Czytaj książkę: «Зеленая овца пасется на зеленом лугу»

Кто имеет смысл, имеет все.

Часть первая

Недавно я смотрел видос про одного парня. Его новорожденным оставили в горах, бросили.

Воспитывали младенца горные козы. Он до сих пор с ними живет. Прыгает по отвесным скалам, как они, безо всякой страховки. Даже руками не придерживается. А внизу пропасть.

Говорят, у коз особое строение копыт, мол, они ими за камни цепляются. А у человека тогда что? Возможно, у тех и у других, все дело в балансировке, особом вестибулярном аппарате, как у канатоходца.

Я лежу в постели и смотрю видосы. Каждую ночь. Пока мать не ворвется в комнату, и не отберет телефон. Тогда я просто смотрю в потолок и силюсь заснуть.

Мать называет меня лентяем и двоечником. Некоторые учителя тоже меня так называют.

Но не все. Биологичка, например. Может из-за того, что мне нравится рисовать в тетради всех этих амеб и вакуолей, строение глаз птиц и тому подобное, с биологичкой у меня полное понимание и респект.

Она говорит, что образование – это привилегия, основанная на тяге к знаниям, которая есть не у всех. У меня есть. Зачетный годовой тест я благополучно списал у отличника. Но кое – что знал сам, честное слово.

Так, что за год по биологии вышла пятерка.

И теперь она красуется в дневнике, среди еле натянутых троек по остальным предметам, как рыцарь в сверкающих латах среди простолюдинов с дубинками и вилами.

Моя мать почти всегда молчит. Даже, когда ночью отбирает телефон.

Заходит грозной тучкой в своей ночнушке, берет телефон и уносит к себе, не говоря ни слова.

После работы она садится в кресло и молчит. Иногда просит принести дневник.Она не контролирует меня в родительских чатах, предпочитая бумажную версию.

Пролистывает дневник, коротко бросает: двоечник. Это все, что я от нее слышу за целый день.

Несколько лет назад, когда я учился еще в начальной школе, у нее был День рождения. Она как-то оживилась, решила устроить праздник. Сказала, что придут коллеги с работы и знакомые.

С утра началось движение, я помогал ей резать салаты, красиво расставлять их на столе. Носил ножи и вилки. Два раза бегал в магазин по мелким поручениям. Стол мы украсили цветами и салфетками. Мы даже торопились.

Но пришло назначенное время, потом еще час. Никто не приходил.

Я прислушивался к каждому звуку в подъезде. Особенно, когда лифт останавливался на нашем этаже.Приезжали соседи, открывали ключами свои двери и опять тишина.

Мне так хотелось, чтобы хоть кто-то пришел, чтобы у нас было шумно и весело, как у всех людей бывает.

Мы просидели вдвоем.

Вечером мать собрала посуду и молча расставила в шкаф.

Больше она никогда не отмечала свой День рождения. Может она даже забыла про него, если бы я не напоминал.

Что вам еще рассказать о своих родителях. Я не знаю, кто мой отец.

Я никогда не видел его, даже фотографий.

Можно спросить мать, но я стесняюсь.

Даже не знаю, как выговорить эти слова: Мама, где мой отец?

Может когда – нибудь, когда мне будет шестнадцать, я и осмелюсь. Почему – то я решил, что спрошу, когда мне стукнет шестнадцать.

Сейчас мне четырнадцать, я закончил школу, и меня отправляют одного на поезде на все лето в мамину деревню, где она провела детство и даже юность на каникулах у родственников.

Меня очень будоражит предстоящее приключение – дальняя поездка на поезде.

Я бы с удовольствием провел лето в городе,играя в Майнкрафт. Как обычно и проходили все мои каникулы.

Но сейчас врачи сказали матери, что у меня развивается скалиоз и анемия. И мне обязательно нужен свежий воздух и подвижные игры.

Мать вспомнила про свою родню в деревне. Созвонилась, и теперь они ждут меня.

Мне предстояло провести первое лето в деревне.

Я укладывал вещи в чемодан, даже не зная, что там буду делать. Есть там интернет или нет?

