1993 год. Назад в СССР, или Дети перестройки

Глава 1

Новенькая жёлтая «Волга» такси с бешеной скоростью, визжа тормозами на крутых поворотах, мчалась по пыльным улицам старой Москвы. Несмотря на конец июня, над городом стояла какая-то совсем осенняя туманная дымка, небо скрыли нависшие низко серо-свинцовые сплошные облака и хотя часы на руке Сашки отсчитали давно уже полдень, ни один лучик солнца не доходил до глянцевого потрескавшегося асфальта в пятнах луж.

Александр был одет в свой лучший и, надо признаться, единственный костюм, в котором он щеголял на выпускном вечере 10 лет назад, ровно десять лет, когда Саша Рыжов, совсем ещё мальчишка, получал свой аттестат зрелости. Да черт с ним с костюмом, надевал-то его Сашка редко, всего несколько раз – три – четыре свадьбы, несколько банкетов по случаю и без. В общем, костюм был ещё вполне приличный и не совсем вышедший из моды, к счастью она меняется у мужчин не так часто, как у женщин.

Чемодан, наспех собранный полчаса назад, лежал в багажнике. Рыжов даже не знал что с собой брать, он никогда не ездил на теплоходах, пароходах, яхтах и прочем водном транспорте, если не считать речных трамвайчиков, на которых катался иногда в дни своей юности.

Да, юность! Давно ли она закончилась? Тогда ли, когда он довольный и чуть уставший пришел домой после выпускного бала, с гордостью показав родителям свой аттестат, где средний бал был больше четырех с половиной. Или тогда, когда он поступил в авиационный технологический институт, поступил просто так, сам толком не зная почему именно туда, но не без помощи своей матушки и не без протекции дальнего родственника, вместе с отцом работающим большим начальником на маленьком заводе. Или может быть юность ушла уже тогда, когда впервые восемнадцатилетнему студенту приоткрылась неизвестная ему доселе завеса, завеса любви, когда на втором курсе, на картошке он познакомился с девушкой, ставшей его мечтой. Сладость первых поцелуев и горечь первой разлуки, она случилась уже через год, закалили Сашку. Он стал чуть трезвее смотреть на жизнь, но пожалуй до сих пор оставался идеалистом, стремящимся видеть в людях, да и в жизни вообще всё только хорошее, чистое, высокое. Всё это конечно было, было несомненно, этого не могло не быть, но сколько же ещё в этой жизни грязного и безнравственного, сколько убожества, серости вокруг.

Сейчас, мчась в такси навстречу другу, пригласившему его в поездку на теплоходе по Волге, Александр старался гнать подальше эти мысли – мыслишки, горькие, до того неприятные, что брезгливая гримаса сама по себе возникала на лице. Но нет, никуда нельзя было деться от них ни днём, ни ночью, ни даже в кошмарных снах, эти мысли мучили, не давали покоя, давили все время, как вода давит на уши, если нырнуть слишком глубоко.

Да, институт, вот это была действительно безоблачная пора! Иногда конечно, было трудно, например, на картошке – студенты работали по 12 часов, не разгибаясь под дождём. Спецовки не успевали просыхать до утра, в бараках гулял ветер, продувая насквозь худые, изможденные работой, тела, но в них ещё теплилась жизнь и устраивались дискотеки по вечерам, и лазили ребята в бараки к девочкам. В общем было тяжело, но весело, не тяготела над всем этим ещё печать безысходности и серости.

Учился Александр достаточно легко, стипендию получал всегда, а на последних курсах даже повышенную – 56 рублей, целое состояние для него. Он знал, что многие его сверстники живут куда шире. Тот же Игнатов – бывший одноклассник, придя из армии, поступил в Плехановский институт, учился и попутно спекулировал всем, чем мог. Это у него было в крови, ещё со школы. Впрочем Сашка почти не завидовал таким людям, он в жизни своей ничего не украл и никого не обманул по-настоящему. В глубине души он даже гордился этим немного, совсем капельку, стараясь нигде не выдавать этого своего чувства. Честность в их эпоху послужила бы поводом насмешек и даже презрения, узнай об этом кто-нибудь.

