Czytaj książkę: «Боги войны»

Czcionka:

Иллюстрация на обложке Владимира Гуркова

* * *

– Мам, да все будет хорошо, что ты! – мягко положив руки на плечи уже немолодой женщины, высокий и крепкий парнишка прижал ее к себе. Нет, скорее, прижался сам, невольно задев головной платок, от чего тот соскользнул с головы женщины и мягко опустился на землю. Сколько сейчас таких парнишек и женщин? Сотни тысяч по всей стране, как бы не больше. И каждый говорит одни и те же слова. «Все будет хорошо». А сам думает о другом… Мысли только одни:

«Больно ли будет, когда в тебя стреляют?»

«Погибну или вернусь?»

«Не опозорюсь ли я?»

* * *

Сцена на железнодорожной станции маленького провинциального города выглядела со стороны уже привычно. Не первый день так происходит. Да, не первый, десятый, если точнее. Этот молодой парнишка, которому только два месяца как восемнадцать исполнилось, был я. Женщина, что, плача, прижимала его, то есть меня к груди, моя мама. А провожала она меня на войну. Вокруг стояли, сидели сотни таких же матерей и сыновей. Простые люди, рабочие, колхозники, все как один сейчас тут, да и по всей стране сейчас все одинаково.

Это было первое июля тысяча девятьсот сорок первого года. Десять дней назад началась война. Фашисты напали на нашу Родину, и долг каждого мужчины – отправиться на эту войну. Только в фильмах в будущем показывали такие кадры, где парнишки весело, с задором прощаются с родными и едут на фронт. На деле же никто туда не хочет. Чего уж врать самому себе-то? Ну, кто-то, конечно, храбрится, улыбается, но что у них в душе? Все хотят быть героями, но умирать никто, а войны без этого не бывает. Ведь и я сейчас стараюсь просто не думать о том, как будет там. А будет страх, голод, холод, жара, смерть…

Откуда я взял знания о фильмах будущего? Так я не местный. Точнее, не совсем местный. Из будущего я. Живу в этом времени уже год. Работал в колхозе, механиком, ну ежели у меня знания такие, куда деваться? Зовут меня Ванькой, фамилие мое, как у поэта, Некрасов. Сюда попал… Даже и не знаю как. На работе был, что-то случилось, ураган был. Где-то что-то замкнуло, упало, и очнулся я в сарае в этом времени. Очнулся от того, что мне очень больно и тяжело в груди. Рядом суетятся два мужика, пытаясь поднять какую-то приблуду от трактора. Завалило меня. Мне тогда семнадцать было, но здоровья хоть отбавляй. Придя в себя полностью, я поднатужился, и втроём мы смогли поднять эту железяку, что лежала на мне.

– Ванька, живой? – кинулся ко мне один из мужиков, что спасал меня.

Ощупав сам себя и тряхнув головой, робко ответил:

– Да вроде.

– Как он упал на тебя? Ведь стоял же нормально? – не унимался мужик. Кстати, впоследствии он оказался моим отцом.

– Я не знаю, – пожал я плечами и медленно поднялся. Отец стоял рядом и смотрел обалдевшими глазами.

– Видал, Петрович, ни царапины! – батя реально был в шоке более глубоком, чем я.

– А то ж! – смачно ругнулся названный Петрович, это был второй помогавший мужик, и добавил: – Сам же такого богатыря вырастил!

А я вдруг только заметил, что оба мужика мне буквально по плечо, а еще то, что рука бати, лежавшая у меня на плече, какая-то маленькая. Скосив глаза вниз, затем в стороны, пытаясь осмотреть себя, я чуть не охнул. Ни хрена себе рама! В прошлой жизни я был среднего роста и такой же комплекции, а тут… Позже в военкомате я узнал свой рост и вес, пока же мог только предполагать. Как оказалось, тело мне досталось знатное, аж гордиться можно. Метр восемьдесят восемь вроде не самый внушительный рост, но ширина плеч… Да уж, если б были развиты мускулы, в смысле прокачаны, думаю, мог бы через несколько лет догнать Шварценеггера. Шучу, конечно, но фигура была очень впечатляющая. Про таких говорят – поперек себя шире.

