Czytaj książkę: «Не может быть»
…Опустевший дом превратился в логово лисиц и барсуков, и потому здесь могут появиться странные оборотни и призраки.
Уэда Акинари «Луна в тумане»
Вечером на захудалом полустанке с поезда сошёл довольно полный, одетый в строгий костюм молодой мужчина. Он был единственным пассажиром, изволившим купить билет до станции Заболотной.
Станция Заболотная получила свое название от деревушки, которая была окружена некогда множеством болот.
Все названия здешних окрестностей по большей части так или иначе имели привязку к историческим событиям, особенностям местности или именам людей, оставивших более или менее яркий след в здешних местах.
Одна из местных деревень Упырёвка, по мнению стариков, получила своё название от помещика Упырёва Евлампия Аристарховича, которому эта земля принадлежала ещё в царское время. Фамилия покойного Евлампия повлияла не только на название деревни, но и на формирование характера барина. Местные крестьяне хозяина никак иначе, как кровопивец, за глаза и не называли. По другой, менее интересной версии, деревня брала своё название от протекающей здесь речушки Упырь. Две версии вполне себе имели право на жизнь, с той лишь разницей, что первая версия подкреплялась завораживающими, красочными, страшными и не очень рассказами стариков о жизни Евлампия Упырёва и его безответной любви к ведьме, которая его сгубила. На эту тему в здешнем народном фольклоре было даже несколько песен. Вторая версия была сухой, никому не интересной, ничем не примечательной, наукообразной.
А вот название соседнего с Упырёвкой посёлка Палашино происходило от имения графа Палашина. Других версий не было. Усадьба и парк хорошо сохранились до наших дней. После Октябрьской революции 1917 года встал вопрос, под какие нужды определить экспроприированную у буржуев усадьбу: под конюшню, склады или библиотеку, – решили лучше под библиотеку. На выбор существенно повлияла Анна Ивановна Кропоткина, жена местного административного управленца, которая впоследствии и заведовала этой библиотекой. Новое культурное предназначение имения спасло его от грубых перепланировок под хозяйственные нужды конезавода и дало возможность Кропоткиной, которая была явно голубых кровей, найти дело по душе в тихом посёлке, прозванном ею в шутку «Ссылка». По молодости она часто задерживалась в библиотеке, отдаваясь целиком и полностью не столько работе, сколько воспоминаниям о счастливой жизни, когда она была ещё ребёнком. В доме её родителей были такие же высокие потолки с лепниной, стоял рояль и в окна дома заглядывали высокие деревья парка, который окутывал летом имение роскошной мантией зелени и цветов, кружа голову ароматами роз, лилий, сирени, жасмина.
Ну, не будем углубляться в историю Палашино.
Вообще деревни здесь были рассыпаны мелким бисером. В крохотных, малоизвестных, затерянных на огромной территории России, спрятанных от цивилизации за лесами и бездорожьем деревеньках жизнь протекала однообразно и медленно, а в иных, таких, к примеру, как Упырёвка, про которую мы уже упомянули, и Перестрел, о которой, может быть, если будет настроение или придётся к слову, расскажем позже, жизнь почти остановилась. Один старик из Палашино о заброшенных деревнях сказал: «Пересох источник жизни». Теперь сами можете себе представить, на что похоже местечко, в котором пересох жизненный источник. Деревня, по заросшим дорогам которой ходит лесное зверьё и заглядывает в открытые двери покосившихся изб. Брошенные дома, пытаясь отпугивать незваных гостей скрипом обветшалой кровли и рассохшихся, местами истлевших половиц, подслеповатыми глазами окон, частично потерявших свои стёкла, смотрят на подступающий к ним лес и с ужасом начинают догадываться, что они больше не являются частью человеческой цивилизации, дикая природа поглощает их, и с этим ничего не поделать.
И всё же, невзирая на провинциальность и редконаселённость этих глухих мест, некоторые занесённые волей судьбы поэтичные городские натуры отмечали, что есть здесь что-то невообразимо притягательное, пьянящее, заставляющее отвлечься от повседневной суеты современного мегаполиса и как бальзам действующее на душу и тело.
