Czytaj książkę: «Наследие Бурале»
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ГЛАВА 1
В ПОЛЕ ЗРЕНИЯ ПАСКАЛЯ
Дзынь-дзынь – Фируза постучала ложкой о край казана.
– Солнце, давай за стол! – громко позвала она, выкладывая в большую плоскую тарелку вареные овощи и говядину. – Если сейчас же не придешь, все достанется твоему дружку! Да, Паскаль? – она улыбнулась и взглянула на пса, мирно спящего у дивана.
– Мам, пять минут! – донеслось из комнаты.
– Господи, сколько можно? Я тебя предупредила, что мы садимся есть, еще полчаса назад. Никуда твои записки не денутся! – Фируза отвлеклась от ароматного бешбармака и направилась в комнату. Сын сидел за столом, заваленным бумагами, книгами и схемами. Он сосредоточенно что-то выводил по линейке.
– Сын, давай за стол, быстро!
– Мама, во-первых, это не записки, а серьезная работа. Во-вторых, мне шестнадцать лет. Неужели ты думаешь, что я не смогу подогреть себе бульон?
Фируза смотрела на его спину, на упрямый затылок. «Вот ведь упрямец! Отец тоже всегда стоял на своем. Неужели и сын таким же будет?»
– Верно. Тебе уже шестнадцать, а ты до сих пор с первого раза не понимаешь. Быстро!
В центре стола возвышалось произведение искусства – бело-золотое блюдо с зелеными и голубыми вензелями, наполненное овощами, мясом и ромбиками вареного теста. Кухню наполнял острый запах петрушки, укропа и лука в уксусе. Слева и справа от блюда с бешбармаком стояли две глубокие тарелки с тем же зеленым узором – они были заполнены жирным говяжьим бульоном.
– Мама, ты же понимаешь, что я не просто так все это… – сын покорно уселся на свое место, корча кислую мину.
– Понимаю. Побольше тебя понимаю. Хлеб? – Фируза протянула ему тарелку с ломтиками черного хлеба.
– Нет, мам. Просто… Ты думаешь, мне не стоит этим заниматься?
– Ну почему же? В том, что ты интересуешься историей семьи, ничего плохого нету. Даже если в истории этой семьи есть твой папа… – она откусила от ломтика.
– Перестань. Все равно, пока я с ним не свяжусь, про его сторону семьи мало чего узнаю. А связываться не хочется… – он вяло водил ложкой по поверхности бульона. – А вот о твоих предках я накопал немало! – он вдруг хитро улыбнулся.
– И что там? Бояре есть? – Фируза рассмеялась.
– Бояре? Ну ты даешь! Пока только мятежники.
– Чего? – Фируза уставилась на сына. Он удивления она перестала жевать.
– Мятежники. Кое-кто, но это пока не точно, бился плечом к плечу с самим Салаватом Галлиевым – башкирским мятежником, чье имя рождало страх в сердцах всех жителей губернии, – он придал своему голосу грозные интонации. – А это значит, что твоя родня, возможно, пила за одним столом с Пугачевым во время крестьянской войны. Ведь Галлиев был приспешником…
– Хватит ерунду нести. Ешь! – Фирузе вдруг стало неприятно слушать такое о своих «возможных» предках.
– Да, кстати: Галлиев был предателем – предал отца, – сын как будто не расслышал ее, – рассказав отцовские секреты Пугачеву. Мне кажется, это очень интересно, – Фируза заметила, как он вдруг захотел сменить тему. – А тебе неинтересно, что со стороны папы?
– Нет-нет! Если там и есть что-то хорошее, то это хорошее спрятано где-то далеко.
– Да? А мне кажется, это не так. Мало ли, может, у него…
Тут в дверь постучали. Произошло это так внезапно, что Фируза от испуга выронила ложку, пролив на юбку горячий бульон.
– Черт! Что такое? – она вскочила и начала махать рукой сыну, чтобы тот подал полотенце.
– Мам, сиди, я открою, – быстро передав матери вафельное полотенце, сказал он.
Отряхивая юбку, Фируза направилась за сыном ко входной двери.
– Кто там? – она смотрела на сына, прильнувшего к глазку.
– Это к тебе, наверное.
Замок щелкнул. В дверях стояла молодая светловолосая девушка в строгом костюме.