– Это он от деда унаследовал, во мне-то столько роста нет, – пояснил батя. – Он и внешне-то вылитый мой батя. Вот уж был здоров как бык, вот и Ванька такой же. Отец на миноносце снаряды огромные в одну харю таскал, этот вон плуг поднял чуть не в одиночку. Коня нашего, Ваську, когда тот колено сломал в прошлом году, кто поднимал? Он.

– Да уж, знатного хлопца ты вырастил, Василий.

Вот так я появился в этом мире. Когда узнал, где я и в каком времени, обалдел. Год до войны, что делать, что делать? Я, то есть бывший обладатель моего нового тела, только закончил школу. Хотел учиться дальше, да отец настоял на моей работе. Пришлось согласиться. Мама позже спрашивала, не раздумал ли я в армию идти? Я удивился тогда, как это можно раздумать. Оказалось, я по секрету матери сообщил, что после срочной службы останусь в армии, хочу служить. Пока же помогал отцу, работал как все. У меня здешнего здорово получалось возиться с железками, чинил все подряд, прям как я в своем времени, вот и продолжил это занятие. Как-то быстро обо мне заговорили как о местном Левше. Реальность-то была такова, что уровень развития местной техники сейчас едва ли не в зачаточном состоянии. Все такое примитивное, аж жуть берет. Надо ли объяснять, что у меня получалось буквально все.

Так, работая, я начал потихоньку писать то, что помнил об истории Великой Отечественной. Труднее всего было с конвертами, деньги все шли в семью, трудно было выкроить что-то для себя, но удавалось. Была мысль тайно отправлять бумаги в Кремль. Получат, не получат, дело десятое, но сам идти к ним не хотел. В той жизни много читал, много размышлял. То, что, придя к сильным мира сего, я больше оттуда не выйду, я понял быстро, поэтому и не шел. Не жаль тысяч жизней таких же парней? Очень жалко, но, думаю, я так больше пользы принесу. Не могу я ничего делать из-под палки, характер не тот. Да и не верю я, что кто-то воспримет меня всерьез.

Попутно с большим объемом работы я выкраивал время на свое развитие. В городе была хорошая библиотека, я туда записался и каждую неделю набирал кучу книг.

Не давал я отдыха и своему телу. Ведь знаю, как пригодится мне сила и ловкость. До МТС, где работал с отцом, было несколько километров от дома, с утра и вечером я преодолевал это расстояние исключительно бегом. Во время работы никогда не просил чьей-либо помощи, всегда все делал сам, да еще и другим помогал. Говорю, силушкой-то бог не обидел. Смастерил себе турник, примитивную штангу и скамью, качал мышцы, растяжку делал, грушу, ну, мешок с песком бил нещадно. Тело обретало черты спортсмена, уходила из меня та угловатость и мешкообразность, что была ранее. Походка, все движения стали четкими, плавными, а не шаляй-валяй.

В семье я был последышем, у меня трое братьев и две сестры, все обычные люди, один я – переросток, как говорила одна из сестер, Верочка, ехидина такая, ужас! Зато как покрутить ее на руках, так первая. Беру их с сестрой Ниной на руки, сажаю на плечи и кручусь вокруг себя, для них как карусель. А вот с братьями мне не повезло. То ли они мне завидовали, то ли я прошлый им чего-то сделал плохого, но любви или еще каких-то родственных чувств они не проявляли. Всегда какие-то мрачные, даже озлобленные, они все работали на заводе в городе. Сестрички также уже трудились вовсю, одна на почте, вторая в больнице. Мама меня очень любила, постоянно норовила приласкать и сказать что-то теплое, но без лишнего фанатизма, а это мне нравилось. Я мгновенно полюбил ее как будто мою настоящую маму, может, еще сказалось то, что в той жизни я потерял маму рано, подростком, вот и хотелось почувствовать, что это такое – любовь матери. Было очень… хорошо, в общем, приятно, когда есть кто-то, кто тебя любит больше жизни. А мама любила именно так.