Конечно, были и другие мнения, далёкие от лирических. Люди на то и люди, чтобы иметь разный взгляд и суждение по одному и тому же вопросу. Согласитесь, скучно было бы жить в мире, в котором все одинаково видят, мыслят, рассуждают, делают одинаковые выводы и на основании этих выводов совершают одинаковые поступки.
Но мы отвлеклись от нашего приезжего.
Вот он стоит, провожая уходящий поезд погасшим безжизненным взглядом, будто прощается со всем, что грело его душу и составляло весь смысл его жизни. Всё это, безвозвратно потерянное, стремительно удалялось от него в вагоне номер семь. И даже назойливая мошка, мельтешащая перед глазами и пытавшаяся пристроиться у него на носу, осталась незамеченной.
С каждым морганием век, не упуская ни малейшей детали, глаза мужчины покадрово фотографировали движение поезда: вот он зелёной лентой растянулся по железнодорожному полотну, затем начал двигаться, вагоны дёрнулись и послушно покатились один за другим. Поезд, набирая скорость, подтянул свой хвост, сжался в точку и исчез из виду одиноко стоящего на перроне мужчины.
– А-а-а… – непроизвольно еле слышно простонал он, сделав несколько коротких затруднённых вздохов. Медленно выдохнул всё с тем же жалобным, приглушённым и протяжным: – А-а-а…
Как рыба, выброшенная на берег, незнакомец стал ловить ртом воздух, глаза затянула пелена, голова закружилась, правая его рука потянулась к вороту рубашки, застёгнутой на все пуговицы, левая начала искала опору в фонарном столбе, находящемся сбоку в полушаге. Он пошатнулся.
– Душно.
Совсем рядом с приезжим раздался незнакомый голос и отвлёк его от обморочного состояния.
– Да, – не сразу отреагировав, медленно поворачиваясь в сторону собеседника, с потерянным выражением лица, будто в тумане, промямлил молодой мужчина.
Перед ним стоял сухопарый, выцветший как осенний лист, но довольно бодренький невысокого роста старичок.
– Думаю, ближе к ночи ливанёт, – с полной уверенностью заявил старик, закуривая. – Как есть ливанёт. Вона, – он указал сигаретой в сторону мрачной тучи.
– Да? – настраивая зрение на собеседника, как телескоп на звёзды, поддержал беседу вежливый в костюме коротким вопросом и тут же сам на него ответил: – Да, – и снова растерянно посмотрел в сторону исчезнувшего поезда.
– Хотите я вас подвезу? Маршрутные автобусы ходят у нас не по расписанию, а как получится. Они старые, ломаются часто, ждать их – можно и не дождаться, – старик тоже стал всматриваться в сторону ушедшего поезда, стараясь понять, что в той стороне так сильно привлекло внимание приезжего. – Ну так как, довести вас или нет? Надо поторапливаться, а то ливанёт.
– Мне в Палашино, – не отрывая взгляда от горизонта, ответил полный.
– Я догадался, – старик прищурился, упрямо всматриваясь туда, куда и новый знакомец, надеясь увидеть нечто интересное.
– Как догадались? – переключился приезжий на незнакомца.
– А здесь ошибиться сложно. Упырёвка – деревня заброшенная, там никто не живет, в Перестреле дома три-четыре жилых. Вероятнее всего, вы в Палашино и надолго. Вон, у вас два чемодана вещей и сумка.
– Да, вы правы. Всё, оказывается, очень просто. Вы тоже в Палашино? – печальные мысли потихоньку стали отпускать приезжего, и он вдруг заметил мошку, которая преследовала его с самого момента приезда. «Вот пристала», – подумал он и отмахнулся от насекомого.
– Да, я там живу. Пойдёмте, – старик рукой указал в сторону, где стояла телега с лошадью. – Давайте я помогу вам, – он подхватил сумку попутчика и направился к телеге.
Молодой мужчина, посмотрев на небо, которое стремительно затягивали грозовые облака, взяв чемоданы, поспешил за стариком.
– Спасибо. Это большая удача, что вы мне встретились. Сказать по правде, я здесь впервые. Так что ничего, решительно ничего здесь не знаю, – он взвалил поклажу на телегу. – Меня зовут Антон Павлович Азимов, – приезжий протянул старику руку.