Болезненно честный Александр был вынужден скрывать в себе этот бесценный кристалл, подстраиваясь под общую массу на вечеринках, жать руки фарцовщикам, скрытым аферистам и всякой прочей мелкой сволочи, легко флиртовать с ночными бабочками, не с теми же конечно, которые крутились у «Метрополя», а с теми, кто попроще. Впрочем, Рыжов никогда не любил шумные пестрые компании, слыл домоседом, ему было слегка неприятно вращаться в таких компаниях, считающихся даже очень приличными, где не ругались матом, не пили из горлышка и женщины не раздевались в соседней комнате. Там были вроде бы свои ребята, причесанная молодежь начала восьмидесятых, все умницы, все студенты, скрывающие в большинстве своём мелкую душонку под маской интеллигента.

У Александра было несколько хороших приятелей, даже друзей. Собственно настоящих друзей только двое, как и у всякой натуры цельной, не распыляющейся и постоянной. Подружек у него почти совсем не было – он никогда не увлекался просто так, на 5 минут, но зато любил, и если уж любил, то серьезно. Впрочем по-настоящему он любил последний раз лет 5 назад, нет даже больше, ему вспомнилась эта история и Александр невольно вздохнул, нет, не горько, не тяжело, а просто так, испытав вдруг легкую ностальгию по прошедшим годам.

Тогда… тогда было всё проще, намного проще. Молодость, безмятежность, ни гроша в кармане, да и так, казалось, легче существовать. В те годы Сашка как-то не очень задумывался над будущим. Правда все шло так, как он и предполагал – закончил институт, потом работа не столь тяжелая, но и не так оплачиваемая, как хотелось бы, но это была ерунда, столько сил ещё не растрачено, столько молодого задора, что казалось- всё впереди, протяни только руку, напряги только волю!

Однако, с первых же месяцев работа принесла разочарование. Нет, не только из-за низкого 150 рублевого оклад. Александр понимал, что это временно, что это у всех молодых инженеров. Он просто разочаровался в своём окружении, все сотрудники грызлись между собой и с начальством за лишние несколько рублей или за более перспективное назначение. Мужики постарше чуть ли не каждый день пили водку на работе, забравшись в дальний угол лаборатории. Молодежи почти не было. Сашка работал практически в одиночестве.

Он не был избалован в детстве, был достаточно самостоятелен, смышлен и неглуп и вкалывал за свои 150 так, как другие не работали и за триста. Сашка поступил в аспирантуру, начал писать диссертацию, но что-то не клеилось вот уже третий год, он нервничал, вечерами рвал листы, исписанные никому не нужными формулами и выкладками, снова писал и снова рвал, комкал и бросал в угол. Зачем? Кому всё это надо? Такие мысли молниями проносились в его голове, но работоспособность и упорство брали своё, и размашистым почерком ложились на бумагу новые расчеты, которые не интересовали никого: ни доцентов, ни докторов, тусклыми рыбьими глазами, смотревших куда-то сквозь листки, когда Александр приносил им показать свою работу, ни товарищей по науке, вечно куда-то спешащих и отнекивающихся, или кивающих на ходу – мол, верно, молодец старик, так держать.

Сашка устал. Наконец диссертация застряла где-то наполовину, новых мыслей, нужных для её продолжения не было и вот уже скоро месяц как он не брался за перо и бумагу. На работу он ходил, как в полусне – замкнутый, неразговорчивый и угрюмый делал свое дело, напылял образцы, отдавал их старшему сотруднику, не глядя ему в глаза.

На личную жизнь он тоже махнул рукой, жил один в двухкомнатной квартире. Отец с матерью, проработав всю жизнь, купили домик в деревне под Рязанью и решили старость свою провести в родной для них стихии – они оба родились в деревне. Готовить Сашка умел с детства, стирать научился, да и вообще, много ли ему было надо – жил, как все холостяки. Ходил иногда на футбол, когда играла его любимое «Торпедо», да и сам ещё любил погонять во дворе мяч, если собирались ребята постарше. Вечерами нередко просиживал с сигареткой около телевизора, старенького полуразвалившегося чёрно-белого «Темпа», смотря всё подряд без разбору. Иногда звонил приятелям или звонили ему, в основном по делу, по работе, изредка просто так.