Из всей нашей огромной семьи на фронт не ушли только я, отец, так как инвалид, у него позвоночник был поломан, да один из братьев, Толик, у него также проблемы со здоровьем. Сестры, конечно, не в счет, хотя Верка, работающая медсестрой, вроде как намылилась на фронт. Остальные братья уже отбыли. Самым первым ушел Семен. Еще двадцать третьего числа явился в военкомат и через два дня уехал. За ним, с разницей в день, отбыл Василий, теперь и я.

Появившись в военкомате, произвел неизгладимое впечатление на служащих. Просился в танковые войска, но обломали, сказав, что, куда попаду, они не знают.

Сегодня я, как и многие тут, прощался с родными на станции, отец вытирал скупую слезу в нескольких метрах от меня, а мама висела на шее. Как же жаль ее, да и батю, конечно, да что поделать. Лично они-то как раз выживут, Ярославская область в войне почти не пострадает, там будет несколько бомбардировок, огромных разрушений они не принесут, так что я был спокоен на этот счет. Но все же расставаться было тяжело.

Везли нас, а был целый эшелон, примерно человек пятьсот, может, и больше, куда-то на север. С нашего городка только два пути в западном направлении: или на юг в Москву, или на север в Ленинград. Значит, в Ленинград. Лежа на нарах в теплушке, просматривал те из записей, что не отправлял в Москву. Да-да, я много чего отправил. Идея, что глодала меня каждый день как технаря, это танки, самоходы, орудия. Я мечтал создать что-то такое, от чего фрицы, увидев, а точнее, прочувствовав на себе, обделались бы. А главное, конечно, не мечты, а знания, полученные еще в той жизни. В общем и целом было все равно, но жить хотелось, как-то, знаете ли, перспектив в этом времени гораздо больше. Да и просто жить интереснее, ведь здесь все сам, никаких компьютеров и смартфонов с интернетом, где так любит висеть молодежь двадцать первого века. Ведь дожили там до такого, что дважды два считают на калькуляторе, может, и переборщил, но почти так и есть. Здесь же, чтобы что-то сделать, нужно десять раз подумать. Собрался куда-то сходить – обдумай, чтобы не пришлось идти во второй раз. Поэтому люди этого поколения и были такими умными, что уже через несколько лет, несмотря на то что пройдут через такую войну, в космос полетят.

На сборный пункт в Бологое мы прибыли поздно ночью. Выгрузились, здесь уже вовсю начали осознавать все «прелести» армейской жизни. Нас очень грубо отчитали за то, что сразу не понимаем, чего от нас хотят. Ну а как иначе? Ведь среди молодежи и сейчас попадаются откровенные раздолбаи. А кто-то просто без образования, поэтому ведет себя как телок. Чуть позже нас всех пересчитали и повели в казармы, что располагались на выезде из города. Около четырех утра, уже светло было, нас, наконец, разместили на ночлег и приказали спать. Грубо сколоченные нары были вместо кроватей, ладно хоть доски тесаные, больше-то ничего. Положив сидор, что собрала мама, под голову, лег и стал размышлять. Продлилось это недолго, сон свое взял, и я вырубился. Кажется, что только глаза закрыл, а уже орут подъем. Вставали все очень тяжко, сказывались и усталость, и просто неподготовленность к такой жизни. Будившие были солдатами с красными петлицами, орали и матом, и просто громко, весьма доходчиво. Новобранцы, будущие воины и защитники страны, бегали в одних трусах и майках, спотыкались, падали, за что получали новые ругательства вслед. Народа было много, как курей в курятнике, дважды споткнулся и я. Ох кому-то не повезло… У меня масса центнер, мало не покажется.

– Эй ты, слон! – послышался окрик рядом со мной, со спины. Обведя глазами других новобранцев, отметил про себя, что все уставились на меня. Повернулся. – Чего, не понятно, что тебя зовут? – один из прибывших по наши души красноармейцев выплевывал слова мне в лицо.

– А вам было бы понятно, назови я вас Моськой? – чего брякнул, я и сам не понял, просто сразу как-то ассоциация прошла с известными персонажами басни.

