Czytaj książkę: «Байки Митрича», strona 3

ГЛАВА 3. ДРЕВНИЕ

От неожиданности я чуть не упал в грязь. Начавшийся дождь уже успел превратить пыльный двор в грязное месиво. Еле удержавшись, я обернулся и вскинул руки. Старик стоял возле дощатой стены, клочки мокрых волос прилипли к почти лысому черепу, в отблесках молний он выглядел как оживший мертвец.

Он сделал шаг навстречу ко мне – я на шаг отступил. Он поднял руку – я сжал кулаки.

– Штой, дурак, – гаркнул Митрич. – Не того пугаешша. Двигай за мной!

Старик повернулся и поковылял к воротам. Я стоял всё еще сжав кулаки.

– Идешь? – спросил он, обернувшись. – Ну как знашь… – махнул он рукой.

Что тут вообще происходит? Зачем мне слушать старика? Ну голова в сарае, но это же деревня! Животных забивают. Бывает. Но оставаться в доме Федора почему-то не хотелось. Немного постояв, я все же пошел за стариком и быстро нагнал его у ворот. Митрич кивнул и пошаркал дальше. Мы шли молча до самого дома. Там он впустил меня в избу и закрыл дверь изнутри на толстый засов. Ставни уже были закрыты. Старик зажег керосинку на кухне и махнул на табурет.

– Ешть хошь? – прошамкал Митрич.

Я замотал головой.

– Ну и ладно… Плохо, что не уехал… Но, бог дашт, переживем дожжь и уматывай.

– А что… что происходит?

– Што проишходит… Што?. Беш его знает што…

Старик сел на табурет напротив меня, почесывая лысую голову в месте отсутствующего уха.

– Ладно. Шлушай. Вше равно шидеть тут штобой.

Давно было… Хотя… Не так и давно… Я уже стариком был. Но деревня еще жила, колхоз работал, рос. Лесхоз мой… тоже. Работы в деревне было много, даже из города шабашить приезжали. Как-то летом приехала группа студентов. На стройке работали. Молодые, веселые. Всем помогут, подсобят. Вечерами на гитаре бренчат. Песни поют.

Поселили их в доме старом. Стоял еще дальше моего, ближе к оврагу. Я уже не помню, кто там жил, но забросили его давно. Ну они не жаловались. Починили, подлатали. Строители же. Жили, в общем, там. Молодежь местная у них собиралась, бывало.

А потом они как потухли… Вялые ходят буркают что-то себе под нос. Работают кое-как. Закончили и сразу домой, из дома своего не вылазят. Бледные стали, отощали. Мужики посмеивались. Тенями их прозвали, говорили – быстро сдулись студенты.

Бригадир, конечно, не доволен – накой такие работники ни рыба ни мясо. Но лето заканчивалось уже итак скоро уехать должны были, поэтому оставили их. Внимания не обращали.

Но вот как-то девка пропала в деревне. Пару дней дома не появлялась. Тогда про шабашников вспомнили, вспомнили и что в соседних деревнях тоже люди пропадали и тоже девки.

К шабашникам нагрянули. У них в доме вонища, грязь, но никого. Ни людей, ни вещей. Сами они сидят, в углы забились, в глаза не смотрят. Бурчат: “Не видели”, “Не знаем”.

Так её и не нашли… И менты приезжали, шабашников тоже допрашивали.. Ничего. С работы их погнали. Никто с ними работать не хотел. Уезжайте, говорят и всё.

Прошла неделя, может две. Как-то ночью Борька с охоты шел и видит: за огородами возня какая-то. То ли дерутся, то ли напился кто и дойти не может. Пошел посмотреть, может помощь нужна. А тут крик. Короткий, будто бы заткнули. Борька сразу ружье скинул, патрон в ствол и в воздух пальнул. Там сразу суета, заметались тени и в темноту. Борька туда. Подбежал. На земле девчонка соседская лежит, ревет, руками машет. Он фонарем посветил на себя, узнала, к нему бросилась, но сказать не может ничего – крики только и слёзы. Люди на выстрел сбежались. Она к тому времени успокоилась немного, рассказала, что шабашники это были, пытались утащить её, но она отбивалась и крикнуть смогла.

