Czytaj książkę: «Игры Богов. Любовь, Ненависть и Месть»

Глава 1

К тому времени, когда Ратибор впервые увидел Йорку, армия тургар достигла неимоверных размеров. Дисциплинированная, владеющая всеми видами оружия и всецело подчиняющаяся своему Каюм – баши, она только и ждала его приказа, что бы начать победоносный поход на запад.

Но Теймур терпеливо ждал.

Наслушавшись рассказов Курдулая о великолепии и богатстве фригийского двора, первой целью его тщеславных замыслов стало завоевание это прекрасной страны. Но, понимая, что они совсем не похожи на диких горцев и хитрых, но тщедушных кефалийцев, Теймур не торопился к новому походу. Наверняка, их армия так же достаточно сильна, как и тургарская и одолеть её можно только внезапностью, одновременно атакуя со всех сторон, в том числе и с моря. Именно поэтому он договорился с северными балтами о строительстве на его верфях могучих кораблей и обучении тургар морскому делу. Наивные северяне, сами не подозревая того, погнавшись за лёгким рублём, не знали, что, согласившись на это, сами готовили себе дальнейшую гибель.

Тысячи рабов трудились на южных вервях, строя огромные корабли для похода по морю. Караваны купцов везли в степь выменянные на драгоценности кефалийцев стальные доспехи и оружие. День и ночь тренировались молодые тургары под руководством опытных наставников, мечтая о богатстве и славе. Сотни групп самых ловких и пронырливых воинов месяцами тайком рыскали по диким землям, собирая ценную информацию о населяющих северо-западные земли племенах.

И вот однажды, накануне вечером одна из групп вернулась, приведя с собой несколько белолицых пленников с волосами цвета пшеницы.

В большой юрте, оббитой красной тканью, на подушках восседает заметно повзрослевший Теймур и, безучастно наблюдая за полуголыми танцовщицами, эротично извивающими своими телами, Ку курит длинную трубку. Теперь он уже не тот юноша, мечтающий о славе и войнах.

Заметно повзрослевший и ещё более окрепший, он стал эталоном той мужской красоты, о которой тихо мечтают девушки, вздыхая украдкой по ночам в подушку. Высокий и крепкий, с аккуратной короткой курчавой бородкой и узкими глазами, сверкающими голубизной из под густых бровей, он невольно приковывал к себе мимолётные, боязливо брошенные взгляды танцовщиц.

И только увешанная массивными драгоценностями Хайна, сидящая по правую сторону от правителя с ёрзающим на её руках мальчиком лет семи, казалось, не обращала на него никакого внимания. Безучастно наблюдая за пиршеством, молодая женщина чувствовала себя чужой на этом празднике и сверкающее на ней золото тяжким грузом давило на грудь. Как хотелось ей сбросить невидимые оковы и улететь свободной птахой в просторную степь! Туда, где такой счастливой и беззаботной она была всего лишь несколько лет назад!

Оставшись в когане после смерти отца, она хотела лишь одного: спасения от жестокой участи матери и брата, но очень скоро поняла, как горько ошибалась. Мать, так и не вынеся потери мужа, быстро чахла и в скорости умерла, а Алгашик… Хайна так и не смогла понять, как быстро он вырос и изменился! Как Теймур сумел вырвать детство из её брата и превратить в одного из лучших своих воинов? Каюм, словно пытаясь ещё больнее ударить по чувствам Хайны, всё больше и больше приближал к себе её брата. А тот, совсем ещё наивный по своим летам, дурачок, кичился своим положением и пытался учить сестру: «Не понимаешь ты, какое счастье тебе досталось! Ну, кем бы ты была со своим Куяшем? Простой пастушкой! Одной из многих! А теперь ты – первая женщина в степи, мать наследника Великого Каюма! Что может быть лучше? О тебе слагают песни и никто не осмелиться ослушаться твоего приказа». И действительно, после рождения сына жизнь Хайны резко изменилась. Все не только почтительно кланялись при встрече с ней, но и наперебой старались угодить, услужить ей. Женщине даже становилось неловко, когда, уронив платок, она, не успев и наклониться, что бы поднять его, видела, как к ней тут же подбегали несколько человек и, вырывая его друг у друга из рук, старались первыми подать его. Даже Теймур, бывший с ней иногда несносно груб и, порой, даже жесток, стал более ласков и терпим. И порой, в моменты его игр с сыном, женщина с удивлением замечала в его глазах проблески той самой детской чистоты, которая и привлекла её внимание когда-то в далёком детстве.