– Что? Каким таким Моськом? – Ой да, откуда тут басни кому знать? – Два наряда вне очереди! Пошел на выход, бегом!

– Не имеете права, я гражданский… – начал я и получил в ухо. Блин, пощечина какая-то. – Легче стало? Пар вышел? Тогда командуйте как следует, тогда и порядок будет.

Пощечина прилетела бы еще, да и не одна, не появись в этот момент командир. Я так решил по его виду. Впрочем, не ошибся.

– Ну что, бойцы, готовы Родину защищать? – громогласно рявкнул командир. Вот это правильный клич, а то эти приперлись и орут, как вертухаи на зоне. Понтов много, толку ноль.

– Готовы, товарищ командир, – прокричала нестройно добрая сотня глоток. Да, среди нас есть и такие, кто всерьез мечтает скорее попасть на фронт. Нет, я не трус, но научить будущих солдат стрелять и вообще воевать нужно? Ведь никто, включая и мое новое тело, в руках винтовку не держал никогда, что уж о большем говорить.

– Слушайте сюда, товарищи новобранцы. Сейчас на улице состоится построение вашего батальона. Затем каждый пройдет медкомиссию и собеседование. Анкеты, у кого есть, тоже принимаются, но все же военная комиссия будет разговаривать с каждым. Так как вас много, то, возможно, не всех примут сегодня. Придется потерпеть и несколько дней пожить в казарме. Распределять будут только после полного осмотра. Прошу приготовить документы, у кого есть, дипломы и грамоты. Все это поможет нам правильно определить для вас место службы…

Не знал, что так было. Интересно. Думал, на винтовку, топай и умри за Родину. А тут вон как. Даже порадовался за нас.

Надо ли говорить, что определили меня именно туда, куда я даже и не думал. Зато на этом месте меня видела наша Красная Армия, точнее, ее представители, и партия Ленина – Сталина. Не угадали, не в пехоту. Записали меня в артиллеристы. Как думаете, кем? Именно, подносчик снарядов к гаубицам. Один из комиссии на осмотре даже пошутил:

– Ух, вот это воин. Да он же один сможет снаряды таскать, даже лошади не нужны!

Я только вздыхал и молчал, кто тут будет меня слушать? Да, рассказал о своей увлеченности техникой, но вот бумаги у меня только об окончании школы, так что подтвердить свои знания нечем. Да и не собирались тут чего-то подтверждать.

Остальных почти всех забрили в пехоту. Несколько человек были недоучившимися студентами, тех завернули, поедут доучиваться. Строго тут. Так что хоть и громко называлась эта комиссия, да итог один. Махра в основном.

Через два дня, то есть уже пятого июля, я и еще несколько парней ехали в вагоне-теплушке на север. В Ленинград. В этот раз места было гораздо больше, на весь вагон нас и было-то двадцать человек, против недавних пяти десятков. Доехали хорошо, с песнями и веселыми разговорами. На меня сначала смотрели настороженно, я-то привык, на меня все так смотрят, думая, что я какой-нибудь задира и драчун, но вскоре все уже смеялись над моими шуточками. А драться я тоже могу, с такой-то массой, да и технику я подтянул за год жизни тут, удар у меня такой, что кирпичи для меня как орехи. Вот ни грамма не преувеличил, разве что кожу с косточек содрать можно.

Ленинград встретил нас хорошей погодой и почти полным отсутствием страха в глазах людей. Еще бы, они ведь не знают, что им приготовил Гитлер. Так хочется спасти всех, но что я могу? Стоит только вякнуть, что я что-то знаю, меня, скорее всего, просто удавят где-нибудь в Большом доме или застрелят. Пожалуй, второе будет реальнее, удавить меня тяжело. Ну вот уверен я, что никто меня слушать не станет. Да еще если брякнуть, что Партии в будущем нет, что Союз развалили… ой мама, даже думать не хочу.

