Czytaj książkę: «Парижские тайны фрейлейн Руди», strona 2

Глава 3

Эльзе, кажется, было все равно. Когда она услышала, что Уве возьмет выходной, она лишь коротко кивнула.

Тем дело и закончилось. Он был свободен.

Уве все-таки решился. Порасспрашивать о пропавшем молодом человеке не слишком обременительно, и согласился он по двум причинам.

Захотелось встряхнуться, выскочить из беличьего колеса, внутри которого он бегал уже без малого год. Вторая причина, – деньги. Обещанная сумма плюс расходы за два-три дня работы, без машинного масла и запаха бензина, – это не так плохо.

К тому же Уве не мог видеть скучное лицо Эльзы и опостылевших механиков.

Для начала он отправился к безутешной матери пропавшего Курта Вёрмана.

На тихой и уютной Шатигештрассе этот дом не выделялся фешенебельностью или богатством фасада. Два этажа с мезонином; старые деревья закрывают окна второго этажа от посторонних глаз. Из-за листвы почти не виден вход с балконом над ним, поддерживаемый колоннами.

Соседние здания, по меньшей мере не хуже. Но если сравнить этот бело-коричневый особняк с любым другим, скажем, из Фриденау, сравнение окажется разительным. Такой домик на жалованье государственного чиновника не купишь.

Внутри старинная мебель, гобелены, тяжелые портьеры из дорогих тканей; в гостиной ковер весом в половину тонны.

Но внутрь еще надо попасть. Если вы не приглашены специально или не являетесь другом дома, это почти невозможно.

Сначала Уве остановил охранник с военной выправкой.

– Вы к кому?

Охранник остановил продвижение Уве к колоннам входа бесцеремонно, – толкнув в грудь ладонью. Безликая форма, механические движения и равнодушное выражение стеклянных глаз.

– Я договорился о встрече с госпожой Вёрман, по телефону, – кротко доложил Клюг, страстно не любивший охранников, швейцаров и часовых.

– Время? – спросил охранник.

Похоже, что этого болвана с утра заводили ключиком, вставляя его в задний… в скважину на спине.

– Одиннадцать, – Уве начал злиться.

Охранник махнул рукой и со ступеней спустился второй. Камердинер, швейцар, лакей? Прислуга в ливрее.

– Вам назначено?

У этого лицо сияло, как медный таз для варенья.

– На одиннадцать.

– Да-да, – еще более просветлел ливрейный, пусть это казалось невозможным. – Господин Клюг. Прошу, вас ждут.

До госпожи его доставила молоденькая служанка.

Теперь он сидел в гостиной, обшитой тканью стального цвета, и гадал, сколько же в доме слуг.

Ну и дом…

Госпоже Вёрман было не более 45-ти. Массивное тело, величественно посаженная голова, тяжелое платье. Когда она вошла в гостиную, комната оказалась вдруг меньше, чем казалась во время ожидания.

– Господин Клюг, – она подала руку. – Как хорошо, что вы здесь. Прошу вас… Если вы не возражаете, мы сядем в креслах у окна.

Не дожидаясь ответа, она прошла вглубь.

Дневной свет выявил темные пятна под глазами и трагически опущенные уголки губ.

Уве приготовил карандаш, пристроил маленький блокнот на колене, начал задавать вопросы. Писал он быстро, сокращая слова, без заглавных букв и знаков препинания.

Ее голос был тих и надломлен.

Сыну, Карлу, исполнился 21 год. Работал на незначительной должности в Берлинской судебной службе, но, судя по словам матери, молодого человека ждало скорое продвижение. Это стало ясно чуть позже, когда речь зашла об отце.

– Когда ваш сын исчез?

Женщина достала из рукава платок и промокнула уголки сухих глаз.

– Девять дней назад, – сказала она твердо, лишь на последнем слове голос дрогнул.

– Карл собрался и ушел на службу, – уточнил Уве, отрываясь от блокнота. – Так.

Ее лицо потемнело.

– Карл… еще в марте… сошел с ума.

– Так. В чем это проявилось?

После пауз, манипуляций с платком, предложения чаю, -от которого Уве отказался, – госпожа Вёрман рассказала, что ее сын еще в марте перестал ходить на работу, сильно замкнулся. Он и раньше увлекался мистикой, а к тому времени вопросы загробной жизни и общения с потусторонними силами завладели им в болезненной форме.