Несколько музыкантов, сидящих у стены между небольшими очагами с огнём и методично отбивающих ритм, стуча по бубнам и барабанам, замолчали: в юрту вошёл Курдулай – военный советник и друг Теймура.

– Великий Каюм! Твоя армия готова к славному походу, – величественно произнёс он, присев на одно колено.

Каюм одобрительно кивнул головой и жестом пригласил военачальника присоединиться к столу.

И Хайна увидела два открывшихся на красной стене круглых чёрных глаза со сверкающими белизной белками.

Шаман.

Ещё больше, чем Теймура, женщина ненавидела именно его.

С его приходом в степь пришла жестокость.

Его появление изменило друга её детства.

Смерть и разрушение принёс этот незнакомец в её родной коган.

Шаман медленно отделялся от стены, поворачивая голову в разные стороны, и разворачивая руки наружу чёрными ладонями, стал медленно поднимать их.

И все наблюдаю, как в его плавно вращающихся руках появляется голубой, сверкающий, прозрачный шарик. Медленно отходя от стены, Шаман встаёт между Каюм- баши и Курдулаем, активно жестикулируя, тем самым увеличивая Шар в размерах. Расширяясь всё больше и больше, он начинает медленно крутиться, разматываясь в прозрачно – сверкающее полотно, зависающее посередине помещения от пола до потолка. И Хайна (да и все прочие) с ужасом наблюдает возникающие на нём картины сражений, бегущих от пожарищ людей, растерзанные тела убитых…

–Великие победы ждут тебя, каюм, в этом походе, – монотонно произносит Шаман. – Многие народы сгинут в пламени твоего пожара, и ещё большие покорятся.

Розовую гладь спокойного моря обрамляет белая полоска песчаного берега. Редкие пальмы на высоких стройных ножках методично качают зелёными головками с широкими, словно резными, листьями. По раскалённому песку на берегу моря весь день ходят измождённые от жары рабы с корзинами, полными железной руды. По всему берегу растянулась тонкая вереница почерневших от палящего солнца тел с выпирающими от обезвоживания рёбрами похожих на скелеты молчаливых людей. Несмотря на толпы народа, зловещая тишина окутывает берег. И только шум прибоя да редкий свист хлыста с отчаянными криками боли разрезают тяжёлый от зноя воздух.

Между дальними холмами, сопровождаемый гулким топотом, высоко вздымается песок, рассыпаясь в горячем воздухе. Словно лавина, плотным облаком движется он в сторону разноцветного шатра, стоящего поодаль от воды в тени маленького оазиса. Красные кисточки шапочек и жилистые ноги лошадей, подкованных сверкающим на солнце железом, бросают свои блики сквозь песчаные тучи.

Небольшой отряд всадников – халибов с яростными криками вырывается из – за холмов и, разбрызгивая розовую морскую пену, несётся по краю воды, одним своим видом пугая и без того напуганных рабов. Почувствовав прохладу воды, животные с наслаждением проносятся мимо работающих людей и поворачивают в сторону шатра, из которого им навстречу выкатывается толстенький, уже знакомый нам главный смотритель Аслан и падает на колени лицом низ.

Первый всадник резко тормозит перед ним, подняв скакуна под узды прямо над телом распластавшегося смотрителя:

–Моему господину нужны рабы для галер.

Предводитель легко прыгает на песок и, похлопав блестящий чернотой бок скакуна, идёт в сторону рабов. Отряхиваясь от песка, за ним семенит и толстяк.

–И мастер по художественной ковке. У тебя, кажется, был такой?

Смотритель кивает, давая за спиной всадника указания надсмотрщикам, и те выстраивают рабов в шеренгу:

– Есть. Куда ж ему деться? И был и есть. А господину – то он зачем?

–Не твоё дело. Этот, – указывает предводитель на высокого крепкого, ещё совсем не исхудавшего, раба и надсмотрщик выталкивает его из строя.

