Czytaj książkę: «Гаврош, или Поэты не пьют американо», strona 2

Суп

Друг познается в еде.

Константин Кушнер

Галя не любила суп. Она его ненавидела. Каждое утро Галина мама уходила на работу, оставляя суп в холодильнике. Суп считался необходимым элементом питания для растущего организма. Галин долг был, придя из школы, открыть холодильник, достать суп, разогреть его на газовой плите и съесть.

Вместо этого каждый день она делала так: придя из школы, открывала холодильник, доставала суп, подходила с ним к окну, открывала окно и выливала суп.

Эта нехитрая последовательность продолжалась изо дня в день. Но случилось так, что в один из таких дней под Галиным окном проходил Сан Саныч. Действо к тому моменту вошло в привычку и выполнялось Галей автоматически, т. е. в одной руке она держала книгу, которую читала, а в другой кастрюлю с ненавистным супом.

Топая из школы, Саныч в тот день почему-то решил пройти не как обычно, по дороге, а свернуть и прогуляться вдоль дома. Сворачивая, он, конечно, не знал, что Галя уже открывала дверцу холодильника. Пройдя еще несколько шагов, Саныч замешкался, ибо у него развязался шнурок. Он присел, когда Галя доставала суп и встал, когда она уже открывала окно.

Саныч успел сделать несколько шагов, когда сверху на него обрушилась спрессованная холодная жижа так и не разогретого супа, состоящего из картошки, макарон, моркови и даже лаврового листа. Пережив первый шок от удара и холода, просочившегося за шиворот, Саныч посмотрел вверх, а потом сделал несколько шагов вперед.

– Эй, вы там! А по е-льничку за такое не хотите?! – закричал Саныч, но ответа не было. Тогда Саныч зашел в подъезд и стал звонить во все двери на седьмом, восьмом и девятом этажах. Он матерился и громко ругался, поэтому никто ему не открыл, в том числе и Галя.

После этого Саныч отправился домой стирать форму.

– Саша, ты почему сегодня без школьной формы? – урок математики начался с вопроса Марии Николаевны к Сан Санычу.

– Представляете, Мария Николаевна, иду вчера из школы, и вдруг на меня сверху ледяной суп падает. Всю форму гады испоганили.

– Ну это тебе еще повезло, что не кипяченый. Радуйся – легко отделался, – пошутила Мария Николаевна под ржание класса.

Никто не заметил, что Галя сидит пунцовая.

Только через 10 лет на концерте Гавроша Галя призналась, что это она вылила суп на Сан Саныча. Ее так проняло на «Ты город», что она подошла к Санычу и сказала ему об этом. Она всю жизнь боялась признаться, но вышло так, что Санычу уже было все равно и он не обиделся. Странные вещи порой делают с нами песни.

Школа жизни

Все знали Грега. Мне повезло, потому что с ним я учился в одном классе. У Грега не было денег на билеты, но он всегда обходился без них. ДК «Невский», Зимний стадион, Крупа, Рок-клуб, СКК, «Фонограф», ЛДМ, – он знал все залы и все чердаки, форточки, служебки, черные ходы, заброшенные дымоходы и входы для актеров, выходы во двор, дворницкие, места, куда заносят продукты в буфеты и даже лазы из подвала.

Самое главное – Грег мог незаметно пройти мимо билетеров. Это срабатывало в половине случаев. Для другой половины у Грега всегда имелись планы – основной и запасной.

На «Кино» попасть без билетов было невозможно. Но это перед концертом. Настоящий боец готовился к вылазке заранее.

В 2 часа к залу подъехала легковушка с кузовом, загруженная мороженым для кафе. Мы заботливо выгрузили металлические цилиндры с лакомством из багажника, помогая женщине-экспедитору и стали таскать их в буфет. Три-четыре ходки и мороженое расположилось в холодильнике, чтобы дожидаться участи быть поглощенным в антракте разгоряченной публикой.

Да, тяжело было продержаться последующие четыре часа в чулане со швабрами и грязной ветошью, но цель всегда оправдывала средства.