Пора юности с гулянками и вечеринками миновала, ушла безвозвратно и иногда Александру становилось мучительно жалко себя, такого одинокого, не согретого среди тоскливых будней, не имеющего своего лица. Именно это последнее было страшнее всего, лицо, свой внутренний мир был, и был лучше, чем у других, но его некому было показать. Некому… Иногда Александру казалось, что всем на него наплевать, как впрочем не только на него, но и друг на друга. Он понял поздно, что для него – простого советского инженера, так же как и для миллионов и миллионов других маленьких человечков, в этой жизни осталась только работа, хотя ей не гордились, давно прошли те времена. Ей жили, жили почти без праздников, она поглощала человека всего, до самых кончиков пальцев и нечего было и думать, чтобы вырваться из этого адского круговорота.

У одиночки нет сил для борьбы. Александр Рыжов не составлял исключения из правил, он покорился судьбе и просто плыл по течению.

Глава 2

Наконец-то машина вынырнула на прямую трассу, уходящую в дымке где-то впереди чуть ли не за горизонт. Сашка неплохо знал Москву, но, хоть убей, не мог определить, по какому шоссе или проспекту они сейчас едут. И вообще он не представлял, как доехать на этот самый московский северный речной вокзал. Поэтому, ещё выходя из дома, решил взять такси. По известному закону подлости машину поймать он смог очень не скоро, таксисты не жаловали своим посещением Орехово, где он жил, тем более в середине дня. Пароход, или как его там, отходил в 13-00 а сейчас было уже 12-40.

Шофер гнал во всю мощь, за стеклом проносились старые сталинские девятиэтажки, тусклой радугой мелькали машины – мощные грузовики, Жигули всевозможных марок и прочие атрибуты красивой, как казалось Сашке, и какой-то недоступной, почти фантастической жизни. У него не было машины, да и быть не могло при его зарплате, к тому же полтора года назад цены на личный транспорт поднялись, вернее сделало это государство по-хитрому. Старые модели Жигулей – пятерка, шестерка и семерка перестали выпускаться, остались только восьмерка, девятка и ещё какая-то десятая модель, которую Александр ещё толком нигде не видел, но про которую много говорили и стоила она тысяч 11 или 12. Новый Москвич тоже был где-то тысяч на 10, а Волги выпускали теперь только 31 и стоили они столько, что Сашке даже было страшно подумать об этом.

Как-то в редкую минуту досуга, они со своим соседом и хорошим приятелем Юрой в шутку подсчитали, сколько понадобиться времени, чтобы при их зарплате купить такую Волгу. У Юры вышло, что откладывая по сотне рублей в месяц, экономя буквально на всем Сашка, да и сам Юра, работающий радиомонтажником, накопили бы на эту машину за 20 с хвостиком лет. 20 лет! Сашка невольно улыбнулся этой давней шутке. Несерьезно конечно. Однако есть же люди, позволяющие такую роскошь, берут да ещё и с немалой переплатой.

Сашка еще раз вздохнул, на этот раз горько , усилием воли прогнал эту мысль. Предстояла поездка, веселая прогулка, как охарактеризовал ее Леха, старый друг. Сколько стоит путевка и вообще все это, Сашка не знал. У него было в запасе рублей 500 ,он даже не считал, сколько точно, откладывал, когда оставалось от зарплаты в конце месяца по троякам и пятеркам, накопилась внушительная пачка, которую он и сунул всю, не пересчитывая в карман пиджака.

Вообще, все это было так неожиданно – звонок Лёшки, предложение. Он согласился на него сразу, почти не колеблясь. Жизнь зашла в тупик, надо было вырваться, продышаться от всего этого, от работы, от такой жизни, серой как его пиджак, тоскливой и безысходной.