–Чего они тощие такие? Ты что их не кормишь?– поворачивается халиб к смотрителю.

Взгляд узких, заплывших жиром глаз толстяка начинает испуганно бегать из стороны в сторону:

– Как же нет? – показывает он кулак за спиной гостя рабам, – да жара такая, что и жрать – то не хочется.

Предводитель гневно поворачивает голову и упирается взглядом в глупо улыбающегося смотрителя:

– Выбери сам, кто по – свежее. А я пойду, прилягу. Ты же не будешь против, если я займу твой шатёр? И этого, из кузни, приведи, – и халиб поворачивает к шатру, около которого на песке под тенью пальм уже расположился его отряд.

Смотритель, поклоном проводив нежданного гостя, машет руками в сторону надсмотрщиков:

–Эй, ты, выбери, которые из недавних, да что б покрепче и этого, Немого, давай, – и быстро перебирая короткими ножками, бежит в сторону оазиса, на ходу махая своим личным слугам:

–Фрукты там, вино несите, да шевелитесь вы! Совсем олухи, обленились!

Слуги начинают быстро сновать, выполняя поручения хозяина, а тот, догнав гостя, запыхавшись, отчитывается:

– Приведут. Самых лучших приведут. А вы пока отдохните, освежитесь с дороги, – и распахивает перед халибом полог шатра.

«Вот незадача, – с сожалением думает он. – Гости в скором должны быть. Не дай, господи, им столкнуться!» Нечистый на руку Аслан, пропустив халиба в перёд себя, озабоченно покусывает губы и крутит во все стороны бегающими глазками, пытаясь найти выход из сложившейся ситуации. И действительно, ему было чего опасаться. В тайне занимаясь поставками оружия «налево» он понимал, что сильно рисковал. Не дай боги, что бы господин что-то узнал! Тогда прямая ему дорога в оковы на галеры. Или голова с плеч, что было бы, конечно же, лучше галерного рабства. Нет, надо заканчивать с этим. Что бы спокойно и в достатке дожить оставшийся ему срок где-нибудь в уютном домике на берегу среди пальм в окружении знойных красавиц. Накопил – то он уже больше, чем достаточно. Нужно просить господина об отставке, пока голова цела. А то последнее время зачастили к нему гости, не дай боги, пронюхают чего. И тогда.… Ой – ей, хоть бы хоть раз припозднились.

При этих мыслях у Аслана выступила сильная испарина и он, глубоко выдохнув, судорожно вытер её рукавом цветастого халата.

Лёгкая прохлада и полумрак окутали предводителя, и он с наслаждением плюхнулся на шёлковые подушки и вытянул ноги. А хозяин так и остался стоять у входа, смиренно сложив руки на груди и опустив голову.

Через мгновенье в шатёр один за другим пришли слуги с кувшинами вина, с подносами с фруктами, сладостями и пышными белыми лепёшками.

– Сам – то жрёшь, ничем не отказываешь, – констатировал гость, отрывая от грозди сочные виноградинки, – А девок, случаем, не найдётся?

–Ну как же, – кивает хозяин, понимая, что, если в срок приедут его покупатели, занятый делом халиб точно ничего не узнает, а уж с его то людьми он сумеет договориться и обрадованно спрашивает, – беленькую, чёрненькую? Хотя господин, наверное, устал с дороги…

Намекая на больное место всех мужчин, Асан слащаво смотрит на него, трепетно ожидая услышать желаемое: « Уж вдвоём-то они доведут его до изнеможения. Не станет по берегу шастать".

– Давай обоих, – машет рукой халиб, оскорблённый словами этого маленького человечка, усомнившегося в его силе и выносливости, – и вали уже отсюда.

Ещё раз поклонившись, довольный своей находчивостью смотритель спиной выходит из шатра. Предводитель слышит на улице лёгкий шум и шёпот и вскоре к нему заходят две стройные девушки, негритянка и славличанка, в лёгких полупрозрачных покрывалах, через которые просвечиваются обнажённые тела.

Глава 2

Яркие звёзды маленькими маячками светят с неба на тёмное полотно дремлющей степи с колыхающимися на ней огоньками костров, вокруг которых сидят воины-тургары, молча ожидающие приготовления вертящейся над ними дичи.