– Лаврентий Фёдорович Дудоренко, – ответил старик новому знакомцу крепким рукопожатием. Затем подошёл спереди к кобыле, нежно погладил по морде и что-то прошептал в её подёргивающееся ухо.
– Было бы замечательно, если бы вы мне рассказали о здешних местах и укладе жизни, – Антон Павлович, пристроив чемоданы, стал выбирать удобную для себя позу на телеге. – Как-то непривычно. Ни разу вот так не ездил… Городской житель на природе становится беспомощным. Это я, правда, исключительно о себе говорю. В детстве с классом в походы не ходил, к тёткам, нянькам на дачу не выезжал. Вот вам результат: в естественной для нормального человека природной среде, в простых, казалось бы, вещах испытываю затруднения, еле на телегу залез. Не человек, а сплошная неуклюжесть.
– Это ничего. Это вы с непривычки. Обживетесь, пообвыкните, после всё ловчее будет получаться. На телегу запрыгивать – дело нехитрое, – сев впереди Антона Павловича, дед взял в руки поводья, тряхнул ими и отдал кобыле распоряжение: «Но, Агашка, трогай!». Агашка в ответ фыркнула, повела довольно немолодой мордой и вяло, нехотя заковыляла вперёд.
– У меня кобыла торопиться не любит. Агашка и в молодости жгучим темпераментом не обладала. Медлительная, флегматичная натура. Но, надо заметить, бывает упрямая до невозможности. Я, к примеру, говорю ей «но, пошла», а она ноль реакции. Будто не к ней обращаются. Я снова «но, пошла», дескать, а она приказы мои игнорит. Поначалу я подумал, со слухом у неё туго стало, не молоденькая, всё может быть. А она, как выяснилось, на старости лет в капризы ударилась. Ласки, внимания к себе дополнительно требует. Вначале по морде её погладь, уважение прояви, а после только в телегу садись. Что поделаешь, женщина!
– Душно, – Антон Павлович снял пиджак и положил его рядом с собой на солому, которая устилала дно телеги, видимо, для мягкости сидения. Расстегнул ворот рубашки. – У вас воды не найдётся? Пить очень хочется. Надо было на перроне в киоске купить бутылку минеральной, а я не догадался.
– Найдётся, – ответил старик, открыл крышку рядом стоящего с ним небольшого деревянного ящика и, вынув из него мутную от царапин пластиковую бутылку, протянул попутчику. – Родниковая! – с гордостью заявил он. – Такой воды в магазине не купить. А у нас, пожалуйста, пей, сколько хочешь, без хлора и вредных примесей, прозрачная, как хрусталь!
Будь Антон Павлович сейчас в городе, он бы даже не прикоснулся к этой деформированной, неоднократно использованной, старой пластиковой упаковке с жидкостью, о прозрачности которой, глядя сквозь потёртые стенки бутылки, судить было сложно. Но сейчас он готов был пить даже из лужи. Азимов с жадностью опустошил половину бутылки. Живительная влага мгновенно разошлась по его телу, придав бодрости.
– Ну как, вкусно? – поинтересовался Дудоренко.
– Да. Спасибо. Освежает, – Антон закрыл бутылку и положил рядом с собой.
– На здоровье. Я, когда в сторону станции еду, на родник заезжаю, он тут недалеко. Жена моя эту воду считает целебной. Живая вода, знаете ли!
– Есть живая вода, значит, и мёртвая должна быть? – поддерживая разговор, дребезжащим голосом пытался шутить, колыхаясь, как желейная масса, подбрасываемая телегой, молодой неспортивный мужчина.
– У нас есть Мёртвое озеро, – заметил возничий.
– Так и называется – Мёртвое?! – с удивлением переспросил Азимов.
– Так и называется.
– Я никак не припомню на карте в этих краях озера с названием Мёртвое.
– На карте оно не обозначено, – пояснил старик.
– Интересно, получается, о нём знают только местные жители и всё?
– И приезжие некоторые знают.
– Почему озеро не отмечено на карте? – спросил Антон. – Может, оно не так давно появилось?