Лёшка, как он там поживает? Они не виделись лет 5, да не меньше. Алексею не было и 23, когда он уехал из Москвы. Он был неудачником, его старый друг. Еще со школы, где они учились вместе и дружили с 7 класса, Алексей мечтал о деньгах, строил воздушные замки, один красивее другого, но сам в принципе ничего не представлял из себя, учился так себе, списывал домашки у Сашки и других отличников. Правда, иногда блистал на истории, литературе и некоторых сугубо гуманитарных предметах, но успехи свои не спешил закреплять. Лёха был ленив, учиться не желал на все сто процентов, хотя, странное дело, и не был тем, кого называли в те времена блатным, шпаной. Он был тихоней, не лез в бутылку, не умел драться и за это его многие из класса не уважали. Характер у него был неровный, странный какой-то и все же Сашку тянуло именно к нему, они много ссорились, ругались, подчас до драки, но всегда шли потом на мировую, Сашке было скучно без друга, пусто как-то, а с Алексеем всегда было о чем поговорить. Да, он был неглупым, развитым, серьезным парнем, несмотря на целую кучу недостатков, включая сюда долю трусости и мелочности, и добавив прямо-таки чудовищный эгоизм. Но несмотря на это, Александр очень привязался к другу, да и у того не было, пожалуй, товарища ближе Сашки.

После школы Алексей поступил в какое-то училище, где готовили телемастеров. Профессия тогда считалась очень престижной и денежной, прямо таки мечта! Но пришел срок и Лешку забрали в армию. Александр так тосковал по другу, что даже ездил к нему на службу. После армии Алексей изменился, стал серьезнее, трезвее смотреть на жизнь, повзрослел, как и большинство бывших солдат. На телемастера он так и не доучился, менял места работы, как перчатки, был и фотографом, и приемщиком в телеателье, даже слесарем на заводе,

Сашка считал своего друга шалопаем за несерьезное отношение к работе, тот все время искал больших денег, школьная мечта оставалась в нем, жила, бурлила, не давала ему покоя. Потом Алексей тяжело заболел, так что не мог даже ходить, лечился он долго, чуть не полгода был прикован к койке, но вылечившись, не успокоился. Перестройка тогда вступила в свою решающую фазу, народ стонал под гнетом госприемки, расценки резали, премии снимали, заработки сокращались катастрофически. Тогда Лешка собрался и то ли отчаявшись, то ли плюнув на такую жизнь, уехал куда то далеко, кажется на Дальний Восток, оставим своим друзьям записку – "Простите, не могу смотреть вам в глаза, я нищий неудачник. Я появлюсь только тогда, когда найду свое место в этой жизни, когда обеспечу себе безбедное существование, лишь тогда я не буду презирать сам себя" – писал тогда Лешка.

Ненормальный! Какого черта ему было надо? Признаться Александр не понимал его отношения к жизни, и вот теперь наконец этот звонок. Видать хапнул Лёха деньжат, разжился старый хрыч! Сашка улыбнулся, чуть заметно, порадовавшись за друга .

– Всё, приехали, – голос шофера вывел Сашку из размышлений, – центральный подъезд, как просили.

– Благодарю, – кивнул Сашка.

Часы показывали без семи минут час, он заторопился, достал червонец, получил законный рубль сдачи и вылез из салона . Алексей должен был встречать его именно здесь, у главного входа в вокзал. Таксист поставил чемодан у ног Александра, хлопнул дверцей и машина отъехала, мягко шурша шинами.

– Шеф! – знакомый голос заставил Сашку вздрогнуть. Это было его старое прозвище, данное ещё в школе неизвестно за что. Сашка этим даже гордился . Шеф звучало как-то торжественно и престижно. Александр увидел человека, который быстрым шагом шёл ему навстречу. Да, сколько лет! Впрочем Лёшка почти не изменился, такой же высокий, усатый и черноволосый, разве что похудел. Лицо стало смуглым, как-то вытянулось, белозубая улыбка, которую сам Алексей любил называть "голливудской", сверкнула под аккуратной полоской усов.