– Карл стал исчезать, иногда на несколько часов. Обычно вечером. Приходил поздно, вел себя замкнуто. Стал бояться темноты. Однажды напугал меня, утверждая, что каждую ночь видит силуэт императора Вильгельма Второго на стене спальни.

– К врачам не обращались? – спросил Клюг.

– Обращались. Доктор по душевным заболеваниям. Поставил диагноз, – атипичная депрессия.

– Это что такое?

– В том-то и дело! Сонливость, объедание, резкая смена настроения. Спал он больше чем обычно, но ел мало. Почти все время вел себя угрюмо, был молчалив. Ах, да! Панические атаки! Этого было достаточно…

Уве вздохнул. На роль мозгоправа он не годился.

– С кем общался?

– Со своим приятелем Хельмутом. Эти оба могли провести половину дня в беседах. Господи, они обсуждали общение с духами, предсказания будущего, мечтали о беседах с предками…

Она передернула плечами.

– Все это время Карл зачитывался эзотерической литературой. Все полки заполнены книгами, и всё прочитано от обложки до обложки, с пометками на полях, выпиской цитат…

– Могу я посмотреть его комнату? – спросил Уве, поднимаясь.

Кажется, он взялся за непосильную задачу. Парень свихнулся и сбежал от своей мамаши из дому. Пусть его полиция и ищет…

Угловая комната на втором этаже и в самом деле была заполнена книгами, ни одну из которых Уве не взял бы в руки без особой причины.

Он прочел названия на корешках.

«Эзотерика как духовный путь человека. Сущность и демаркация».

«Объективизм по Айн Рэнд и Красная пешка».

«Орден Золотого и Розового Креста».

Кроме немецких, здесь были французские и английские издания.

– Ваш сын говорил на английском и французском?

– Карл получил великолепное образование, – ответила госпожа Вёрман. – Его готовили к дипломатической карьере.

Уве вздохнул. «Специфика ясновидения как предсознания», И эта комната, и эта гора макулатуры для него бесполезны.

– Хельмут, приятель вашего сына. Кто он?

– Хельмут Гаусс, сын Фридриха Гаусса, посланника, руководителя правового отдела Центрального аппарата МИДа.

– Давно они дружат?

– Изучение юридических наук в университете Гейдельберга.

– Где я могу его найти?

Госпожа Вёрман разрыдалась.

– Принести вам воды?

Она затихла, лишь прижимала платок ко рту. Когда женщина его отняла, Уве заметил на батисте пятнышко крови.

– Послушайте, господин Клюг, – она судорожно вдохнула спертый воздух комнаты. – Вам дали рекомендации… о вас отзывались, как о человеке, строго соблюдающим конфиденциальность. Есть еще кое-что…

– Что именно?

Она отчаянно посмотрела на Клюга.

– Понимаете, разговоры… Карл позволял себе…

– Я слушаю.

– Не знаю, могу ли я…

– Вы можете сообщить мне любые подробности, – сказал Уве. – Я не официальное лицо. Я даже не частный сыщик. Я еще не решил, возьмусь ли я… просто я хорошо знаю человека, отозвавшегося обо мне столь лестно. Видимо, у того человека были на это свои причины. В любом случае, ваши слова не покинут эту комнату, уверяю вас, – вне зависимости, возьмусь я за поиск вашего сына или нет.

– Хорошо, – щеки госпожи Вёрман покрыли красные пятна. – Карл в последнее время позволял себе говорить невозможные вещи. Знаете, как на листовках красных. О государстве, о власти, об арестах…

– О фюрере?

– И… да, тоже, – она со страхом посмотрела на Уве.

Он ответил удивленным взглядом.

Это было неожиданно.

Глава 4

Хельмут Гаусс жил в районе Шарлоттенбург.

Во время поездки туда Уве размышлял, стараясь следить за дорогой. Приключения с Кадиллаком ему было достаточно.

Отец Карла, Эрнст Вёрман, похоже, был птицей самого высокого полета. Дипломат, сотрудник Имперского МИДа, статс-секретарь и так далее. Гестапо должно было в лепешку разбиться, чтобы найти любимого сыночка. Но следствие потерпело неудачу, и вновь испеченный частный детектив Уве Клюг помчался на помощь.

Клюг давно был вольной пташкой, и ему нравилось быть самому себе начальником.

Но сейчас…

С первой секунды, как он кивнул, соглашаясь заработать легкие деньги на стороне, его не покидало ощущение нитей, пристегнутых к его телу. Кто-то, о ком Клюг не имел ни малейшего понятия, управлял событиями в этой постановке, и посчитал что он подходящая марионетка.

