Czytaj książkę: «Ненависть»

Глава 1

– Знаешь, почему люди любят детективы? Они про жизнь. Там все друг друга недолюбливают или ненавидят, у всех есть скелеты в шкафу, пусть даже невинные, там все несчастны. Ну, а эти убийства, грабежи, расследования, они как лакмусова бумажка или катализатор, как у Толстого война, у Достоевского преступление, у Чехова вишневый сад. Детективы всегда о том же, о мятущихся, запуганных, несчастных людях, только там все гораздо проще, концентрированнее, чем у классиков, а значит детективы даже правдивее. Вооот…

Арсений Петрович закончил свою речь, поправил на трупе чуть завернувшийся лацкан пиджака и встал с корточек, обвел взглядом унылых работников следствия, смотревших на него одновременно подозрительно и осторожно. "Почему эти взрослые мордатые мужики все носят прически с челочкой как у советских пластиковых пупсов?"– подумал Арсений Петорович.

Арсений Петрович посмотрел на того, к кому, собственно, и обращался, на своего помощника Федю. Федя был молод, хрупок, светлоглаз, одевался по модному. Особенно Арсения Петровича раздражали модные короткие желтые штанишки из которых торчали худые волосатые голени, как рассада из горшка, в этом была одновременно какая-то абсолютно нетрогательная беззащитность и наглость. Федя молча смотрел в упор на Арсения Петровича, пытаясь выразить своими глазами всю ту эмпатию, которую человечество копило по крупицам миллионы лет и потом разом вложило в Федино поколение.

Арсений Петрович вздохнул, почувствовав себя опять в окружении чужих и чуждых людей, неспособных прочувствовать его глубину.

– Ну, Агеев, что пока известно и, может быть, уже понятно? – повернулся Арсений Петрович к старшему следователю Алексею Агееву. «Всегда его и везде спрашивали первым всю жизнь», – с сочувствием подумал Арсений Петрович.

– Да, в целом, Петрович, особо ничего, – честно ответил Агеев. – Взлома нет, видимо, открыл сам, убит несколькими ударами сзади, скорее всего молотком каким-нибудь. Что пропало, пока не знаем, судя по всему, ничего крупного не взяли, хотя в квартире есть дорогие картины и антиквариат. Но все указывает на предумышленное преступление, на преступление страсти непохоже, на убийство в ссоре непохоже. Все было сделано аккуратно, быстро, четко, алкоголя нет, признаков посиделок и наличия посторонних в доме не видно, в квартире порядок, жертва не мучилась, возможно, что он был убит первым же ударом, остальные были «контрольными», но не было остервенения, удары все наносились в одну точку. Жертва видимо упала лицом вниз и не шевелилась после первого удара.

– Как и кто обнаружил труп?

– Помощница по хозяйству пришла в 8.30 утра, открыла дверь своим ключом, нашла его и тут же позвонила в полицию. Ее показания полностью подтверждаются.

– Орудие убийства странное, – сказал Арсений Петрович. – Судя по тому, что мы видим действовал профессионал, вырубить человека первым ударом довольно сложно, добивать грязно и неприятно, почему тогда молоток… Кто жертва?

– Ну главное ты о нем знаешь иначе бы тебя тут не было, – криво ухмыльнулся Агеев. Арсений Петрович пропустил укол мимо ушей. Он был тут, потому что жертва Сергей Романовский был двоюродным братом одного очень крупного чиновника, а когда у таких людей случались подобные неприятности, то звали Арсения Петровича.

– Рассказывай неглавное, – без выражения приказал Арсений Петрович.

– Ему 52 года, работал уже десять лет директором по продаже оборудования для кровли, был женат, развелся четыре года назад, двое взрослых детей, жил один.

– Наркотики? – уточнил Арсений Петрович. Одна из основных причин убийства одиноких состоятельных мужчин, особенно в центре.

– Да вроде нет, – пожал плечами Агеев. – Во всяком случае, ничего такого не известно.

