокойную ночь, и я крепко спала до утра. Я не слишком много о нём думаю?

Глава 2

Просыпаться было немного страшно, как и каждое утро, но я привычно взяла себя под контроль, открыла глаза и медленно, не торопясь, поднялась. Сначала села, продышалась, а потом уже и встала на ноги, хотя голова немного закружилась. Потом был душ, в котором голова уже закружилась сильно, но меня поймала соседка, и я не упала. Мы с ней так и не познакомились вчера, пришлось знакомиться теперь. Это весело, если подумать – две голые девочки знакомятся в душе. Я бы хихикнула, но мне было так нехорошо, что я едва дошла до кровати.

Как-то мне сегодня не по себе, необычно. А всё необычное может быть небезопасно. Залезла в сумочку и достала упаковку таблеток. Папа разложил их мне на эту неделю, а дальше надо самой, потому что от них зависит моя жизнь. Одну таблетку – до еды, и три – после. Посидела на месте, немного пришла в себя.

Вот, вроде бы перестала кружиться голова, и можно одеться. Не думала, что одной будет так сложно. Наверное, я привыкла к тому, что рядом всегда есть папа. Всегда-всегда! А сейчас я совсем одна…

«Отставить негатив», – так папа говорит. Надо одеться и выйти, что я и проделала, только медленно, а соседка, её Ренатой зовут, наблюдала за мной. Наверное, думала, что я опять падать буду… Но я же не буду? Вот, оделась и немножко запыхалась. Надо идти вниз, а у меня слабость откуда-то. Но я взяла себя в руки и пошла, сжав зубы, здесь папы нет, никто на руках не отнесёт. Папа меня очень часто на руках носит, он говорит, что ему нравится меня носить так. И вот я одна, но какая-то немощная, чуть что – кружится голова…

Мы спускались с Ренатой по ступенькам, я вроде бы держалась, только дышалось не очень. Уже в самом низу я увидела приветливо улыбавшегося мне Филиппа. Он подал мне руку, помогая сойти с лестницы, это так мило! Ой, куратор.

– Хелен, Филипп, вы сегодня на уроки не идёте, – говорит Бригитта. – После завтрака идёте к директору, он вам хочет что-то сказать. Хелен, не пугаться, директор совсем не страшный, хорошо?

– Хорошо, – отвечаем мы в унисон, куратор кивает и подробно объясняет, где здесь кормят.

– Хелен, у тебя специальная диета, поэтому блюда для тебя подписаны, – сообщает мне наша куратор, показывая тем самым, что герр Нойманн меня вчера выслушал.

– Спасибо! – улыбнулась я, тронутая такой заботой. Правда, где искать столовую, я так и не поняла, но это запомнил Филипп.

Он повел меня в сторону, куда показывала Бригитта, а я почувствовала нарастающую слабость, хотя шла ещё. Голова начала кружиться сильнее, стало как-то страшно, но тут мы дошли.

Что было вчера, я уже не помню, потому что в обморок падала. Так бывает, и этого бояться не надо, поэтому я не помнила ужина, да и был ли он вообще?

Я села за стол и поняла, что силы кончились. Я закусила губу, давя в себе панику, но тут увидела встревоженные глаза Филиппа. Криво улыбнувшись, я попыталась взять вилку, но рука бессильно скользнула по поверхности стола. Ощущение абсолютной беспомощности ударило так сильно, что контроль затрещал. Наверное, что-то такое отразилось в моих глазах, потому что Филипп… Я не видела, что он делает, потому что изо всех сил старалась, закусив губу, вернуть контроль, но тут вдруг увидела вилку у самых своих губ.

– Ничего страшного не произошло, – сказал он мне. – Сейчас мы покушаем, выпьем микстуру, и всё будет хорошо. Давай, открывай ротик.

Филипп, получается, взял мою вилку и принялся меня кормить. Господи, откуда он это умеет? Ведь умеет же… Кушать, как маленькой, было стыдно, но и как-то волнительно. А Филипп ни на кого не обращал внимания, а просто спокойно кормил меня, иногда уговаривая, как действительно малышку. А я… Мне было приятно.

