Наше прошлое, особенно время застоя не так красиво и приятно, хотя многие и ностальгируют о нем, забывая о том, что КПСС была руководящей и направляющей силой и мела право на истину в последней инстанции. Ну, а о «сухом законе» и говорить не приходится. Происходящее тогда напоминало театр абсурда, но люди не унывали и играли свои роли в меру своих сил и таланта. То, что «голь на выдумку хитра» никто отрицать не будет. Ну, а как на это еще посмотреть?

В литературе существуют разные жанры, такие как: кровавый, боевик, фэнтези, мистика, авантюрный роман, фальшивые мемуары, эко хоррор и всякая другая «хрень» и ничего, – издаются и читаются. Про современные жанры и издания книг говорить можно много, но все они имеют своих приверженцев. Не важно, какой жанр вы любите, главное – наслаждаться чтением и находить в книгах то, что действительно кажется интересным. Ведь каждый из нас имеет свои предпочтения, свои любимые миры и истории, в которые мы с удовольствием погружаемся снова и снова. А если так, то и безобидный гротеск о нашем не таком- уж давнем прошлом тоже имеет право на существование и говорит в пользу оного.

Для тех, кто не посвящен вот, пожалуйста, определение: «Гротеск это художественный образ, построенный на преувеличении и контрасте. Это в высшей степени необычное и фантастическое изображение чего-либо, как правило – уродливое или забавное, соединяющее в себе реальность и вымысел».

Это было благодатное время застоя в эпоху развитого социализма. Страна, надежно отделенная от тлетворного влияния загнивающего Запада железным занавесом, проходящего в аккурат по берлинской стене, жила тихой размеренной жизнью. Слава Богу, войны не было!

Государством руководила Коммунистическая партия Советского Союза (КПСС), партией руководил Центральный Комитет КПСС (ЦК КПСС), а центральным комитетом добрейший дядька Леонид Ильич Брежнев. Всё шло своим чередом. Рядовые граждане пять раз в неделю посещали работу, выполняя задачи, поставленные Госпланом СССР, а в выходные посещали бани, рюмочные, музеи, галереи и другие заведения, в зависимости от того места где они проживали. В Москву и другие города рангом пониже ещё не отправлялись «колбасные поезда», зато к мощам вождя всех трудящихся и порабощенных, можно сказать мессии, лежащем в мавзолее на Красной площади, очередь выстраивалась змеей, хвост которой заворачивал к вечному огню и далее терялся в глубине Александровского сада.

Западный империализм грозился войною и сыпал обещаниями покончить с коммунистической заразой, но Советский Союз, имея атомный кулак в виде ракет разной дальности, а также Варшавский договор и Содружество экономической взаимопомощи, воспринимал эти угрозы с презрением и снисходительностью.

Обывателю было спокойно за спиной партии, а партия старалась, чтобы так было и впредь. Она контролировала не только внешнюю политику и жизнь внутри государства, ставя перспективные задачи на пленумах ЦК и съездах КПСС, но и на местах строго следила за исполнением партийной дисциплины. Партийные лидеры разных уровней должны были быть ближе к народу и не отрываться от народных масс, а те, кто забывал эту заповедь, строго наказывали взысканиями по партийной линии вплоть до отлучения быть бескорыстным борцом за идею и лишением хлебных должностей. К такому укладу привыкли уже все, и потихоньку нарушать и расширять рамки закона тоже стали все. Партийный аппарат на местах выявлял особо отличавшихся и подвергал их публичной порке, чтобы другим не повадно было, показывая своё ревностное служение рядовым гражданам. А те, видя не прикрытое фарисейство власть предержащих тихо роптали, и отводили душу на кухне, делясь друг с другом солеными анекдотами про партийное руководство. Уже невозможно было скрыть за фасадом лицемерия, барство и чванливость партийных чиновников. Поэтому живя по принципу: «Голь на выдумку хитра» простые граждане Советского Союза старались как могли, в улучшении своего благосостояния, активно помогая друг другу. ОБХСС пресекали только крупные хищения социалистической собственности, а за мелкие, в условиях тотального дефицита, можно было привлекать к ответственности каждого без суда и следствия.