Что же ему не впервой. Если все пойдет гладко, увидим, кто кого будет дергать за ниточки…

Трехэтажное здание стояло под сенью старых деревьев в квартале на Ветеранштрассе, образованного Каналштрассе и Валл. Каждый этаж занимали всего три квартиры, и снять самую скромную из них на доходы автомеханика Уве смог бы лишь на два-три месяца.

Сам дом, с двускатной высокой черной крышей и белым фасадом в верхней части, был чудо как хорош. Кремовый первый этаж, высокий арочный вход с лепниной, четыре ангелочка в ряд; в арочном замке замысловатый герб, и ниже, – большой мрачный орел.

Но не на герб, не на гипсового орла, и не на ангелочков уставился Уве, ставя на подножку свой мотоцикл; в глаза бросился полицейский фургон, оставленный у входа. А еще санитарная карета; и еще черный Мерседес.

У Уве сердце провалилось сквозь пищевод прямиком в желудок. Именно такого типа автомобили, «Mercedes-Benz 260 D», использовались уголовной полицией и гестапо для своих нужд.

У входа стоял толстяк в сером костюме. Штанины собрались гармошкой на пыльных туфлях, поля шляпы грустно повисли, прикрывая толстые щеки. Человек походил на упавшего духом серого слоненка. Кожаный планшет в руке странным образом усиливал это впечатление.

За последние семь лет слоненок прибавил килограммов двадцать. Из простого инспектора он превратился в старшего и получил пустяковое звание в иерархии СС. Но продолжал заниматься все тем же, – поножовщиной, домашними убийствами, пьяным членовредительством.

Значимыми делами и политикой занимались другие.

– Уве Клюг, – сказал старший инспектор горестно. – И какого черта ты делаешь?

– Вольф Функ, – в тон ответил Уве. – Могу спросить то же самое. Какой болван оторвал тебя от стола в отделе?

– По крайней мере я полицейский. А ты неизвестно кто.

– Неучтиво так обращаться с начальником.

– Бывшим.

Уве протянул руки и поправил собеседнику перекошенный набок галстук цвета мыши, попавшей в западню.

И в самом деле, начальником Функа Уве Клюг считался лишь до марта 1934 года. Тогда Функ отличался лишь одним качеством, – он прекрасно крутил баранку; как детектив он был никем.

– А теперь скажи мне, Вольф. Причина, по которой ты покинул кабинет и принес тяжелое тело сюда, случаем не носит фамилию Гаусс?

Функ запыхтел:

– Ты как гриф-трупоед, за полгорода чувствуешь покойника. Ехал бы ты своей дорогой…

– Откуда бы тебе знать повадки грифов? – спросил Уве. – Неужели ты выправил пропуск в городскую библиотеку? Или в зоопарк? Раньше кроме протоколов ты ничего не читал, да и те невнимательно.

– А ты все та же скотина.– затряс щеками Функ. -Уезжай!

– А кто же даст тебе пару советов, чтобы ты впечатлил своего нынешнего шефа?

– Ты хочешь сказать, что я не гожусь для расследования убийств? – вскипел полицейский.

Уве решил, что взял неправильный тон.

– Вольф, – сказал он. – Ты совсем не дурак и хорошо знаешь, с какого конца держать ручку с пером. Но на месте я всегда был… немного лучше. Давай поможем друг другу. Ты вкратце опишешь картину, а я помогу, чем смогу… чтобы ты не выглядел, как всегда, полным болваном.

Функ сжал зубы, но, видимо, крыть было нечем. Старший инспектор знал свой потолок, а нахал Клюг мог оказаться полезным.

– Тут нет никакой загадки, – буркнул Функ. – Свежий труп. Картина ясная. Полностью. Одна закавыка.

– Так убитый, – это Гаусс? Старший или младший?

– Старший сын, – неохотно ответил полицейский.

– Хельмут Гаусс, 21 год, сын дипломата; в последнее время вел себя необычно, – был замкнут, увлекся потусторонней чепухой. Изменил ритм жизни…

– Повесился, отравился?

– А вот и не повесился, – сказал Функ с превосходством. Потом почесал висок. – Но… ты его знал, что ли?

– Нет. Значит, убийство? Так в чем причина смерти?

Функ осмотрелся. Он прекрасно понимал, что обсуждение дела, где замешан труп, с посторонним, да еще бывшим полицейским, может стоить ему следующего звания. Сказал тихо:

– Перерезано горло.