– Думаю, что давно появилось. Во всяком случае, ещё при моём деде оно точно было.
– Тогда не могу понять, почему его нет на карте?
– Забыли нарисовать, – нашёл простое объяснение старик.
– Сейчас съёмки со спутника делают. Карты должны быть точными, детальными. И нате вам, озера нет. Как изволите ориентироваться в незнакомом месте, если карта врёт?! – возмутился пассажир. – Как так? Чертовщина!
– Бес его знает. Может, его из-за деревьев не видать. А может быть, не надо всем о нём знать. Загадка!
– Загадка, – согласился Антон Павлович, придерживая чемоданы пухлыми ладонями, чтобы те не выпали из телеги, когда её колёса наезжали на кочку или проваливались в рытвины, коих здесь было предостаточно. – И всё-таки как прикажете найти путь, если карта – и та врёт? Что делать?
– На авось надеяться, – посоветовал Лаврентий Фёдорович.
– Помогает?
– А то!
– И как ваш авось работает? – улыбаясь, поинтересовался приезжий. По всему было видно, что беседовать со стариком ему было интересно.
– Нервную систему успокаивает. Простому человеку в нашей жизни надеяться не на кого. Сам себе не поможешь – никто не поможет. Но вся штука в том, что иногда у самого нет сил и возможностей себе помочь. Я в какие только переделки ни попадал, всё, кажется, конец тебе! А потом скажешь себе, – старик резко рассёк воздух костлявой кистью, – авось пронесёт! И надежда появляется. На том и стоим!
– Авось не мой метод. По мне, так действовать надо, а не выжидать.
– Я, когда молодой был, всё думал, что всё в моих руках, надо стараться – и всё получится. Сейчас я менее самоуверен. Авось – это крайний случай, включать надо, когда уже всё испробовал и ничего не помогло.
– Так-то, конечно, – сошлись в едином мнении мужчины.
Погода продолжала портиться, духоту сменил усиливающийся ветер. Деревья, как могучие великаны вдоль дороги, начали размахивать длинными руками, покачиваясь в разные стороны. Заброшенное поле, заросшее ковылем, под порывами ветра заиграло волнами, предвещая бурю.
«И всё-таки, почему озеро назвали Мёртвым?» – любуясь видами, подумал Азимов, возвращаясь к предыдущей теме разговора.
– Там что, рыба не водится или оно слишком солёное? – произнёс он вслух.
– Где рыба не водится? – переспросил Дудоренко.
– Это я о Мёртвом озере.
– Рыбы там полно, – потряхивая вожжами, чтоб Агашка не замедляла ход, ответил Лаврентий Фёдорович и добавил: – Поговаривают, утопленников там тьма. Оттого и Мёртвое.
На лице пассажира отпечаталась маска удивления.
– А, кроме этого озера, в здешних местах водоёмы ещё какие-нибудь имеются? – не скрывая любопытства, спросил он у Дудоренко.
– Есть речка Упырь, узенькая, мелкая. И река Вож, та пошире Упырьки, по посёлку проходит, делит его на две части. Серьёзная река, без особой надобности волны не подымет, если только по весне раздвинет берега, но аккуратно, без глупостей, дома не подтапливает. Хорошая река, рыбы в ней полно. Ещё в графском поместье пруд имеется.
– И что, в Упырьке и Воже утопленников меньше, чем в озере?
– Не знаю. Когда я был пацаном, родители в Мёртвом озере купаться запрещали. За непослушание выдрать могли.
– И вы ни разу в нём не плавали?
– Ни разу. Если поплавать или рыбу поудить захочу, так Вожа же рядом, лучше и желать не надо. А до озера в одну сторону час пешком, да потом обратно. Несподручно.
– Может быть, в озере вода очень холодная, в холодной воде ноги чаще судорогой сводит, вот потому и утопленники. Или в озере дно плохое, всё в глубоких ямах. Идёт человек по дну озера, вроде мелко, а потом раз – и провалился, у него паника, растерялся, поскользнулся, захлебнулся и утонул, – предположил Антон Павлович.
– Может быть, и так, – продолжал время от времени слегка взбадривать вожжами лошаденку дед.
