Czytaj książkę: «Виталий Дубинин. Это серьезно и несерьезно. Авторизованная биография бас-гитариста группы «Ария»»

© Текст, фотографии. Виталий Дубинин, 2024

© Текст, фотографии. Татьяна Винокурова, 2024

© Оформление. ООО «Издательство АСТ», 2025

Все права защищены.

Ни одна часть данного издания не может быть воспроизведена или использована в какой-либо форме, включая электронную, фотокопирование, магнитную запись или какие-либо иные способы хранения и воспроизведения информации, без предварительного письменного разрешения правообладателя.

В оформлении книги использованы фотографии из архивов Виталия Дубинина, Татьяны Винокуровой и Евгения Стукалина

В оформлении обложки использованы фотографии Ивана Кобякова и Виктора Винокурова

В книге упоминаются следующие лица, внесенные Министерством юстиции РФ в реестр иноагентов: А.В. Макаревич, М.Н. Козырев

Предисловие-рецензия

Предложение написать вступление к авторизованной биографии Виталия Дубинина я принял на удивление «без раздумий»: настолько уместным оно мне показалось.

Ну а в самом деле, почему нет?

Во-первых, я уже несколько лет работаю как с группой «Ария», так и непосредственно с героем этого повествования в самых разных сферах. Во-вторых, я являюсь большущим поклонником биографических книг и уже собрал весьма внушительную библиотеку. А это значит, что справлюсь на ура уже на этапе беглого знакомства с рукописью. Так думал.

«С» – самоуверенность.

Беглого знакомства не получилось.

С первых страниц эта история захватила меня целиком и полностью, и пока я не дошел до самого финала, оторваться или делать какие-либо выводы я даже не пытался. Мне было ДЕЙСТВИТЕЛЬНО интересно.

И дело не в том, что книга изобилует какими-то невероятными откровениями или умопомрачительными признаниями и фактами или, например, превращена в алко-нарко-триллер о выживании в мире рок-н-ролла, которые сейчас не редкость. Вообще нет. Поэтому все, кто ожидает нечто подобное, здесь такого не найдут. Вернее, при желании найдут или домыслят, но все это не выпячивается и не смакуется и уж тем более не является основой сюжета. Книга совсем про другое, и именно в этом-то и заключается ее прелесть. Искренности и жизненности зачастую здесь намного больше, чем в очередной «истории без купюр». Попробуйте убедиться в этом сами – это несложно, ведь у вас в руках легкая для восприятия, даже в чем-то простая история «парня из соседнего двора», который сумел стать настоящей легендой жанра, но до сих пор не хочет этого признавать и рассказывает про себя, словно немного стесняясь. А зря.

Эту книгу я, пожалуй, сравню с добрым советским фильмом. С таким, который без спецэффектов, супергероев и компьютерной графики запросто способен захватить все внимание и погрузить с головой в особенную атмосферу, наполненную чем-то по-настоящему живым, но, увы, почти забытым. А тот факт, что вся эта «история про рок-металл» происходит не где-то в заграницах, а совсем рядом, в понятном и знакомом месте – на соседней улице, в соседнем районе Москвы или в городе, в котором ты когда-то бывал, делает это погружение максимально «осязаемым», если можно так выразиться. Я сам при прочтении неоднократно ощущал, будто лично присутствую в том или ином описываемом месте – ну, или очень-очень похожих.

И в этом смысле особенно хочется отметить, что рассказчик из героя повествования получился просто отменный, равно как и соавтор этой книги – Татьяна Винокурова, которая и предложила саму структуру, а также записала и литературно оформила эту историю, придумала массу интересных вопросов и снабдила всеми необходимыми фактологическими дополнениями рассказ Виталия, не потеряв при этом его уникального повествовательного стиля. В итоге в тексте нет никакого перегруза или ненужного философствования, а невероятный объем информации, который был воспроизведен в памяти и изложен на ее страницах, и вовсе восхищает. Я бы так не смог…

Благодаря этому книга просто изобилует массой фактов и ситуаций, в том числе и из истории группы «Ария», но особенно важно, что читателю совершенно не обязательно быть поклонником или знатоком легендарного коллектива, чтобы провести не один час за увлекательнейшим чтением рассказа о жизненном пути одного из главных его участников.