Горчащий запах палёного мяса разносится по степи, вызывая волнение у спрятавшихся в темноте волков, чей голодный вой то тут, то там слышится уставшими воинами.

Чуть поодаль от костра, у вкопанного в землю высокого столба сидят прикованные к нему цепями несколько пленников в изодранной одежде. К ним-то и подходит возникший ниоткуда Шаман, развевая длинным свободным одеянием кроваво- красного цвета.

Он молча обходит людей, внимательно всматриваясь в их лица, и останавливается около одного, подзывая пальцем воина.

– Этот, – указывает он на пленника пальцем и воин, отвязав его цепь, тащит несчастного к большому плоскому камню позади стойбища.

Вокруг камня в землю воткнуты несколько факелов и Шаман, слегка дотронувшись до каждого из них пальцами руки, зажигает их, чем вызывает одновременно ужас и уважение воинов, тащащих пленника.

Беднягу кладут на камень, крепко держа сопротивляющиеся руки и ноги и Шаман, тихо бормоча непонятные воинам слова, обходит вокруг приговорённого, плеская в его сторону вонючий раствор, и пленник затихает, бессильно опустив ставшие ватными конечности.

Подняв руки в сторону наблюдающей за ним луны и уныло завывая, Шаман начинает раскачиваться из стороны в сторону всё быстрее и быстрее, пока неожиданно не замрёт с выпученными, обращёнными к небу белками глаз и, достав из складок одежды огромный нож, одним точным движением не распорет грудину несчастного.

Среди ароматного дыма, на мягких шкурах, покрытых шёлковыми простынями, ничуть не стыдясь своей наготы, лежит Теймур. Обнажённые наложницы ласкают его мускулистое тело, намазывая маслами и благовониями.

Другие девушки в чуть-чуть прикрывающих бёдра повязках, исполняют неистовый танец с бубнами.

Каюм поднимается, подходит к одной из них, невысокой рыжеволосой смуглянке с луноликими распахнутыми, словно от удивления, глазами и хватает рукой за развевающиеся в танце волосы. Затаив дыхание, девушка чуть отстраняется от него, но Теймур грубо приближает к себе её лицо, сверху в низ в упор смотря на раскрасневшееся от танца лицо с капельками испарины на висках. Под его властным взглядом девушка испуганно опускает глаза, и сердце начинает биться ещё сильнее, поднимая упругую грудь.

–Ты будешь этой ночью со мной, – говорит ей мужчина и толкает в угол юрты на застланное шёлковым покрывалом ложе.

Ритмичные удары тут же замолкают и танцовщицы, сдерживая дыхание, молчаливой стайкой выбегают, оставив каюма наедине с избранницей.

–Откуда ты?– спрашивает мужчина, поворачиваясь к тяжело дышащей то ли от страсти, то ли от испуга девушке. – Твои глаза … Какого ты племени?

–Мой отец, – начинает танцовщица, наблюдая, как каюм ложится на кровать и, собирая коленками складки покрывала, приближается к ней , – мой отец был фригом, а мама …

Девушка замолкает, почувствовав, как бёдра мужчины зажимают её ноги, а его руки с силой заходят в маленькую узкую ложбинку между ними.

–Почему ты замолчала?– как ни в чём не бывало, спрашивает Теймур, не прекращая своих действий.

–Мама, – сглотнув подступивший к горлу ком, продолжает девушка, созерцая, как плоть каюма набухает и принимает устрашающие размеры, – она … из тургар.

–Ты боишься меня?– увидев испуганные глаза девушки, снова спрашивает Теймур и, вытащив руку, приближается ближе к её лицу, продолжая зажимать между своих ног её тонкое тело и вытянутые вдоль туловища руки.

Видя приблизившийся почти в плотную к ней член каюма, девушка испуганно кивает и только успевает открыть для ответа рот, как он заполняется возбуждённой плотью.

Вскинув глаза, девушка видит закрытые в сладострастии глаза владыки, его тяжело дышащую грудь и чувствует в своём горле сильные толчки инородного тела, мешающие ей дышать. Задыхаясь, она начинает нервно дёргать зажатыми каюмом руками и её острые ноготочки в кровь царапают его бёдра, нанося тонкие полосы.