Железный занавес тоже был не безупречен. Через его бреши в Союз проникал трупный запах его разложения в виде: жевательной резинки, сигарет, пластинок поп музыки, алкоголя, джинсов, кроссовок и печатной продукции, начиная от журналов плейбой, и заканчивая писателями диссидентами, такими как: Солженицин, Булгаков и другими. На радость фарцовщикам процветали «Березки», которые «рубили капусту», «впаривая» «самострок» джинсы за «грины» или боны. Спец. службы в лице доблестной милиции и даже КГБ, боролись с этим не только в городах, но и на таможне, оформляя «конфискат», который малой частью уничтожался, как положено, а большей частью негласно попадал к руководителям высшего и среднего звена. Нередко, расписывая пульку на даче такого управленца, можно было видеть как по пятницам, после работы удобно расположившись в кресле они, собравшись в компанию, лениво кинув карту на сукно стола, потягивали шотландский виски и попыхивали гаванскими сигарами или сигаретами «Мальборо». А их супруги, расположившись в другой комнате, со стыдливостью и интересом рассматривали нижнее белье на полуголых западных моделях: как женщин, так и молодых мужчин типа «мачо». Но это, никоим образом не касалось политики. Все было тихо и мирно. Все верили в завтрашний день. Каждый имел то, что при желании мог поиметь, но говорить об этом, или тем более кичиться этим, было не принято и пресекалось партийными комиссиями на местах.

Да что говорить…, времена были хорошие, это вам подтвердит руководитель любого, уровня, начиная от среднего звена тех лет. Планы выполнялись не ниже чем от ста с половиной до ста двух процентов, и этого было достаточно. При большем выполнении сразу попадешь в поле зрения комиссии, потом в передовики, а потом делись опытом. Да и так, при отчете, например на сто два процента, на следующий год ставилась задача выполнения уже не менее, чем на сто два процента. А кому это надо? Нет, это уже был перебор. Ведь и при таком выполнении годовых и месячных планов, пятилетки выполнялись за четыре года, – куда же лучше!? По-другому, не должно было быть. Партия ставила задачи, и они выполнялись безоговорочно. Росло число передовиков, – на них равнялись и брали пример, и самым главным из них был никто—ни будь, а сам Генеральный секретарь ЦК КПСС, четырежды герой социалистического труда. Поэтому «выкладываться» приходилось «по – полной», другого выхода не было.

И все было бы не плохо, если бы не началась прямо-таки эпидемия среди высшего руководства партии. После упокоения у Кремлевской стены незабвенного Леонида Ильича за три года сменилось три Генеральных секретаря, в среднем по одному в год. Все они полагали, что одной из причин застоя советской экономики является: «Общий упадок морально-нравственных ценностей „строителей коммунизма“ и халатное отношение к труду, в котором был повинен массовый алкоголизм».

И вот, наконец, на высший пост вступил крепкий и здоровый крестьянский сын из Ставрополья – Михаил Сергеевич Горбачев, порадовавший народ «Перестройкой…» и рядом постановлений, а в конце концов не на шутку объявивший борьбу с пьянством и алкоголизмом, искоренении самогоноварения, – Указом Президиума Верховного Совета СССР.

«Так вот он корень зла?! – удивился рядовой гражданин. И что теперь делать скажите, пожалуйста»?

Ну, что, что? Включить фантазию и представить себе где-то не очень, а где-то и широко -на всю «Ивановскую», с юмором в гротесковом формате, что описанное далее вполне могло быть в условиях развитого социализма. Но главное искоренить заразу и дело с концом. Борьба так борьба. Им сверху видней. За дело товарищи к построению светлого будущего!

Глава 1. Барин

По выходным с пятницы выезжая на дачу, он перевоплощался, входя в роль помещика. Он и жену приобщил к такому же восприятию жизни. Она не возражала, а только тихо потакала причудам собственника, лишь бы он не впадал в хандру и на этой почве лишний раз не прикладывался к стопке.