– А вокруг озера в большом количестве искорёженные сухие деревья есть? Может быть, там зона аномальная? – терялся в предположениях молодой человек.
– Такого нет точно. Деревья ровные, зелёные, озеро идеальной круглой формы. Красота, хоть картины пиши! – озираясь на пассажира, добавил Дудоренко. – Был тут один приезжий художник, писал картину, да не закончил. У Оксаны, маникюрши, на постое обитал.
– Почему картину не закончил?
– Исчез. А картина в нашем клубе на стене висит. Он там озеро хорошо изобразил.
– Что значит исчез? Как исчез? – заёрзал на телеге заинтригованный беседой пассажир.
– Ушёл утром из посёлка, как он сказал, со слов Оксанки, мотивы для новой картины искать и не вернулся.
– Искали? – отвлекаясь на вороний крик, поинтересовался Антон Павлович.
– А как же, искали. Да не нашли. Мужики предполагают, в озере утонул, а бабы-завистницы говорят: от Оксанки сбежал.
– Где правда, как думаете?
– Где-то посередине.
– Есть возле озера хоть какие-нибудь странности? – стал отчаиваться Антон Павлович, теряясь в догадках о причинах таинственности озера.
– Есть! – вспомнил старик.
– Вот! – не скрывая радости, губы Азимова растянулись в улыбке. – Вот это самое главное! Какие странности?
– Комаров там, у воды, нет.
– При чём здесь комары? – восторг на лице приезжего сменило разочарование.
– При том, что это странно. Летом вечером в безветренную погоду у Вожи стоять невозможно, комары заедают, – пояснил старик. – А у Мёртвого озера комаров нет. Разве ж это не странно?
– Да, странно. Я сразу как-то не подумал. А ведь действительно странно. А почему нет комаров, у вас есть предположения?
– Нет предположений. Мой жизненный опыт говорит мне, что условия там для комаров отличные. Почему их там нет, мне не понятно.
Мужчины задумались. Паузу в разговоре заполнил шелест листьев и крик ворон.
– Раскаркались, разволновались. Но, Агаша, поспешай! – напомнил Лаврентий засыпающей на ходу кобылке о её обязанностях и добавил: – Прибавь шаг!
Молодой мужчина сидел за спиной старика, прикрыв глаза, наслаждался запахом трав, разносимым разыгравшимся ветром. Спазмы тоски отпустили его душу, а разговор с Дудоренко отвлек от печальных мыслей, и сердце согрело сладостное умиротворяющее спокойствие.
– А вы погостить в Палашино или по делам? – поинтересовался старик.
– По работе. Клубом культуры буду у вас заведовать. Кошкина Элеонора Максимовна попросила меня взять на себя ответственность за организацию культурного досуга в вашем посёлке. Из её слов я понял, что она родом из здешних мест.
– Да, из здешних. Хорошо, что клуб заработает, все какое-никакое, а разнообразие в нашей жизни. Значить, организуете культуру в массы?
– Значит, организую.
– Это очень хорошо, – искренне обрадовался хозяин телеги. – Неорганизованной культуры у нас завались, а организованной нет вовсе.
– Это как?
– Так стихийно всё, само собой получается. К примеру, встретил я соседа, поздравил его с праздником, а он меня. Всё чин по чину, как полагается, зашли ко мне в гости, выпили, закусили. Тут соседка за солью зашла и тоже поздравилась, – он хлопнул себя тыльной стороной ладони под подбородок. – Достал я гармонь, спели. Народ на песни и повалил. Никакой тебе организации.
– Так это хорошо – массовое гуляние!
– Хорошо-то хорошо, но очень уж однообразно и предсказуемо. Раньше были в клубе танцы, кино крутили, концерты даже случались. Повеселее всё же было, покультурней. А где остановиться намерены?
– Элеонора Максимовна сказала, что в самом клубе есть вроде комната для гостей с удобствами. Там и остановлюсь.
– Думаю, что сегодня вам лучше остановиться у меня в доме. Потому как приедем мы поздно, в каком состоянии комната для гостей в клубе, не ясно. Может, там прибраться надо, посмотреть, есть ли свет, вода. Клуб пустует года два, если не больше, с последнего приезда Элеоноры. А ключи от клуба у вас имеются?
