Илья Ильич Сусов, ответственный чиновник государственного ведомства по реконструкции и строительству, хапнул от жадности крупную взятку и, на излете карьерной лестницы, был пойман с поличным. Да, он потерял бдительность и, упиваясь всемогуществом на важном посту, в первый раз в своей удачной жизни потерпел позорное фиаско.

Чиновник был немолод, и опыта административной деятельности у него было не занимать. В пору советской империи, он вступил в коммунистическую партию, во время службы в армии, и в числе первых добровольцев запросился в афганскую авантюру. Во взаимной бойне с коварными «духами», он выжил каким-то чудом, с одной царапиной, брюшной болезнью и незначительной контузией от мощного взрыва гранатометного снаряда.

После трех кошмарных лет, Сусов вернулся в Москву, сходу женился на сверстнице, в которую был влюблен с первого класса и, параллельно учась в партшколе, устроился в районный комитет комсомола, курировать работу молодых активистов рабочих ячеек. В период перестройки его продвинули по службе,– определили в районный комитет партии, на должность секретаря.

Надо заметить, что молодой партработник поднаторел в ведении дел с различными предприятиями и организациями, а также завел связи с их начальством, лебезящим перед его высоким статусом, когда он приезжал с проверкой по идеологии. Вдохновляя и направляя людей на правильный горбачевский курс, сам Сусов времени не терял,– собирая информацию о работе трудовых коллективов, он нелегально принял на себя роль скрытого посредника по снабжению и сбыту продукции и реализации товаров в межведомственных и производственных отношениях. Его хваткая и расчетливая натура добилась большого успеха в несанкционированных сверху сдельных операциях, которые в дальнейшем станут называться простым словом – менеджментом.

В результате, пронырливый партработник-менеджер сколотил немалое состояние на процентном откате и премиальных, за удачные сделки. Так, что к смуте девяностых, выйдя из рядов компартии, Сусов включился в коммерцию малого предприятия, под таинственной аббревиатурой ООО. А затем открыл на законных основаниях и крупный бизнес, правда, неопределенного рода, с подставной администрацией и ради отмывания шальных денег.

Его активная деятельность в накопление капитала была на заметке КГБ, которая тоже переживала не лучшие времена, и сама активно участвовала в разделе народного имущественного хозяйства.

Раньше он придерживался жизненного девиза: «Не высовывайся и, находясь в тени, получай свои дивиденды». И, боже упаси, уже в новое время, наученный прошлым опытом, не впрягался в политические игры, твердо считая, что эта акватория безжалостных акул, пожирающих друг друга с потрохами. Однако, приглядевшись к своим сверстникам, кои добивались немалых успехов на карьерном поприще, опираясь на партийные платформы, он изменил своим принципам и тоже включился в опасное предприятие. Как и все авантюристы высокого полета, Илья Ильич не был лишен уязвленного честолюбия. Ловко сочетая трудовую деятельность с политикой, Сусов баллотировался в районную управу и, как независимое лицо, выиграл выборы. Потом снова вступил, но уже в правильную партию, с помощью которой дорос до важного чиновного поста государственного значения, где его и настигла карающая длань правосудия, в лице следственного органа прокуратуры…

К той поре, он развелся со старой, сварливой супругой и женился на молодой певице Мальвине Теткиной, а вскоре и с ней расстался из-за слишком свободного нрава королевы попсы. Без отрыва от бизнеса, он сменил массу партнерш, которым важно было одно: его деньги. Разочаровавшись в многообразном однообразии, остепенившийся Сусов, наконец, обвенчался с дочерью министра московского правительства П. И. Хрычева, – Ксении, младше его на двадцать лет. Это произошло в новом тысячелетии.

А когда-то, в двадцатых годах прошлого века, родная бабушка баловня судьбы, Эллочка Скрябина, познакомилась в эмиграции с Алексеем Толстым, известным кутилой и автором трилогии «Хождения по мукам». В результате кратковременного романа, она родила сына Илью, которого писатель не признал за свое дитя, и вскоре репатриировал в Совдепию. Спустя время, туда возвратились всей семьей и родители Эллочки.