Игорь Jeff Поляков

Предисловие

В мои жизненные планы совершенно не входило написание книги о себе любимом. Я прекрасно отдаю себе отчет в том, что не обладаю ни литературными способностями, ни опытом, которые помогли бы мне в этом. Кроме того, основные вехи моей творческой биографии широко известны кругу поклонников группы «Ария» по многочисленным публикациям, проливающим или, наоборот, приглушающим свет на запутанную историю нашей группы…

И все же я решился на это. Почему? Прежде всего, для самого себя – это как способ «вспомнить все», потому что с годами события прошлого либо стираются из памяти, либо трансформируются так, что потом все сложнее и сложнее выстроить упорядоченную и непрерывную линию происходивших с тобой на протяжении всей жизни событий.

А во-вторых, еще и потому, что я часто размышляю над тем, почему в детстве и юности не удосужился подробно, насколько это возможно, узнать истории жизни моих предков, а когда понял, что мне это реально интересно, спрашивать-то, собственно говоря, было уже и не у кого… Поэтому я все-таки хочу рассказать о том, что пока еще помню, чтобы описанная ситуация не повторилась с моими детьми и внуками.

И, конечно же, я очень благодарен Татьяне Винокуровой, моему соавтору, с которой нас связывает работа над большим количеством интервью и репортажей об «Арии» и о моем сольном проекте. Именно ей принадлежит идея написания этой книги. Наверное, здесь надо сказать, что это оказалось очень неожиданным для меня – я терзался сомнениями и долго не мог решить, стоит ли соглашаться на подобную авантюру… Но все было совершенно не так: как уже говорил, для я себя понял, что мне нужно это сделать, но один я вряд ли справлюсь, и поэтому где-то в глубине души ждал подобного предложения. И очень рад, что не ошибся!

Виталий Дубинин

Глава 1
Детство

«Я многое помню про детство. И про то, как начав с The Beatles, я пытался стать знаменитым…»

Этими словами Пола Маккартни («Правила жизни сэра Пола Маккартни», журнал Esquire), кумира Виталия Дубинина, можно начать рассказ и самого Виталия о своих детских годах. Из множества его интервью известно о том, что Виталий родился в семье летчика, жил во Внукове и мечтал стать космонавтом, а в своей первой в жизни музыкальной группе – еще в школе – играл на барабанах. Однако при написании этой книги я узнала о том, сколько еще интересных и важных событий, во многом определивших дальнейшую судьбу Виталия, произошло в его детские и ранние юношеские годы. О том, как музыка – и прежде всего музыка легендарных The Beatles – повлияла на его становление как музыканта и на мировоззрение в целом. И Виталий не только хорошо помнит подробности своего детства, но и чрезвычайно увлекательно рассказывает о них.

Я родился 9 октября 1958 года в Москве, в роддоме в Песчаном переулке, неподалеку от станции метро «Сокол». Вообще, мои родители не были москвичами, просто мама предусмотрительно приехала к своей двоюродной сестре, живущей на этой улице, рядом с роддомом, чтобы, когда все начнется, не терять времени и не пропустить главный момент. Как она потом рассказывала, мое рождение оказалось под большим вопросом…

Дело в том, что во время родов пуповина обвилась у меня вокруг шеи, а это грозило смертью новорожденному.

Сообщив об этом факте, врачи развели руками: сказали, что ничего не могут сделать и ребенок умирает. Мама потом вспоминала, что был солнечный день, палату заливал яркий свет, а она лежала, не чувствуя боли, и плакала. Но чудо все же произошло: на наше счастье, в палату зашли два молодых энергичных врача и, не теряя времени, приступили к родовспоможению¹, заставив-таки меня появиться на свет. И хотя я задышал только через минуту, все разрешилось благополучно.