Вершиной тактической мысли Грега был проход на «Ноль» в ДК Невский. Первый ряд обороны держала милиция, которая еще снаружи отсеивала «неликвид». Дальше шли дюжие хлопцы в черном, словно сито выцепляющее рыбу поменьше. И лишь в конце стояли бабушки-пенсионерки, заботливо отрывающие корешок вожделенного билета.

ДК «Невский» – это отдельно стоящий куб, у которого окна первого этажа находятся на высоте вне досягаемости человеческого роста. Расположен он на пустыре. Других зданий рядом нет, пожарной лестницы тоже.

Зал вместил счастливчиков, и на улице осталось человек тридцать разношерстного люда – панки, алисоманы, рокабилы, в общем безбилетники априори.

«Вписки» не было. Вернее, почти не было, поскольку оставался все-таки какой-то пожарный вход в боковой части здания. Но двери были металлическими, на них висел здоровенный замок, а внутри, по слухам, дежурил наряд милиции.

– Стой здесь, – шепнул мне Грег и отошел в сторону. – Будь готов.

– К чему? – удивился я.

– Некогда, главное – не тормози в нужный момент.

– Эй, пацаны, кажется есть «вписка!» – крикнул он остальным, подозвав их в тесный кружок. Они о чем-то пошептались и отчалили за угол.

Если на стене висит ружье, то когда-то оно должно выстрелить – гласит закон драматургии. Если на рок-концерте есть запертая дверь, то недалеко должен валяться телеграфный столб – такой закон вывел в тот вечер Грег.

Обнаружив сей полезный предмет, группа меломанов под руководством Грега легко подняла его и, ускоряя шаг, пошла на таран. Первый удар сотряс двери, но они выстояли, слегка прогнувшись. Тогда меломаны отошли шагов на пять и нанесли еще один удар, посильнее предыдущего.

Всего этого я не видел, ожидая перед главным входом. Персонал лениво стоял за закрытыми дверями, покуривая и болтая о какой-то чепухе. Внезапно из глубины раздался какой-то крик, потом длинный милицейский свисток, и все бросились от дверей внутрь, оставив на входе одну «бабулю божий одуванчик».

Из раздумий меня вывел появившийся из-за угла запыхавшийся Грег, держащий в руке здоровенный кирпич. Задержавшись метрах в пяти перед входом, он с видом исполнения рутинной ежедневной работы метнул кирпич в стеклянную дверь и, дождавшись, когда все осколки упадут на бетонный пол, прошел внутрь.

Чего встал? Хочешь чтоб тебя повязали? – крикнул он, и я проскользнул внутрь мимо оцепеневшей бабули с широко открытыми глазами, направился в зал, где уже звучала со сцены «Школа жизни».

У Грега я научился главному – если хочешь оказаться на концерте, ты там будешь.

Человек в пиджаке

На шестой рок-фестиваль мы сходили еще раз. Там я впервые увидал этого странного человека.

Клоун, шут гороховый, олух, блаженный, петрушка, жердь, арлекин, посмешище, паяц, скоморох, комедиант, фигляр, юродивый…

Экзамены были сданы на хорошие оценки, и можно было расслабиться. Поехали я, Егор, Сан Саныч и Галя. Вообще-то мы пошли, как тогда говорили, «на Мост» (Калинов). Вышли из Гостинки и перешли на другую сторону Невского. Погода стояла солнечная и теплая, что для Питера редкость. Оттепель есть оттепель, а значит, светило Солнце.

У Елисеевского мы остановились купить мороженого в одном из уличных лотков на колесиках, ныне отправленных в отставку по совершенно непонятным причинам.

Галя протянула рубль женщине в белом халате и сказала:

– Нам 4 стаканчика по 15 копеек, крем-брюле.

Продавщица привычным движением открыла лючок, но достать мороженое не успела.