– Жаль, – вслух сказал что подумал Арсений Петрович. – Быстро раскрыли бы, – пояснил он вскинувшему брови Агееву. Агеев согласно кивнул.

– Так, больше мне тут пока делать нечего, как новое что-то будет известно, результаты экспертизы, обыска, опросов, набери мне, я заеду, обсудим.

Агеев угукнул.

Арсению Петровичу Гуляшову было 42 года, он был крепкого телосложения, среднего роста, выглядел чуть младше своих лет, у него были волосы неопределенного цвета, которые называются русыми, невыразительное и не очень запоминающиеся лицо. Он мог зайти в любое правительственное здание любого уровня или госкорпорацию и никто никогда не обратил бы на него внимания и не засомневался, что он свой.

Правда, стоило ему заговорить, он выдавал себя, конечно, если не пытался сойти за своего, а он редко пытался[В2] . Прадедушка Арсения Петровича, сын калужского крестьянина, родившийся в 1899 году очень удачно вписался в новое время, буквально в 1916 году он ушел учиться в Москву, так как был грамотным после революции попал в Красную Армию и остался там на всю жизнь, дослужившись до чина полковника и генеральской должности. Дальше все шло по накатанной, дети и внуки получали образование, дети инженерное, внуки гуманитарное, шли работать в разные НИИ, вращались в кругу таких же интеллигентов второго и третьего поколения, сформировавших свою особую культуру. Арсений Петрович по никому не понятным причинам избрал профессиональный путь, мягко говоря, не одобряемый его социальным кругом. В историческую память этих людей одновременно крепко въелась память об охранке, которая сажала их революционных прадедушек и прабабушек, НКВД, которая потом этих прабабушек и прадедушек расстреливала и КГБ, которая позже ловила их родителей за самиздат или распространение пластинок. Выбор Арсения пойти даже не в прокуратуру, а в криминальную полицию после МГЮА вызвал оторопь у всех. Но Арсений был спокоен и упорен в своем желании, он проработал в системе десять лет, обзавелся связями, а потом ушел на вольные хлеба. Умного, интеллигентного, неброского офицера, который дистанцировался от полицейского братства, но никогда не противопоставлял себя ему, приметили в особых службах и предложили ему иногда подключаться к расследованиям особо деликатных дел. Его приписали к какому-то отделу, выдали корочку, перечисляли исправно небольшое жалованье и в целом особо не беспокоили. А Арсений Петрович, когда занимался своими вольными хлебами только в самых крайних случаях использовал свои связи и доставал эту корочку. Ему вполне хватало наработанных связей в полиции. Так они и существовали в этом симбиозе благости и довольства друг другом.

Арсений Петрович и Федя вышли из подъезда на Трубниковский переулок. Труба Трубниковского, разрезанная на две части Новым Арбатом, плавилась от жары, была забита машинами.

– Ну, куда теперь? – неуверенно спросил Федя, смотря сверху вниз на своего шефа, который стоял, подставляя лицо солнцу и, казалось, собирался стоять так довольно долго.

Арсений Петрович с грустью и укором посмотрел на Федю, нависшим над ним как душевая стойка с круглой лейкой.

– Сколько времени? – спросил Арсений Петрович. Федя посмотрел на умные часы Apple и сказал: – 11.45.

– Пойдем в кофеманию напротив, пополдничаем и обсудим план действий.

Федя не хотел полдничать, но видел, что Арсению Петровичу не хочется суетиться, он хочет развалиться на веранде, насколько позволяли ему приличия ( а приличия Арсения Петровича очень многое ему не позволяли), выпить большой капуччино с пирожным и порассуждать. Хотя Федя и обладал повышенной эмпатией, как представитель своего поколения, но он ненавидел рассуждения Арсения Петровича. В эти момента ему казалось, что Лев Николаевич Толстой встал из своей могилы и мстит ему за чтение саммари его произведений по школьной программе. Арсений Петрович был обстоятелен, многословен и склонен иногда к мудрствованиям и морализаторству.