Почувствовав это, Теймур открывает глаза и, видя извивающееся тело девушки, прерывает своё занятие. Но, едва успев вдохнуть глоток воздуха, наложница оказывается перевёрнутой лицом в мягкие подушки и кричит от острой боли, разрывающей её нутро от входящей между ягодиц плоти.

Если бы в этот момент её глаза были у неё на затылке, она бы увидела звериную маску, исказившую лицо владыки, его бешено сверкающие глаза, крупные капли пота, покрывающие мускулистую грудь и наверняка не смогла бы узнать в этом насильнике того красавца – каюма, о котором мечтали все девушки когана.

Несколько бурных толчков, извергающих сильное семя и…

–Твой ужин, владыка,– неожиданно раздался голос Шамана и девушка, почувствовав, как инородное тело покинуло её, обмякла и обессиленно опустила голову.

–Твой ужин, владыка, – повторил Шаман.

Краем глаза девушка увидела, как Теймур подходит к стоящему в центре юрты с закрытым платком подносом в руках Шаману.

Сбросив платок, каюм берёт в руки человеческое сердце, внимательно рассматривает со всех сторон и, обмакивая палец в кровавую лужицу под ним, изрекает:

–Надеюсь, твой хозяин был храбр и смел.

–В его глазах горел огонь, а сердце билось ещё долго, – подтверждает Шаман и каюм довольно улыбается:

– Думаю, ты будешь рад отдать свою силу владыке степей, – и жадно кусает кровоточащую плоть.

Струйки алой жидкости потекли по курчавой бородке, каплями падая на ворсистый ковёр.

Подбежавший тут же пёс стал жадно слизывать кровавое пятно, расползающееся по полу и, доброжелательно подмахивая хвостом, заскулил и поднял на хозяина влажные глаза.

Проглотив последний кусок, Каюм, закрыв глаза, сглотнул и, наклонившись к собаке, потрепал её по длинной гладкой шерсти.

Лизнув ласкающую её руку, собака развернулась и побежала следом за позвавшим её Шаманом, надеясь на сладкий ужин.

Далеко за песчаными холмами, вихляя между зелёных пальм и цветущих кустарников, извилистой голубой нитью впадает в Розовое море могучая Рея. У самого устья недалеко от деревянного причала, уходящего ступенями в самую воду, стоят со спущенными парусами несколько кораблей.

На берегу, пестрящем от разнообразия восточных товаров, идёт бойкая торговля. Приобретённые на севере меха и мёд с лёгкостью меняются на тонкие ткани и шерсть, сочные фрукты и сладкое вино и тут же грузятся на корабли.

У тюков с шерстью спорят два купца, в одном из которых без труда узнаётся хитрюга Торвальд. Он с сомнением трёт руками комок белоснежной шерсти и качает головой:

– Зачем обманываешь? Волос то жёсткий, совсем не фригийских овец.

Купец обиженно разводит руками:

– Э-э, дорогой! Зачем мне тебя обманывать? Неделю, как по холмам бегала, сам видел!

– Так уж и сам?– усмехается Торвальд.

Он сразу понял высокое качество товара, но слишком жалко было отдавать и такую же высокую цену. К тому же, природная, вскормленная с молоком матери, страсть к торгу давала о себе знать, и хитрюга демонстративно отвернулся от товара, делая вид, что у него пропал интерес.

Собеседник, не желая упускать выгодную сделку, хватает купца за рукав халата и сладко напевает:

– Э-э! Дорогой! Только ради нашей дружбы…

Однако, Торвальд со скучающем выражением, показывая всем своим видом о пропавшем к товару интересе, отворачивается от купца и , вроде бы как, хочет уйти. Но тот приобнимает его за плечи и сладко напевает на ухо:

– Так и быть, только для тебя, по монете с каждых двух амов?

– С каждого ама, – настойчиво твердит Торвальд и делает вид, что собирается уходить.

– Ну, хорошо-хорошо, уговорил, – с неохотой соглашается торгаш, – себе в убыток отдаю. Полтора ама и….– оглядывается купец, – этого раба в придачу, – указывает он на Немого.