Меня и еще шестерых будущих бойцов доставили пешком в воинскую часть. Специально выбирали самых сильных и здоровых. Гаубичная артиллерия – это, я вам скажу, не детский сад. Видимо, предстоит мне в будущем пойти по пути деда. Деда этого тела, что я занял. Как мой новый батя говорил? Дед был на корабле подносчиком, вот и я теперь буду болванки таскать, только по земле.

По приезде отправили в баню и обрили наголо. Эх, у меня такая золотистая шевелюра была, да ладно, шучу я так. После помывки выдали белье и форму. Повезло, большие размеры были в наличии, даже треска не было при надевании гимнастерки, хорошо села, а обомнется, вообще красота будет. Пользуясь множеством плакатов на стенах, мы с ребятами быстро привели ее в соответствие с уставом. Уже в форме и почти похожих друг на друга, как и любые солдаты, нас отвели в один из свободных классов и выдали книжки с уставом и присягой. К утру нужно выучить последнюю, а устав зубрить столько, пока не будет отскакивать, как от стенки. Это так выразился старшина, что был над нами поставлен. Да и вообще, устав в армии – настольная книга, всегда должна быть рядом. Если солдату делать нечего, он должен читать устав.

Присяга как-то незаметно пролетела. Да и была, в общем-то, формальностью. Война идет, какие тут церемонии. Я все удивлялся, ранее считал, что подносчик снарядов – это самая простая специальность у пушкарей, чему тут учиться. Оказывается, это не так и просто. Да, конечно, главное в этом деле – это физическая форма. Но и внимательность нужна, расторопность, мешаться под ногами нельзя. Расчет должен быть всегда при боеприпасах, чтобы не отвлекаться от боя. За ящичным проверять нужно, хорошо ли вытер снаряд. Также в мои обязанности будет входить и маскировка орудия. А вот это уже было не просто, но этому учили всех в расчете. Короче, учеба пошла, радовало одно – недолгой она будет. Хотелось, вот ей-богу хотелось учиться и быть специалистом. Тем более поощрялось изучение и смежных специальностей. У меня, например, обнаружился хороший глазомер. Попросился сам дать мне возможность освоить науку наводчика орудия. На удивление командиры пошли навстречу, и я стал учиться еще больше. Нравилось. Почему все же радовало то обстоятельство, что учеба будет недолгой? Так шагистика достала. Господи, ну зачем она в военное время-то? Мне что, маршировать с лопатой, роя укрытия для МЛ-20 или М-30? Вы серьезно, товарищи командиры? Спорить тут, конечно, никто не осмеливался, молчали и шагали. Лейтенант, наш наставник по строевой подготовке, был просто повернутым на этом деле. Думаю, он даже в парадах участвует, эк ему нравится маршировать. А еще не нравились бравурные песенки, что заставляли горланить во время марша. Нет бы какую-нибудь «Катюшу», или еще что-то солдатское. Так нет, все чего-то о роли партии и большевиках. Да еще и бойцы у нас через одного с оттоптанными ушами. Горланят, думают, чем громче, тем лучше, так лейтеха их еще и поощряет. Бездарь. Я серьезно, от этого бравого лейтенанта за версту тянет отглаженными портянками и галифе диаметром в метр. То ли дело наставники по технике. Мне достался расчет с опытом войны, финской, ущербной, проигранной, но войны.

– Слушай, Илья Муромец, – это меня так ласково звали в расчете, командиры все больше слоном или медведем, – ты чего ящики ставишь один на другой? Тебе крикнут нужный тип снаряда, а он у тебя в самом низу, как достанешь быстро? – Я поправлял, как считал удобным, и получал поощрение: – Вот, другое дело! – Видимо, на всякий случай я должен был знать и это, а так это обязанность ящичного, тот должен подать снаряд мне, а я его передаю установщику. Позже объяснили, конечно, что каждый в расчете должен уметь подменить своего товарища. Через пару дней, увидев, как я увлеченно изучаю свое дело, меня вдруг назначили заряжающим. Командир решил, что я лучше справлюсь с этой работой, так как силы у меня немерено, то для меня это будет проще, чем для уже назначенного человека. Того перевели в подносчики, он, кстати, был доволен.