Что-то защемило у Сашки в груди, сердце заколотилось, и он сделал шаг вперед.

– Привет! – почти крикнул он, протягивая руку.

– Привет! – ответил Алексей, стискивая жилистую ладонь Сашки.

– Вот какой ты стал! Только старого меня больше нет.

– Как нет? – слегка изумился Сашка.

– Вот так! Мерзликин похоронен 5 лет назад, здесь в Москве. Он умер вместе с моим прошлым, вместе с болезнью, убожеством жизни. Я поменял фамилию. Теперь я Князев, дружище.

– Ага, девичья фамилия матери, – улыбнулся Рыжов, – ну рассказывай, как ты там?

Александр заглянул в серо-стальные добродушные глаза друга, глубокие и чуть тоскливые.

– После, после, шеф, – Алексей взял его под руку и потащил вперед.

Сашка хотел было вернуться за чемоданом, но его уже схватил кто-то в синей форменной тужурке. Друзья быстро прошли через вокзал и вышли на пирс. У причала стоял всего один теплоход – огромный белоснежный красавец, с несколькими палубами, заполненными счастливыми пассажирами. Отъезжающие махали руками, кричали что-то толпе внизу на причале, посылали воздушные поцелуи, кое-кто даже подпрыгивал, чтобы на него обратили внимание. На борту корабля, ближе к носу Сашка прочитал название, начертанное монументальными огромными буквами "Руслан". По широкому трапу двое друзей и семенящий сзади носильщик поднялись на главную палубу. Было уже без одной минуты час. Провожающие покинули судно, и хриплый голос из мощных динамиков вдруг рявкнул так, что Сашка непроизвольно вздрогнул.

– Внимание, теплоход отправляется, поднять трап.

– Вовремя, – сказал Алексей, уверенно поднимаясь по лесенке на самую верхнюю палубу, – ты, шеф, пощекотал мне нервишки своим опозданием, я уже думал, что придется чуть отложить отплытие.

Алексей улыбнулся, и Сашка даже не понял всерьез ли он сказал свою последнюю фразу.

– У тебя все такие же шутки, – заметил Сашка,

– По-старому плоские и не смешные? – ответил Лёшка, и друзья рассмеялись, входя в широкий коридор внутреннего помещения лайнера.

– Наша каюта люкс, первый класс , я надеюсь тебе понравится! – Алексей уверенно шагал по бордовому ковру, – да и к тому же я приготовил тебе небольшой сюрприз!

– Самый главный сюрприз – это твое возвращение, блудный сын! – Сашка хлопнул Алексея по плечу, – я же думал, что мы больше не увидимся.

– Зачем так трагично? – Алексей подошел к высокой двери с красивым номером 7 и, повернув дверную ручку, галантно скомандовал, – Прошу!

Оценили 2 человека

Глава 3

Сашка последовал приглашению и вошел, ступая по мягкому ковру в полутемную прохладную прихожую.

Пахло чем-то приятным, каким-то освежителем. Слева – две небольшие дверцы вели, очевидно, в туалет и ванную. Чуть дальше, справа, желтела ещё одна закрытая дверь. А прямо Александр увидел вход в большую просторную комнату.

– Налево – удобства, направо – спальня, а прямо – наш салон, – Алексей бросил Сашкин чемодан куда-то в недра, встроенного в стену, шкафа, и хлопнул входной дверью. Они вошли в салон, и взгляд Сашки сразу же наткнулся на человека, сидящего в огромном низком кресле.

– А вот и мой сюрприз! – Алексей хлопнул в ладонь, потирая руки, – что, не узнаете друг друга?

Незнакомец плавным, медленным движением поднялся из кресла. В первое мгновение Сашка не разглядел в полумраке его лицо, но вдруг в голову ударило.

– Бог ты мой! Колычев! – вырвалось у Сашки, и руки их соединились в рукопожатии. – Какими судьбами?

– Да такими же, как и ты, – улыбнулся Колычев.