Немой, увидев уже давно забытое славянское лицо северянина, подбегает к Купцу и с надеждой смотрит на балта.

–Ты снова хочешь надуть меня?– возмущается Торвальд, – зачем мне раб? У меня своих – вон сколько!

Купец подзывает раба к себе, хлопает его по плечам и груди:

–Смотри, какой крепкий! Он гораздо больше стоит, на больших торгах дороже продашь!

Торвальд приподнимает голову Немого за подбородок, смотрит в его ярко-голубые глаза:

–Откуда ты? Славлич? Балт? – спрашивает он мужчину, но тот жестами показывает, что не может говорить и купец с возмущением поворачивается к коллеге:

–Ты что, бракованный товар мне подсовываешь? Он же немой!

–Да я… – начинает озадаченный торгаш, но его прерывает грозный окрик одного из халибов, направляющегося прямо к ним:

–Эй! Этот не продаётся! Давай его сюда!

–Да, иди, иди,– толкает Немого Торвальд и поворачивается к купцу:

–И как не стыдно! Ну, вот как тебе верить? А?

Немой, грустно посмотрев в сторону купцов, вздыхает и медленно бредёт к окликнувшему его халибу. Последняя надежда, так неожиданно мелькнувшая в его серой жизни, так же моментально и испарилась, как холодная снежинка из забытого детства растаяла когда – то на его тёплой ладони.

–Ладно, – сплюнув в сторону раба, машет рукой смущённый такой незадачей купец, – давай с каждого ама. По монете. Но больше не проси! Не скину!

На палубы аккуратными рядами складываются тюки с шерстью и шёлком и закрепляются вокруг мачты верёвками. Колотун бьёт несколько раз в свой барабан и Капитан отдаёт первый приказ. Надуваются полной грудью поднятые паруса и, подгоняемые лёгким ветерком, корабли начинают заключительный отрезок пути до столицы Фрикии.

На одном из них в тёмном сыром трюме среди прочих рабов сидит Немой, поникший от мыслей о несбыточной мечте. Мохнатые ёлки, укутанные белоснежными шубами, зимним вихрем воспоминаний проносятся в его голове. Замёрзшие ягоды рябины кровавыми каплями нависают на заледенелых ветках заснеженных кустов. Бескрайние васильковые поля и кудри белоствольных берёз…

Родина. Такая холодная и далёкая, но такая прекрасная и любимая. Как бы он хотел после жаркой мовны прокатится по мягким сугробам, ощущая приятные покалывания тысяч ледяных иголок по всему разгорячённому телу! А потом, со всего разбега, с головой окунулся в выдолбленную речную прорубь и проплыл под тонкой ледяной корочкой! А затем… ощутить тепло маминых рук, заботливо укутывающих его в мохнатые шкуры.

–Чего лыбишься?– грубо толкает Немого сидящий рядом раб.

Немой открывает веки и видит обозлённые на весь мир глаза уставшего от жизни, закованного в цепи атлета.

Ему не понять. Да, не понять. Можно потерять свободу, родных, человеческий облик. Но оставить самое ценное, что есть у человека – его человечность. Казалось бы, нечеловеческие условия должны были озлобить Немого, сделать его жёстким и грубым. Но нет. Наоборот. Они ещё больше закрепили его дух и желание остаться человеком. Человеком с большой буквы. И именно это и отличает сильного от слабого, а не величина мышц и не умение владеть мечом.

–Чего лыбишься?– повторил вопрос атлет, гневно сверкнув глазами. Ему явно хотелось выплеснуть на кого – нибудь свою злобу от своего незавидного положения и сидящий рядом заросший худой раб очень хорошо подходил для этого.

Немой просто промолчал, отвернулся и закрыл глаза, которые не открыл даже тогда, когда почувствовал сильный удар атлетического соседа в свою ногу:

–Ты глухой, что ли?

Белые облака и ласковое солнце, совсем не такое, как в этих проклятых песках…

–Эй!– даже окрик надсмотрщика в сторону злобного раба не заставил Немого прерваться от своих прекрасных мыслей, – у тебя будет возможность на арене доказать свою силу, – щелчок кнута у самого уха атлета заставил его наконец – то смириться и замолчать.

