Czytaj książkę: «Русская история. Полный курс лекций», strona 15
ФОРМА КОДИФИКАЦИИ. Есть две основные формы права: юридический обычай и закон. Юридический обычай – первоначальная, естественная форма права: на первых ступенях общежития всё право заключено в юридическом обычае. Он слагается постепенно путём продолжительного применения к одинаковым случаям или отношениям известного правила, выработанного юридическим сознанием народа под влиянием исторических условий его жизни. Согласие с юридическими и религиозными воззрениями народа и продолжительность действия сообщают этому правилу физиологически-принудительную силу привычки, предания. Закон есть правило, установленное верховной государственной властью для удовлетворения текущих нужд государства и под их давлением тотчас получает обязательную силу, поддерживаемую всеми средствами государственной власти. Закон является позднее юридического обычая и первоначально только дополняет или поправляет его, а потом вытесняет и заменяет новым правом. Кодификация является ещё позднее и обыкновенно совмещает в себе обе предшествующие формы права. По общепринятому её пониманию, она не даёт новых юридических норм, а только приводит в порядок правила, установленные юридическим обычаем и законодательством, или применяет их к изменяющимся нравам и юридическим воззрениям народа или потребностям государства. Но самое это упорядочение и применение действующих норм нечувствительно изменяет их и подготовляет новое право. В Византии по традиции, шедшей от римской юриспруденции, усердно обрабатывалась особая форма кодификации, которую можно назвать кодификацией синоптической. Образец её дан был Институциями Юстиниана, а дальнейшими образчиками являются соседи Русской Правды по Кормчей книге Эклога и Прохирон. Это – краткие систематические изложения права, скорее произведения законоведения, чем законодательства, не столько уложения, сколько юридические учебники, приспособленные к легчайшему познанию законов. Главы или параграфы титулов, на которые разделены эти кодексы, похожи на тезисы конспекта лекций из курса гражданского права. Кроме руководств такого рода, исходивших от законодательной власти, составлялись по их типу перерабатывавшие или пополнявшие их частные своды, известные под названиями «Эклога приватная», «Эпанагога, сведённая с Прохироном», «Эклога, переработанная по Прохирону», и т. п. Эти приватные руководства были в ходу у греков в те же XI и XII вв., когда и у нас производилась по византийским образцам подобная кодификационная работа. Нужды местной церковной юрисдикции привели к этой работе, а византийская синоптическая кодификация дала ей готовую форму и приёмы. При таких пособиях изложенными потребностями и вызвана была в церковной среде попытка составить кодекс, который воспроизводил бы действовавшие на Руси юридические обычаи применительно к принесённым церковью или измененным под её влиянием понятиям и отношениям. Плодом этой попытки и была Русская Правда. Итак, повторяю. Русская Правда родилась в сфере церковной юрисдикции.
СУДЬБА ПАМЯТНИКА. Изложенный разбор Русской Правды даёт нам возможность ответить на вопрос, поставленный при самом начале её изучения: был ли это документ официальный, дело княжеской законодательной власти, или частный юридический сборник, не имевший ни официального происхождения, ни обязательного действия? Ни то ни другое: Русская Правда не была произведением княжеской законодательной власти; но она не осталась и частным юридическим сборником, получила обязательное действие как законодательный свод в одной части русского общества: именно в той. на которую простиралась церковная юрисдикция по нецерковным делам, и в таком обязательном значении признаваема была самой княжеской властью. Впрочем, можно думать, что действие Русской Правды с течением времени перешло за пределы церковной юрисдикции. До половины XI в. ещё крепкий древний обычай давал княжеским судам возможность обходиться без письменного свода законов. Но различные обстоятельства, успехи гражданственности, особенно появление христианской церкви с чуждым для Руси церковным и византийским правом, с новыми для неё юридическими понятиями и отношениями – всё это должно было поколебать древний туземный юридический обычай и помутить юридическую память судьи. Теперь судебная практика на каждом шагу задавала судье вопросы, на которые он не находил ответа в древнем туземном обычае или ответ на которые можно было извлечь из этого обычая лишь путём его напряжённого толкования. Это должно было вызвать и среди княжеских судей потребность в письменном изложении действовавшего судебного порядка, приноровленном к изменившемуся положению дел. Русская Правда устраняла часть этих судебных затруднений: она давала ответы на многие из этих новых вопросов, старалась примениться к новым понятиям и отношениям. Я думаю, что с течением времени Русская Правда, имевшая обязательное действие только в сфере церковной юрисдикции, стала служить руководством и для княжеских судей, но едва ли обязательным, скорее, имевшим значение юридического пособия, как бы сказать, справочного толкования действовавшего нрава. Итак, Русская Правда есть памятник собственно древнерусской кодификации, а не древнерусского законодательства. В этом надобно искать объяснения той видимой странности, что памятники не только государственного, но и церковного права дальнейшего времени, воспроизводя нормы Правды, нигде, сколько помнится, на неё не ссылаются.