Август 1959 г.

Мой отец, Алексей Павлович Дубинин, был пилотом гражданской авиации во Внуковском авиаотряде, а мама, Нина Петровна, начинала свой трудовой путь медицинской сестрой в МОНИКИ². В то время набирали стюардесс с медицинским образованием, и вскоре мама стала сотрудником правительственного авиаотряда, который тоже базировался во Внукове.

Как и при каких обстоятельствах познакомились мои родители, я не знаю, но думаю, что это случилось именно благодаря их работе в «Аэрофлоте». В декабре 1957 года они поженились, а в октябре следующего года уже появился я. Своей жилплощади у молодой семьи тогда не было, поэтому жили у родителей отца – у моего деда в городе Троицке, который и городом-то тогда не назывался. Туда меня привезли сразу после рождения, и мы прожили там целых два года.

Ничего о том времени сам я, конечно, рассказать не могу, но кое-что знаю по рассказам мамы и бабушки. Например, историю моего крещения. Тогда в гости к нам приехала моя вторая бабушка, мамина мама. Обе бабули решили, что негоже мальчику быть «нехристем», а мама особо не сопротивлялась. Отцу они не сказали ни слова. Деду удалось договориться с местным священником, чтобы тот приехал и окрестил меня прямо на дому, а не в церкви. В означенный срок дед нагрел два ведра воды, посреди комнаты с иконами поставил корыто, и все стали ждать батюшку, который приехал, как мне говорили, с большим опозданием на автомобиле ЗИМ – а это все равно что сейчас он бы прибыл, например, на Porsche Cayenne. Умеют эти ребята жить! Крестных у меня тоже как таковых в тот момент не было, ими стали как раз обе бабушки. Потом для церкви мне придумали «официальных крестных» – одной из них стала мамина подруга, тоже Нина Петровна. И она действительно оказалась для меня по-настоящему близким человеком, я искренне считал ее нашей родственницей. В конце обряда крещения, который надо мной совершали в теплой ванне, я – наверное, от удовольствия – напоследок обдал струей батюшку (то есть, говоря по-простому, описал его). На этом обряд закончился, и «раб Божий Виталий» был принят в лоно церкви. Отец же узнал, что меня крестили, лишь через несколько лет.

Еще помню, как бабушка рассказывала про мои приключения. Мы жили в частном доме – у деда в Троицке был собственный дом и большой участок. И один раз я залез по лестнице на крышу и тихо там сидел, пока бабушка меня не хватилась и не начала повсюду искать. Случайно вскинув взгляд, она обнаружила мое укрытие и чуть не лишилась рассудка, но тем не менее нашла в себе силы не паниковать и со словами: «Витааалик! Как высоко ты забрался, а я тоже так хочу! Подожди, не ходи никуда, сейчас я к тебе заберусь!» – кряхтя, кое-как залезла на крышу и сняла меня оттуда.

Еще одно воспоминание, не мое, но рассказанное мне много раз: у деда были ульи – не целая пасека, а несколько штук, восемь или десять. И он водил меня к ним. Подойдет вместе со мной к улью, постучит палочкой, вылезет пчела, и дед показывает на нее и говорит: «Видишь? Это сторож!». И мы шли дальше. Один раз меня тоже потеряли, а потом смотрят: Виталик сидит около улья, долбит по нему палкой, а улей уже весь черный от пчел – весь рой, наверное, вылез наружу! Как они меня не сожрали, я не знаю. И мама вспоминала, что я сидел, глядел на все это и говорил: «Хоки (сколько) пчел!». Короче, мне очень повезло!