Коммуникабельная молодая мать-одиночка встретила в Москве инженера Ивана Сусова, сына легендарного комкора Георгия Сусова, и зажила столичной жизнью, пока свекра не репрессировали вместе с маршалом Якиром.

Наступили тяжелые времена, приходилось по-новому приспосабливаться к обстоятельствам враждебности и недоверия к ее прошлому. И тем не менее, плачевная участь странным образом, миновала ее и мужа, который ударно участвовал в строительстве Беломорского канала и даже получил орден Трудового Красного знамени. Ходили нелепые слухи, что он «стучит», якобы, являясь тайным осведомителем НКВД, но это, вероятно, были домыслы злопыхателей, объясняющих чудесное избежание инженером обязательного ареста, как сына врага народа.

Приемный отпрыск отчима, Илья, вырос, закончил школу, и 22 июня пошел добровольцем на войну. При обороне Москвы, в кровопролитном сражении, он потерял ногу и вернулся инвалидом.

Семья стойко пережила эту беду, как и всю войну в целом. Молодой инвалид поступил в Литературный институт и после окончания, стал работать спецкором газеты «Труд». Женился он поздно и сын его, герой этой повести, тоже названный Ильей, родился в дни международного фестиваля молодежи, а младший Иннокентий – в год гибели Гагарина. Вот, вкратце, и вся семейная история, которая, надеюсь, вносит некоторую ясность в родословную характеристику нашего героя.

В довершение экскурса в его прошлое, скажу, что темпераментная дочь министра, Ксения, родила девочку Авдотью пятидесятилетнему внуку Эллочки Скрябиной, которая вместе с мужем и родителями Ильи, не дождались этой радости. Молодожены поселились в роскошном особняке на Рублевке, изредка посещая московскую квартиру на Композиторской, близ Арбата…

Как только дверь закрылась за смущенным посетителем, и довольный Илья Ильич уложил в ящик стола взятку в особо крупном размере, портрет политического деятеля ожил и от стены отделился майор Болдырев. Работник прокуратуры любил неожиданно разоблачать коррупционеров, искусно маскируясь в окружающей обстановке, как та гусеница – под сучок. Схватив сзади взяточника за руки, он крикнул в дверь:

– Птичка в клетке!

И тут же, в кабинет ввалились оперативники и понятые. По исполнению протокольной процедуры и оглашения причины задержания, майор Болдырев зачитал права ошарашенному преступнику, и затем уже Сусова вывели из районной управы. В машине он пришел в себя и потребовал своего адвоката Наплевако, а веселый оперативник сказал ему в ответ:

– Будет тебе дудка, будет и свисток!

– Тогда, верните мой мобильник! – потребовал чиновник-бизнесмен.– Я позвоню своему юристу!

– «Труба» – вещественное доказательство и не подлежит дальнейшему использованию, вплоть до вынесения приговора!.. – просветил Сусова майор.– Из тюрьмы позвонишь…

– Может, договоримся? – оглядевшись по сторонам, умоляюще прошептал Сусов.

– С судьей договоришься! – то ли всерьез, то ли в шутку, неприступно отозвался майор…

А в это время, индивидуальный предприниматель Вован Едренкин, по кличке Обмылок, сидел в своем офисе и ковырялся в носу.

Его фирма с тремя "нулями" и под сомнительным названием "Экзотика" занималась импортом тропических зверушек и растений, вроде орхидей, кактусов, игуан, попугаев и даже кайманов. Этот редкий товар пользовался большим спросом у богатеньких обывателей.

Но главный и не легальный бизнес фирмы был ориентирован на сбыт черной икры и пушнины на западный рынок. Соболь, горностай и прочие пушистые зверьки, битые наемными охотниками, убывали буквально с лапками в гардероб буржуев, и приносили солидный доход бывшему беспредельщику девяностых. Будучи тертым калачом и скользким типом, Обмылок ворочал миллионами и, казалось, должен был радоваться судьбе-индейке, ан, нет, его заскорузлой душонке было не хорошо.