– Добрый вечер! Меня зовут Маргарита, я приехала к вам из Москвы.
– Здравствуйте. А по какому поводу? – спросила Фируза, протягивая Маргарите руку.
– У меня сообщение для вашего сына. Я секретарь вашего свекра, – в руках Маргарита держала небольшой дипломат.
– Секретарь? – тихо прошептала опешившая Фируза.
– Верно. Он просил передать вам… – Маргарита не успела закончить. Фируза опомнилась, всполошилась:
– Что я за хозяйка? Проходите, проходите!
Втроем они вошли в небольшую комнату, служившую гостиной. Паскаль вскочил, завидев незнакомку, но лаять не стал – он был воспитанным псом. Перед тем как щенком его привели в дом, было установлено правило: Паскаль останется только в том случае, если его воспитанию будут уделять время.
– Не переживайте, – успокоила Фируза встревоженную девушку.
Она предложила Маргарите сесть в кресло, а сама присела рядом с сыном на диван. Недопонимание и напряжение повисли в воздухе. Молчание прервала гостья:
– Недавно в Россию приехал Иван Дмитриевич… то есть ваш свекр, – Маргарита положила дипломат на стол и расстегнула замок. – Он сказал, что вы с ним не очень хорошо знакомы, поэтому он не решился просто написать вам, а послал меня.
– Извините, но ведь вы в курсе, что мы с его сыном уже давно… – Фируза нервно сжимала в руках испачканное в бульоне полотенце.
– Да, в курсе. Но, видите ли, сейчас для Ивана Дмитриевича этот факт значения не имеет – в своих намерениях он серьезен и хочет сделать все быстро, – она вынула из дипломата бумаги.
– Надеюсь, это не связано с моим бывшим мужем? – Фируза нервно усмехнулась.
– В каком-то смысле… Это вам, – Маргарита протянула ей бумаги, но сын сам взял документы и уставился в них.
– Вы можете зачитать и матери – для нее Иван Дмитриевич тоже предусмотрел подобное сообщение, – Маргарита надела очки и принялась смотреть в свой экземпляр.
Сын забормотал себе под нос, пробегая первые строчки: «…тебе пишет твой дед, Иван Дмитриевич. В скором времени я прибуду в Россию, чтобы решить незаконченные дела. Однако среди них есть одно, не терпящее отлагательств, – встреча с единственным потомком, достойным моего внимания. Я знаю, каков твой отец, – он отвратительный человек. Могу сказать, что я не лучше. Я знаю, что вы с матерью сильно обижены на него, и оправдывать его или себя не собираюсь. Но всю жизнь я мечтал пожать руку единственному внуку и передать ему главное – свою историю. Видишь ли, когда твой отец только родился, я уехал из России в Польшу – ради своего дела, которое в то время только начало приносить плоды и я не мог его бросить. А сына – смог. После родился ты, и меня не было рядом. Когда твоя мать познала горе и отчаяние предательства, меня тоже не было рядом с вами. И она вправе злиться на меня, – но сейчас я хочу исправить хоть что-то. Ведь никогда не поздно, верно? Это послание тебе передаст мой секретарь, Маргарита. Она прекрасный человек и большой специалист.
Я, Иван Дмитриевич Салтыков, хочу пригласить тебя, моего внука, в недавно приобретенный мной дом в окрестностях Казани для совместного времяпрепровождения. Мы с тобой познакомимся, и я отвечу на все твои вопросы. Если ты осчастливишь меня согласием, то Маргарита тебе во всем поможет. В случае отказа я не обижусь. Я рос без отца с трех лет, и, думаю, именно это превратило меня в ужасного человека. Я надеюсь, что ты не такой. Ваш Иван Дмитриевич». Сын отложил бумаги в сторону:
– Это шутка такая?
– Не думаю. Я же тебе рассказывала про деда, – Фируза нервно перебирала в руках полотенце.
– Да, но я думал, что он иностранец и совсем в России не бывает.
– Так и есть, – вмешалась Маргарита. – Письмо писать помогала я, так как Иван Дмитриевич плохо помнит, как писать по-русски. Помимо прочего он инвалид. О болезнях его я распространяться не буду, скажу лишь, что он очень стар и немощен.
– Он хочет, чтобы я приехал к нему?