Очень понравилась работа с прицелом и маховиками. Гаубица – это, конечно, не ПТО, но тоже интересно. Просто я представил, как буду класть снаряды по скоплениям вражеских сил, и от этого получал удовольствие. Особенно после занятий по маневрированию. Думаете, на позиции нас трактор волокать будет? Три раза ха! Есть бойцы, они и должны тягать эту дуру под десять тонн весом. Разворачивать, перекатывать, все мы, ручками, ручками. Я вообще не удивлюсь, если мы и на позиции своим ходом пойдем, вместо тракторов и лошадок то есть. Эх, когда еще новую гаубицу-пушку изобретут да в армию пустят.

В расчете были еще двое таких здоровых, как я. Вместе мы даже умудрялись поднимать станины и сдвигали орудие, но ведь просто развернуть мало, его нужно откатить, разместить, как необходимо в данный момент, а это уже другая весовая категория. Для этого требовалась сила всего расчета.

– Красноармеец Некрасов! – Я вытянулся. – Ко мне! – на очередном выезде за город на учебные стрельбы явился капитан Фролов, командир дивизиона. Мужик немолодой, суровый, воевал и в Китае, и в Финскую.

Подбежав, вытянулся во фрунт, ожидая приказа. Командир, блин, да они все так делают, когда меня вблизи видят, осмотрел сверху вниз и дернул щекой.

– Завтра стрельбы. Они будут контрольными. Если хорошо отстреляетесь, едем на фронт, а то и так уже засиделись, враг близко.

– Я понял, товарищ командир, не подведем! – в силу умений я быстро взял авторитет в расчете и считался, как ни странно, старшим. Да, командир орудия есть, но мямля он какой-то, толку, думаю, от него будет мало. Тупо повторяет за старшим командиром приказы, даже не понимая, наверное, что говорит. Не удивительно, впрочем, он ведь тоже недавно призван, всего на десяток дней дольше нас учится. Даже командир дивизиона просил командира нашей батареи подтянуть навыки командира орудия. О, блин, одни командиры кругом, плюнуть некуда, а еще и заместители есть. А вообще поощрялось, если в расчете бойцы с разными умениями, готовы подменить друг друга на любом номере. Конечно, я не рассчитывал командовать огнем орудия, все же я заряжающий, это не совместить. Но вот если встаю за панораму, тут я даже не слушаю, что мне пытается объяснить командир, навожу сам по команде, которую слышу от связиста, и попадаю туда, куда надо. Отмечено уже командиром батареи, и не раз. Сказался даже не глазомер, а умение быстро считать и работать руками на маховиках наводки.

Сегодня, седьмого сентября, после проведения контрольных стрельб, нам зачитали приказ. Он был простым и в то же время сложным. Простота заключалась в том, что и так было понятно: нужно защищать Родину. А вот сложность… Как ее защитить? Мы выдвигаемся ночью на фронт, орудия мы приняли, их сейчас транспортируют на станцию для погрузки в эшелон. Поедем одновременно, ночью, чтобы избежать бомбежки. Едва огласили приказ, и мы, вычистив до блеска, свернули орудия по-походному, я понял наконец, что будет очень трудно. Оказывается, весь наш гаубичный дивизион, о котором так громко рассуждали командиры, это двенадцать МЛ-20 и две сотни мальчишек к ним в придачу, тут все были: и хозвзвод, и разведка, и технари. Много мы навоюем. Я надеюсь, хоть мы и тренировали прямую наводку, что до нее все же не дойдет. Тягачей у нас аж два, хорошо, что они вообще есть, а ремонтного взвода пока так и нет. Обещали, что он обязательно будет, но только не прямо сейчас. Мы вообще должны влиться в артполк по приезде, там нас распределят по дивизионам, в каждом будет батарея из четырех орудий. Ясно, что вся работа на нас будет, но все же могли бы и людей побольше подбросить. Полное отсутствие запчастей вообще убивало. Блин, а если колесо повредишь, не говоря о чем-то более серьезном? На себе восемь тонн тащить? Красота, блин.