ВРЕМЯ СОСТАВЛЕНИЯ. Когда происходила эта кодификационная работа? Ответ на этот вопрос – необходимое дополнение сказанного о происхождении Русской Правды. В древней новгородской летописи читаем, что в 1016 г. Ярослав, отпуская домой помогавших ему в борьбе со Святополком новгородцев, будто бы дал им «правду и устав списал», сказав им: «…по сей грамоте ходите, якоже списах вам, такоже держите». Вслед за этими словами приведена краткая редакция Русской Правды с дополнительными постановлениями сыновей Ярослава. Это известие или предание возникло, очевидно, вследствие желания объяснить, почему в летописи под 1016 г. помещался этот памятник. Мы уже знаем, что в пространную редакцию Правды внесено постановление великого князя Владимира Мономаха; следовательно, она продолжала составляться и в первой половине XII в. В краткой редакции ещё нет этого постановления: можно думать, что она составилась раньше великокняжения Мономаха, не позднее самого начала XII в. Но окончательный состав, в каком является Правда по пространной редакции, она получила позднее половины XII в. Указание на это находим в денежном счёте, какого держится Правда. Это довольно запутанный вопрос в истории памятника. Познакомлю вас с ним, не вводя в излишние подробности.
ДЕНЕЖНЫЙ СЧЁТ ПРАВДЫ. Главным видом возмездия не только за гражданские, но и за уголовные правонарушения, как увидим, служат в Русской Правде денежные взыскания. Они высчитываются на гривны кун и их части. Гривна значит фунт до появления на нашем языке этого немецкого слова, в свою очередь происшедшего от латинского pondus; гривна серебра – фунт серебра. Куны – деньги: наше нынешнее слово деньги татарского происхождения, означает звонкую монету и вошло в наш язык не раньше XIII в. Гривной кун, т. е. денежным фунтом, назывался слиток серебра различной формы, обыкновенно продолговатый, служивший самым крупным серебряным меновым знаком на древнерусском рынке до XIV в. или несколько раньше, когда его заменил рубль. Гривна кун подразделялась на 20 ногат, на 25 кун, на 50 резан; резана подразделялась на векши, на сколько именно – это не установлено точно. В памятниках нет прямых указаний, какие именно меха назывались ногатами, кунами, резанами, но мы знаем, что это были меховые денежные единицы, как и слово куны в смысле денег вообще означало собственно меха, ходившие на рынке как деньги. В известных уже вам древних спорах на святую четыредесятницу проповедник осуждает богатство, которое скрывают в землю, между прочим, "куны и порты (платье) на изъядение моли": это выражение не идёт к металлическим деньгам. Но рано появились в русском обороте и металлические деньги. Я уже говорил, что в пределах Европейской России находили и находят очень много кладов с диргемами, арабскими монетами VIII – Х вв. Диргем – это серебряная монета с наш полтинник, только тоньше его. Клады большею частью некрупные, содержат монеты не более фунта. Такие клады, как найденный в Муроме, весом более двух пудов (более 11 тысяч монет) – большая редкость. Замечательно, что в этих кладах рядом с цельными диргемами находили обыкновенно множество их частей, половинок, четвертей и более мелких долей. В одном кладе с монетами Х в., найденном под Рязанью, оказалось при 15 цельных диргемах до 900 кусочков, из которых самые мелкие равнялись одной сороковой диргема. Это подало повод к очень вероятному предположению, что у нас резали и крошили диргемы, чтобы получить мелкую разменную монету. Свою монету, русские «сребреники» весом не более диргема, у нас начали чеканить только при Владимире Святом, и то, по-видимому, в небольшом количестве. Устанавливалось определённое рыночное отношение диргемов и их частей к меховым ценностям, от которых они получали и свои названия: часть диргема, за которую покупали мех резану, называлась резаной и т. п. Так, расчёты производились, как бы сказать, на две валюты – меховую и металлическую Памятники не раз и сопоставляют те и другие денежные единицы: «…а пять ногат за лисицу, а за три лисицы 40 кун без ногаты», как читаем в одном документе XII в. В Русской Правде находим указание и на постоянное соотношение меховых и металлических ценностей. Она устанавливает одну добавочную пошлину к судебным пеням в 5 кун – «на мех 2 ногате»: это значит, что 5 металлических кун могут быть заменяем", двумя меховыми ногатами. Итак, мех-ногата равнялся двум с половиной металлическим кунам. Любопытно, что подобное соотношение тех и других ценностей встречаем и у волжских болгар. Тогдашние рынки отличались устойчивостью цен, а при оживлённых торговых сношениях Руси с болгарским Поволжьем, скреплявшихся договорами, русские рыночные цены вывозных товаров могли иметь тесную связь с болгарскими. Араб Ибн-Даста, писавший в первой половине Х в., говорит об этих болгарах, что у них звонкую монету заменяют куньи меха, а каждый мех стоит два с половиной диргема. Если можно сближать данные, разделённые таким пространством и временем, то металлической куной на Руси времён Русской Правды служил диргем.