Александр отчётливо помнил его – Сашку Колычева, дружка Алексея. С Лёшкой тот, кажется, вместе учился на телемастера, и втроём они иногда ходили на пляж или в кафе. Сашка никогда особо не дружил с этим красавцем-атлетом (одно время Колычев занимался атлетической гимнастикой), считая его в глубине души неумным, самолюбивым и избалованным человеком. Да и тот, как Сашка чувствовал, не особо его жаловал. Постоянно подкалывал за костлявое телосложение и вообще считал его мальчишкой, ничего не мыслящим в этой жизни. После отъезда Алексея Рыжев не видел больше качка, так прозвал он Колычева. И вот теперь…

– Лёха, ты что устроил встречу старых друзей? – спросил Александр, удивлённо и радостно вскидывая брови.

– Именно, братец, – Алексей опустился в кресло, утонул в подушках, закинув ногу на ногу. Безукоризненный серый костюм на нём отливал сталью, как и глаза его хозяина, блестевшие в полумраке комнаты.

– Садитесь, что вы встали? – оба Сашки опустились в кресло напротив Алексея.

– Это что, мы тут жить будем? – простовато спросил Сашка Рыжов, с интересом и долей восхищения, оглядывая салон.

– Да, это будет нашей гостиной, спальня в другой комнате, – ответил Князев, – Как, ничего вроде номерок?

– Да, не слабо, – подал голос Колычёв, – я смотрю, тут и видак есть, – он указал на подставку с цветным телевизором.

Наверху действительно стоял видеомагнитофон.

– «Электроника ФМ», – продолжил атлет, презрительно скривившись, – туфта.

– Ну, – Алексей развёл руками, – узнаю, былые амбиции. Ты всё такой же, ничуть не изменился.

– Нет, почему же? – Колычев произнёс это с нотками нравоучения и чуть-чуть даже хвастовства, – у меня руки уже 47 см.

– Ничего себе,– с иронией, даже не скрывая её, протянул Рыжов. Он перегнулся, протянул руку и пощупал двумя пальцами мощный бицепс Саши.

– Здоров, здоров, всё та же чёрная футболка, как же, помню!

Колычев чуть улыбнулся, самодовольно, гордо, он уже умел владеть собой. Только его красивое лицо приняло обычное презрительно безразличное выражение.

– Знаете, мужики, а я всё-таки страшно рад нашей встрече! – Алексей ещё больше развалился в кресле. В его позе было что-то раскованное, даже изящное, – подумать только, пять лет прошло, целых пять лет, и мы снова вместе.

– Ну чего, рассказывай, как жизнь? – спросил Колычев, – помнишь свою записку «Не могу так жить»? – передразнил он Алексея, и все рассмеялись, вспомнив былое.

– Дурачок! – как-то ласково добавил Колычев, – ну, и сбылись твои мечты, неисправимый ты идеалист?

– Как знать? – загадочно ответил Князев, – Я никогда не надеялся на манну небесную, всегда работал, пытался что-то сделать.

– Знаем, знаем! – весело крикнул Колычев, – Знаем, как ты работал.

– А работа работе рознь, – заметил Алексей, – ты же знаешь, что я всегда хотел работать, но не за прожиточный минимум.

Колычев опустил глаза и Лёшка продолжил.

– До тех пор, пока я решил порвать со старой жизнью, официально моя зарплата колебалась от 130 до 200, да и то грязными. Ну, были времена, когда я имел по 300, но ведь риск за лишние какие-то полторы сотни был большой, и я дрожал, как осиновый листок.

– Ну, конечно, это несерьёзно, – вставил Колычев.

– Если уж рисковать, то знать за что! – Алексей улыбнулся и подмигнул друзьям., – но лучше жить честно. Живёшь, как все, да и спишь спокойно. Правда, шеф?

– Так я никогда и не жил иначе, – ответил Рыжов. И как бы, вспомнив, что-то добавил неспешно – да, Мерзликин, фу ты чёрт, Князев, бизнесмен ты наш! Сколько я тебе за всё это должен?

Сашка обвёл рукой каюту.

– Знаешь что? По старой дружбе, – начал было Алексей, но осёкся. И с весёлым любопытством, глянув на Сашку, произнёс, ехидно так, по-иезуитски, – А сколько у тебя есть?