Как Федя не был молод, но когда его пристраивали стажироваться к этому известному в узких кругах человеку, он не представлял себе ни погонь, ни перестрелок, ни задержаний, но такого занудства он тоже не представлял.

Они сели на веранде. Арсений Петрович заказал большой капуччино и какой-то торт. Федя ограничился лимонадом.

– Ну что думаешь? – спросил Арсений Петрович.

– О чем? – спросил Федя в ответ.

Арсений Петрович прищурившись голубыми глазами под иссиня-черными бровями посмотрел на Федора. Единственное, что было примечательного у Арсения Петровича во внешности это очень черные ровные брови и очень яркие голубые глаза.

– Ну как о чем? О влиянии Геродота на современную историографию, – довольно жестко сказал он. – Не прикидывайся идиотом и не переспрашивай, если понял.

Федя быстро заморгал от изумления.

– Вообще-то Арсений Петрович, это вполне распространенный и не осуждаемый прием во время диалога. Я немного освобождал себе время на раздумья. В нем нет ничего невежливого, в отличие от вашей манеры общения, которая имитирует общение американских киношных сержантов с подчиненными.

Федя помимо эмпатии, как представитель нового поколения, знал много о своих собственных границах и умел их отстаивать. Арсений Петрович смутился, он был очень удачным объектом для вызывания рефлексии. Он скорее расстроился не из-за своей грубости, а от того, что его изобличили в каком-то шаблонном поведении, которое он сам к тому же и не одобрял.

– Принимаю критику, – сказал он. – И все же, что ты думаешь о том, что мы сегодня видели.

– Мне кажется, что у нас может быть две версии. Это абсолютно случайное убийство или очень хорошо подготовленное. То есть это или пришел доставщик молотка и убил его за маленькие чаевые или это человек, который долго готовился к тому, чтобы убить.

– Понимаю ход твоих мыслей и мне он нравится. Единство противоположностей. Что кажется слишком разным, на самом деле может быть очень похожим. Внезапное убийство может выглядеть также как и очень хорошо подготовленное.

Арсению Петровичу принесли кофе и торт. Он замолчал. Официантка ушла.

– Но меня смущает способ, – продолжил он и сделал большой глоток кофе с идеальной пенкой. Арсений Петрович любил много разных вещей, в том числе капучино. Было что-то сибаритское и успокаивающее именно в капучино. – Так убить тяжело, бывает, конечно, что человек неудачно падает и тут же умирает, но тут его очень сильно ударили и, видимо, нанесли с первого раза смертельный удар, ну или удар, который его сразу обездвижел. Он рухнул и больше не шевелился. И потом убийца очень методично его добил. Если бы убийца был случайным человеком, то убийство было бы в состоянии возбуждения, он бил бы, скорее всего, без разбору.

– Ну может он не хотел убивать, испугался, что убил или испугался, что покалечил и убивал его уже как свидетеля? – спросил Федор.

– Было бы тоже самое, он добивал бы в истерике. Это хладнокровное убийство.

– Маньяк? – не мог не предположить Федя, давний поклонник Финчера.

– Может быть, но это самая последняя версия, – проявил снисходительность Арсений Петрович, помятуя, что сам писал курсовую по маньякам. – Но фильмов про маньяков гораздо больше, чем самих маньяков, тем более убивающих мужчин.

Феде принесли лимонад.

– Я думаю, что это дело будет сложным, потому что верна твоя вторая версия. Это очень хорошо подготовленное убийство. Не будет отпечатков пальцев, следов днк, съемок с камер.

– Как же мы будем действовать? – поник Федор.

– Как Шерлок Холмс и Доктор Ватсон, – ухмыльнулся Арсений Петрович, вытирая салфеткой бело-кофейные усы от пенки. – Свидетели, опросы, дедукция и индукция.