Я почему-то всё сильнее уставала. Наконец, еда, видимо, закончилась, и мальчик достал флакон, который вчера ему дал герр Нойманн. Аккуратно налив микстуру в ложку, он споил мне эту невыразимую горечь, от которой я скривилась и зажмурила глаза. Но усталость сразу пропала, и стало легче дышать. Я даже не замечала, что мне, оказывается, тяжело дышать. А это значит… Внезапно захотелось заплакать, но и тут Филипп как будто почувствовал – он обнял меня и прижал к себе.

Если мне так тяжело дышать, и я так устаю, значит, развивается сердечная недостаточность, и я скоро не смогу ходить. Мне от этой мысли стало так страшно, что я чуть по-маленькому на месте не сходила, но удержалась. Всё-таки, когда нет папы, я очень неуверенно себя чувствую. Просто жуть.

Так, надо встать… Филипп всё обнимал меня, почти не давая шевелиться, но я сказала, что мне нужно таблетки выпить, и он меня отпустил. Кажется, он чувствует, что я боюсь. Поэтому обнимает так, как будто боится потерять. Он меня не потеряет… Ну, наверное.

– Фрау Крюгер, – вдруг позвал Филипп куратора. – Хелен сейчас не сможет дойти к директору.

– Хорошо, Филипп, – улыбнулась Бригитта и о чём-то попросила сидевшего рядом с ней молодого человека. Наверное, это был герр Штельмахер, второй наш куратор. Он выслушал, кивнул и улыбнулся мне.

А мне было жутко. Мне страшно было так, что едва справлялся контроль, я просто жутко боялась. Того, что сегодняшний день – последний. Это невозможно рассказать, и будь я здоровой – никогда не смогла бы представить. Я опустила голову, справляясь со слезами. Нельзя плакать, нельзя! Нужно было удержать контроль, любой ценой!

Из-за стола встал Йенс, улыбнулся мне и как-то очень осторожно поднял на руки. Он держал меня, как маленькую, а у меня опять кружилась голова. Накатила дурнота, стало как-то очень холодно, и я… Не помню.

***

Что-то со мной не так, потому что я даже не заметила, когда потеряла сознание. Когда мои глаза открылись, то я увидела Филиппа, державшего меня за руку. Он как-то очень по-доброму на меня смотрел, отчего у меня защипало в носу, но я напомнила себе, что плакать нельзя. Оглядевшись, поняла, что это не госпиталь школы, а какое-то другое место.

– Где я? – тихо спросила я, потому что дышалось всё-таки не очень хорошо, как после обморока.

– Мы в больнице для колдунов, – ответил мне Филипп и погладил мою руку. – Директор нас сразу сюда переправил, когда ты в обморок уплыла.

– Больница – это хорошо, – проговорила я, давно привыкнув к больницам. – Значит, пока не умру.

– Ты совсем не умрешь, – твёрдо сказал мне этот мальчик, и я почему-то поверила ему. Может быть, я устала бояться?

Или же мне очень хотелось ему верить. В этот момент ко мне приблизился мужчина в необычном костюме – он был не свободным, как бывает у врачей, а каким-то обтягивающим, хотя цвет у него оказался привычным – небесно-голубым. Незнакомый доктор (а кем ещё он мог быть?) пару раз взмахнул рукой и удовлетворённо кивнул.

– Ты принимаешь таблетки, девочка? – спросил он меня.

– Да, – кивнула я и потянулась за сумочкой.

– А герр Нойманн дал тебе микстуру, так? – улыбнулся мужчина.

– Да, – ответил Филипп за меня и протянул флакон. – Вот эту.

– Так, дети, – сказал местный доктор. – Или таблетки, или микстуру, вместе их нельзя. Тебе пока, наверное, лучше остаться с таблетками. Твоим докторам будет проще контролировать твоё состояние.

– Хорошо, – прошептала я, теряя надежду на волшебное излечение.