Почему-то как только надел форму, страх ушел. Конечно, я отдавал себе отчет в том, что пока я еще не видел ни врага, ни фронта, но на душе как-то спокойно, что ли. А может, это вид наших грозных орудий так действует, экая дура стоит! Я похлопал по рукояти горизонтальной наводки и кивнул сам себе.

– Большой, чего задумался? – окликнули меня. Это Пашка. Пашка-студент. Сбежал со второго курса ленинградского института и попал к нам. Он основной наводчик, я-то так, только освоил, а так мне снаряды заряжать. Грузчик почти, как меня еще назвать. Ну а на что мне надеяться было? В танк меня не посадят, я туда просто не залезу. В пехоте бы сгодился, так на ту же должность, поставили бы ящики какие таскать или землю копать. Я уже на третий день в учебке стал тихо ненавидеть свой рост и габариты. Сила есть, а толку ноль, – это обо мне. Я же чувствовал, что могу быть более полезным, так нет, извольте снаряды таскать. Но обижаться могу только на себя, сам ведь не захотел выходить на связь с энкавэдэшниками. Вот пришел бы, да хоть в милицию, и сообщил, что знаю много, так как из будущего я, скорее ведите меня к товарищу Сталину… Не, не смешно.

– Да вот, Паш, думаю, чего я не таким, как ты, уродился? – Пашка был маленьким, не в сравнении со мной, а действительно маленьким. Рост у него метр шестьдесят, тощий, кожа да кости. Но верткий, зараза.

– Сдурел, что ли? Ты ж у нас главная надежда! – Ага, блин, надежду нашли. – Ты ж в одиночку взвод немцев положишь.

– Каким макаром? Они что, подойдут и скажут – положи нас? – усмехнулся я. – Зато тебе куда угодно можно идти, в любые войска. А мне? Так и буду до Победы ящики таскать.

– Не грусти, авось и тебя поставят к прицелу. Ты ведь лучший в батарее. Просто они не могут тебя пока из заряжающих убрать, ты ж вон какой! И так ведь перевели, заряжающий – это гораздо ответственнее, чем просто подносить снаряд. А вообще, ты, я думаю, еще и командовать станешь скоро, ты вон какой умный.

– В том-то и дело, – вздохнул я, думая о своем.

Написал перед погрузкой в вагон письмо, успел даже отправить. Мама довольна будет, обещал писать чаще, нужно выполнять. Хороший она человек, я как-то сразу понял, вот и привязался к ней. Она абсолютно не выделяла кого-то из своих детей перед другими, как это любят делать отцы. Напротив, относилась ровно ко всем нам. Семка, старший брат, сильно ее ко мне ревновал, видно было, поэтому, наверное, у нас с ним были натянутые отношения. Поначалу, кстати, все на меня смотрели как с высокой колокольни, хотя это трудно, я ж всех выше. Просто после того случая, как я появился в этом мире или времени, не знаю точно, я ж другим стал. Родные это почувствовали сразу, как ни отмалчивайся. Но позже все привыкли, что я вроде как не от мира сего, да и перестали обращать внимание, привыкли, наверное. Прежний я хотел лишь одного – служить в Красной Армии, тяги к изучению предметов или наук у него не было совсем. Я даже начал было думать, что он был типичным для таких здоровяков лентяем и тугодумом, но это было все же не так. Помните, я о технике говорил? Вот тут парень был на своем месте. Я его переплюнул по умениям, но просто потому, что знаю больше. Объединившись в этом теле с Иваном Некрасовым, я получил все его знания этого времени и применял на практике довольно успешно.

Поезд плелся, как побитый женой пьяный мужик ночью. Скорости нет, постоянные остановки, так ещё и штормит, качает, как на волнах, блин. Куда нас везли, было секретом, никто ничего не говорил. Так и вспоминается анекдот из будущего:

«Вы, товарищи солдаты, все потенциальные герои!»

«Почему, товарищ старшина?»

«Попади вы в плен, никому ничего не расскажете, потому как ни хрена не знаете!»