ЕГО ИЗМЕНЕНИЯ ПО ВЕКАМ. В разное время сообразно изменявшейся ценности серебра на Руси гривна кун имела неодинаковый вес. В Х в., как видно из договоров Олега и Игоря с греками, она равнялась приблизительно одной трети фунта. До нас дошло немало гривен весом в полфунта или около того: по соображению данных об истории денежного обращения на Руси такие гривны надобно отнести к XI и началу XII в., ко временам Ярослава, Мономаха и Мстислава I. Но во второй половине XII в. известные нам обстоятельства стеснили внешнюю торговлю Руси; прилив драгоценных металлов из-за границы сократился, серебро вздорожало, и из памятников конца. XII и начала XIII в видим, что вес гривны кун уменьшился вдвое, до одной четверти фунта. Эта перемена изменила и денежный счёт. Гривна кун, став легковеснее вследствие вздорожания серебра, сохранила прежнюю покупную силу, так как в связи и соразмерно с тем товары подешевели. Но иноземная серебряная монета, служившая разменными частями гривны кун, приходила к нам с прежним весом, а меха как деньги сохранили в русском обороте прежнюю покупную силу и, значит, изменилось их рыночное отношение и отношение всех товаров к металлическим единицам: мех-ногата, прежде стоивший два с половиной цельных диргема-куны, теперь стал стоить два с половиной полудиргема-резаны и полудиргем, наша резана теперь покупал на рынке то же, за что прежде платили целый диргем, нашу куну. По привычке обозначать иноземную монету туземными названиями равноценных ей мехов резану стали теперь называть куной и считать в гривне 50, а не 25 кун. Так можно объяснить, почему в пенях, выраженных в краткой редакции Русской Правды резанами, пространная редакция всюду заменяет резаны кунами, не изменяя самой цифры пени: за украденную ладью в первой редакции пени 60 резан, во второй 60 кун и т. п. Итак, Русская Правда получила законченный состав во второй половине XII или в начале ХIII в. Если начало её составления можно отнести ко времени Ярослава, то, значит, она вырабатывалась не менее полутора столетий.
ИСТОЧНИКИ. Выяснив происхождение Русской Правды, т. е. потребность, вызвавшую её составление, и определив приблизительно время, когда она составлялась, мы получаем одно основание для ответа и на другой вопрос, поставленный при начале её изучения: насколько полно и верно отразился в ней действовавший на Руси юридический порядок? Но необходимо иметь для того ещё и другое основание: надобно видеть, какими источниками и как пользовался кодификатор, точнее, ряд кодификаторов, работавших над кодексом. Источники Русской Правды определялись самым её происхождением и назначением. Это был судебник, назначенный для суда над церковными людьми по нецерковным делам. Ему предстояло черпать нормы из источников двоякого рода, церковных и нецерковных. Начнём с последних.