Чем занимаются эти деревенские?

Может, мне надо будет рано вставать и идти доить коров, или косить сено.

Я сложил аккуратно футболки, шорты и прочую дребедень. Признался в любви своему компьютеру, даже присел на дорожку. Нас ждало такси.

Мы приехали на вокзал рано. До поезда оставалось полтора часа.

Я почему – то заволновался, захотелось в туалет.

-Ну, начинается, – недовольно фыркнула мать.

На вокзале было жарко, сновали люди с чемоданами. Громко объявляли прибытие и отправление поездов.

Мы вышли на перрон. Взъерошенные тощие голуби ходили по грязному асфальту, что-то выискивая.

Я достал из сумки с провиантом кусок хлеба и покрошил голубям. Тут же,шумно хлопая крыльями и теряя перья, прилетела целая стая.

Мне стало грустно. Меня выпихивали из зоны комфорта. Не скажу, что я был в восторге от того, как устроена моя жизнь, но она привычна,понятна, в нее можно спрятаться, как в детстве я прятался под одеяло от темноты. Я социофоб.

Признаться матери, что мне страшно уезжать я не мог: все – таки она женщина, наверное, несчастная женщина, а я какой – никакой мужчина, даже если конченный инфантил и нытик.

Мой поезд подали без опозданий.

– Мальчик один едет? – Проводница смотрела добрым усталым взглядом.

– Да.

Мы прошли в вагон и нашли мое место.Оно было внизу, а мне хотелось наверх.

– На станциях не выходить. В Москве зашел, в Томске вышел, все.

Мать вышла, оставив меня в вагоне с незнакомыми людьми.

Она о чем -то разговаривала с проводницей, и кажется, сунула ей в карман деньги, насколько было видно из окна.

Наш поезд тронулся. Мать осталась на перроне. Она махала рукой и силилась улыбнуться, ее губы дрожали.

А я поехал в неизвестную Тьму – тараканьку, где -то на краю земли.

Замелькали подмосковные дачи, потянулись леса. Я смотрел в окно и не двигался, словно оцепенел.

Потом пришла проводница. Показала мне, как застелить постель, где находится мусорка и туалет. Сказала, что я в любой момент могу к ней обратиться. Мне она понравилась. И я приободрился.

Когда принесли чай с пакетиками сахара, мне стало совсем хорошо, и даже весело.

Мои попутчики.

Их было двое в купе. Моя верхняя полка оказалась свободной.

Рядом,на нижней ехала пожилая тетя, лет пятидесяти. Над ней лежал мужчина, как я потом узнал, он возвращался домой с вахты.

Женщина каждые два часа открывала сумку с бесконечными запасами еды. Она угощала меня вперемежку печеньем, конфетами, яйцами, колбасой,котлетами и солеными огурцами.

Мое твердое желание стать вегетарианцем улетучилось от запаха этих котлет, которые она заботливо подкладывала мне в чистую одноразовую посуду.

Потом вниз спустился мужчина и тоже стал ковыряться в сумке, перебирая пакеты.

– Вас еще в военкомат не вызывают? – Участливо спросила его женщина.

– Нет пока, но всеобщую объявят, куда деваться.

Мужчина ел заваренную кипятком лапшу и тускло смотрел в окно.

– Даа, – сочувственно потянула женщина и тоже посмотрела в окно, -Может до этого не дойдет, у нас армия крепкая. "Всех сильней", как в песне поется. Справятся. – Она помолчала, но видимо этот вопрос волновал ее. – Вот так жили одним народом и, вдруг, на тебе! Сколько у меня подруг на Украине! Одна моя знакомая, еще в начале боевых действий, когда наши к Киеву подошли, вот, собрала она вещички, самое необходимое, взяла кота и подалась вместе со всеми, как беженец. Кое – как добралась до Германии, с приключениями, но добралась. Приняли там правда, говорит, хорошо, поселили в отеле, трехразовое питание, все условия. Но кота, говорят, надо стерилизовать. Там это обязательно, никаких никому исключений, если ты не заводчик и то, строгие правила. И не поспоришь: ахтунг – шнелер, и все тут. Ну вот, подумала она, взяла кота в охапку и бежать назад. Только говорит вышла из отеля, и как специально/женщина понизила голос, чтобы я не слышал, но все равно было слышно/ выхожу, гляжу два мужика целуются. Но это я уже, говорит, точно выдержать не могу. Никого не осуждаю, пусть живут как хотят, но смотреть на это не хочу. Будь, что будет. И вернулась домой в Киев.