Потом, после двух лет проживания в Троицке, мы перебрались в коммуналку во Внукове, где я прожил лет до шести. Беззаботное время! В детский сад и ни в какие кружки я не ходил: мама не работала и целиком и полностью сама занималась моим воспитанием, обучая меня чтению, письму и прочему. Отец же все время летал, и свободного времени у него было крайне мало. Лет с четырех меня стали отпускать гулять одного, и, хотя я был достаточно послушным ребенком (мама сама так говорила), когда появилась возможность исследовать не только детскую площадку, но и близлежащие дворы, сараи и гаражи, я с азартом этим воспользовался. Вследствие того, что тотального родительского контроля на улице не было, мы с друзьями постоянно лазили по окрестностям и как-то умудрялись – не знаю как, по правде говоря, – не сломать себе шею, не утонуть или что-нибудь не покалечить, хотя возможностей для этого существовало предостаточно.

Когда мне стукнуло шесть или около того, я первый раз в компании таких же пацанов совершил путешествие в сам аэропорт Внуково, который, замечу, был достаточно далеко от дома, где мы жили, – примерно в километре от нас. А для шестилетнего пацана это все равно что в другую страну съездить, как мне кажется. Уже точно не скажу, как мы туда попали, но помню, что в здании аэровокзала мы увидели киоски, где продавался мармелад, необыкновенно соблазнительные конфеты – все было так красиво, и так хотелось это попробовать! Мы, совершенно как в романе Ильфа и Петрова «12 стульев», подошли к прохожему – не знаю, мужчине или молодому парню, ведь нам тогда все взрослые казались мужиками, – со словами: «Дядь, дай 10 копеек!». Наше нахальство было вознаграждено, нам насыпали мелочи, на которую мы купили себе конфет и попили водички за 3 копейки в автомате – красота, да и только! Ну, и бродили мы там долго, не знаю, как нас не забрали в милицию. И когда вернулись домой, – уже в сумерках, на дворе стояла поздняя осень и темнело рано, – я понял, что меня ищут по всем дворам и наказания не миновать. Нет, меня не отлупили, но устроили основательную выволочку, даже пригрозили, что сдадут в милицию и вообще отправят куда подальше, а кроме того, запретили гулять на ближайшее время. В общем, мне это надолго отбило охоту посещать аэропорт Внуково и совершать иные подобные путешествия.

1963 г.

21 августа 1963 года у меня родился брат Игорь, соответственно, разница у нас – почти полных пять лет. Как ни странно, я хорошо помню, как мы забирали Игоря из роддома. На выписке была моя крестная Нина Петровна, и еще присутствовала соседка из коммунальной квартиры. Туда мы поехали на автобусе – это было в Москве на Ленинском проспекте. Отец не забирал из роддома своего второго сына, поскольку находился в то время в полете. Летчики вообще очень много летали летом и практически никогда не были дома. И я помню, как крестная меня подтолкнула и сказала: «Вот мама вышла, иди отнеси ей букет!». Я вручил ей букет, а нам передали сверток, где был мой брат. Назад мы привезли их с мамой на такси.

1963 г.

Пять лет – это существенная разница. Помню, что, когда он (брат) был совсем маленьким, мама иногда меня оставляла с ним, если собиралась куда-то уйти. Я, как и рассказывал, не ходил в детский сад, а брата отдали с трех лет в младшую группу. Иногда я забирал его, то есть мама меня посылала в детский сад и мне его «выдавали», я его одевал, и мы шли домой – хорошо помню это. Я помогал ему по просьбе мамы в домашних заданиях по математике, потом, когда он стал постарше, – по физике. Сам я делал это не очень охотно. Ну, и подзатыльников он от меня очень много получал – как же без этого!

С братом Мишей, 1965г.