Когда-то, в те роковые годы, его "обул" и развел на круглую сумму Сусов и он не мог простить ему этой аферы. Его подставной человек должен был спровоцировать чинушу на внушительную взятку и позвонить куда следует…

С минуты на минуту, мститель ждал добрых вестей и весь истомился. В дверь постучали, и в кабинет вошел его сотрудник фирмы, кандидат биологических наук и инженер-маркетолог, Рихард Радонежский.

– Владимир Афанасьевич, пришла партия яиц из Мадагаскара! – произнес он, не скрывая профессионального волнения.– Есть подозрение, что это яйца маврикийского дронта!..

– А на хрена они нам? – спросил равнодушно Вован, швырнув заостренный волан дартса точно в цель.

– Как?! – изумился дремучей не осведомленности своего босса биолог.– Вот уже полтора столетия, как с лица земли исчез этот необычный вид птицы, а тут, на тебе! Наиредчайший реликт – жив-здоров! Да, это бомба в мире биологии! Дронту цены не будет на рынке сбыта!..

Потухшие глазки Едренкина оживились. Все, что касалось шальных денег, ему не было равных в своем кругу, разумеется. Он шлепнул ладонью об стол и вдохновенно заорал:

– Так, что стоим? Давай-давай, шуруй! Время впустую – деньги на ветер!..

Взъерошенный биолог вздрогнул и побежал, не мешкая, в лабораторию. Как только он испарился, мобильник заиграл «Ах, Одесса, жемчужина у моря…» и коммерсант, наконец-то, услышал то, что уже давно ждал,– Сусов арестован!

– Отбой…– сказал босс мягким голоском в трубку, отключился и облегченно откинулся в массажное кресло. Нажав кнопку, он погрузился в блаженное состояние, равное возможно разве, что детскому переживанию, когда мать чесала ему спинку перед сном. Прикрыв синие очи, Вован замурлыкал "Миллион алых роз"…

Правда, отомщенный счастливец еще не догадывался, что его жизнь повисла на волоске: некий таинственный враг накануне заказал неугодного Едренкина – киллеру, по кличке Шандор…

Квартиру Сусова в фешенебельном доме на Композиторской накрепко опечатали, а домработницу выпроводили во двор. Растерянная Эльмира постояла немного у подъезда, потом походила вокруг да около, вынула из сумочки старенькую "нокию" и позвонила на дачу, хозяйке Ксении Петровне. Но та оказалась не доступна. Сделав еще пару попыток, горничная тяжко вздохнула и вышла за пределы двора, через Малый Каковинский переулок, в сторону метро "Смоленская".

А в это время, десятилетняя дочь И. И. Сусова, шустрая Авдотья, разминувшись с Эльмирой, вынырнула из Спасопесковского переулка и направилась к родному подъезду.

– А, тебе, что надо, голубушка? – спросила надменная консьержка.

– Это же я, Мариванна! – удивленно произнесла девочка.

– Вижу, что не Пенелопа Круз!– усмехнулась стражница парадного входа.– Твоего отца замели в тюрягу, а квартиру опечатали!..

– Как опечатали!?– не поняла Авдотья.

– Повесили пломбу! Теперь, голубушка, пойдешь побираться по переходам! Вот, бесстыжие родители! Нагребут лопатами добра народного, а после детки сиротами мыкаются!..

–Врете вы все, Мариванна! Не можете забыть давнюю обиду, когда папенька на вас накричал за то, что вы в нашу таксу шваброй тыкали! ..

– Не груби старшим, сопля! Бери пример с мамы своей, она женщина спокойная и положительная,– только курит, пьет и на сторону бегает!..

– Сами вы… злюка и сплетница!!!

– Возвращайся, сопля в свой дворец рублевский! Если, конечно, его еще не реквизировали!..

– А я все равно пройду! – упрямо сказала девочка и шагнула за незримо предельную черту прохладного вестибюля.

– Не пущу! – встала поперек крупная консьержка.– Не велено милицией… тьфу! … то бишь, полицией! ..