– Верно. Он просил не говорить вам, но… Когда я ехала сюда, то сразу решила, что расскажу. Скорее всего, ваш дед не доживет до конца этого года. О точных прогнозах говорить сложно, но в лучшем случае ему осталось полгода. Иван Дмитриевич хотел, чтобы вы приехали к нему из интереса и желания познакомиться, а не из-за его состояния.
– Вы думаете, это хорошая идея? – обратившись к Маргарите, Фируза на сводила глаз с сына.
– Насколько я знаю, Иван Дмитриевич никогда к вам плохо не относился.
– О да, он пытался меня защищать – насколько это возможно на расстоянии. К нему у меня претензий нет, да и в любом случае решать не мне. Решать тебе, – сказала Фируза, продолжая смотреть на сына.
– А что он хочет мне рассказать?
– Скорее всего, он хочет поговорить о наследстве. Видите ли, после ссоры с сыном Иван Дмитриевич разорвал с ним отношения. Теперь он его не признаёт. Поэтому сейчас единственным достойным наследником, по словам вашего деда, являетесь вы.
– Но как?.. Он ведь меня совсем не знает. Мы с ним даже не говорили ни разу! Почему он считает меня хорошим наследником?
– Вы хороший, потому что единственный.
– Так… Это когда, получается, нужно ехать? – Фируза встала и направилась в коридор.
– Он уже все подготовил и ожидает в Казани. Если быть точным, в Казанской области, поселок Чумское. Если ваш сын решит…
Фируза взглянула на сына, ожидая его реакции.
– Стоп, а что он подготовил?
– Дом, который он приобрел. Не переживайте – не из-за вас и не для вас. Иван Дмитриевич мечтает встретить старость в родных землях. Это дом с собственным прудом и хорошим участком леса. Он даже кроликов завел, хотя ухаживать за ними не успевает. После его смерти весь участок отойдет одному польскому университету. О том, что именно будет с домом, Иван Дмитриевич не распространяется.
– Мама, меня эта идея не радует. Неизвестный мне человек оставляет какое-то наследство и хочет, чтобы я поехал неизвестно куда с его помощницей. Все это как-то…
– Я вас понимаю, как и Иван Дмитриевич. И, как он передал, я не буду вас уговаривать. Если вы не имеете желания, так тому и быть, – Маргарита уложила документы обратно в портфель.
– Так, дорогой, ты в этом уверен? Я, конечно, тебя понимаю, но… Мы с ним много переписывались, так как ему было стыдно за поступки… – Фируза стояла в проходе и все сильнее сжимала в руках полотенце, – своего сына, но он и правда был добр ко мне.
– Я думаю… Да у меня и учеба… Как я сейчас сорвусь? Я…
Сын вскочил и ушел в комнату, не попрощавшись с Маргаритой.
– Вы его простите, просто у него… Все, что напоминает ему об отце…
– Конечно, я вас понимаю, и его тоже. Но если все-таки когда-нибудь ваш сын передумает, то пусть позвонит мне вот по этому номеру. Я устрою ему поездку. Ивану Дмитриевичу хватит одного дня, чтобы все объяснить и передать, – Маргарита направилась к выходу.
– Извините, я хотела узнать… Вы, конечно, не подумайте… Просто… – Фируза сильно смущалась и не находила себе места, – что хотел передать Иван Дмитриевич моему сыну? Неужели деньги?
– О, этого я вам сказать не могу. Но не потому, что мой начальник такой суровый и может меня уволить за передачу этих сведений. Это своего рода сюрприз. Но могу вас заверить, что Иван Дмитриевич помнит о своем внуке. А эмоции – это не про него, – Маргарита вышла из квартиры и остановилась перед тем, как уйти. – И если вы думаете, что это звучит смешно – ведь за шестнадцать лет дед ни разу внука не видел, – то вы ошибаетесь. Вот, – Маргарита вынула из внутреннего кармана конверт и передала Фирузе, – возможно, это поможет вашему сыну принять решение.
– Хорошо. Вы уж простите его. Я с ним поговорю.
– Мне кажется, не стоит. Он передумает, – Маргарита лукаво улыбнулась и помахала рукой Фирузе: – До встречи!
