Czytaj książkę: «Арт-расследования. Образы, символы и тайные смыслы в искусстве»

Czcionka:

Искусство с блогерами

Введение

Идея книги родилась из курса «Необычное в обычном», который я создала для моего семейного проекта «Мини-Арт». Вначале его слушателями были родители с детьми, но постепенно он расширился и видоизменился для взрослой аудитории.

Картины, о которых пойдет речь в этой книге, написаны в период с XIV по XX века. Их авторы жили в разных странах, формировались как мастера в разные эпохи. Кто-то прошел обучение в академиях и университетах, а кто-то мог с трудом поставить свою подпись. Одни в течение жизни прошагали пешком и проплыли на кораблях тысячи километров, а другие всю жизнь прожили в одном городе и умерли в том же доме, где и родились. Среди них были богачи и бедняки, известные ловеласы, забияки и даже убийцы и те, кто провел всю жизнь в молитвах. Но все они были художниками, которых объединяла страсть к искусству.

На полотнах каждый из живописцев выражал неповторимые чувства, эмоции, жизненный опыт, отражал культуру своей эпохи. И выбирал для этого самые разные сюжеты, смысл многих из них для нас стал головоломкой.

В этой книге я решила рассказать о некоторых загадочных произведениях. Я сгруппировала картины по темам, исходя из того, насколько значимыми они являются в мировой живописи. Получилась книга-расследование, читая которую вы узнаете, какие загадки и тайные смыслы вкладывали художники, изображая на своих картинах те или иные, часто обыденные, простые и совершенно прозаические вещи, раскроете секреты, связанные с ними. В книге 13 тематических разделов, где каждая из описываемых картин вносит свой особый вклад в понимание предмета, которому он посвящен. Как маленькие кусочки мозаики, сложенные вместе, они охватывают практически все основные сюжеты мировой живописи.

Птицы

«Две венецианки». Витторе Карпаччо

Казалось бы, простая жанровая сценка, изображающая двух женщин с домашними питомцами на балконе, на самом деле является настоящим лабиринтом символов и деталей. Несколько столетий она оставалась загадкой, и единственное, что было известно точно, – имя художника, чья подпись, теперь уже неразборчивая, стоит в левом нижнем углу. Это венецианец Витторе Карпаччо – великий рассказчик, способный создавать в легком и увлекательном стиле картины, полные деталей, экзотических элементов и подробностей, взятых из повседневной жизни Светлейшей Республики на пике ее экономического и светского могущества.

Начать следует с того, что это вовсе и не картина в том смысле, который Wikipedia определяет как «материальный объект (деревянная доска, холст, картон), ограниченный профилированной рамой, на поверхности которого создается особое – концептуальное – изобразительное пространство», а вполне прозаическая и практичная вещь – дверца шкафа. А вот шкаф этот – не простой, а свадебный. Не подозревая о функциональности предмета и, следовательно, точно не определив сюжет картины, историки почти 500 лет блуждали между заумными и неубедительными интерпретациями сюжета, называя женщин на балконе то венецианскими куртизанками, а то и вовсе волшебницами. Таковыми бы они и оставались, если бы в 1963 году не нашелся ученый, который, обладая невероятным художественным чутьем, доказал, что дверца шкафа была обрезана, и ее недостающая верхняя часть хранится по другую сторону океана, в музее Гетти в Лос-Анджелесе, под названием «Охота в лагуне». Когда в 1990 году две доски удалось объединить, сюжет нижней части стал наконец понятен и оказался прямо противоположным тому, который предлагался искусствоведами до этого. Никаких куртизанок!

«Две венецианки». Витторе Карпаччо. 1490-е годы. Музей Коррер, Венеция

Венецианки, чьи элегантные платья и модные прически говорят о богатстве и высоком социальном статусе, оказались добропорядочными сеньорами, терпеливо ожидающими возвращения своих супругов с охоты. Добродетель обеих женщин подчеркивают одновременно множество символических элементов: собаки олицетворяют верность и преданность, жемчуг на шее девушки свидетельствует о строгом соблюдении брачных правил, а белый носовой платок – о ее чистоте, миртовое дерево в вазоне использовалось в свадебных церемониях, а лилия, от которой мы видим только стебель, напоминает о целомудрии Девы Марии.

Пара белых голубей, павлин и попугай также выбраны художником сознательно. Они должны были рассказать о супружеской верности и семейной гармонии.

Голуби – символы, связанные со свадьбой. Они были одновременно атрибутом богини любви Афродиты и богини брака и семьи Геры. Более того, в христианстве сошествие Святого Духа к Деве Марии часто изображалось как явление голубя, что говорило о ее чистоте и непорочности.

Еще одним атрибутом богини Геры был павлин. Самка павлина олицетворяла супружеское согласие и являлась образом плодородия, поощряя таким образом рождение детей. А глаза на хвосте павлина охраняли женскую скромность и, скорее всего, намекали на бдительность со стороны более зрелой женщины, очень похожей на юную, а потому, возможно, ее матери или старшей сестры.