ЗАКОН РУССКИЙ. По договорам Руси с греками Х в. за удар мечом или другим оружием, нанесённый русским греку или греком русскому, положено денежное взыскание «по закону русскому». Этот закон русский, т. е. обычное право языческой Руси, и лег в основание Русской Правды, был основным её источником. Опасаюсь, что, определив этот источник как обычное право языческой Руси, я сказал неясно и даже неточно. Предмет сложнее, чем может показаться по такому определению. Одно ли и то же закон русский договоров и тот же закон времён Русской Правды, когда она пользовалась им как источником? Мирясь с греками под стенами Константинополя, Олег, ещё истый варяг, с мужами своими, в большинстве, если не исключительно, тоже варягами, «по русскому закону» клялись в соблюдении мира славянскими богами, Перуном, "богом своим", и Волосом. Значит, закон русский – это юридический обычай Руси, смешанного варяго-славянского класса, который господствовал над восточными славянами и вёл дела с Византией. Этот обычай был такого же смешанного происхождения и состава, как и класс, жизнь которого он нормировал. Но трудно было бы различить в нём составные элементы, варяжский и славянский, и именно по Русской Правде. Два века совместного жительства обоих племён – достаточно времени для слияния разноплеменных обычаев в органически неразделимое целое. Притом в торговых городах по Днепру и другим рекам равнины и пришельцы-варяги и сами туземцы-славяне вступали в такие условия и отношения, которые в этих городах возникали впервые и потому не могли найти себе готовых норм ни в варяжском, ни в славянском юридическом обычае. В IX в. варяги в этих городах сделались господствующим классом, по крайней мере наиболее видным его элементом, в начале Х в., при Олеге, клялись богами подвластных им славян как своими, посредством византийской службы и торговли стали проводниками византийских юридических понятий и обычаев в городское население Киевской Руси, внесли в её управление и право несколько своих административных и юридических понятий вместе с терминами ябетник, тиун, гридь, вира, с княжения Игоря явились первыми проводниками христианства на Руси, при язычнике Владимире дали ей первых христианских мучеников из своей среды, а в эпоху составления Русской Правды их недалёкие ославянившиеся потомки смотрели на единоплеменников своих, на новопришлых варягов, молившихся по-католически, как на некрещёных чужаков, «варягов, крещения не имеющих», по выражению одной из редакций Русской Правды. В таком составе дошёл русский закон до кодификаторов Русской Правды. В русском законе отразился быт, сложившийся в русских торговых городах IX–XI вв. Он имел отдалённые корни в народных языческих обычаях варяжских и славянских; но эти корни под разносторонними влияниями получили такое развитие, так обросли новыми бытовыми образованиями в два века совместного жительства и племенного слияния рассеянных по русским городам варягов с туземцами славянами, что представляли уже особую бытовую формацию, отличную от древнего народного обычая, ещё державшегося в сельском славянорусском населении и, может быть, кой-где в Скандинавии. Русская Правда, воспроизводя действующее право Руси своего времени, имела в виду этот новый бытовой склад высших городских классов, отмечая черты народного обычая только по связи его с этим складом в виде сословных особенностей или насколько последний посредством землевладения и торгового общения соприкасался с народной сельской средой. Приведу один пример в пояснение своей мысли. В статьях, относящихся к семейному праву. Русская Правда разумеет христианскую семью, создаваемую церковным браком. Одна статья определяет положение и внебрачной семьи, «робьих детей» с их матерью по смерти их отца: они получают свободу. Из другого памятника узнаём, что им при этом выделялась из имущества умершего отца «прелюбодейная часть». Но из правил митрополита Иоанна II видим, что сто лет спустя после крещения Руси «простые люди», не князья и не бояре, обыкновенно заводили семьи по старому языческому обычаю, без церковного венчания, и церковь признавала такие семьи внебрачными, незаконными. Невероятно, что и в этих семьях к порядку наследования применялась норма «прелюбодейной части»: тогда в огромной массе русского простонародья не оказалось бы ни законных семей, ни законных прямых наследников. Между тем из Ярославова церковного устава видим, что «невенчальная жена», незаконная с церковной точки зрения, признавалась законной с точки зрения юридической, если при ней не было у мужа жены «венчальной»: самовольный развод таких невенчальных супругов подлежал взысканию, как и самовольный развод законных; только взыскание это было вдвое легче. Русская Правда игнорирует эти, как бы сказать, внебрачные браки, державшиеся на древнем юридическом обычае и даже терпимые новым правом христианской Руси. Итак, в законе русском, насколько он служил источником для Русской Правды, надобно видеть не первобытный юридический обычай восточных славян, а право городовой Руси, сложившееся из довольно разнообразных элементов в IX–XI вв.