***
Паскаль шумно дышал, усевшись на кровати в комнате хозяина, – он следил за быстрыми движениями карандаша в его руке. Наконец тот отложил карандаш и, уставившись на конверт у края стола, взял его.
Паскаль встал и медленно приблизился к хозяину, требуя ласки. Но тот, не обращая на пса внимания, возился с конвертом.
Из него на пол вывалилась затертая, выцветшая фотография. Пес уставился на фотокарточку, с которой на него смотрел ребенок – маленький, лет двух. Знакомые глаза – глаза хозяина. Ребенок был в желтом костюмчике и разноцветной кепке набекрень. Хозяин поднял фото с пола и внимательно рассмотрел его. Перевернув, прочитал вслух:
– «Ивану Дмитриевичу от Фирузы и его внука». Похоже, мама писала. А ниже продолжение: «Дела вынуждают, но сердцу от этого не легче».
Он положил фотографию в кипу бумаг на столе. Паскаль взглядом проследил за его рукой.
– Эх, дружок, глядя на это, можно выстроить готовую картинку будущей работы, – стол юноши полнился черно-белыми фотографиями, записями из архивов, газетными вырезками, схемами. – Это история нашей семьи. Даже ты тут будешь. Люди в ней – живые, изученные. Вот взглянешь на них – а уже все ясно: кем и каким кто был. А самое интересное – генеалогическое древо. Пока это всего лишь схема, но ведь это пока! Вот только на правой стороне, стороне отца, – дыра. Хотя – один уже есть.
Паскаль безмятежно наблюдал, как его хозяин взял присланную фотографию, перевернул ее и прикрепил к схеме булавкой.
– А во главе всего – он, Иван Дмитриевич Салтыков. Человек, которого я совсем не знаю, но который смог бы прояснить картину…
***
– Маргарита, добрый день. Это…
– О, привет! Если что, мы можем на ты, – Маргарита уже знала, кто звонит.
– Хорошо. У меня к вам только один вопрос…
– Я тебя слушаю.
– Болезнь Ивана Дмитриевича как-то повлияла на его память?
– Я не совсем поняла…
– Ну… Он сможет вспомнить что-то о своих родных, о том, чем он занимался в молодости? Может что-то рассказать о своих предках? Возможно, он даже…
– Это интересно…
– Вы о чем?
– Поверь мне, если ты решишься приехать к Ивану Дмитриевичу и поговорить с ним по душам, то узнаешь очень многое о роде Салтыковых.
ГЛАВА 2
«ДОБРОЕ УТРО, ПОЛЬША!»
13 сентября 2001 года все газеты Польши пестрели заголовками: «Русский олигарх показал себя!», «Русский магнат рассказал о себе в прямом эфире», «Кто он – гений-миллионер или самый страшный скандалист?», «Иван Салтыков – такой, какой есть!».
Об этом инциденте многое сказано в документальном фильме 2003 года – «Такой первый и такой “Родной”», снятом редакцией телеканала «Родной» о внутренней кухне канала.
Что это было: удачный рекламный ход или вынужденная агрессия – агрессия со стороны Ивана Дмитриевича Салтыкова?..
– Доброе утро, Польша, с вами в эфире, как всегда, Здислав Матеуш и…
– …и Паулина Каминская в программе «Доброе утро, Польша!».
На телеведущих направлены три телевизионные камеры, несколько точек света и десятки пар глаз рабочих телеканала «Родной». Фон – утренняя Варшава. Уже привычная суета за камерами не волновала профессиональных телеведущих. Вся съемочная группа готова к любым обстоятельствам, ведь «Доброе утор, Польша!» в эфире более пятнадцати лет.
– Паулина, перед тем, как мы пригласим нашего гостя, можно ли задать тебе личный вопрос? – Матеуш оперся локтем на стол и повернулся к Паулине. Профессиональный актер.
– О Матеуш, ты же понимаешь, что мы в эфире? – Паулина улыбалась, обнажив белоснежные зубы.
– Нет-нет, о чем ты думаешь? – он наигранно рассмеялся. – Я хотел спросить у тебя о музыке. Ты любишь рок?
– О да! Неужели ты заметил мою татуировку? – она кокетливо стрельнула глазами.