Охота в лагуне. Витторе Карпаччо. 1495 г. Музей Гетти, Лос-Анджелес

Попугай также являлся символом Девы Марии. Считалось, что эта птица, способная воспроизводить человеческую речь, может произносить «Ave»! Именно так приветствовал Марию ангел Благовещения Гавриил.

Попугай на картине Карпаччо интересен не только с символической, но и с биологической точки зрения. Ученые-зоологи определили его вид как черный блестящий лори (Chalcopsitta atra) родом из самых отдаленных индо-тихоокеанских архипелагов, который считался очень редким и драгоценным.

В Европе экзотические животные часто содержались в зверинцах аристократии, где представляли собой подлинный статусный символ, говорящий о богатстве и социальном положении их владельцев.

Вот так обретение утраченной детали позволило собрать сложный пазл, и картина, сюжет которой считался почти безнравственным, на деле оказалась аллегорией брака.

«Юнона и Аргус». Питер Пауль Рубенс

Согласно древнегреческому мифу, у принца Аргуса из Пелопоннесского города Аргос было сто глаз, пятьдесят из которых были всегда открыты. Этому неспящему стражу Юнона приказала охранять возлюбленную Юпитера, Ио, превращенную ею в корову. В поэме «Метаморфозы» Овидий рассказывает, что Юпитер послал Меркурия, вестника богов, убить Аргуса. Тогда Юнона взяла глаза убитого и украсила ими хвосты своих преданных павлинов.

Сюжет, нечасто встречающийся в живописи, Рубенс превратил в великолепное по красочности зрелище. На переднем плане картины изображено безжизненное обезглавленное тело Аргуса. Центр композиции составляет группа из трех женских фигур, двух павлинов и трех амуров. Жена неверного Юпитера, Юнона, часто изображается как злая, мстительная и гневная богиня. Рубенс в своем живописном повествовании предпочел подчеркнуть другую сторону ее характера. Художник показал, как бережно, и даже нежно, Юнона держит на ладони глаза Аргуса. На ее торжественном лице заметна скорбь, вызванная воспоминаниями об умершем верном слуге.

«Юнона и Аргус». Питер Пауль Рубенс. 1611 г. Музей Вальрафа-Рихарца, Кёльн

Богиня облачена в ярко-алое платье, сразу привлекающее внимание. На голове у нее корона, а спину покрывает богато расшитая накидка. Служанка передает ей глаза Аргуса, и Юнона размещает их на хвостах павлинов, являющихся ее атрибутами. Затем запрягает их в золотую колесницу, на которой летает по небу. Многие думают, что павлины не приспособлены к полетам, – им мешают густые и тяжелые хвосты. Такое мнение ошибочно. У этих птиц сильные крылья, благодаря которым они могут подняться на большую высоту и пролететь сотни километров! Кроме того, павлины летают практически бесшумно, что очень важно для такой ревнивицы, как Юнона. Скрытность помогает ей наблюдать за похождениями бога Юпитера и быть в курсе его многочисленных любовных увлечений.

Юпитер, зная, что павлины помогают супруге следить за ним, решил их проучить и в качестве наказания наделил препротивнейшим голосом. Павлины были очень этим недовольны и решили пожаловаться своей госпоже, попросив богиню даровать им нежный голос и научить их петь как соловей. Юнона очень рассердилась и гневно ответила, что каждая птица в мире имеет особое отличие: соловей – сладкий голос, орел – смелость, сокол – легкость полета, вещий ворон – дар предсказывать будущее, а им, павлинам, дарована красота. Богиня не просто запретила павлинам жаловаться, но пригрозила лишить их прекрасного узора на оперении.

«Птичий концерт». Пауль де Вос

Авторство данного полотна доподлинно не определено. Оно является копией композиции Франса Снейдерса, хранящейся в Эрмитаже в Санкт-Петербурге, и до недавнего времени считалось, что эта работа принадлежит Яну ван Кесселю I (Антверпен, 1626–1679 годы). Однако сейчас исследователи все более склоняются к тому, что ее стиль больше напоминает стиль шурина Снейдерса, Поля де Воса.

Тип подобных картин, получивших широкое распространение в Европе в XVII веке и украшавших богатые дома царедворцев и аристократов от Нидерландов до Испании, называется «Птичий концерт». Образ совместного пения птиц был гораздо лучше знаком и понятен зрителям прошлого, чем нам. Прежде всего, его символическое значение связано с поклонением Деве Марии как Богоматери птиц, которое берет начало с XIII века.

«Птичий концерт». Пауль де Вос (приписывается). XVII век. Королевские музеи изящных искусств, Антверпен, Бельгия

Легенда гласит, что птицы слетались в буковую рощу около Брюсселя, привлеченные изображением Богородицы, отдыхающей среди ветвей дерева. На этом месте в XVI веке была сооружена часовня, где с потолка свисали птичьи клетки, чтобы птицы могли петь, тем самым участвуя в богослужении.