– Дура старая! – закричала разгневанная Авдотья и выскочила во двор, не зная, что делать. Она сбежала с Рублевки рано утром, оставив матери записку в спешных каракулях,– " Не беспокойся, мамуля! Я уехала к папеньке в Москву. Езжай в отпуск без меня…" А сейчас, в равнодушных стенах двора, жалела, что так поступила.

Неожиданно, со стороны Трубниковского переулка тронулся черный "БМВ" с затемненными стеклами и, поравнявшись с Авдотьей, притормозил. Дверь неожиданно открылась и бедную девочку чьи-то сильные руки затащили в салон машины. Она почувствовала сильный и резкий запах. Перед ее глазами предстали смутные образы с гулкими голосами, как будто из колодца фильма «Звонок», и Авдотья потеряла сознание.

Глава 2. Последний контракт лилипута

Тридцать лет назад лилипут Артур Карапузов работал в провинциальном цирке-шапито, колесящим по городам и весям необъятной советской империи. Он выступал в акробатической труппе в роли комического атлета, поднимающего бутафорские штанги под смех и свист не особенно щепетильной публики, сходящей с ума от простоватых инсценировочных хохм и бросающих от избытка чувств в маленького клоуна копеечные монетки. Все его любили, а он любил Лилю Бубнову, приму циркового номера «Принцесса под куполом», изящную лилипуточку с вьющимися каштановыми волосами и очаровательной улыбкой. Артур ухаживал за Лилей, как петушок за курочкой и все судачили, что они созданы друг для друга, как две половинки одного медальона.

В девяностых годах, времени политической смуты и бандитских разборок, многие заводы и предприятия попросту закрывались или прекращали свою деятельность из-за организационно-финансовых проблем и передела имущества. И шапито не избежал этой участи: все циркачи разбрелись кто куда. Бедная Лиля подалась в «челночную» коммерцию и, в одну из вылазок за товаром, не вернулась. Говорили, что она осела где-то в Румынии, у дальних родственников, а затем увлеклась моряком-французом, уехала с ним в Марсель, где он ее беспардонно бросил и с тех пор след ее пропал…

Артур, не получая ответа на свои письма к Лиле, не долго маялся и с нелепой оказией прибился к одному человеку, изменившим его жизнь. Используя свои миниатюрные габариты, бывший клоун, шнырял тогда по вокзалам, – промышлял без присмотра оставленными чемоданами и вещами: что увидит приглядное – стянет, а что стянет, то выгодно продаст.

Так и жил, пока не нарвался не Чижика, безжалостного питерского киллера-интеллектуала, когда незаметно «увел» у него из-под носа кейс с «инструментом». Бывалый Чижик, на секундочку потерявший бдительность, в тот же день выследил лилипута и хотел «убрать», но что-то екнуло в душе наемного убийцы, и он подрядил Артура в свои помощники. Мало-помалу прилежный подмастерье вник во все премудрости ужасного ремесла, да и Чижик ничего не скрывал от него, учил всему, что знал. Для профессиональной таинственности, он прозвал его Шандор.

Профессионал убойного дела любил поэзию. Он зачитывал Карапузову строки из Гумилева и Ахматовой и еще японские хокку, от которых у него наворачивались слезы. Он носил с собой маленький томик под названием «Кодекс бусидо» и цитировал яркие изречения по поводу правильного поведения самурая.

«Воин должен быть готов к смерти и не иметь оговорок или мотивированных отлагательств!– говорил он Артуру.– Его кредо,– осознанная ответственность поступка, не терпящего и секунды промедления! Существует один миф из античной истории, с явным дзенским привкуом. И смысл его заключался в следующем. В одном фригийском храме, посвященному Зевсу, находилась священная телега, к дышлу которой был привязан хомут с чрезвычайно запутанным узлом, завязанным царем Гордием. Он так и назывался – Гордиев узел. Так, вот, по уверению жрецов храма, мол, кто развяжет сложный узел, тот будет править Азией. Многие пытали свою судьбу, тайно лелея мечту стать великими правителям , но никто не смог распутать тугой и спутанный клубок, пока не объявился молодой македонский царь Александр. Он не стал размышлять над этой головоломкой, а взял, да напрочь разрубил Гордиев узел. И прославился в истории, пусть и на короткий срок, как завоеватель Азии. Уверен, на его месте, так поступил бы любой самурай, ибо промедление для них смерти подобно. Уж если, что решил, делай это молниеносно, без раздумий, и результат возникнет сам собой…»