– Имеются. Что, за это время вообще никто в клуб не заходил?
– Никто. Да и зачем? Но вы не беспокойтесь. Здание клуба старое, но крепенькое, стёкла на окнах целые, правда, может быть, краска со стен кое-где немного облупилась, но это дело поправимое. Если что, то можно у меня и подольше задержаться.
– Спасибо. А клуб от вашего дома далеко?
– Рукой подать, из окна виден. Посёлок за полчаса пешком можно пройти. Здесь отовсюду рукой подать.
– Я думал, он большой. Вы сказали, что река разделяет посёлок на две половины. Что же здесь делить на части?
– Река проходит почти по краю границы посёлка и отделяет от жилых домов посёлка графскую усадьбу и дом дальней родственницы моей жены.
– В усадьбе музей?
– Ничего там сейчас нет. Пустует усадьба.
– Заброшенная, значит.
– Я бы так не сказал. Сторож и садовник за порядком следят. В доме что главное: чтобы крыша не текла, окна, стены, пол были целы. Усадьба в порядке. Мебели, картин старинных там, конечно, нет, но лепнина на потолке, мраморные камины, паркет, – старик, обернувшись, посмотрел на собеседника, – опять же таки старинные медные шпингалеты на оконных рамах и большое зеркало с вензелями сохранились.
– Хотелось бы как-нибудь заглянуть в усадьбу. Это возможно?
– А чего же не возможно? Возможно. Сторож и садовник – местные жители, мои приятели. Я к ним частенько захаживаю чайку похлебать, в картишки перекинуться.
– Тяжело, наверно, усадьбу охранять?
– Чего там тяжёлого? Дом барский небольшой. Парк, правда, внушительных размеров, но весь решёткой кованой обнесён. Они ночью собак спустят – и вся тебе охрана. Собаки у них хорошие, умные, дело своё разумеют. Да и у меня Полкан не хуже будет, помельче, правда, но если схватит нарушителя за зад, поди его отцепи. Характер у моего Полкана решительный! – с гордостью отметил старик. – Охрана усадьбе, конечно, нужна. Но я вам замечу: за последние лет двадцать, а то и поболее, никаких таких страшных случаев, ограблений или, не приведи господь, ещё чего пострашнее у нас не было. Чего говорить, тихо живём.
– Это хорошо!
– Нет, конечно, случается, так, по мелочи… – прищурив глаза, внёс поправку старик. – А где не случается?
– Вы о чём? – напрягся Антон Павлович.
– Если что случится по пьяни… К примеру, небольшой дебош, так это не в счёт, – поспешил успокоить Азимова старик и добавил: – Пара обидных слов и синяков… Делов-то! На следующий же день все об этом забывают… Вон в той стороне усадьба, – он указал рукой вправо, пытаясь перевести разговор с дебошей на более приятную тему.
– За деревьями ничего не видно.
– Да, – согласился Дудоренко, – не видно, но она там. Парк в усадьбе прекрасный, цветы, птички поют, собаки резвятся.
– И много у них собак?
– Три. Одна в доме службу по ночам несёт, две на улице. Кот у Савелия, у охранника, хороший. Охотник, каких свет не видывал! Мыша за версту чует. Кот на зависть, другого такого в посёлке нет. Настоящий мужик, сам чёрный, усищи белёсые, глазюки зелёные, в темноте как фары светятся, шерсть у него короткая с проседью и ухо надорвано. Коренастый котище, здоровый мордоворот! Мне бы такого котофея!
– У вас кота нет?
– Кошка у меня. Кошка Нюся. Хорошая кошка. Но с котофеем кто сравнится?
– Как собаки с котом уживаются?
– Воспитание, вот и уживаются. Кот старый, он этих собак знал ещё щенками. Теперь вместе в парке воробьёв гоняют, – хотел было продолжить старик, но его рассказ прервал дикий рёв, похожий на клокотание, лошадь, до того спавшая на ходу, внезапно встала на дыбы, заржала и понеслась как беговая, желая во что бы то ни стало прийти к финишу первой.