Тогда же, в 1963-м году, после рождения брата, мы переехали в отдельную двухкомнатную квартиру. Как говорится, жить стало лучше, жить стало веселее! Дом был большой, и вокруг оказалось полным-полно ребят-ровесников – приблизительно все были одного и того же возраста. Конечно, сразу сложились дворовые компании. Как мы тогда развлекались? Гоняли в футбол на всех полянах, играли в хоккей – причем порой даже не на специально залитой площадке (да и ни о каких коньках сначала не было и речи), а просто на проезжей части ставили два ящика, обычно немножко сломанных. Их всегда можно было найти около магазинов – это тара, в которой привозили продукты, и, соответственно, у каждой торговой точки их валялось великое множество. И вот ставишь ящики – это были ворота – на расстоянии 20–30 метров друг от друга, и гоняешь шайбу прямо на дороге.

В общем, мы в полной мере являлись детьми улицы, потому что дома, собственно, и делать-то было нечего: сделал уроки – и быстро гулять! Никаких особых детских фильмов и передач не существовало, только по воскресеньям шла программа «Выставка Буратино» или один раз в день показывали мультфильм на 15–20 минут. И на этом все! Поэтому мы пропадали на улице до вечера, до того момента, когда нам кричали прямо из окна: «Виталик (или, скажем, Сережа), домой!». После призывов родителей мы расходились по домам – не очень охотно, потому что всегда хотелось погулять еще. И сейчас я думаю о том, что никому из родителей и в голову не приходило даже, что с детьми может что-то случиться: что их похитят или еще что-то страшное произойдет. Время тогда было золотое, как мне кажется, беззаботное и безопасное.

В нашем детстве, по-моему, все дети хотели стать космонавтами, потому что в 1961 году всем известное событие – полет Гагарина в космос – происходило фактически у нас на глазах. В связи с этим у множества людей возник неимоверный энтузиазм, а у детей, конечно, появилось желание стать покорителями космоса, что, наверное, культивировалось и взрослыми тоже.

Я жил во Внукове на улице Космонавтов, а впоследствии ее переименовали в Большую Внуковскую. Помню, как-то мы втроем или вчетвером с ребятами играли во дворе (это был примерно 1964 год, я еще не ходил в первый класс), и к нам подошел какой-то человек с фотоаппаратом. Он нарисовал на асфальте мелом ракету и спросил: «Нравится?». Наверное, нам понравилось, не помню, что конкретно мы ответили. Он нас усадил вокруг этой нарисованной ракеты и сказал: «Сделайте вид, что это вы ее рисуете». И мы делали вид, сидя на корточках вокруг. Он нас сфотографировал, и я помню, что как раз в этот момент обернулся и посмотрел на него. Недели через две мама принесла газету, где красовалась наша фотография (наверное, там была и какая-то заметка) и над фото было написано: «Дети с улицы Космонавтов играют в космонавтов». Оказалось, что этот мужчина был из газеты – не местной внуковской, а что-то типа «Вечерней Москвы»³. Вот так я попал в городские хроники.

Увлечение космонавтикой у нас было в основном до школы, максимум года до 68-го. Мы сами много играли в космонавтов, рисовали ракеты и даже строили их из снега. Причем не так, как лепят снеговиков, а делали из ящиков каркас, в который можно было залезть, а сверху облепляли его снегом, и так получалась настоящая ракета. А если снова забегать вперед, то отмечу, что после института я работал в НИИ, который занимался именно космонавтикой, так что кое-какие связи с ней так или иначе остались и в дальнейшем.

Осенью 1965 года я пошел в первый класс. Во Внукове было две школы – тринадцатая и сорок первая, которую в том году только открыли, и мы стали первым даже еще не выпуском, а только «запуском» для этой школы. Не могу сказать, что мне очень понравилось учиться, но все предметы, которые на тот момент у нас были,– арифметика, письмо, чтение, труд, чистописание,– давались мне легко (за исключением, наверное, только чистописания). В целом учиться оказалось даже интересно – конечно, это еще зависело и от учителя. Моя первая учительница Нина Алексеевна Назарова увидела во мне и еще в одном ученике большие способности к арифметике и после нескольких уроков выдала нам учебники для второго класса. Дальше мы занимались именно по ним. То есть шел обычный урок, только все решали одни примеры, а она подходила к нам и говорила: «А вы вот это решаете», – и давала нам задание из учебника для второго класса. Мы были очень горды и чувствовали себя неимоверно крутыми, потому что все смотрели на нас с завистью и уважением. Но за это, опять же, спасибо маме, потому что она очень много занималась со мной перед школой, и если бы я ходил в детский сад вместо этих домашних занятий, то вряд ли бы достиг таких успехов.