Рассказы Чижика заставляли задумываться Артура о жизни и смерти, и том, что всякий человек несет ответственность за свои мысли и действия. Но недолго продолжалось занимательное обучение и вскоре, спустя год, наставника самого «убрали». Видимо, он оказался лишним и опасным звеном в особо важной, для кого-то, цепочки. И ученик, унаследовав самурайскую книгу, успешно заменил Чижика, выполняя работу по условному объявлению в интернете и через электронную почту, без прямого контакта с заказчиком. Ключом к кодированным сообщениям являлась книга «Кодекс бусидо».

Безупречно действуя под кличкой Шандор, он, уже после седьмой жертвы, приобрел в криминальном мире громкую репутацию исполнительного и неуловимого мастера по ликвидации отпетых негодяев, а в сомнительных акциях против добропорядочных и законопослушных личностей не участвовал. В лицо Шандора никто не знал. И он до такой степени был скрытен, что ни один человек и подумать не мог, что задрипанный шпингалет и есть знаменитый палач …

Однажды вечером Артур Карапузов, переодетый в мальчика, ничем не примечательного, разве что чуть постаревшего от долгого корпения над толстыми учебниками, сидел на лавочке возле детской площадки, болтая ножками в широких «багамах», прикрыв сморщенное лицо капюшоном, и выжидал нужный момент для исполнения последнего контракта. Он поджидал жертву по фамилии Едренкин.

В школьном рюкзачке Шандора лежал пистолет «Беретта М9» с глушителем и «Кодекс Бусидо», на всякий случай. Что бы выглядеть непринужденно, он по-детски озирался по сторонам, насвистывая фривольного «Орфея», слегка фальшивя на пол-октавы и не очень громко, чтобы не вызвать ненужный интерес к своей персоне. Какая-то старушка, возвращаясь из церкви, мимоходом сунула ему сушку и нежно погладила по головке.

– Бедолага! Умаялся после уроков!.. Не горюй, отдыхай, милый… Бог с тобой!– сказала и поковыляла прочь, распираемая изнутри вселенским добром.

«Крыса богомольная! – мысленно ругнулся Карапузов,– Сегодня воскресенье, какие могут быть уроки! Пристрелить бы ее, как не нужного свидетеля, да пулю жалко…»

Почесав, от нахлынувшей обиды нос, он глубже укрылся под капюшоном легкой куртки, зорко всматриваясь в окружающую обстановку, полную вымышленного вздора и ирреальной непредсказуемости. Редкие прохожие спешили по домам, ловко лавируя между машинами. Двор был победоносно оккупирован иномарками. Машины стояли везде – на дороге и тротуаре, рядом с подъездами, а черный «хаммер», похожий на бронетранспортер, нагло припарковался на детской площадке, придавив широким колесом пластмассовую лопатку, забытую рассеянным ребенком. Мест для свободного прохода становилось все меньше и меньше, и страшно было подумать, что еще не все жильцы воплотили свою мечту в железного друга…

Усталая супружеская пара тащила упирающуюся девочку с распущенным бантом.

– Не хочу домой! – капризно вопила она.– Хочу гулять!!!

Папаша, потерявший всякое терпение за угробленный день, который можно было бы провести в кругу друзей-собутыльников, схватил вздорное чадо в охапку и решительно зашагал вдоль дома, впритирку с машинами. Мамаша нервно вышагивала следом и грозно упреждала:

– Степан, мать твою! Не будь таким жестоким! Отпусти дитя!…

Дитя ожесточенно брыкалось и оглашало окрест душераздирающим воплем. Карапузов поймал себя на том, что дремлет и во время взял себя в руки, подумав какой он холодный и бездушный. Взглянул на часы, – было уже около десяти. «Объект», по проверенной информации, вот-вот должен был подъехать на черном «бумере», а с ним два охранника. Но убойного лилипута «от горшка в два вершка» мало волновали широкозадые телохранители с большими подбородками, он бывал и не в таких передрягах, и всегда ускользал из не мыслимых ловушек, как вода сквозь пальцы…

Это был его хлеб с маслом. Его манило уютное бунгало на тихоокеанском побережье в средних широтах, куда он мечтал перебраться после завершения этого дельца. «Шлепну, и айда в рай!– решительно подумал Карапузов.– Под пальмы с кокосами!»