А муж, – типичный представитель советской номенклатуры средней руки областного масштаба, любил грешным делом барствовать. На службе, конечно, он это скрывал, а вот дома…. Дома он представлял себя помещиком не шибко богатым, так, чтобы не зарываться – душ на сто пятьдесят. Он и дом построил силами местной артели в духе позднего классицизма с колоннами и широкой террасой на даче под Воронежем вблизи одноименной реки. Усадьба его составляла, целых десять соток. Шесть были положены по закону, а четыре пришлось прихватить, договорившись за некоторую мзду с землемером. Поместье располагалось в великолепном месте, на краю дачного поселка, отвечавшем всем канонам Фен-шуя. Слева густой, сначала лиственный, а за ним хвойный лес с орешником, малиной и грибами в урожайный год. Сразу за садом и огородом небольшая, но живописная река, в которой водилась всякая небольшая рыба и раки, а по ту сторону реки большой луг. И всё это было ничейное, хотя государственное, конечно, но при социализме принадлежало всем, а значит и ему, – государственному мужу и радетелю за государственные интересы. Ну и как тут, в гуще природы: леса, речки и большого луга за рекой, не почувствовать себя властелином, хозяином жизни, – птицей высокого полета. А почему нет? Главное, чтобы это не бросалось в глаза. Увидят чужое добро и, ясное дело, зависть глаза выжигает. Потом начнут «кляузничать» так, что и на посту не удержишься. А так вроде не моё, но всё, что надо есть, да не про вашу честь. Одним словом жизнь удалась.

– А что, матушка, – будут ли у нас грибочки к столу? Хотелось бы откушать, – обращаясь к своей супруге, – спросил Архип Захарович. Мужчина около пятидесяти лет, невысокого роста, плотного телосложения и с остатками чахлой растительности на висках и затылке. Он вышел на крыльцо в бархатном халате с кистями и находился в добром расположении духа.

– Как пожелаете, батюшка, – ответила ему жена.

– А какого виду, стал уточнять супруг – те, что были давеча – белые, или грузди, что мы едали на прошлой неделе?

– Нынче, батюшка, шампиньонами Господь одарил. Теперь их тьма. Поди, на каждом углу в городе у любой торговки овощами, сколь хошь бери, – опростоволосилась Анастасия Павловна. Она засуетилась у газовой плиты и стала не в тон отвечать мужу.

– А дворовых ты уже отпустила, Настюшка? Что-то я челяди не вижу?

– Кого отпустила, а кто-то ещё и не сходил со двора. Маня вот с кучером Степаном за провиантом укатили на твоих вороных, а Барселон с Цезарем дома.

Это было по жанру. Теперь Анастасия Павловна всё произнесла по тексту роли, не нарушая сюжет. Режиссер был доволен. Для него перевода не требовалось. Маняша, – Маша Краснова, студентка четвертого курса Воронежского меда подрабатывала домработницей в «поместье» Архипа Захаровича. Степан, мужчина средних лет, был водителем чёрной персональной Волги хозяина. У него родился третий ребёнок, и он не прочь был подработать на выходных, выполняя мелкие поручения, требующие разъездов. Барселон, а по – простому Барсик, большой сибирский кот, обитатель дома. Цезарь породистый пёс – борзая, иногда выезжал с хозяином на выставки собак, где получал медали. А так, от скуки, слонялся то по дому, то по двору нехотя выполняя роль сторожа.

– Ну и ладно, довольно произнёс помещик, садясь в плетёное кресло и набивая табаком длиннющую трубку.

– А погода…, погода то какая, Настюша! Ты знаешь, как мужики-то говорят на благодать такую?

– И как же? Не замечая подвоха, спросила жена.

– А так… промеж собой, конечно: «Погода так и шепчет – займи, но выпей!».

– Да полно тебе, отец родной. Не уж-то с утра потребность такая завелась, с чего бы?

– Да уж не знаю, как и сказать то, сударыня. Может, ты таким супруга в последний раз видишь.

– Свят, свят, свят, батюшка, да не дай Бог! Уж не заболел ли, ваше сиятельство? Может скорую вызвать?

– Нет, матушка, всё это пустые хлопоты. Никто так уже обо мне не позаботится, как генерал-губернатор то наш – первый секретарь, обкома.