Таким образом, первые три года начальной школы мне очень нравилось ходить на уроки, пока у нас была эта учительница. Мне кажется, я был у нее в любимчиках, потому что после родительских собраний мама говорила, что учительница хвалила меня. Но и доставалось мне тоже от нее порой: если я косячил, спуску она мне не давала. Как-то мы писали контрольную работу по арифметике. А тогда делали это перьевыми ручками, которые окунали в чернильницу-непроливашку: в парте была дырка, в нее вставлялась эта чернильница-цилиндрик небольшого размера, и туда нужно было макать перьевую ручку, чтобы написать что-то в тетради, а потом промокашкой осторожно убрать излишки чернил на листе. А непроливашкой эта чернильница называлась потому, что если упадет на бок, то не прольется. Мы носили эти непроливашки в портфелях, и вроде бы действительно ничего не проливалось. Но если вдруг ты решил портфелем дать кому-нибудь по голове, то потом дома ждали всяческие сюрпризы, так как в подобном случае чернила могли просто залить портфель и учебники… Но вернемся к контрольной по математике. Я быстро ее сделал, все аккуратно написал, все примеры решил и думал сдать первым. А я так аккуратно выводил написанное и так сильно нажимал на перо, все время макая его в чернила, что переборщил с ними. Получилось красиво, но чернила не высохли. Вот я наконец поставил точку, беру промокашку… Промокнул, рука чуть-чуть дернулась – и я смазал всю эту контрольную работу! Думаю – что же делать?! Там было видно, в принципе, то, что я написал, но это все получилось как одна сплошная фиолетовая клякса. Я расстроился, но решил, что переписывать не буду: во-первых, не успею, во-вторых, написанное все же и так видно. Ну, и сдал так тетрадку. На следующий день, когда получил ее обратно, еще не открывая, с замиранием сердца подумал: «Ой, ну я там все решил правильно, но, наверное, оценку снизят за то, что смазано все». Открываю… а там – кол! Таким ярким красным цветом, на полстраницы! Это было такое фиаско… В общем, я очень огорчился, помню, и тетрадку эту хранил долго, периодически открывал ее и заново переживал этот момент.

1 класс, 1965 г.

Тем не менее первый класс я закончил хорошо, у меня была лишь одна четверка – по чистописанию. Мне дали похвальную грамоту и подарили книгу «Путешествия Гулливера». На каникулы меня отправили к бабушке под Коломну, в деревню Борисово. Это тоже оказалось замечательное время! У меня там были двоюродные братья и сестры, братья старше меня – один на четыре года, другой на шесть лет. Они взяли меня под свою опеку. А я, несмотря на то что внуковский, все же считался москвичом, и они рассудили так: приехал в гости москвич – надо показать ему настоящую жизнь. Целыми днями мы пропадали на речке Северке, ловили рыбу всеми возможными способами: банками, корзинками, удочками, наметками – чего только ни придумывали! Я как сейчас помню необычайно прозрачную воду в этой реке. Когда я посещал это место спустя много лет, где-то в 90-е годы, то узнал, что от увиденного в детстве, увы, не осталось и следа… Ходили за грибами – сколько там их было! Иногда ходили даже по два раза в день. Придешь, наберешь грибов, а еще и ягод вдобавок. В июне собирали землянику, бабушка разводила ее молоком, и мне казалось, что ничего вкуснее этого лакомства вообще не бывает и быть не может. И как-то так получилось, что я ни разу не ездил в пионерский лагерь: все летние каникулы по окончании учебы проводил у бабушки в деревне. Но я любил такой отдых и был совсем не против.