– А ты чего здесь торчишь?

– Только что отправил подозреваемого в Управление.

– Ах ты, слоник… Какой молодец. Не прошло и, сколько, – часа, а у тебя уже подозреваемый.

Функ подозрительно нахмурился:

– Ну ты и жук, Клюг. Все вытянул, что хотел, – а про свое дело ни слова.

– Да потерялся тут один парнишка, его мамаша попросила его разыскать. Они вроде с этим были приятели. Ничего такого, – знакомая знакомой. Каждый уверен, что если я работал в полиции, могу творить чудеса. Не поверишь, обращались по поводу кошек и собаки. Черт-те что…

Функ простодушно усмехнулся:

– Как низко ты пал.

Из парадного вышел полицейский в униформе, глянул на шефа.

– Ну что там? – заорал Функ.

– Криминалисты закончили гостиную, старший инспектор. Врач осматривает убитого.

– Можешь курить. Жди, когда уедут. Тогда отправим тело в морг.

Уве сказал:

– Ну, не томи. Как все было; и в чем твоя закавыка.

Унылый слоник, кажется, забыл свое превосходство над Уве.

– Мать услышала шум в гостиной. Когда вбежала туда, жертва лежала на полу с перерезанным горлом. Над ним сидел младший брат, с ножом в руке. Кровь… мать упала в обморок, сейчас ее в спальне откачивает домашний врач.

– Это все, что она сказала? Ты ее допрашивал?

– Я же тебе доложил. Она в обмороке, про младшего брата рассказала горничная.

– Ну а в чем же ты сомневаешься? – спросил Уве.

– Картинка ясная… только братец отрицает, что это он ударил.

Клюг поправил Функу загнувшийся воротник пиджака. Воротник вытерся от долгого служения.

– Мне надо посмотреть тело.

– Уве, ты наглец.

– Я пытаюсь облегчить тебе жизнь. Посмотрю на покойника; версия у тебя есть, – поедешь получать поздравление за раскрытие по горячему.

Функ вздохнул:

– Внутрь не зайдешь. Ни-ни. Жди здесь. Сейчас санитары вынесут.

Ожидание включило две сигареты и размышления о дальнейших шагах.

Когда носилки вынесли, Уве поднялся с сиденья мотоцикла и подошел ближе. Шуцман поднял руку, но вышедший за носилками Функ кивнул:

– Пусть посмотрит.

Уве откинул простыню.

Под ней лежал молодой рыжеволосый парень, кожу лицо покрывали розовые прыщи. Мальчишка был некрасив, и рана под подбородком не делала его привлекательнее.

Уве осмотрел ранение. Санитары нетерпеливо переступали с ноги на ногу, как извозчичьи клячи.

– Смотри, Вольф, – сказал Уве, указывая пальцем на шею мертвеца. – Вот вход ножа, это справа. Потом нож ушел горизонтально на другую сторону, и здесь всего лишь вспорол кожу и расцарапал щитовидный хрящ.

– Ну и что?

Уве не ответил, поднял простыню выше и заглянул под нее.

– Так я и думал, – пробормотал он.

Завизжали тормоза. К полицейскому фургону подкатил золотистый «Хорьх 930V» с открытым верхом. Оттуда вынесло немолодого, хорошо одетого человека; он подбежал к носилкам, оттолкнул полицейского врача.

Уве отошел в сторону.

Посланник Фридрих Гаусс, отец парня. Уве ждал крика, плача, – но отец стоял молча, смотрел в мертвое лицо сына. Повернулся к Функу.

– Что я должен делать? – услышал Уве.

Санитары стояли, уставившись на носки своих ботинок. Старший инспектор зачастил тихо, забормотал убедительно.

– Хорошо, – рявкнул Гаусс-старший, коротко кивнул седой головой.

У советника была породистая голова, узкое лицо, короткая стрижка, сидевшая на черепе словно шлем, склеенный из идеально белой бумаги.

Он, широко шагая, двинулся к ступеням.

Уве в два скачка достиг Функа, схватил его за рукав, шепнул:

– Спроси его: младший брат правша? Если да, выйдешь, скажешь. Если левша, можешь допрашивать дальше. Понял?

– Иди к черту, – прошипел Функ и поспешил за прямой спиной дипломата.

Уве остался ждать.

Функ появился не скоро; подошел к мотоциклу, попросил сигарету. Закурил, сказал:

– Правша. И что? Говори быстрее, сейчас он проверяет, все ли в гостиной на месте. С ним мой инспектор, но это ненадолго.