– Понимаешь, девочка, – начал доктор, увидев мою погрустневшую физиономию. – У колдунов такие, как ты, очень редки и обычно не выживают. Для колдовства мы используем резервы своего организма, поэтому чем сложнее колдовство, тем больше сил ему нужно. Твоя болезнь очень редка, ты же знаешь это?

– Да, – кивнула я, это-то я знала точно. – Меньше одного на миллион, так в книге написано.

– В Швейцарии тебе не помогут, – вздохнул доктор. – По крайней мере, колдуны, потому что у тебя просто не хватит сил на излечение. Главное, не падай духом, хорошо?

– Я постараюсь, – меня уже душили слёзы.

– Так, парень, – обернулся доктор к Филиппу. – Вот тебе артефакт, когда она теряет сознание или видишь, что скоро потеряет, прикладываешь к груди, понял?

– Да, – чрезвычайно серьёзно ответил мальчик. – Я всё сделаю.

– Когда тебе исполнится хотя бы шестнадцать, можно будет попробовать что-то сделать, – произнёс доктор.

Он не сказал «если», а сказал «когда». Хотя я понимала и сама, что шансов дотянуть до шестнадцати у меня очень мало, но эти его слова подарили надежду. Тот факт, что колдуны используют свои силы для колдовства, для меня тайной не был, но я надеялась на какое-нибудь волшебство… Ну, или колдовство… Жаль, что эта надежда тоже умерла, просто до слёз жаль.

И нас отправили обратно к директору. Очень интересный способ, кстати. Надо повернуть артефакт в виде стрелочки вверх, потом появляется такой шар, в который надо сесть, а потом сразу выйти. Совершенно не чувствуется движение. Вот так мы с Филиппом оказались в кабинете директора. Я сразу же оглянулась, ища своего друга, и он взял меня за руку. Почему-то мне страшно без него, а когда он держит меня за руку или обнимает, то как-то спокойнее. Директор посмотрел на нас и предложил присесть на диван, куда мы с Филиппом и приземлились.

Герр Рихтер – это директор нашей школы, хотя здесь он называется «ректор» – предложил нам чаю и сладостей, но мы отказались. Филипп – не знаю, почему, а мне ещё было совсем не по себе, поэтому я и не рискнула, чтобы не затошнило. Потому что когда тошнит, то может случиться неприятность, а где здесь туалет, я не знала. Вот… Ректор, посвёркивая стёклами очков в свете лампы, с улыбкой нас с Филиппом рассматривал. Потом он вздохнул, переложив какие-то листы бумаги на столе.

– Мы не можем отправить вас домой, фрау Бок, – сказал мне герр Рихтер, но это я уже и так поняла. – Вам нужно проучиться хотя бы три года, раз уж вы записались, таковы условия договора.

– Я бы не поступала, но тот дядя, который приходил, заколдовал папу и маму, – тихо сказала я. – И ругался, когда я объяснить пыталась.

– Я прошу прощения за то, что это произошло, – почему-то извинился ректор Рихтер, на кого-то рассердившись, но не на меня, кажется. – Но сейчас уже ничего изменить нельзя, поэтому мы попробуем вам как-нибудь помочь.

Он ещё расспрашивал Филиппа, как тому живётся с опекунами в приёмной семье, а потом почему-то тяжело вздохнул и отпустил нас.

В этот раз я рассмотрела обстановку кабинета ректора – она была обычной, как у папы в больнице, только компьютера не было – это потому, что у колдунов какая-то проблема с техникой, по крайней мере, нам рассказали, что телефоны с собой брать нельзя. Ну, в том месте, где меня записали в школу. Двери деревянные, большие – выше меня раза в два, наверное, а за ними – серые стены, покрытые коврами. Кажется, они называются гобеленами, хотя я не уверена. В школе очень тепло, даже и не скажешь, что за окнами осень, хотя яркое солнышко намекает на то, что и там не холодно. Окна большущие, поэтому в школе светло, вот…