Мужчина усмехнулся краем глаз.

– Что они так в эту Европу стремятся? – Продолжала женщина. – Вон, наша страна какая красивая.

Мы проезжали неизвестную крохотную станцию. По перрону бабушка тащила огромный чемодан на колесиках и дорожную сумку. Двое парней сидели на корточках и курили.

Я не стал слушать дальше, надел наушники и зарылся в ТикТок.

Моя мать редко смотрела телевизор. Иногда новости, и то равнодушно и молча. Мне казалось, что ей все – равно, что происходит в мире. Но когда показали разрушенные города, мать сказала, глядя на экран: " Господи помилуй. Спаси и Сохрани" и перекрестилась. Это было второй раз, когда я увидел, что мать крестится. Когда мне было лет пять, мы зашли с ней в церковь. Тихо горели свечи, отражаясь в темных иконах. На улице была зима и холодно. А здесь тепло и таинственно. Мать подошла к иконе и долго стояла.Потом целовала икону и крестилась. Даже взяла мою руку и показала, как класть крест.

Как же хорошо спать днем в поезде! Как сладко вздрагиваешь, просыпаешься на секунду, и опять засыпаешь под этот упоительный стук колес.

Ночью я пользовался тем, что полка надо мной пуста, залезал наверх и смотрел в открытое окно. Кондиционер в вагоне не работал. "Сломался чего – то" – озабоченно говорила проводница.

В открытое окно врывались запахи трав и полевых цветов. От этого запаха легко дышалось.Когда поезд притормаживал, слышалось пение цикад.Небо раскинулось огромным шатром с миллиардами вспыхивающих звезд. Луна гналась за нами. Она была летняя, молодая и веселая.

В Красноуфимске вышел мужчина – вахтовик, а в Омске, тепло прощаясь, и сказав мне "счастливо", вышла женщина. Я остался один в купе. Через несколько минут ко мне зашла девушка. Она из соседнего купе. Я видел ее раньше, когда выходил за чаем.

– Привет. Слушай, ты один едешь? Можно я у тебя кофе попью. У нас пипец все купе занято, я еще на верхней полке.

Я нерешительно пожал плечами. Девушку это не смутило. Она пошла за кофе. И вскоре появилась со стаканом и пачкой "Лейс".

Небрежно бросила чипсы на стол.

– Хочешь? Бери – бери, не стесняйся, сейчас на станции купила.

Она пила кофе и ела чипсы. Мне было неловко. Я стеснялся присутствия этой девушки один на один.

У нее тонкое красивое лицо с продолговатыми карими глазами и длинные волосы. Тощая и высокая, как манекенщица.

– Меня Дашей зовут, а тебя?

– Артем Виноградов.

Сказал я зачем-то и свою фамилию. От этого еще больше смутился, даже пальцы вспотели. Я не знал, куда себя деть, уткнулся в телефон, но понял, что это невежливо и посмотрел на девушку.

– Ты в Томск?

– Да

– А сам откуда?

– Из Москвы. К родственникам еду, на каникулы.

– А я домой. Пожила в Москве два года, хватит.