– Это самоубийство, – сказал Уве с видом фокусника, достающего из цилиндра поросенка. – Предсмертной записки не было?

– Узнаю Клюга, – разозлился старший инспектор. – Почему самоубийство?

– Разрез, глупец. Удар нанесен в левую сторону горла. Потом последовало горизонтальное движение, которое разорвало кожу. Если бы младший брат был левшой, он бы ударил так же, – справа налево. Иначе пришлось бы выворачивать руку слева направо, и надрез не был горизонтальным.

– А почему ты уверен, что убитый правша?

– Часы на левой руке.

Функ сморщился:

– Сомнительно…

– Но весьма вероятно. Записка была?

– Нет. – Полицейский отбросил окурок. – Но было кое-что другое… та самая закавыка.

Он вытащил из планшета бумагу размером с двойной тетрадный лист. Цветными карандашами на лист нанесли рисунок, похожий на восточный ковер. В центре обнаженная мужская фигура, вписанная в сложную геометрическую фигуру, в свою очередь помещенную в багровый круг. Даже не круг, а сложный венок. Лицо сверху, священник внизу.

– Опять мистика, – вздохнул Уве. – Ненавижу этот бред. Никогда не знаешь, с чем имеешь дело. Вот нет у людей других дел, черт возьми.

Функ отобрал рисунок и заботливо спрятал в планшет.

– Это было в руке? – спросил Уве, задумчиво проводив взглядом бумагу. – Чьей?

– Убитого. В левой руке.

– Ну вот видишь. Еще одно косвенное указание на самоубийство. В правой был нож. А что сказал брат?

– Да примерно то, что говоришь ты.

– А что папаша?

– Сильный господин. Держит себя в руках. Прощай, Уве. Надеюсь, ты прав; но не могу сказать, что ты облегчил мне жизнь. Скорее, наоборот. Надо идти, опросить его.

– Вольф, я должен присутствовать.

– Только во сне.

– Ладно, я согласен. Не на допросе, а в соседней комнате. Он меня и не увидит, – как и твой помощник. А вдруг я тебе еще пригожусь?

Функ сморщился, словно из прохудившегося желудка в горло плеснуло желудочным соком.

Глава 5

Сговорились на том, что Функ даст Уве прочесть протокол; к тому же спросит про приятеля Курта Вёрмана.

Функ исчез в доме, Уве опустился на седло верного «БМВ Р 57», приготовился ждать.

Из-под арки входа на Уве сумрачно взирал полицейский.

Однажды Вольф Функ спас ему жизнь, за что Уве был ему сердечно признателен. За прошедшие годы он попытался частично вернуть должок. Три с половиной года назад Уве помог старшему инспектору вычислить человека, совершившего несколько убийств в Берлине. Преступник во многом повторил путь американского Генри Холмса, признанного первым в истории «серийным убийцей».

Уве тогда выступил частным консультантом.

И еще в одном-двух случаях его советы помогли Функу справиться с расследованием.

Но друзьями они так и не стали, скорее относились друг к другу с умеренной неприязнью. При этом Уве мог положиться на бычью силу и тяжелые кулаки Вольфа; старший инспектор, вероятно, так же полагался на умственные способности Клюга.

В последние годы встречи происходили все реже и реже, – Функа затягивала работа, Уве пытался заработать на жизнь.

Когда Функ выкатился на улицу, он выглядел сильно помятым, – будто там, внутри, его валяли по коврам и совали шляпой вперед в холодный камин.

Уве выхватил протокол и пробежал глазами несколько листов, заполненных корявым почерком.

– А что насчет Вёрмана?

Функ снял шляпу и осмотрел тулью.

– Посланник Фридрих Гаусс знает, по службе, Эрнста Вёрмана, который отец твоего парня. Вёрман-отец, – младший статс-секретарь МИДа. Сейчас в командировке на Дальнем Востоке. До этого служил министериальдиректором, там же. Мальчишку сам Гаусс-старший видел раз или два. Не нравится мне все это. Когда в уголовном следствии путаются шишки, ничего хорошего не жди.

Уве не ответил. Мозг работал напряженно, память пыталась запомнить содержание беседы Функа с Фридрихом Гауссом.

Функ молол языком, все жаловался на жирных котов из элиты.

– Вольф, я тебе благодарен, – прервал Уве инспектора. – И в оплату дам совет.

Функ шмыгнул носом, как мальчишка у школьной доски, поставленный в тупик вопросом учителя.