Одновременно с поступлением в школу я пошел учиться в музыкальную студию. То есть фактически это была музыкальная школа, только маленькая, потому что учеников во Внукове было недостаточно для школы, ведь сам поселок небольшой. У меня был двоюродный брат Михаил Шабарин, который жил в Троицке и был старше меня на четыре года. Он просто потрясающе играл на баяне, а также на фортепиано и на гитаре – очень талантливый человек, и не только в музыке. Михаил был для меня примером во всем. Он стал летчиком, как и мой отец, командиром воздушного судна. При этом у него были поистине золотые руки – за что он ни возьмется, будь то строительство дома, ремонт машины или даже лепка барельефа на стенах, все у него получалось по высшему классу. Так вот, с малых лет он являлся образцом для меня. Когда наши родители собирались на праздники, то за столом обязательно пели песни, и Мишка им всегда аккомпанировал, причем делал это виртуозно, подхватывая в любом месте, в любой тональности и импровизируя по ходу песни. И мне, конечно, всегда и во всем ставили его в пример.

Поэтому, когда я пришел в музыкальную студию, выбор инструмента был для меня предопределен: баян, как у брата. Взяли меня без особых прослушиваний, просто попросили пропеть ноты, сыгранные на фортепиано, и повторить ритмически несколько тактов ударами в ладоши – в общем, ничего сложного. Не могу сказать, что я очень обрадовался, что мне теперь придется играть на музыкальном инструменте, но ничего не поделаешь – мне купили баян, и я начал учиться. Первое время мне было даже интересно: нравилось осваивать первые арпеджио⁴, нотную грамоту. Но уже через полгода это стало очень напрягать. Как же так – все ребята после уроков и домашней работы идут гулять, а мне надо еще сидеть и заниматься на баяне, причем минимум час в день, потому что там была достаточно внушительная программа обучения. Два раза в неделю мы ходили заниматься по специальности, плюс к этому у нас еще была музыкальная литература и сольфеджио⁵ – то есть времени на эту студию я стал тратить, прямо скажем, немало. Нравилось мне это все меньше и меньше, и, проучившись два года, я не выдержал и сказал маме:

– Все, больше не могу! Прости, мама, ходить не буду!

Мама огорчилась:

– Как же так? Посмотри на Мишу! Да и у тебя неплохо получается. Почему, Виталик?

Но я стоял на своем, так мне это действительно очень надоело, и мама уступила:

– Хорошо, – решила она, – давай пока сделаем паузу, а потом, через годик, может быть, возобновим занятия.

Внуково, 1967 г.

Надо сказать, что я и музыкой тогда не интересовался – той музыкой, которая звучала на радио или по телевизору. Мне это казалось неинтересным, не цепляло меня. Что тогда можно было услышать? «Послушайте второй концерт Рахманинова для фортепиано с оркестром…». Ну, слушаешь, ничего не понимаешь особо – возможно, и в силу возраста. Но это еще куда ни шло. А вот когда пели классические оперные певцы – вот это было для меня вообще за гранью. Я не разбирал ничего, ни одного слова! Но если, когда пели мужчины своими басами и баритонами, я хоть что-то мог понять, то, когда начинали петь женщины колоратурными⁶ и меццо-сопрано, я не понимал вообще ни одного слова и все время думал, что они поют на каком-то иностранном языке. Может, порой так оно и было, но я не воспринимал их в любом случае. В общем, мне это было совершенно не близко. Из советских исполнителей дома были пластинки Георга Отса, Марка Бернеса, Вадима Мулермана, Иосифа Кобзона и прочих. Моему уху из того репертуара зацепиться было не за что.