Мужики тут же к дому шабашников ломанулись. Кто-то даже ружья прихватил. Тут и я к ним подтянулся. Мимо моего дома шли. Услышал шум, тоже пошел.

Вломились мы в избу. Дома они. На улицу выволокли. Приложили пару раз, конечно. Они не отбиваются, только прикрываются. Не говорят ничего, мычат, хрипят, головами мотают.

Пошли дом их обыскивать. Окна заколочены. Вонища. По углам кучи тряпок. Кроватей нет, они на них и спят. Палками раскидали тряпки, перевернули. Опять ничего. Ну что делать? Решили: надо утра дождаться и ментам их сдавать, пусть там и разбираются.

И тут я заметил, что на полу у них земли много. У них, конечно, срач, но столько на ботинках не натаскать. Фонарям посвятили, доски на полу видно наспех кинуты. Вскрыли. Погреб засыпан, земля мягкая, будто свежая. Разгребли, а под землей еще настил. Подняли и ахнули…

Под полом ящик сколоченный, а в нем тела… три иссохших, искореженных женских… С трудом разглядели, потому что они все в какой-то слизи и красными нитями опутаны, как водорослями, и эти нити под кожу залазят и от мертвых тел тянутся к… двум… Я до сих пор не знаю, что я увидел, но никогда не забуду…

Длинные тела, покрытые серой кожей, бледной, серо-зеленой плесенью, которая воняла гнилью и разложением. Лиц как таковых было – лишь зияющая бездна с множеством острых кривых зубов и двумя выпуклыми глазами в огромных глазницах, затянутые молочно-зеленой пленкой, на бледной коже черные шрамы и язвы, из них сочится густая, зеленая жидкость. Красные нити от мертвых сплетались в толстые жгуты и уходили внутрь чудовищных тел, сквозь эти шрамы и нарывы и пульсируют, и под пленками век глаза у них шевелятся, бегают, нарывы тоже расширяются и сужаются, будто дышат.

Эта вонь… смесь тухлого мяса, дегтя и затхлой крови… била прямо в мозг. От неё кружилась голова и к горлу подступала тошнота. В момент стало очень холодно или нам всем показалось, что холод пронизывал до костей. Как будто страх липкий, холодный проник под кожу и окутал всё тело изнутри. А страх все больше. Будто дышит и расширяется, заполняя все вокруг. Мы, друг друга сбивая, из избы выбежали. Кого-то тошнит, кто на землю упал, отдышаться не может.

Шабашники, видать, поняли, что мы нашли, как взбесились. Заревели, завыли и давай вырываться. Мужики, что их караулили, быстро успокоили, с ног сбили, скрутили. Кто уже опомнился, помогли.

И что делать? До утра еще далеко. Возле этого дома никто находиться не захотел. Этих тоже куда тащить? И мы затолкали их в дом, двери заколотили. Пусть с этой нечистью и сидят. Как менты приедут сами и разберутся. Мы поодаль отошли. Кто-то домой пошел, а я и еще несколько мужиков остались следить за домом издали.

Сидим. Курим. Молчим. А ближе к рассвету дом загорелся. Сперва слабое зарево, потом полыхнул как спичка. Уж не знаю, прокрался кто и подпалил или эти упыри изнутри сами себя подожгли. Горит. Мы смотрим. Тушить никто не стал, да и бесполезно. Все равно бы сгорел.

Утром менты понаехали. Потом еще. Пепелище они разгребали. Оцепили, огородили. Говорят, что они не нашли ничего. Ни тел ни костей. Может и врут. Засекретили. Мы не проверяли. А еще позже овраг разросся, и место, где стоял дом, обвалилось.

Апосля тут все покатилось… Деревня чахнуть начала. Люди уезжали. Беды вокруг. Смерть… Сперва птицы. Много раньше держали кур, уток. Говорят, мор. Птичий грипп. Но птиц находили кучей, в одном месте сразу десятками, и я видел на них остатки такой же красной паутины, слизкой, как на трупах в том доме. Как же, грипп это… Скот тоже мрет. И люди… Люди пропадают. Каждый дождь. Соседи делают вид, что не замечают. Сперва оправдывались – уехали, мол, наверное. Но куда тут в дождь уедешь? Тут не выбраться. Сейчас уже никто ни с кем не говорит. Деревня уже как вымершая. Я не знаю…

Митрич замолчал. Огонек в керосиновой лампе задергался, будто собираясь погаснуть, но он подкрутил фитиль, и он вновь вытянулся вверх, и языки забегали по потолку и стенам.