Глава 3

Вереницей идут рабы по каменным ступеням морского причала к сияющим своей мраморной белизной воротам, ведущим в город. Важно выпятив накаченную грудь, первым идёт атлет, явно любуясь своей фигурой и выставляя её на показ. За ним, оглядываясь на разгружающих товар балтов, семенит Немой, а дальше – ещё несколько несчастных с рудников.

– Живее, живее, – слышит Немой, как торопит своих людей Торвальд, – в скором приём у Владыки. Вы знаете, сколько я добивался этого? Быть представленным ко двору? Да осторожнее, ты!

Балты аккуратно выносят с палубы сундуки и грузят их на стоящие на пристани повозки с запряжёнными в них странными животными с огромными длинными ушами, похожими на маленьких лошадей.

Малыш и Дохлый, опираясь о борт корабля, внимательно наблюдают за процессом разгрузки.

– А что, говорят тот Владыка, огромный, как та гора?– кивает Дохлый в сторону дальних вершин.

– А бес его знает! Может и так, хотя сомневаюсь. Это сколько же на такого жрачки надо? Нет. Враки всё это.

–Вот бы посмотреть, – вздыхает Дохлый.

–Куда тебе! – смеётся Малыш, – ни рожи, ни кожи, а ту да же! Знаешь, сколько наш, – кивает он в сторону Торвальда, – этого приёма добивался? Нужные связи искал, тропинки прокладывал?

– А тропинки – то зачем?– удивляется Дохлый и смотрит на собеседника.

Малыш на мгновенье замолкает, а потом разрождается громким хохотом и так бьёт кулаком в тощую грудь друга, что тот чуть не падает:

–Вот ты!.. Темнота ты… Это ж типа. Ну, вроде как… да ну тебя! Подрастёшь- поймёшь, – и, насвистывая весёлую мелодию, запрятав пальцы рук за широкий пояс штанин, в развалочку идёт к трюму, бормоча себе под нос, – хотя куда тебе ещё расти? И так каланча каланчой. Ему б мозгов побольше. А то дурень дурнем.

–И чего это он? – Удивлённо пожимает плечами Дохлый и недоумённо чешет лоснящуюся лысину затылка, – вроде ничего такого. И спросить – то нельзя. Сразу кулаками машет.

По каменистым улочкам столицы на роскошных носилках, расписанных золотом, в сторону пристани едет красавица Айса, облизывая пухлыми губами сладкий сок надкусанного апельсина. Недалеко от ворот рабы ставят на землю носилки и помогают ей выйти на улицу. Обмахиваясь перьевым веером, женщина осматривается по сторонам и задерживает взгляд на веренице рабов, идущих через ворота. Отбросив в сторону недоеденный фрукт, который тут же подобрал подбежавший невесть откуда взявшийся мальчишка, Айса направляется прямо к ним, навстречу к бегущему ей навстречу надсмотрщику, придерживающему рукой бьющую по бедру саблю.

–Ну?– нетерпеливо спрашивает женщина, – привезли?

–Как и велели, госпожа,– низко кланяется мужчина и ведёт её к стоящим поодаль рабам.

–Хорош, – улыбается Айса, похлопывая раба – атлета по мощной груди,– у владыки сегодня игрища, – обращается она к надзирателю, – думаю, он подойдёт. Отличный подарок ко двору!

Мужчина кивает головой и указывает на Немого:

– Это тот самый, по железу.

Женщина равнодушно проходит мимо, небрежно бросив на ходу:

– К ювелиру его, который на площади. А этот, – одобрительно кивает она на следующего раба, – вполне подойдёт для моей прогулочной галеры. И этот тоже.

Один из охранников отвязывает Немого от остальных и толкает по дороге в сторону города.

– Я буду выступать перед Владыкой, – кричит ему в след атлет, – и добуду свою свободу мечом! А ты так и сдохнешь рабом!

Немой поворачивает голову и грустно улыбается зазнавшемуся рабу: «Пусть боги помогут тебе»,– и, почувствовав сильный толчок в спину, ускоряет ход.