– Так! Стоп! Вы ведь в курсе, что я женат? – обратился Матеуш к зрителям. – Я тебя спрашиваю потому, что Комитет по защите нравственности отменил Польский Вудсток. Ты можешь себе представить? Крупнейший рок-фестиваль остался без площадки!
– О нет!
– Да. Уже на протяжении пяти лет у любителей рок-музыки была возможность собраться вместе и повеселиться. А что теперь?
– Матеуш, мы, любители AC/DC, Metallica, Led Zeppelin, в любом случае найдем место, где повеселиться. А Комитету по защите нравственности стоит перенаправить свой взор немного в другую сторону…
– О да, – подхватил Матеуш; теперь они рассмеялись вдвоем, – если вы понимаете, о чем мы говорим.
Режиссер за камерой показал обеими руками «О’кей».
Паулина резко прекратила смех:
– Друг мой, как бы мы ни хотели поговорить о легком, веселом, порой нам приходится забыть о смехе. Ты знаешь о «Северном пути»? – студия притихла.
– Скажем так: я об этом слышал. Это одна из крупнейших логистических фирм в Польше, – Матеуш даже не поглядывал в шпаргалку.
– Верно. Но теперь это лишь одно слово – банкрот.
– В связи с чем?..
– Об этом мы можем узнать у самого́… – Паулина медленно повела рукой в сторону, словно представляя кого-то, – у Ивана Дмитриевича Салтыкова – главы компании «Северный путь».
И тут в объектив попал худощавый мужчина с короткой бородкой, Иван Дмитриевич Салтыков. Он нервно поправлял правой рукой синий галстук, а левую держал на колосе инвалидного кресла, в котором сидел. Он не был похож на владельца крупной фирмы, его не выдавали дорогие часы или модная обувь. У Ивана Дмитриевича была внешность интеллигента, пытающегося скрыть свой достаток.
– Доброе утро, Иван, – Матеуш мгновенно превратился в серьезного бизнес-аналитика.
– Доброе утро, Матеуш. Доброе утро, Паулина. Я рад, что вы пригласили меня.
– Иван, новость о том, что «Северный путь» выбывает, потрясла рынок Польши. Все-таки «Путь» являлся одной из главных точек в торговом пути между Польшей и другими странами.
– Извините, но я вынужден вас огорчить. Я согласился прийти на вашу программу только потому, что «Доброе утро, Польша!» имеет достаточно обширную аудиторию, к которой я хотел бы обратиться. Поэтому я не собираюсь отвечать на ваши вопросы, – Иван положил руки на стол. Он словно превратился в статую – строгую, непоколебимую.
– Да, но… – Матеуш многозначительно посмотрел на режиссера.
Среди членов съемочной группы пробежал шепот. Режиссер дал отмашку «пусть говорит».
– Мы рады выслушать вас, – Матеуш заметно нервничал – профессиональная выдержка начала сдавать.
– В связи с тем, что сейчас моей скромной персоне уделено столь пристальное внимание, я принял решение ответить всем сразу. Во-первых, «Северный путь» прекращает свое существование. Причин вы не узнаете. Во-вторых, я не собираюсь продолжать какую-либо деятельность на территории Польши, тем более связанную с бизнесом. В-третьих, я…
Следующие слова вызвали бурю негодования среди зрителей. О персоне Ивана до этого случая говорили мало. Интервью он не давал, историей своего успеха не делился – типичный бизнесмен, отдающий всего себя работе. И вдруг такой скандал! Крупнейшие польские СМИ: «На тему», «Независимая» и «В политике» – выделили «разгрому русского олигарха» по пять полос. Случай беспрецедентный.
– … не хочу слышать от телевизионных крыс вопросы о том, в чем они не разбираются.
В студии воцарилась тишина.
– Просим прощения, но ведь мы еще ничего конкретного у вас не спросили, – Матеуш пребывал в смятении.
– А я говорю не о вас, – небрежно бросил гость. Съемочная группа выдохнула. – Я говорю о популярном журналисте и редакторе, что решил копаться в моем прошлом. А в прошлом моем нет ничего, что могло бы интересовать журналистов или телевизионщиков.
– Вы сейчас говорите о «Белом расследовании»?
– Я ни о чем не говорю, – Иван отвел взгляд.
– Постойте, но вы сейчас в прямом эфире оскорбляете моего коллегу, и я не думаю…
Режиссер приблизился к камере и начал активно махать руками. «Прекращай! Прекращай!»