– А что полиция?

– А што полиция? Им чего надо-то? Дело закрыть. А тут дело какое? Мертвая корова. Людей не находили. Уехали из захолуштя нашего и вшё. Никто не обращался.

– А вы?

– А я што? Меня кто пошлушает? Тут боятша вше… А может… Да нежнаю…

– А уехать?

– Некуда мне уезжать… Тут я родилша… Один ошталша.

– И что же делать?

– Што? Будем тут ждать. Ночь. Днем дождя не будет, выбирайша.

– А как?

– Как, как.. Хрен знает. Ишкать машину. Пешком тут никуда не дойти и за день.

Я сидел, разглядывая замысловатые тени от пламени, пляшущие по столу. Что за муть? Как во сне. А может старик сумасшедший? Рассказывал свои байки, и у самого крыша потекла… Сам верит в то что напридумывал. Я покосился на старика. Он курил папиросу глядя куда-то вдаль мимо меня. В этот момент в дверь постучали…

ГЛАВА 4. МАКАР-МЕРТВЯК

От неожиданности я вздрогнул. Мне показалось, что и пламя в керосиновой лампе задергалось сильнее. Я посмотрел на Митрича, он напрягся, повернув свое единственное ухо ко входу, прислушался. Стук повторился. Митрич поднялся и заковылял к двери.

– Хто? – хрипло спросил он.

– Это… это Федя… Полевской, – сказали из-за двери.

– Шего нада? – Митрич не спешил открывать.

– Там это… У меня журналист из города гостит. Должен был к тебе зайти. Не вернулся, что-то еще. Не знаешь, где он?

– Уехал можа… Мне почем знать?

– Чёрт!

Федор замолчал. Митрич сильнее подался к двери, потом спросил..

– А ты чегой ищешь-то?

– Нууу… Митрич.., ты же знаешь… Он парень неплохой, заплатил мне хорошо. Я помню… ты говорил, что дождь этот и туман неспроста, но… ты знаешь же… Ну ты же вроде… как… ну пугалки свои рассказываешь всегда… Туман тут этот… Странный..

Митрич некоторое время стоял напротив двери. Затем шагнул вперед и начал поднимать засов. Я забеспокоился, наверное, больше от того, что я, получается, сбежал из дома Фёдора, вроде как не доверяю ему, неудобно как-то… Дверь открылась Федор вошел внутрь, взглянул на меня, по лицу пробежало легкое удивление, но тут же исчезло. Он всё понял, даже кивнул.

Митрич задвинул засов обратно, пару раз махнул рукой в сторону кухни, указывая Феде, куда идти, и, прихрамывая, пошел сам. Федя сел на свободный табурет у стола.

– Я… – начал было я оправдываться, но Федя прервал меня.

– Да ничего, ничего…

– Хорошо, – сказал я, но все же чувствовал себя несколько неуютно. – Слушай, я там… в сарай зашел…

– Аааа, вот оно что! Понимаю теперь, – Федя хлопнул себя рукой по колену. – Я же продаю все. Скотину забил, на ферму как раз ездил мясо сдавать. Уехать хочу, но вот, видимо, не успел.

– А всё-таки, что здесь происходит? Что не так с дождем?

Я переводил взгляд то на Митрича, то на Федора. Федя молчал и тоже смотрел на Митрича. Старик сидел за столом, сжимая в ладони граненый стакан с остатками водки, и смотрел на него, не поднимая глаз. Потом залпом осушил, стукнул о стол, вытащил из шкафчика еще два стакана, поставил рядом и разлил остатки водки из бутылки и подвинул их нам. Свой сжал в морщинистой ладони и сказал:

– Эххха… Ну… Шлушайте.

Четвертая Байка Митрича.

Это мне еще бабка моя рассказывала. Есть у нас в тайге топи, глубоко в лесу, за дальними горами. Вокруг бурелом и болота – не пройти, смрад от испарений и гнили – дышать нечем, вокруг туман холодный – вдохнешь и сердце холодеет, а на болотах все время идет дождь. Но даже до буреломов этих еще дойти надо, место-то, говорили, ограждено заклятием отворотным – как бы ты не шел, все равно мимо пройдешь.