Проходя через разноцветные стёкла, солнечные лучи оставляют на мраморном полу мерцающие блике. Вьющиеся по колонам лианы с огромными цветами собираются зелёным ковром под высоким куполом дворца. Толстые стены сохраняют прохладу и свежесть, а цветущие растения распыляют тонкой волной нежнейшие ароматы. Гулким эхом раздаются далёкие шаги закованных в латы воинов и весёлый смех придворных дам. Журчание фонтанов и шелест заблудившегося в покоях ветра смешивается со звуками струн арфы и щебетом порхающих между цветов птиц.

Распахиваются широкие, покрытые золотым узором, двери и группа балтийских купцов неуверенной походкой заходит в тронный зал и тут же пестрящее разнообразие красок бросается в глаза поражённых роскошью северян. Привыкшие к серым блёклым холщовым одеждам и природной скромности своего края, их глаза на мгновенье жмурятся от игры цветов шёлковых одеяний и блеска драгоценностей, сверкающих всеми цветами радуги и опускают взгляд на мраморный, сверкающий от разноцветных зайчиков, пол.

–Наши гости, видимо, шокированы?– приводит купцов в себя могучий баритон Владыки, гулом раздающийся в круглой зале.

Лёгкий смешок перерастает в мощные раскаты и, повторяемый эхом, заполняет весь купол здания, выплёскиваясь в многочисленные коридоры. Кажется, даже колонны содрогаются от раскатистого гула и вот-вот пустятся в пляс.

Разбуженные шумом птицы суетливо взлетают с верхушек лиан, пестря мелкими крылышками и встревоженно щебеча.

Вдруг наступившая тишина заставляет купцов оторвать от пола взгляд и удивлённо оглядеться вокруг.

Мужчины, женщины, снова мужчины, снова женщины. Боги мои, сколько же их здесь? Торвальд останавливает взгляд на статном мужчине с поднятой ладонью, Владыке, затем переводит его чуть ниже, к лежащему у ног Владыке на золотой цепи зверю с длинной зубастой пастью, покрытому чешуёй.

–Мне сказали, вы привезли диковинные дары с севера, – продолжает Владыка, – но пока что вы сами вызываете удивление не только своим видом, но и поведением.

– Простите, сир, – встаёт на колено Торвальд, – но я и мои, – показывает он на купцов, – друзья так поражены великолепием твоего двора, что потеряли дар речи.

– Я вижу много сундуков, – встаёт мужчина с трона и спускается по мраморным ступеням к гостям. – Что за сокровища ты прячешь в них?

Слегка поклонившись, Торвальд открыл сундук и мастерски встряхнул шкурку чернобурой лисы, распушив каждую её шерстинку:

– Дары севера. Меха мягкие и пушистые, словно волосы твоих прекрасных женщин!

По залу разносится гул одобрения, вызванный такой похвалой. Однако, Владыка, небрежно взяв шкурку, проводит по ней рукой и бросает следующему за ним рабу:

–Зачем мне меха? В моей стране вечное солнце! – говорит он, надеясь смутить хвастливого купца.

Но тот, ничуть не смущаясь, распахивает второй сундук:

–Солнечный камень, – и, запустив руку внутрь, загребает пригоршню сверкающих камней, медленной струйкой высыпая их обратно.

И, к его величайшей радости, глаза Владыки начинают жадно блестеть. Наклонившись над сундуком, он выбирает один, самый большой камень, с застывшей внутри него крылатой мошкой и внимательно рассматривает его. Ему кажется, что каждая прожилка на крылышках насекомого, каждый волосок на её мелком тельце вот-вот оживут и она, открыв жёлтые глаза, взмахнёт и вылетит из своего заточения.

– Что это?– удивлённо спрашивает сир.

–Это?– Наклонив в знак уважения голову, купец протягивает ладонь и берёт камень в свою руку. – Это самый редкий экземпляр, повелитель. Тысячи лет назад эта мошка попала в ещё жидкую каплю смолы и не смогла выбраться. Годы и вода затвердили её, и теперь она может стать единственным, уникальным ювелирным украшением, достойным самой прекрасной женщины на свете.

– Я прикажу сделать из него перстень для моей жены, – громко провозглашает Владыка, рассматривая это сохранённое веками чудо.