Ее взгляд остановился за нашими спинами. Не прекращая смотреть, она инстинктивно закрыла лоток и перекрестилась, прошептав:

– Господи, откуда берутся-то такие, куда только милиция смотрит…»

Мы тоже решили посмотреть, что там такое творится. Медленно поворачивая голову, я заметил, что множество окружающих тоже смотрят в одну точку, хотя ничего особенного вроде не происходило.

Группа людей, человек пять, проходили мимо нас. В центре шел и увлеченно что-то рассказывал высокий светловолосый человек в черном пиджаке. Все бы ничего, если б его грудь не была увешана десятками значков всех мастей. На лице были черные очки, как у кота Базилио, с висков свисали пейсы, коих тогда увидеть на улице было просто невозможно… тонкие штаны-дудочки были коротковаты, а завершали картину остроносые ботинки-гады, гордо смотрящие вперед, как ростры кораблей, готовые взлететь над расплавленным асфальтом Невского проспекта.

Странное ощущение, будто ты встретил инопланетянина. Так мы еще стояли пару минут, провожая худощавого верзилу взглядом. Потом жизнь вернулась в привычную колею, заставляя как обычно забыть мгновение чуда, как будто ты ничего и не видел.

– Что ты говоришь, девочка? – прервала, наконец, молчание хозяйка оазиса.

– Крем-брюле, тетенька, – повторила Галя.

– Держи, дочка, держи. И сорок копеек сдачи. Вот ведь черт, чтоб ему…

Есть один человек со сцены, приходящий к Гаврошу на все питерские концерты… Если, конечно, «Аукцыон» не на гастролях…

Города

Города как магниты. Притягивают себе подобных в орбиту бытия, медленно переваривая и сонастраивая под свои силовые линии.

Ты либо готов измениться, когда кривая судьбы делает зигзаг, либо ты уже внутри стал другим, а внешнее изменение– лишь отражение произошедшего внутри тебя? Или ты лишь хочешь стать другим, делая шаг в иной мир, а там уже как выйдет? А может быть, ты даже поменяешь что-то прямо там, в сердце города, и он станет другим?

Как бы то ни было, родители получили долгожданный вызов. В другую жизнь, с другими правилами.

Отъезд случился быстро, нервно и калейдоскопично. Кто-то вместо стандартного PLAY нажал перемотку, и лента кинофильма, который ты смотришь, открывая глаза по утрам, пролетела перед взором в считанные секунды. Два месяца сборов, беготни, отвальных и слезных прощаний не оставили отпечатка, содержащего что-нибудь значительное.

Просто в один прекрасный день я проснулся в школе для взрослых, сидя за партой и изучая немецкий. Так было надо, а думать о том, чего хочу, я еще не умел.

В России закончилась своя перестройка, а у меня началась своя. Городок был маленький и скучноватый, зато спокойный. Последующие месяцы прошли в изучении новых правил и законов. Не столько юридических, сколько бытовых.

Однажды, проходя из школы по улице, вымощенной старым камнем, я встретил старичка в клетчатом пиджаке. Остановившись, он изящно поклонился, учтиво приподнял шляпу и поздоровался. Почуяв подвох, я сделал вид, что не заметил его, и прошмыгнул мимо по своим делам. В памяти еще живы были рассказы математички об иностранцах, раздающих детям на Невском проспекте отравленную жвачку. Старичок был стопроцентным иностранцем, а потому и опасность, исходящая от него, была почти осязаемой.

На следующий день, на том же самом месте, я вновь встретил старичка в клетчатом пиджаке. Я помнил старое правило разведчика, услышанное в правильном фильме: встретил дважды одного и того же человека – верная слежка. Но виду решил не подать. Учтиво поклонившись в ответ, я пошел дальше. У ближайшего киоска сделал вид, что рассматриваю газету на витрине, и скосил глазом в сторону, откуда пришел. Старичок остановился и поприветствовал следующего человека, также учтиво приподняв кепку.

«Ага, передает меня следующему шпику, слыхали и про этот прием», – подумал я. Быстро повернув за угол, я пересек улицу, нырнул в подворотню и выскочил на другой стороне квартала. Сердце стучало бешено, но хвоста не было, и, успокоившись, я побрел домой.