С невозмутимым видом Александр запустил правую руку в боковой карман и вынул довольно внушительную пачку смятых замусоленных дензнаков.

– Пятьсот, – сказал он, бросая пачку на журнальный столик. Нарочито небрежно, по-купечески. Мол, знай наших, тоже мне прожиточный минимум нашёл.

Лицо Князева оставалось спокойным, лишь в глазах промелькнула искорка. Он отодвинул деньги к Сашке.

– Обижаешь, начальник! Это моё приглашение, моя инициатива и моё обеспечение, само собой. Конечно, твоих денег хватило бы, чтобы оплатить путёвку, посидеть вечерок в ресторане и осталось бы даже, наверное, на такси от порта до дома, когда вернёмся. Впрочем, в первый класс, да и тем более в этот номер, ты не достал бы бронь. Могу поручиться. Ведь это интурист, ребята! – Алексей похлопал по креслу.

– А зачем нам интурист? Обычный второй класс – это для советских тружеников, как мы, – ответил Сашка, – а деньги-то возьми, пожалуйста, я привык сам платить за себя.

– Ого! – Алексей удивленно поднял брови. – Шеф впадает в амбицию. – А ты, Шурик, обратился он к Колычеву. – Тоже хочешь за свой счёт?

– Я же предупреждал тебя, что у меня нет таких денег, – неохотно ответил атлет, поморщившись.

– Так что, шеф, придётся принять подарок от меня! – Алексей как-то ласково похлопал Рыжова по руке., – Забирай свои банкноты. Мы же друзья, друзья старые и верные. А я, к тому же, всегда был меценатом, когда водились денежки.

– У тебя, я смотрю, сейчас водится немало, – добавил Колычев, – как там в книжке? Сбылась мечта идиота?

Друзья рассмеялись, и Князев продолжил.

– О сбывшихся мечтах говорить рано, хотя кое-чего я достиг. Впрочем, жизнь она как синусоида, то вверх, то вниз, а у некоторых как прямая линия, всё время ползущая по графику где-то в районе нуля, – Алексей глянул на Сашку, – но не в этом дело. Друзья должны помнить друг о друге. Сегодня я на гребне, мой взлёт, моя удача. Почему я не могу сделать приятное своим товарищам? Ведь я уверен, что, окажись вы на высоте сегодня, то тоже помогли бы мне.

– О чём речь? – Колычев улыбнулся, – ты молодец, что появился. Дело не во взлётах и падениях, просто рад тебя видеть.

– Конечно, – добавил Сашка, – всё-таки, чёрт возьми, как хорошо, что мы снова вместе!

– Боже, сколько сантиментов! – Алексей развёл руками., – вы меня растрогали. Итак, денежные вопросы решены.

Сашка сгрёб со столика свои деньги и положил их обратно в карман. Однако же Лёшка шикует. Не слишком ли дорогие он делает подарки? Хапнул, хватанул деньжат. Толстый франт! Александр посмотрел на Князева. В детстве Алексей был действительно толстенький, хотя полнота его скрадывалась в некоторой степени высоким ростом. Сейчас, однако, он похудел, но не осунулся. Нет, просто согнал жир, стал как-то изящнее, стройнее, что ли.

– Ну, Лёха, рассказывай, как жизнь? – спросил Колычев, устроившись поудобнее, – как там на гребне, а?

– Да ничего себе, – ответил Алексей, – жить можно. Ведь я уже два с половиной года, как в Москве живу. Но, правда, времени свободного не было совсем. Я замотался, некогда было и позвонить вам. Да и на ноги не встал еще тогда прочно. Во Владивостоке я пахал больше двух лет. Кем я только не был – и слесарем, и рабочим в порту, фарцевал бывало по мелочевке разной дешевкой. Постепенно масть покатила, появились связи, блат кое-где. Там ведь каждый шурин в своем роде. Вспомнил я, что был когда-то фотографом четвертого разряда. Не без протекции кое-кого открыл халтуру. Ну, деньжата завелись, сунул кому надо, и взяли меня обратно в столицу. Фотографом, оформителем выставок всяких, главным образом автомобильных, Шеф, помнишь Гуковского?