– Ваш коллега решил приплести меня к ужасающим событиям, произошедшим еще в СССР. Я не буду говорить конкретно, так как не хочу делать ему рекламу…
– Я поясню, – перебил Матеуш. – Речь идет о страшном пожаре, которой освещал мой коллега Патрик…
До сих пор спокойный Иван внезапно вскрикнул, схватил стакан с логотипом «Родной» и со всей силы бросил в сторону телеведущих. Бах! Звон осколков разнесся по студии.
– Хватит! Если вы, грязные телевизионщики, работники вшивого крысиного гнезда, думаете, что я готов это терпеть, я вам поясню… – вся студия напряглась.
Паулина вскочила и шмыгнула в сторону. Матеуш, решивший, что все грязные слова адресованы лично ему, встал в защитную стойку. Ему даже в голову не пришло, что старику в инвалидном кресле будет трудно вступить в драку.
– Я и мое прошлое не должны становиться достоянием общественности! Ни вас и никого другого это не касается. Любой, кто захочет это оспорить, пусть оглядывается!
Иван с силой ударил ладонью об стол. Отцепил микрофон, швырнул его и, вращая колеса, двинулся в сторону выхода из студии.
Вся эта ситуация не имела бы большой журналистской ценности, если бы не события, произошедшие на следующий день. Патрик Мазурек – журналист, окончивший в Абрахамский университет, посвятивший последний год жизни «Белому расследованию», – был найден мертвым в своей съемной квартире.
ГЛАВА 3
«ДОМ»
– Алло, Маргарита, привет… – Иван говорил по громкой связи.
– Иван Дмитриевич, слушаю вас.
– Вы где сейчас?
– Уже подъезжаем. Думаю, можно готовиться к ужину.
– Отлично. Как прибудете, я скажу Ильдару, чтобы он вас встретил.
Иван Дмитриевич сидел в своем кабинете. Он долго смотрел на пустую маленькую рамку для фотографии. Перевел взгляд на стены, отделанные дубовыми панелями, с восточный стороны заставленные книжными полками. Большинство книг не имели перевода на русский. Верхние полки хранили самые редкие и старые издания: «Сказ о древних пацитири», «Северный кадат», «Искусство приближения», «Ночные странствия Сканди» Джерома Нэша, «Колесники и их обычаи» Пана Укаша. Западная стена представляла собой галерею – на ней висело множество фотографий и картин, рассказывающих историю жизни Ивана. Фотография с Варшавского вокзала 1961 года, когда Иван Салтыков прибыл в Польшу. Первое большегрузное судно, уходящее в Китай. Фото, на котором Иван Салтыков стоит в пуховике и ватных штанах на арктическом острове Принца Фатели…
Он опустил руки на холодные металлические обода колес. Сделал пару движений и подкатил к фотографии небольшого формата. На ней стоял взрослый мужчина, обнимающий ребенка. Отец и сын.
– Ублюдок… – он произнес это так, будто боялся чьей-то реакции.
Два коротких стука.
– Иван Дмитриевич, извините…
– Да, Ильдар, я не занят.
– Можем начинать накрывать на стол?
– Да. Только горячее не подавайте пока что. Маргарита сказала, что они уже подъезжают. Но, я думаю, моему внуку захочется отдохнуть перед ужином.
***
Иван Дмитриевич сидел в инвалидном кресле в центре большого холла. За его спиной стремились вверх две полукруглые лестницы. Холл, как и кабинет, полностью покрывали дубовые панели, источающие легкий древесный аромат. Иван Салтыков не терпел нагромождения мебели – в холле была лишь пара ярких декоративных элементов интерьера. Одним из них была картина, изображающая простенькое архитектурное сооружение с подписью «Дом».
По правую и левую сторону от Ивана стояли двое: Ильдар, молодой человек в белой рубашке и классических брюках, и Назира —тучная женщина средних лет в бледно-зеленом платье и белоснежном кружевном переднике. Ее волосы были аккуратно собраны белой заколкой. Вся троица имела спокойный, выжидающий вид.
– Что-то они долго, – Иван нервно сжимал подлокотники кресла.