Все свободное время у меня было занято гулянием во дворе или чтением книг. Да, тогда мы обязательно записывались в библиотеки, регулярно ходили туда, брали много книг и, по сравнению с нынешним поколением (как я сейчас смотрю на своих детей), читали гораздо больше. Д. Дефо, Р. Стивенсон, Майн Рид, Ф. Купер, Марк Твен – все было прочитано-перечитано много раз, и мы потом с упоением играли в индейцев, ковбоев и других героев этих книг – чего мы только ни вытворяли! Кроме этого, мы с неподдельной радостью катались на велосипедах вдоль и поперек всего Внукова, но при этом были достаточно дисциплинированы и куда-нибудь к черту на кулички уехать не пытались, обходились своей территорией. А еще у нас было поистине замечательное занятие: мы строили самолеты-модели – маленькие деревянные самолетики с пропеллером см 30–40 в длину и ширину. Когда такой самолетик раскручиваешь на веревочке, он начинает издавать характерные звуки «трррр-шшш» – это было так здорово! И все стояли и часами во дворах запускали эти самолетики, а потом, когда надоедало, начинался воздушный бой: мальчишки постепенно сходились, самолетики врезались друг в друга, и тот, который «выживал» после такого столкновения, считался крутым, победителем, настоящей боевой машиной.

В мае было особое развлечение, тоже любимое нами, – наловить майских жуков. Вокруг Внукова был лес, и мы ходили на поле возле него в сумерках, когда жуки как раз начинали летать. Каждый брал с собой кепку, хотя мы особо их и не носили, но для ловли она была нужна. Вот садишься на корточки, смотришь – они начинают, жужжа, пролетать мимо тебя, бросаешь эту кепку в жука или просто сшибаешь его, резко взмахнув ей в воздухе. Мы порой ловили их за раз по 30–40 штук и набирали полные пол-литровые банки. Иногда, бывало, принесешь домой, а ночью банка как-то случайно откроется, и весь дом в этих жуках – не каждый день, конечно, но такое порой случалось. А еще было хорошо принести парочку жуков в школу и запустить на уроке! В этом случае урок оказывался гарантированно сорван, ведь учитель сразу начинал искать нарушителя, а потом, найдя, выставлял его за дверь.

По впечатлениям того времени вспоминаю, что у нас была не жизнь, а малина, остались в основном приятные воспоминания. Бывало, проснешься, за окном такая погода замечательная, и думаешь: «Какое же счастье, что я родился и живу в СССР – самой свободной стране в мире!».

Еще очень веселым занятием для нас было найти где-нибудь на задворках аккумулятор, разжечь костер и плавить из этого аккумулятора свинец. А это значило, что нужно было сделать форму, и обычно мы «плавили черепа» – маленькие черепушки диаметром сантиметра два. У кого-то была одна такая черепушка, мы выдавливали с ее помощью форму в глине, а затем расплавляли этот свинец и по очереди заливали в форму. И это тоже считалось среди мальчишек очень крутым.

Все детство я хотел собаку. Но уже в раннем возрасте выяснилось, что у меня бронхиальная астма и аллергия на собак и кошек, и мое желание тогда оказалось нереализуемым. Однако, к счастью, все меняется, и я его сумел реализовать сейчас – у меня две собаки, и до этого было также две.

Поскольку мы были внуковские ребята, то могли на звук различить любой самолет – то есть не только по силуэту – вот летит такой-то или такой-то,– а определяли именно по звуку: вот это взлетный режим, вот самолет идет на посадку, а вот это двигатель «гоняют» в АТБ⁷. Все, кто жили во Внукове, были так или иначе причастны к аэропорту и тому, что с ним связано: это и летный состав, и рабочие с авиаремонтного завода, который находился там же, и инженеры, и техники с наземных служб. Все, по-моему, гордились, что мы – внуковские. Я лично был невероятно горд, что мой отец – летчик, это была очень уважаемая, скажем так, каста у нас в поселке.