– Ну ещё бы, – ответил Сашка, – правда, тоже давненько не слышно про него , а ты с ним работаешь?

– Отчасти, – продолжил Князев, – иногда видимся. Он там средней величины шишка. Дальше не пошёл. Так вот, от него кое-что зависело. Например, загранкомандировки, зарубежный рынок машин. Последние два года я не вылезал из загранки. Ну, не то, чтобы постоянно там торчал, но побывал раз 15. Италия, Франция, Штаты пару раз, ну и так, разные соцстраны.

– Ну, поздравляю, – сказал Сашка, – вот ты и сделал карьеру! Денег поди, куры не клюют?

– Фотограф! – с нотками удивления вскинул брови Колычев, – я не думаю, чтобы такая специальность особо котировалась и оплачивалась. Правда, загранка, конечно.

– Шурик, сто восемьдесят рублей за шестой разряд. Только за счёт заграницы и выезжаю. Впрочем, не только за счёт неё. Но это уже неважно. Другой разговор. А вы-то как? По телефону я не понял. Не женаты оба?

– Я разошелся два года назад, – ответил Колычев.

– А я и не сходился, – улыбнулся Сашка Рыжов, – работаю все там же, пишу диссертацию помаленьку, правда все опостылело до чёртиков, надоело жутко, замотался, слава богу вот эта прогулка! Только я хотел писать заявление на отпуск, не знал дадут или нет, как вдруг, вот странно, подходит ко мне начальник , ласковый, выкопал откуда-то три недели отгулов и предложил их использовать, я даже удивился!

Алексей чуть заметно, уголками губ, улыбнулся. Искорки юношеского задора появились в его глазах.

– А ты, Шурик, красавчик ты наш, как поживаешь?

Колычев улыбнулся, горько как-то, трагично, по-колычевски. Правда, былого самодовольства поубавилось в этой улыбке, сводившей когда-то с ума девиц на дискотеках.

– Да как живу, хреново. Статья у меня в трудовой книжке. Вот гады, залепили 33-ю за то, что поймали на халтуре. Без квитанции ремонт приложили, припомнили старое, что-то приписали. Надо было ведь показать начальству, что администрация не дремлет. Устроили показной товарищеский суд и выкинули как щенка. Пару кусков я скопил, конечно, к тому моменту, пока стал работу искать. Промотал почти всё, не брали меня никуда со статьей. А ведь всего за три сотни в месяц рисковал задницей, ну, как ты, Лёха, в своё время в ателье. Слава Богу, год назад устроился. В больнице работаю, в психушке санитаром при ненормальных. Имею почти две сотни. Работа халявная, сутки через трое. И двойной отпуск за вредность. Моя-то баба, как попёрли меня с ателье, заканючила. Пришлось нам расстаться. Да мне и не жалко теперь. Дрянь она была, жилы из меня тянула. Целыми днями не вылезал из халтуры и погорел.

Сашка выругался и закончил.

– Да, нет в жизни счастья. Одно болото. Это ты прав, – подхватил Рыжов, – болото, оно и есть.

– Да, – протянул Алексей, – вам, конечно, не позавидуешь. Но хочу вас обрадовать, чтоб не слишком горькой судьба казалась. Живут люди и хуже вас, и неплохие люди. Это еще не дно, поверьте. Я много поездил, много повидал. И скажу ох, и плохо же, ребята, жить простому человеку.

– Ну ладно, – Алексей вдруг резко, как пружина, встал из кресла. – Ладно, давайте располагаться, осматривайтесь тут. Можно и душ принять для начала. Тебе, шеф, вон ящик, смотри свой футбол или что там. Шурик, послушай что-нибудь. Видишь, вон кассетник. Короче, будьте как дома. Весь сервис к вашим услугам. А в 7 часов вечера мы осчастливим своим присутствием ресторан.

Грустные мысли за борт! Путешествие начинается!