– Не переживай, Иван Дмитриевич, мне кажется, они на подходе. Две минуты назад Александр с поста сообщил, что они уже на территории, – Назира положила руку на плечо Ивана.
– Если он сильно похож на моего сына, мне будет сложно найти с ним общий язык.
– Вы так долго ждали этой встречи… Думаю, ваше негодование улетучится, как только вы узнаете его поближе, – учтиво склонил голову Ильдар.
– Слушай, ты ведь понимаешь, что он тебя ни разу не видел. Не нужно его пугать своей нервозностью, – Назира была более напористой.
– Тогда помогите мне…
Двустворчатая резная дверь открылась, и в дом вошел юноша лет шестнадцати с чемоданом. Иван Дмитриевич выдохнул. От отца внуку достался только высокий рост и чуть вздернутый нос – отличительная черта всех Салтыковых. В остальном он был копией своей красавицы мамы. За ним вошла Маргарита с большой дорожной сумкой. Иван еще секунду молчал – не знал, что сказать. А потом выдал:
– О мой дорогой внук, здравствуй!
– Здравствуйте, Иван Дмитриевич. Я рад с вами познакомиться, – неуверенно отозвался гость.
– Ну что ты, можешь его обнять, – Маргарита подтолкнула юношу в спину.
– О нет-нет, в этом доме мы не настаиваем, – Иван сделал пару оборотов колес и приблизился. – Спасибо, что согласился приехать и навестить своего старика, – он крепко пожал руку внуку. – Я думаю, что… Ильдар, чего стоишь? Возьми вещи нашего гостя, – сказал Иван, вглядываясь в глаза внука. Он искал в них сына. – Ты… мы ведь можем на ты?
– Я не смогу обращаться к вам на ты, – ответил гость.
– Разрешите? – Ильдар взял чемодан и дорожную сумку Маргариты.
Иван Дмитриевич смешался, засуетился:
– Что же это я… Маргарита проводит тебя в твою комнату, где ты сможешь разложить вещи, отдохнуть, если нужно. Через полчаса будем ужинать. В комнате уже все готово и ждет тебя, – он указал на лестницу справа. – Знал бы ты, как я хочу узнать о тебе побольше, расспросить тебя! А еще больше – рассказать.
– Спасибо вам, – кажется, внук был в не меньшем смятении, чем Иван. – Я в Казани уже был, но так далеко от города не отъезжал. У вас очень красивый поселок. И да – у меня к вам тоже много вопросов.
– Да, – отвечал Иван медленно и воодушевленно. – Я долго выбирал место, где я могу провести… Где могу пожить для себя. Тогда давай следовать плану. Маргарита! – Иван жестом снова указал на лестницу.
Ильдар взял вещи и отправился в гостевую комнату на втором этаже. Назира удалилась на кухню, ворча что-то себе под нос.
Иван Дмитриевич наблюдал за Маргаритой и внуком, поднимающимися на второй этаж. Маргарита о чем-то рассказывала юноше, указывая то на одну картину, то на другую; внук слушал ее с интересом. Казалось, он испытывал рьяное любопытство к старине и истории дома.
Иван Дмитриевич остался один в большом темном холле. Он был очень доволен встречей. «В нем нет ни капли от моего сына». Еще пару минут посидев в абсолютной тишине, он приблизился к большому холсту в резной деревянной раме с подписью «Дом». Протянул обессиленную руку к картине – его артритные пальцы прошлись по шероховатым масляным мазкам. «Вот лазурь. Вот кадмий лимонный. А вот… Персидская желтая. В окнах. Где горит свет». Иван смотрел в окна нарисованного «дома». «Памятник веры. Памятник надежды. Когда-то ты был “домом” для всех тех, кто желал и верил. Ты принимал в своем чреве всех больных, сбившихся с пути, потерянных… Но ты не осилил». Иван откатился назад, чтобы охватить взглядом всю композицию. Перед ним, окутанная утренним туманом, стояла церковь – необычное деревянное здание с двумя пиками, колокольней посередине и двускатной крышей, покрытой позеленевшим шифером. Все это вызывало в душе Ивана глубокую скорбь – скорбь по утрате такого родного… «дома».