КНЯЖЕСКОЕ ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВО. Рядом с законом русский кодификатор черпал и из других источников, открывшихся или расширившихся с принятием христианства, которые давали ему нормы, изменявшие или развивавшие этот закон. Важнейшим из них надобно признавать законодательные постановления русских князей: так, во второй статье пространной Правды изложен закон Ярославовых сыновей, заменявший родовую месть за убийство денежной пеней с обстоятельным изложением в дальнейших статьях таксы денежных взысканий и других процессуальных подробностей, относящихся к делам об убийстве. Самая идея законодательной обязанности, свыше возложенной на государя, мысль о возможности и даже необходимости регулировать общественную жизнь волею власти была принесена к нам вместе с христианством, внушалась с церковной стороны. Вторым источником были судебные приговоры князей по частным случаям, превращавшиеся в прецеденты: это наиболее обычный способ древнейшего законодательства. Таков приговор Изяслава Ярославича, присудившего к двойной вире жителей Дорогобужа за убийство княжеского «конюха старого», т. е. конюшего старосты, или приказчика: приговор этот занесён в Правду как общий закон, причисливший княжеского старосту конюшего по размеру пени за его убийство к составу старшей дружины князя. К обоим этим источникам надобно прибавить ещё третий – законодательные проекты духовенства, принятые князьями.
ВЛИЯНИЕ ДУХОВЕНСТВА. Следы этой законодательной работы духовенства мы замечаем уже в летописном рассказе о князе Владимире Когда усилились разбои в Русской земле, епископы предложили этому князю заменить денежную пеню за разбой более тяжкой правительственной карой: в Русской Правде находим постановление, в силу которого разбойник наказуется не денежной пеней, а «потоком и разграблением», конфискацией всего имущества преступника и продажей его самого в рабство за границу со всем семейством. Этот источник служил одним из путей, даже главным путём, которым проникало в русское общество влияние церковно-византийского, а через него и римского права. Это влияние важно не только новыми юридическими нормами, какие оно вносило в русское право, но и общими юридическими понятиями и определениями, которые составляют основу юридического сознания. Правовому ведению духовенства открыта была преимущественно область семейных отношений, которые приходилось перестраивать заново. Здесь ему даны были значительные полномочия, не только судебные, но и законодательные, в силу которых оно довольно независимо нормировало семейную жизнь, применяя к местным условиям свои канонические установления. Поэтому с большою вероятностью можно предполагать, что отдел статей в Русской Правде о порядке наследования, опеке, о положении вдов и их отношении к детям составлен под прямым или косвенным влиянием этого источника. Так, в составе имущества вдовы точно различены вдовья часть, выделяемая ей из наследства детей на прожиток до смерти или вторичного замужества, и то, что ей дал муж в полную собственность и что даже выражено в формуле, напоминающей римский термин полной собственности (dominium): "… а что на ню муж взложит, тому же есть госпожа".
ПОСОБИЯ. Пособия, какими пользовались церковная юрисдикция и церковная кодификация при разрешении и формулировании встречавшихся им случаев, также можно причислить к источникам Русской Правды, насколько такие случаи нашли себе в ней место. Такими пособиями прежде всего служили те дополнительные статьи Кормчей, среди которых помещалась и Русская Правда. Самое присутствие их в составе такого памятника, как Кормчая, служило достаточным доказательством их авторитета, как источников права. Но древнерусские церковные законоведы не пренебрегали источниками менее авторитетными, если находили в них подходящий материал; только трудно уловить их. Кажется, сохранился след одного из них. В Русской Правде есть ряд статей о побоях и повреждении руки, ноги и других членов тела. В так называемой «Эклоге, переработанной по Прохирону», приватном руководстве права, относимом известным канонистом Цахариэ ко времени позднее начала Х в., встречается ряд статей подобного же содержания. Взыскания, назначаемые в некоторых из этих статей, вызывают невольное предположение, не имел ли этих статей перед глазами составитель Русской Правды, когда формулировал пени за побои и членовредительство. Так, за порчу глаза и носа эта Эклога назначает в пользу потерпевшего пеню в 30 сикл (восточная монета); в Правде за то же положено пени и вознаграждения потерпевшему 30 гривен; за выбитие зуба в Эклоге 12 золотых (номисма), в Правде 12 гривен кун. Эта частная греческая компиляция была мало известна древнерусским правоведам и, если не ошибаюсь, не оставила заметного следа в старинной юридической письменности. Если это сходство – не случайное совпадение, то у составителей Русской Правды можно подозревать довольно разнообразные и даже неожиданные источники.