Также совместное птичье пение под руководством мудрой совы символически обозначало политический порядок, служило аллегорией социальной иерархии в обществе.

Со временем, однако, эта тема стала использоваться не только в «высоком» искусстве масляной живописи, но, как говорится, пошла в народ в форме доступных по цене гравюр и дешевых иллюстраций. Постепенно и содержание живописных «птичьих концертов» стало изменяться и приобретать ироничную окраску. И если птицы кисти Снейдерса (сейчас известно не менее пяти версий его «Птичьего концерта») прославляли существующий порядок, то пернатые на копии Де Воса смеются над ним.

Дело в том, что птиц, изображенных на картине, объединяет одно важное свойство – они не умеют петь! Так и хочется сказать: «А вы, друзья, как ни садитесь, все в музыканты не годитесь!» Напрасно напрягается орел, тянут шеи голубая цапля и лебедь, разевают клювы павлины и попугай! Кроме какофонии из крика, визга и шипения, вся эта разношерстная компания лесных, полевых, водоплавающих и экзотических птиц ничего произвести не может.

Под деревом художник изобразил путника, держащего на руках ребенка. Возможно, он надеялся, что пение птиц заменит малышу колыбельную. Но, судя по выражению его лица, такая «колыбельная» может лишь испугать, а не успокоить.

«Щегол». Карел Фабрициус

Карел Фабрициус был одним из самых многообещающих учеников Рембрандта, учителем Вермеера и создателем делфтской школы живописи. Увы, его жизни и живописной карьере не суждено было продлиться долго. 32‑летний художник погиб, а его дом был разрушен в 1654 году, когда в Делфте из-за случайной искры взорвался пороховой склад. В огне и под руинами домов многих его заказчиков погибли и картины Фабрициуса. Сейчас известно о приблизительно двенадцати атрибутированных работах художника. «Щегол», без сомнения, является самой известной из них.

«Щегол». Карел Фабрициус. 1654 г. Маурицхёйс, Гаага

Во времена Фабрициуса многие держали певчих птиц дома в качестве домашних питомцев. Был ли у художника свой щегол, или он видел его каждый день, как мы сейчас видим воробьев? Как бы то ни было, Карел Фабрициус прекрасно рассмотрел птицу и свободными, широкими мазками, экономя на цвете и деталях, написал ее черное крыло с желтой полосой, красную маску на головке и глазки-бусины.

Портрет маленькой птички, прикованной за лапку у стены с облезлой штукатуркой. Только и всего. Не так уж и много. Однако вполне достаточно, чтобы создать изображение, способное одурачить зрителя. Эксперименты с эффектами trompe-l’oeil, или «обмана зрения», были в моде во времена Фабрициуса, хотя практиковались еще в Античности.

Рождение искусства обманки связывают с художественными иллюзиями в искусстве Древней Греции и Рима. Легенда рассказывает, что древнегреческие художники Зевксис и Паррасий поспорили, кто из них искуснее. Оба принялись за работу, а когда закончили, Зевксис отдернул покрывало, и зрители увидели виноградную гроздь, такую живую, что птицы слетелись ее клевать. «Теперь ты отдерни покрывало!» – сказал Зевксис Паррасию. «Не могу, – последовал ответ, – оно нарисовано». Зевксис признал свое поражение. «Ты победил! – сказал он. – Я обманул глаза птиц, а ты обманул глаза живописца».

Представьте, что Фабрициус вынул картину из рамы и закрасил ее край под цвет штукатурки на стене. Его друзья и заказчики, входя в помещение, должно быть, принимали нарисованного щегла за настоящего. Во времена, когда создание идеальной иллюзии считалось высшим достижением, к которому мог стремиться художник, разве могла быть реклама лучше!

После гибели Фабрициуса его творчество было забыто на два столетия и заново открыто лишь в XIX веке, но и тогда упоминалось лишь в связи с именем Вермеера. Широкую известность «Щегол» получил после выхода в свет одноименного романа Донны Тартт.

В начале романа картина попадает в руки тринадцатилетнего Теодора в трагический момент: в результате взрыва в картинной галерее погибает его мать. Полотно становится для него и утешением, и проклятьем, и единственной вещью в мире, ради которой мальчик живет. Сначала его главной задачей становится спрятать картину, позже приходит навязчивый страх потерять ее, и наконец цепь событий приводит Теодора к необходимости вернуть полотно в музей, чтобы сохранить свою жизнь.

Тартт рассказывает нам историю взросления мальчика, который как за соломинку держится за щегленка, нарисованного на обгорелой дощечке. И он помогает потерянному испуганному ребенку преодолеть все тяготы жизни и как Фениксу возродиться из пепла саморазрушения.

Недаром в Средние века и в эпоху Ренессанса именно щегол был символом Страстей и Воскресения Христа. Согласно легенде, во время крестного пути щегол извлек терновый шип из головы Спасителя, окропив себя его кровью.