Рёв повторился. Многократно усилившись, всполошил птиц, и они в страхе поднялись в небо все разом.
– Стой, Агафья! – натягивая поводья, скомандовал хозяин. – Стой, бесовская душа!
Но лошадь неслась, как выпущенное в сторону посёлка ядро, не разбирая дороги, не чувствуя ухабов под ногами, обременённая телегой и двумя седоками, её тяговая сила многократно увеличилась. Глаза выпучились, ноздри в бодром ритме раздувались и захлопывались в такт сиплому похрапыванию кобылы, её грива затрепыхалась, как флаг на ветру, пена изо рта обволокла губы. Всё говорило о том, что Агафья под сильным впечатлением и приказам следовать не в состоянии.
Глаза у седоков были не лучше Агашкиных, гляди, вот-вот выпрыгнут. Старик вцепился в вожжи и слился с ними в одно целое, натянутое как струна, а молодой человек, сгруппировавшись, упираясь руками в борта телеги, пытался что-то выкрикнуть, но получалось нечто неразборчивое, похожее на громкое пение человека с сильным заиканием. В издаваемых криках Антона Павловича чувствовалось сильное волнение.
– А… а… а… и… ё… – кричал он с выражением дребезжащим голосом.
Речь Лаврентия Фёдоровича, вторившая звукам попутчика, была в расшифровке куда более проще:
– Стой! – истошно вопил он, при этом пересыпая обращение к Агашке словами нецензурной брани. – Сто-о-ой! – протяжно и громко, вкладывая в это выражение всю свою душу, повторял он.
Скачки, казавшиеся участникам вечностью, на самом деле длились недолго, старость кобылы дала о себе знать, бег замедлился, и Агашка остановилась. Сердце её билось в ещё не до конца рассеявшемся испуге. Воцарилась полная тишина.
Наконец-то старик встал с телеги, ноги и руки его тряслись то ли от испуга, то ли от напряжения, то ли от того и другого разом.
– С прибытием вас, Антон Павлович, – обратился он к новому знакомому. – Закурим?
– Закурим, – не сразу ответил неподвижный директор клуба культуры. Молодой человек лежал на телеге, как скатерть на столе, и остекленело смотрел в небо.
Старик раскурил две сигареты, подошёл к культработнику и дрожащей рукой вставил сигарету ему в рот.
– Ты, Антон Павлович, молодец, сильный мужик. Другой бы на твоём месте со страху помер, а ты молоток! – помогая молодому человеку приподняться, подбадривал его Дудоренко.
Мужчины молча выкурили по сигарете, затем по второй. Мелкий дождик забарабанил по земле.
– Как хорошо, – Антон посмотрел вверх. По лицу струйками потекла дождевая вода, стекая на шею, пропитала влагой ворот рубашки.
– А мы почти дома, – кивнул в сторону старик. – Вон моя фазенда с зелёным забором и воротами. Агафья нас аккурат к заднему двору доставила. Ну, Агашенька, ласточка моя, – он погладил кобылу по морде, – зорька ты моя ненаглядная, пойдём домой, – взяв лошадь под уздцы, Лаврентий Фёдорович повёл её к воротам.
За зелёным забором Дудоренко кудрились пышной листвой украшенные красными, желтыми и зелёными плодами крепкие яблони и груши. Приветственным лаем маленькая, белая с чёрными и рыжими пятнами собака встретила хозяина.
– Хочу представить тебе, Антон Павлович, моего пса Полкана.
Полкан дружески завилял хвостом, обнюхал гостя и пристроился сторожить чемоданы.
– А вовремя мы прибыли, – заметил старик, распрягая под навесом лошадь.
– Вовремя, – подтвердил Азимов. – Смеркается, и дождь усиливается.
Мужчины направились к дому.
* * *
– Рёв земли оповестил нас о рождении нового духа. Надеюсь, все слышали? – леший окинул взглядом присутствующую нечисть, расположившуюся на поляне у старого дуба.