Слухи ходили, что там сокрыты сокровища и богатства, и если найдешь способ пройти сквозь топи и туманы, то получишь не только их, но и могущество невиданное. Говорили еще, что и цена за это не малая, но это уже мало кто слушал.

Многие пытались, но все возвращались ни с чем, а некоторые в вовсе не возвращались.

Как-то стали шептаться в деревне, что один мужик – Макар – все же смог найти дорожку к сокровищам. Сам он этого не говорил, но внезапно стал богатеть. Везде у него удача. На охоту пойдет – шкуры телегами вывози, на рыбалку – сети рвутся от улова, урожай растет, поговаривали – в огороде копнет случайно и золотые самородки находит. Выдумывали, конечно, но везло ему и правда сильно.

Но счастья это ему не приносило, люди его сторонились, может, от зависти… по началу, а после и все стали говорить, что от него как холод могильный исходит и запах затхлый, болотный. Неуютно было рядом с ним. Макар-мертвяк прозвали.

А потом жена у него забеременела. Рожать пора, а повитухи нивкакую. Не пойдем, говорят, в нечистый дом. Насилу он уговорил одну, наобещал денег, она все-таки согласилась.

Долго рожала жена его… Затемно уже было как по деревне крик разнесся. Из дома проклятого повитуха выскочила с криками и прочь по улице побежала… Макар-мертвяк за ней, кричит чтобы вернулась, деньгами размахивает, но повитуха даже не обернулась. Убежала и закрылась у себя в доме.

Потом людей впустила и рассказала. Роды тяжело шли, думала уже, что помрут и ребенок и мать. Но как солнце село, схватки усилились и началось. Мать кричала, мучалась и наконец родила… Но… Повитуха увидела это и еле устояла на ногах… Бес говорит, не человек. Совсем без кожи, как вывернутый мясом наружу… на голове только глаза белые, мутные и пасть во всю голову и все в зубах острых и мелких. Она бросила бесенка этого и выбежала из избы с криками.

Поп с дьячком местных собрали жителей самых возмущенных и к дому проклятому пошли. Надо же разобраться, что за бесовское отродье. Макар их на пороге с ружьем встретил. Не пущу, говорит. Нечего там смотреть. Ребенок родился мертвым и жена при родах умерла, а повитуха ваша из ума выжила, дура пьяная. Нечего тут смотреть, кто сунется, получит картечью в харю.

В общем помялись у крыльца, под выстрел лезть никто не захотел, да и непонятно чего лезть к человеку, если и вправду горе у него. Разошлись.

Похоронил он их сам. Никто не помогал. Ни похорон, ни поминок. Макар-то после случившегося совсем замкнулся. Его почти и не видели. Дом запустил. Двор зарос. Забор покосился.

Девять лет прошло. Уже многие и подзабыли, да и повитуха та вскоре умерла, и рассказывать было некому. Дом, правда, все же обходили стороной, уж очень стал он жуткий.

И вот этим летом туман накрыл деревню, густой, не видать ничего и на три шага. Не то чтобы туман у нас редкость, но этот был непростой. Всем стало как-то неуютно, тревожно, выходить в него не хотелось и холод. Лето же, а в тумане холод как зимой, причем не снаружи, нет. Как будто изнутри холодеешь. А вокруг дожди стеной окружили, причем в самой деревне ни капли, только туман. И дожди эти непростые – отворотные. Дороги, конечно, размыли, но не в этом беда… Те кто в дождь этот попадал плутал и обратно в деревню возвращался, даже если с дороги не съезжал и не поворачивал. Такая вот чертовщина.

В общем сидят люди по домам, на улицу не суются без надобности. Но вечером как-то в избе одной слышат, вдруг скотина в сарае забеспокоилась. Коровы, овцы ревут, в стены бьются. Хозяйка успокоить пошла, и через мгновение домашние слышат уже её крики. Мужики, муж и сыновья, бросились на помощь. В сарая забежали и видят: скотина в углы забилась, в центре туша коровы разорванная валяется, рядом пара овец, вокруг кровь, шерсть, куски мяса вырванные прямо со шкурой, рядом с тушей хозяйка, а над ней тварь какая-то нависает.