К подъезду лихо подкатила машина, но это был не черный «БМВ», а красная «мазда». Из нее вывалился толстый тип в дорогом костюме и с двумя девицами. Девицы возбужденно смеялись.

– Чао, генацвали!– игриво произнес толстяк.– Мерси, за подвоз!

– Живи долга, дарагой!– с грузинским акцентом вальяжно ответил таинственный водитель. «Мазда» сорвалась с места и скрылась за поворотом. Толстяк был явно под «мухой».

– Господа! – воскликнул он, торжественно обращаясь к пустому двору.– Я – адвокат Наплевако! Я сегодня выиграл процесс! Вот мои визитки! Я вас жду!..

Визитки россыпью посыпались на асфальт.

– Геннадий! Пойдемте домой!– страстно простонала высоченная барышня.– А то нам не терпится выпить! Правда, Анджела?

– Я вся в томлении!..– низким голосом поддержала свою подружку красотка с рыжими волосами.

– И я не протестую, барышни!..– проворковал юрист.

Девицы немедля обхватили ухажера и увлекли его в ближайший подъезд.

В лилипутской душе Карапузова из потаенных глубин возникла и воцарилась щемящая грусть, причины которой никто ему не мог объяснить. Она появляется нежданно-негаданно, как снег на голову. В это мгновение становилось крайне одиноко и нещадно угнетенно, как если бы ты во мгле видел свет и целенаправленно шел к нему, а он угас; или знал смысл жизни и вдруг, этот смысл исчез, растворился в Пустоте, где нет опоры, а только бесконечное пространство без зримых форм и мыслимых образов…

Душа изнутри распиралась этим запредельным Ничто, словно семя, из которого стремительно и неизбежно произрастало Нечто невообразимо огромное и, в тоже время, продолжающее свое существование в иной ипостаси, чудной и пугающе непонятной в своем проявлении…

Это было невыносимо, хотелось всадить себе пулю в висок и прекратить этот кошмар, далекий от нашей зависимой привычности…

Вцепившись в лавку, Карапузов, в очередной раз, кое-как перетерпел это наваждение простым способом терпеливого приятия происходящего, как его учил. Чижик Потихоньку, щемящая тоска сошла на нет, вернее опять затаилась, и все стало на свои места.

Высоко над головой сияли звезды в своем относительном постоянстве и величии. Они мерцали, как алчные глазки невидимых существ, в своем желании жить вечно, и в своих различных сочетаниях влиять на судьбы глупых людей, одержимых тем же…

– Маль… чик!– протяжно прозвучало над самым лилипутским ухом.– Ты пэ-почему… не.. .и- ик!.. не в кроватке?..

Пахнуло тошнотворными спиртными парами, вперемешку с колбасой и килькой в томате. Карапузов оглянулся. Позади стоял, пошатываясь, небритый мужик в грязной кепке, напяленной по самые уши, и в мятой рубашке нараспашку.

–Ты бы шел, дяденька, куда шел! – ответил сурово лилипут, машинально нащупывая в рюкзаке «берету». Пришелец, с трудом удерживая равновесие, широким жестом вскинул руку с указующим перстом по направлению Карапузова и, едва не касаясь его морщинистого носа, сострадательно изрек:

– Твои роди… дители, ищут тебя… наверно… с ног сбились… и-ик!… а ты тут!…

В порыве всеохватного милосердия, подавшись вперед и фокусируя из последних сил взгляд из-под всклоченных бровей, он опрометчиво попытался встать в позу подбоченившегося воспитателя, со всей серьезностью ожидающего ответа, но, потеряв сбалансированную устойчивость, качнулся и с креном в 45 градусов шагнул далеко в сторону, пока не уткнулся плечом в детские качели. Обхватив металлическую стойку двумя руками, он выпрямился, как раненный боец, которому некуда отступать с родимой пяди земли…

– Ты … из какой… позвольте узнать… и-ик!.. квартиры?– пытливо и строго произнес он и стремительно сполз по трубе на землю, безвольно свесив голову на грудь.