Хочешь – смейся, а хочешь – нет, но мы и правда не знали, куда нас везут. Ясно, что на фронт, да и направление, в общем-то, известно, на юг куда-то, но точно не знает никто. Думаю, нас где-то под Ленинградом и поставят, там скоро фрицы уже подойдут, сейчас все силы сюда бросают. Войска отступают, разгром за разгромом, когда еще что-то изменится.

Колеса мерно стучали на стыках рельс, даже убаюкивало как-то, расслабляло. Лежал и думы думал сквозь легкую дрему. Жалел ли я о том, что попал сюда? Нет, ни капельки. А если убьют? Ну, надеюсь, что это произойдет быстро, мучиться, конечно, не хочется.

За ночь мы успели добраться до места, повезло, бомбежки не было, но вот когда разгружались… Господи, я только сейчас и осознал, что я – на войне! Как же страшно-то, одуреть. «Лаптежники» налетели внезапно, никто ничего не слышал и не видел. Зенитного прикрытия у нас не было, поэтому хлебали через край. Эшелон стоял на путях, платформа была только одна, короткая и узкая, и разгрузка шла очень долго. Мое орудие стояло третьим, но к одиннадцати утра даже до него не дошли. Очень долго. Первые бомбы упали перед станцией, повредив паровоз. Немцев было две пары, да еще и «мессеры» вроде летали повыше. Первая пара, как и сказал, ударила в начало эшелона, а вторая в хвост. Ехали мы прямо с орудиями, поэтому на момент разгрузки уже стояли возле насыпи. Убегали от воя немецких бомберов кто куда в надежде укрыться. Немцы же, поняв, что могут безнаказанно нас дербанить, стали методично нас уничтожать. Я просто одурел от увиденного. Как в кино, ей-богу. Эшелон превращался в пыль на глазах. Когда взлетел на воздух вагон со снарядами, я перекрестился. Как чувствовал, не залег где-то поблизости, как это делали многие, а отбежал подальше, хоть и страшно было бежать, это ж какая мишень! Когда все с насыпи прыгали, я сразу убежал к роще, метров за двести, так и то хлам, возможно, и осколки даже сюда долетали. Взрыв был такой силы, что образовалась огромная воронка, это мы позже увидели. Вой и рев моторов самолетов, взрывы, огонь, земля брызжет во все стороны, принимая в себя новые и новые снаряды и пули. Черт возьми, немцы, наверное, посмеиваются там, в воздухе.

Перевернувшись на другой бок, а то карабин сильно упирался в живот, лежа подо мной, я размышлял. Да, на это было время, никто нас не поднимал, в атаку не бросал, все и всё понимали. Тупо ждали, когда у фрицев топливо кончится. Уцелевшие командиры предприняли попытку подойти к эшелону. Зачем?! И так все видно, нет больше эшелона. Зато своей беготней командиры спровоцировали немцев на новую атаку, теперь те работали пушками. Спустились и прошли на бреющем даже «мессеры» прикрытия. Понравилось им, вон как резвятся. А мы лежим, не в силах голову поднять. Немцы расстреливали не только эшелон, проходили и вокруг, пытаясь и нас пострелять, позже стало известно, что им многое удалось.

Окидывая взором то, что находится вокруг, просто столбенел. Казалось, время остановилось. Вижу, как лежит боец метрах в двадцати от меня, ближе к насыпи. Его грязная и уже порванная в нескольких местах гимнастёрка казалась мешком. Каски на голове нет, как и у меня, а по лбу, стекая, бежит капля пота. Не успеваю подумать об этом, как очередной грохот авиационной пушки, и прямо на моих глазах боец, которого я рассматривал, дергается от нескольких попаданий. Человека буквально разрывает изнутри, обратно на землю он падает сломанной куклой, как будто внутри солома, а не внутренности. Кровь, кровь кругом, просто реки ее, впитываясь в песок, окрашивают всю округу в красный цвет. Нет ни травы, ни земли, все красное, все смешалось. Даже подброшенная взрывом земля падает, будучи красного цвета. Вокруг стоны, крики, боль… Но все это тонет в новых и новых взрывах, выстрелах и реве моторов.