Видимо, я глядел на девушку с участием, я догадался,что ей хотелось что – то рассказать. И действительно, слова полетели, как стрижи из гнезд:

– Два года назад я универ закончила наш томский. Юрфак. Бакалавриат, правда, но не важно. Мне хотелось где – нибудь в Москве продолжить обучение, если получится. Или на работу устроиться. Вообщем, особо не думая, поехала.Когда приехала вначале в хостеле жила в центре Москвы. Мне так нравилось, по вечерам гуляла, классно. Потом, через маминых знакомых, меня на работу взяли, не в сам Газпром, но есть дочернее предприятие. Познакомилась с девушкой одной, тоже приезжая. Нашли мы с ней квартиру и стали снимать на двоих. Вообщем, чтоб тебя не утомлять, появился у меня там мужчина. Москвич, старше меня на двадцать один год, с квартирой. Многие наверное, осуждают: папика нашла. Но он мне нравился, действительно, нравился. Чувство юмора его нравилось, что он начитанный, разбирается в искусстве, в фитнес – клуб ходил, современный такой. Мне с ним было интересно.Сначала.

Даша грациозно закинула тонкие руки за голову и потянулась.

– Вот, рассказываю, а тебе может и не нужен мой сторителлинг.

– Да нет, нормально.

Я дико стеснялся, но было очень лестно, что взрослая девушка рассказывает мне, малолетнему дрыщу о своей жизни, словно я ее близкий друг.

Такие девушки не от мира сего. Они падают откуда – то в эту жуткую действительность, едят фрукты, стараются не есть мяса, потом грубеют, привыкают, потому – что деваться некуда.

– цветы, рестораны. Однажды я краем уха услышала, он с другом разговаривал, что вот, ему такая и нужна, молодая, у которой мозги не засраны, можно слепить что угодно. Я не придала особого значения. Пока это не стало проявляться на деле. Что значит слепить или внушить что угодно? Никаких детей, категорически! Жить только в удовольствие, для себя. Цинизм – наше все. Любой поступок, свой ли, чужой сводился к материальной выгоде.Все нормальное в человеческом плане высмеивалось.

А потом, вообще, пандемия началась жесткая. Нас сначала на удаленку перевели, а позже, прикинь, сократили. Вот тут я и увидела его настоящее лицо. Маски сброшены. Оказался настолько мелочен, жаден, экономили на всем буквально, на еде. Хотя он человек довольно обеспеченный. Но тут, я сок куплю: ты мне дорого обходишься. Постоянно вот это. Мне надоело в определенный момент. Собрала вещи, ушла сначала к подруге с которой квартиру снимала. А сейчас решила домой, хватит. Родители настаивают, чтобы я доучилась в универе. Посмотрю, скорее всего, да, буду заканчивать. Слушай, а пойдем кофе себе еще нальем.

Даша улыбалась. Кажется, ей стало легче, от того, что она выговорилась. Моя скованность прошла, я тоже ощутил легкость и беззаботность. Наверное так действует дорога.

Мы взяли кофе у проводницы, развели картофельное пюре, я достал остатки огурцов. Мы ели, смотрели Тикток и смеялись на весь вагон.

– О, нет, только не Майнкрафт! Самая тупая игра, которую я знаю. – Кричала Даша, пытаясь отнять у меня телефон. От ее волос пахло одуванчиками.

На станции Даша предложила выйти, прогуляться. Я нерешительно стоял в тамбуре.

– Выходи, разомнись. – Одобрительно кивала проводница. – Не скажем матери. Только не далеко.

Я спрыгнул с лестницы. Мы гуляли по перрону, пока нам не крикнули:

– Заходите, а то останетесь.

Поздно вечером Даша пошла спать к себе в купе. Я тоже лег, думая о Даше. Так весело я еще никогда не проводил время. Если бы мне было восемнадцать, я бы женился на ней. Потом я подумал о старом кроте, с которым она жила в Москве. И хоть бы она не вернулась к нему, потому что ничего хорошего ее с ним не ждет. А вообще, я ничего не понимаю, я еще подросток, и кто их знает, этих взрослых. Мои мысли запутались. Я заснул сладко и беззаботно.

Мы приехали в Томск ранним хмурым утром.

Ночью шел дождь. Асфальт на перроне тускло блестел от луж.

Я не видел Дашу. Она не выходила из купе. Но как только поезд остановился, она появилась в коридоре с рюкзаком и небольшим чемоданом. Мне она едва кивнула и быстро выскочила на платформу.