– Этот звук невозможно не услышать. В лесу напуганы были все, от всякого ползающего до всякого летающего, – доложила русалка Амура, возлежащая во фривольной позе на ветвях столетнего дуба, свесив хвост. – Этот мощный звук из недр земли поднялся по корням к стволу дуба и вырвался через дупло как выстрел таким диким рёвом, что мне показалось: родилось исчадье ада, никак не меньше. Дерево трясло так, что!.. – она округлила глаза, обрамлённые двойным рядом пушистых длинных ресниц болотного цвета, достающих до самых бровей, изображая ужас, который нельзя было передать словами, при этом зрачки описали круг. – Что доложу я вам!.. – многозначительно прервала предложение на полуслове обнажённая прелестница. – Голова у меня закружилась, и я еле удержалась, чтобы не упасть. Вот, смотрите, – она подняла вверх руки, демонстрируя сломанные через один ногти. – Чего мне стоило удержаться на дереве, чтобы не упасть. Я могла погибнуть! – её ротик захлопнулся алыми, неестественно пухлыми, подёргивающимися, изображающими предплачевное состояние губами, правый глаз выдавил скупую театральную слезу.
– Жесть, – отнемногословила болотная ведьма, сидевшая на почти рассохшемся старом пне. – Ну просто ужас!
– Ах, душа моя! – с соседней ветки на ложе Амуры спрыгнул большой кот и стал работать хвостом возле её личика на манер опахала. – Вам нельзя так волноваться, у вас участилось дыхание, – сочувственно начал он. – От переживаний чешуйки блёкнут. Успокойтесь, успокойтесь, вы не могли погибнуть. Вы уже давно… Семи смертям, собственно, не бывать, а одна у вас уже была, – он ритмично почесал задней лапой себе за ухом.
– Я забыла. Я совсем забыла! А чувства остались: страх, волнение и ужас смерти! – говорила с придыханием чувственная Амура, выдавливая слезу из второго глаза, обращаясь к собравшейся публике.
Гул от перешёптывания на поляне стих. Речь русалки у некоторых вызвала трогательные воспоминания о прошлой жизни, когда немногие из присутствующих преодолевали свой сложный земной путь в облике человека. Эмоции, как легкий бриз, освежили в сознании нечисти забытые нотки вкуса человеческой жизни. Как бы вторя лирическому настроению собравшихся, из толпы неожиданно выдвинулась группа покойных цыган в составе пяти человек с гитарой, бубном в руках и запели:
Леший Кузьма Кузьмич – председатель собрания, стоявший тут же под кроной дуба, – жестом свернул цыганскую самодеятельность, которая растворилась в воздухе.
– Кто заказывал музыку? – поинтересовался леший у присутствующих. – Молчим? Ну, ладно. Спасибо за вашу наблюдательность, дорогая, – обратился он к русалке. – Не будем отвлекаться на эмоциональные переживания. Хорошо, что тревожный сигнал слышали все. У кого есть какие-либо предположения?
– По поводу? – покуривая трубку, отозвалась болотная ведьма Тина.
– Это элементарно! Учащённое дыхание вызвано волнением. Кот – молодец, с ходу всё определил. На мой взгляд, – дух осины навёл пенсне на русалку, – выглядит она хорошо, – заявил он с полной ответственностью всем присутствующим. – Волосы шелковистые, чешуя блестящая, а ногти отрастут. Её здоровью ничто не угрожает!
– Ну, теперь всё понятно, – не отрываясь от никотина, выпустила кольцо дыма хозяйка болот. – Друг мой, у нас нет здоровья. Нет тела, нет диагноза. Вот это элементарно! – она пронзила взглядом презрения духа осины, благоговеющего перед хвостатой секретаршей на ветке.
– А что у нас есть? Учащённое дыхание есть, значит, и тело кое-какое, но всё же имеется! – не сдавался дух осины.
– В том-то и дело, что кое-какое тело! Это кое-какое не болеет и не умирает. За него не стоит беспокоиться. Вот, смотрите, я курю целыми днями и ночами. Это вредно для любого смертного. А мне хоть бы что! – Тина прикрыла глаза и не без удовольствия выпустила струйку дыма изо рта.
– Но вид у вас далеко не цветущий. Было бы куда лучше, если бы вы не курили и… – хотел было продолжить дух осины, но хозяйка болот свела на нет его намерения, взяв инициативу в свои руки.