– А где твои родители, человек?– риторически спросил киллер Карапузов, забрасывая за спину рюкзаки и переступая недвижное тело.

…Пусть бегут неуклюже

Пешеходы по лужам…

Фальшивым напевом пробурчал в ответ из-под шляпы, пьяный скиталец и утих, посапывая… Незадачливый лилипут оглядел страдальца-доброхота, которого наверняка ждет жена с чугунной сковородкой наготове и, как видно, этой ночью не дождется, натянул поглубже капюшон и пошел сквозь кусты чайных роз, в ночную темень. «Исполню заказ в следующий раз!»– подумал Шандор, шагая через дворы в съемную квартирку на Малой Бронной.

Глава 3. Дело особой важности

А ничего не подозревающий, Едренкин, отмахав сотни километров на черном «БМВ» в глухую деревушку Желябино, что в Тверской области, сидел в родительской избушке и ломал голову, как быть с юной заложницей. Его телохранители Рылов и Косой, среди белого дня, выкрали дочку Сусова и привезли прямо в офис. Босс чуть не убил их на месте за эту глупость. Хорошо еще, что девчонка была под эфирным наркозом. Пришлось бросить дела и везти ее в родную глушь, подальше от неприятности на свою голову. По правде, этот дерзкий шантаж Вован задумал давно. Оставалось за малым,– перевод всего состояния Сусова на оффшорный счет Едренкина в обмен на жизнь дочери. С учетом своего гиблого положения, чиновнику придется пойти на сделку и от этого он, наверняка, не обеднеет,– в его заначке еще останутся припасенные миллионы на черный день…

– Босс!– нарушил размышления Обмылка занудный Рылов.– Девчонка очухалась и хочет домой!..

– А где Косой?

– Сидит с ней и утешает…

– Колыбельную поет, что ли?..

– Не-е-т, сказку рассказывает, про Золушку…

– Детский сад, какой-то!– рассвирепел Едренкин.– Принеси из «бумера» пакет с продуктами. И не забудь «сникерсы» и «чупа-чупсы»! Капризного ребенка надо подсластить и все дела!..

– Понял!..– ответил Рылов и скрылся в дверях. Обмылок повертел в руках мобильник девочки и, сунув в карман пиджака, встал с шаткого стула. В мутном окне мерцали звезды, а с деревенского пруда раздавалось кваканье лягушек. Сверчки стрекотали им в унисон, исполняя сольную партитуру ночной симфонии в благодатной глухомани. Когда-то маленький Вован бегал босиком по этим местам, давил лупоглазых гадов ради забавы и даже не помышлял, что станет заниматься подсудным киднеппингом. «Чего только не натворишь в этой мерзкой жизни, лишь бы на пользу свою…»– подумал Едренкин в, набежавшем на миг, раскаянии, но, тут же, подавил в себе это жалостное чувство, когда вернулся телохранитель.

– Не доверяю я Косому!– сказал он Рылову.– Ты останься здесь и присмотри за девчонкой! А мы с ним вернемся в Москву. Будем созваниваться, если, что…

Тот как-то неохотно кивнул и пошел сменять напарника. Хозяин, дождавшись Рылова, пошел с ним через болотную топь, освещая фонариком прогнивший настил, – к месту, где была оставлена машина. Водитель Струков, по кличке Стручок, утомленный поездкой, крепко спал. Едренкин разбудил его и они тронулись в обратный путь.