– Да хватит уж Архип, меня аж в жар кинуло, давление «шарахнуло». Тебе что, выговор по партийной линии влепили, или сразу в отставку? Ты говори, не тяни, что стряслось с тобой, Просто так хозяин области к себе не вызывает. Анастасии Павловне было уже не до шуток и, нарушая все законы жанра, она устремилась в атаку, всё больше беспокоясь. Но Архип Захарович выдерживал паузу, как учил Станиславский. Супруга была уже в бешенстве.

– Да говори ты, чёрт облезлый, что стряслось-то – не мотай душу!

– Э, светлейшая госпожа… Вы хотите -с выведать государственную тайну -с за здорово живёшь, – проговорил, раскуривая трубку и ничуть не обидевшись, на облезлого черта барин. А того в понятие не берёте, что я, как представитель власти на местах, раскрывать её не имею права. Да-с, ни за что-с! Даже если бы вы, предложили мне большие деньги. Хотя, и это не могло бы решить дело в вашу пользу-с, так как прекрасно знаете, что мзды я не беру-с.

Анастасия Павловна стала приходить в себя. Она потихоньку начала понимать, куда ветер дует. На этот крючок она попадалась не раз, когда муж придумывал различные уловки, чтобы ублажить супругу на выпивку. Она уже совсем успокоилась, после того как поняла, что жизни супругу ничего не угрожает.

– Так уж и не берёте-с? А кто на прошлой неделе, сидя за этим столом после охоты, уверял своего приятеля, что не берёте ни под каким видом, если только борзыми щенками? Анастасия Павловна опять была в образе.

– А, ну это аллегория. Это из классики, так к слову пришлось, – пошёл на попятный Архип Захарович. Это был дипломатический ход. Он давно мне обещал «вертикалку» продать за полцены, а всё тянет кота за хвост.

– Да знаю я вас – «охотнички». У рыбаков руки болят, когда показывают крупную рыбу, а у вас языки. Одно только вспомнить картину « Охотники на привале» Перова. Умора! Вот вы точно такие.

– Да будет вам напраслину наговаривать. Я что ни разу добычу не приносил? И уток в прошлом сезоне набил, и зайцев целых два зимой…

– А—а-а, – ну дальше считаем – пошла в наступление супруга. Вспомним, как кабана домой припёрли зимой, а оказалась это колхозная свинья, слава Богу, не супоросная. Твои связи, конечно, помогли. Участковый за окорок не стал шум поднимать. Председатель колхоза списал как естественную убыль, забрав всю переднюю часть. Но сколько ты их поил и кормил за это – вспомни. Замяли, а то бы прославились бы вы с другом на всю губернию, не говоря о наказании по партийной линии.

– Ну, ладно тебе мать. И на старуху бывает проруха. Перед тем мы выпили немного.

Первач у Семёна Василича не самогон, а смерть фашистским оккупантам. Вышли в поле. Снег кругом, вьюга. Хотели было домой завернуть оглобли, да возвращаться охотнику без добычи – срамота, – засмеют ведь. Добавили для «сугреву», как глядь: посреди поля кабан-секач – метров сто и, прёт прямо на нас. Шутка ли сказать: «На ловца и зверь бежит». Ты знаешь, какие они свирепые бывают?! Я от волнения, никак не мог найти патроны на кабана.

– Про кабанов я знаю, а вот чтобы свиньи колхозные на людей кидались, слышу впервые. Так кто ж из вас стрельнул то?

– Оба, дуплетом из четырёх стволов картечью. Завалили вепря. Ближе подошли – свинья. Ну не бросать же убиенную посреди белой целины – добыча, какая-никакая – прости Господи!

– Ну, а дальше то что? Как вы её тащили?

– Мы ж то недалеко ушли. Племянник Семён Василича комбикорм на ферме развозил. Он знал, что мы на охоту пошли. Выстрелы услыхал и решил посмотреть как там и что….?

– Выпить он захотел. Знаю я его, как и твоего Василича, по прозвищу «Черномор». Хоть на рыбалку, хоть на охоту, без самогона шагу не ступят.

To koniec darmowego fragmentu. Czy chcesz czytać dalej?