ГЛАВА 4
«ДЕЛА ВЫНУЖДАЮТ…»
Ужин, как и планировалось, начался в восемь вечера. В столовой за большим столом собрались трое – Иван с внуком и Маргарита. Ильдар, сторож Александр и Назира ужинали отдельно. На этом никто не настаивал, но прислуга придерживалась мнения, что не нужно принимать пищу вместе с работодателем. Иван Дмитриевич относился к своим помощникам снисходительно и строго, но уважал их работу и часто советовался с ними. О том, чтобы повысить на них голос, не могло идти и речи. С Назирой Иван был знаком с давних времен, еще с девяностых, и по приезде в Казань он решил, что должность кухарки может доверить только ей. Назира по-своему любила Ивана и пыталась помочь ему во всем. Сейчас она подавала на стол фаршированного гуся, домашние лепешки и наваристый куриный бульон. Как бы она ни старалась вернуть в меню забывшего свои корни Ивана татарскую кухню, у нее это не получалось – по большому счету из-за диеты, прописанной ему врачом. Ивану подавались индивидуальные блюда: обезжиренные, вареные и специально насыщенные витаминами.
– Иван Дмитриевич, в течение пяти минут подадут горячее, – Ильдар раскладывал столовые приборы.
– Хорошо. Ну что, вы сильно проголодались? – Иван расправлял салфетку на коленях.
– Я, на самом деле, перекусила в поезде. А вот мой попутчик решил дождаться ужина. Теперь я ему завидую, так как соскучилась по стряпне Назиры, – Маргарита налила себе воды.
– Да, я проголодался, – внук впервые улыбнулся. – Иван Дмитриевич, у вас очень красивый дом. Я с позволения Маргариты прогулялся по второму этажу. Только по коридору…
– О нет, не волнуйся, – Иван заметил, что его внук испытывает легкое смущение, – ты можешь гулять везде. Я проведу для тебя экскурсию. Покажу гостевой домик, баню, еще кроликов. Я люблю животных. Вот только, – он постучал по колесам инвалидного кресла, – сам понимаешь, какого-нибудь коня оседлать у меня без посторонней помощи не выйдет. Да что там, я даже конского щавеля кроликам кинуть не могу, – Иван нарочито громко засмеялся. Напряжение в воздухе улетучилось.
– Я с другом разводил кроликов. Ему на тринадцатилетие отец подарил, как бы это глупо ни звучало, сарай. Маленький – корова бы точно не влезла. Ну, мы с ним и решили: купим кроля и крольчиху и будем разводить.
– Это интересно. Маргарита мне уже рассказала, что твои увлечения… как бы это сказать… необычны, – Иван продолжал всматриваться в глаза внука.
– Я бы так не сказал.
– Чем ты интересуешься?
– Я сейчас…
Тут в столовую вошла Назира, катившая перед собой металлическую тележку, укрытую белой скатертью. Назира скинула скатерть, и все увидели блестящую посуду, отражающую свет гигантской люстры. Наверху стояло большое блюдо, накрытое круглой металлической крышкой, два высоких графина и корзинка с лепешками под хлопковым полотенцем; на нижней полке – блестящая кастрюля с резными ручками.
– Продолжай, – Иван обратился к внуку, пока Назира собирала со стола тарелки, чтобы разлить бульон.
– Я нашел у матери дневник. По ее словам, он написан бабушкой. В нем была история Абыза Гатауллина – золотодобытчика, что работал в лесах Башкирии. Мне стало интересно, чем еще занимались мои предки, и я начал копать.
– И как успехи?
– Со стороны матери… восемнадцатый век. Оказалось, что мой предок, Муслим Гатауллин, был сэсэном – башкирским сказителем. Он играл на домбре и распевал эпосы о народных героях. Домбра, якобы принадлежавшая ему, хранится в Башкирском национальном музее.
– Я понимаю, какой это труд – копаться в далеком прошлом и выуживать крупицы сведений.
Назира поставила блюдо в центр круглого стола и подняла крышку. Графины рядом запотели от тепла, исходящего от жареного гуся.
– Благодарю, – Иван взял руку Назиры и приложился к ней губами, – целую твои волшебные руки.
– Помогать составлять списки продуктов – вот это любовь! – Назира весело рассмеялась и вышла из столовой.
– Приятного аппетита всем, – Иван погрузил ложку в бульон.
Разговор возобновился уже спустя две минуты. Казалось, сама обстановка не терпела молчания.