Всю дорогу Вован проигрывал в уме дальнейшие события в разных вариантах и не находил в них иного выхода, как продолжить игру до победного конца…

На улице Фадеева он отпустил водителя и с долговязым телохранителем вошел в подъезд своего дома. Квартира занимала весь этаж в два подъезда. Прежние жильцы купились на большие деньги в то еще время, теперь же на эту смехотворную мелочь не снять и комнату в центре. Дома ни кого не было. Старший сын Иван постигал азы юриспруденции в Оксфорде, а младший, оболтус Степан, отдыхал от школьных мук и домашних нахлобучек в Лос-Анджелесе, в компании матери и ее подруги с дочерью.

– Косоротов, хочешь выпить? – небрежно предложил хозяин квартиры.

– Да, нет!– деликатно отказался долговязый.– На ночь не пью…

– А днем?

– Тем более! У меня от спиртного голова трещит по швам, и страшно дурной становлюсь…

– Тогда иди спать, а я посижу один…

Косой удалился в гостевую комнатушку. Напольные часы и множество других хронометров неравномерно, но звучно отсчитывали свои секунды. Эта комната, как и другие, походила на антикварную лавку, бессистемно заваленную ценными вещами, обиходным старьем и кустарными поделками. Устроившись в кресле стиля ампир, на котором, возможно, сиживал император Наполеон (хотя, где он только не опускал свою венценосную задницу), Едренкин налил "Джонни Уокера" в граненный хрусталь, до самого края, и залпом опрокинул в широкий рот.

За окном светились утренние сумерки. Неподалеку возвышался Колизеем строящийся итальянский квартал, там Вован застолбил своей семье элитный особняк с бассейном и мандариновым садом. Жизнь предвещала ему светлое будущее, вроде того, что обещали коммунистические бонзы своему бедному народу. И он, Едренкин, будет все-таки кататься в капитализме, как блин в масле и ни о чем не жалеть…

На завтра, то есть уже сегодня, у Вована было запланировано два важных дела,– зайти во временное церковное убежище Николая Угодника, к отцу Иоанну, замолить грехи, коих набралось немало, и внести онную сумму на пожертвование будущему храму, который должен быть в скором времени изъят у "Союзмультфильма" и использован, по прямому назначению московской епархией. Отец Иоанн давно уже томился, под боком богоугодного здания, в душном и затхлом строении, где раньше располагалось отделение милиции, и в молитвах, денно и нощно взывал к господу приблизить торжество справедливости. Бедный старик и не чаял, что доживет до праведного дня, и его надо чем-то подбодрить… Затем позвонить Сусову и договориться с ним о встрече… Едренкин протяжно зевнул, выпил на посошок полстакана виски и поплелся в спальню…

Глава 4. Ультиматум Обмылка

Ранним утром, в камеру предварительного заключения Бутырской тюрьмы примчалась Ксения. Полагаясь на ответственность мужа за свое чадо, она собралась в Испанию, а точнее, в Барселону. Ее должен был сопровождать младший брат Сусова, Иннокентий, бывший футболист, еще стройный мужчина средних лет. Внезапный звонок заставил отложить поездку. Заключенный под стражу муж описал ей свое отчаянное положение и просил срочно приехать с Авдотьей. Ксения впала в истерику, стала метаться по комнатам и беспрестанно курить сигареты, не забывая прикладываться к ликеру.

– Успокойся, милая! – сказал ей Иннокентий.– Я говорил тебе,– Илья доиграется! Сколько было предупреждений и офсайдов, а вот и красная карточка!.. Прыгай в тачку и кати в тюрягу. Про Авдотью пока ничего не говори! Ему и так там не сладко!..

– Спасибо, дорогой, за поддержку!..

– Но ты, милая, порядком наквасилась! Давай я сяду за руль… Не хватало, что бы и ты загремела в больницу…

Иннокентий спустился в гараж и они поехали к скорбным стенам Бутырки. По пути заехали на Даниловский рынок, купили фрукты, овощи, любимую Ильей краковскую колбаску и хрустящего французского хлеба, а в ближайшем супермаркете докупили сыра "пармезан", утиного паштета и бутылку "бордо". У проходной мрачного заведения к ним подошел адвокат Навлевако, с помятой физиономией и припухшими глазками, и пообещал нанести визит к арестанту попозже, пока не ознакомиться с обвинением, и не перезвонит кое-кому по данному делу…