– Ну?

– Для такой семьи, – да и для любой другой, самоубийца-родственник, это трагедия. Но еще и позор. Так что, когда ты заявишь о суициде, тебя семья дипломата может сильно невзлюбить. С другой стороны: представь это папаше, как спасение чести семьи. Ты исключил младшего брата из подозреваемых в убийстве старшего. Если возьмешься за дело правильно, будешь выглядеть героем. Тут важно правильно допросить младшего сына. Лети в отделение, тебя ждут великие дела. Можешь не благодарить…

Уве запустил двигатель и услышал сквозь его треск, как уходивший Функ бросил через плечо:

– Провались ты совсем…

Уве не жаловался на короткую память, а показания Фридриха Гаусса были слишком важны для его изысканий.

Имя, фамилия и адрес отца приятеля убитого Хельмута, упомянутые в только что прочитанном протоколе, впечаталось в извилины прочно.

Карл Риттер, офицер связи МИДа при Верховном командовании вермахта.

Уве покинул Ветеранштрассе и двинулся по новому адресу, на Софи Шарлоттен. Ехать пришлось недалеко, он не покидал Шарлоттенбург, лишь переместился на северо-запад.

Еще один дипломат. Слишком много дипломатов в этом деле! И сын Йоганн Риттер, – мелкий чиновник торгово-политического отдела того же министерства; приятель Хельмута Гаусса; и, следовательно, Курта Вёрмана.

Три молодых мушкетера?

Готовый ко всему, он постучался в двери особняка на Шарлоттен. Дверь открыла девушка в передничке, лицо хмурое и осунувшееся.

Услышав о цели визита, его сразу провели в кабинет. Здесь, за письменным столом, сидел сам хозяин, господин Риттер.

– Нашелся?! – вскрикнул он, увидев Уве Клюга.

Когда офицер связи МИДа понял, что Уве не полицейский, а всего лишь доверенное лицо родителей одного из приятелей сына, он сломал дорогущую английскую шариковую ручку, которой перед появлением Уве писал на листе бумаги. Липкие чернила испачкали большие ладони, словно он раздавил большого паука; капли попали на галстук и отвороты велюрового халата.

Большая лысая голова дипломата затряслась, краткое оживление сменилось раздражением.

Он заорал:

– Какого черта вы разыгрываете Шерлока Холмса? Лучшие полицейские Берлина ничего не могут сделать, – вас еще не хватало, путаетесь под ногами!

– Но господин Риттер, – ошеломленно промямлил Уве. – Иногда частному лицу…

– Вон отсюда! – заорал мидовский чиновник. – Я вас в гестапо отправлю, die Ficksau!!!

Клюг пожал плечами, вышел из комнаты и прикрыл дверь.

Как-то недипломатично обзывать гостя, только ступившего на порог «гребаной свиньей», пусть ты и очень расстроен, а гость не в смокинге или мундире. А визитер даже не получил возможность познакомиться с причиной твоего отвратительного настроения.

Разочарованный, он пошел искать выход.

Некоторое время блуждал в лабиринте антикварной мебели, рыцарских доспехов и тяжелых гардин, пока не нашел лестницу.

– Погодите! – услышал он за спиной.

На ступенях его нагнала молодая женщина.

Уве остановился.

– Вы частный детектив?

– Нет. Я действую по поручению знакомой.

– И кто это?

– Госпожа Вёрман. Ее сын пропал.

– Так же, как и мой брат.

Женщина оказалась старшей сестрой Йоганна Риттера, чей папаша только что наорал на Уве. Она подняла к Уве узкое бледное лицо; под глазами лежали темные тени.

– И где ваш брат?

Женщина сморщилась.

– Исчез. Также как и Курт Вёрман.

– Час от часу не легче.

Женщина схватила Уве за руку.

– Найдите их! И знайте, – во всем виновата Вилда.

Уве спохватился и позорно щелкнул нижней челюстью, отвисшей ниже всяких физиологических ограничений, положенных человеку и его жевательному аппарату.

– Э-э-э? – спросил он, увеличивая впечатление впавшего в замешательство индивидуума, – Вилда? А это кто это?

Персонажей становилось все больше, и Уве решил, что для одного дня их слишком…

Женщина твердо ответила:

– Вилда Шульц. Это все из-за нее… и из-за предсказаний «Спящего пророка».

– Э-э-э…

Когда он покидал дом дипломата Карла Риттера, наверху на лестнице раздавались рыдания.