На третий день я хотел сменить маршрут, но решил, что это будет подозрительно, ведь так они поймут, что я понял, и решил пойти из школы той же дорогой.

Еще за километр я приметил старичка в кепке. Волнение отдавало в живот бешеной пульсацией, но я не подал вида. А ну-ка, пугану – мелькнула шальная мысль. Когда до объекта оставалось метров двадцать, я сунул руку в карман, и сильно оттопырил указательный палец вперед, показывая, что у меня в кармане «ствол». Старичок виду не подал, и когда мы поравнялись, также учтиво приподнял шляпу. Я поздоровался в ответ и пошел дальше.

Вечером, я осторожно рассказал о старичке Сан Санычу, который приехал намного раньше и знал полгородка.

– А, так это ж Фридрих, он со всеми здоровается, он тут драмкружок любительский ведет, – запросто ответил Саныч.

Через месяц я купил кепку. Надоело кивать. Я привык здороваться с Фридрихом. Но кепка делала из банального кивания приятный ритуал. Я знал, что небезразличен Фридриху. А Фридрих стал небезразличен мне. Тому, как надо здороваться, я научился у старика в клетчатом пиджаке.

Лоцман

Мы простились тогда, на углу всех улиц,

Свято забыв, что кто-то смотрит нам вслед;

Все пути начинались от наших дверей,

Но мы только вышли, чтобы стрельнуть сигарет.

И эта долгая ночь была впереди,

И я был уверен, что мы никогда не уснем;

Но знаешь, небо

Становится ближе

С каждым днем…

БГ

День начался с тачки. Скопив первые 500 евро, Егор взял да и купил старый «Гольф». На все. Тачку надо было проверить в деле. Бундес – последний оплот бесплатных автобанов, и через полчаса мы уже выжимали свои 120 в крайнем правом ряду. Пусть нас обгоняли бабушки-пенсионерки на сверкающих мерсах, поправляя свободной рукой прическу, мы ехали вперед, навстречу светлому будущему. Первая машина – это первая машина, и неважно сколько она стоит.

Через 50 километров свернули на второстепенную дорогу, а с нее на лесную. Егор хотел «проверить клиренс». И надо ж такому было случиться, что «Гольф» взял, да и зачихал. А потом и вовсе заглох.

– Спокойно, я сейчас, – Егор деловито дернул за рычаг под приборной панелью, вышел и поднял крышку капота. Прошло минут десять, но Егор все возился с мотором, и мы тоже вышли из машины.

– Ну, чего у тебя тут? – спросил Саныч.

– Да, кажется, датчик накрылся.

– А чего делать? Попробуем с толкача может?

– Не надо.

Мимо проходил какой-то дедок, по виду типичный грибник с палочкой.

– Может деда попросим помощи? Смотри, а то заночуем тут.

– Не надо, щас разберусь.

Дед поглядел на нас и неторопливо прошел мимо. Секундная стрелка еще не сделала полный оборот вокруг своей оси, и папоротник продолжал качаться в том месте, где он только что был, а из-за поворота вдруг появилась полицейская машина. Поравнявшись с нами, она остановилась, и из машины вышли два здоровенных светловолосых полисмена – Скутер и Швайнштайгер.

– Что, масло сливаете? – спросил Scooter

– Да нет, у нас датчик, похоже, полетел, – ответил Егор

– Здесь частная территория. Вы надпись видели?

– Нет, ничего мы не видали.

– Залезайте в машину, поедем в город.

Мы забрались в аналог уазика с зарешеченным помещением для перевозки преступников.

Первые минут пятнадцать мы молчали.

– Странные они. Европейцы, – произнес вдруг Егор.

– И чего в них странного? Люди как люди, – ответил я.

– Да мы вот сейчас на юге, тут Италия рядом.

– Ну и что? Причем здесь Италия?

– Да, я вспомнил про Калигулу и его коня. Это ж надо – коню дворец построили, сенатором сделали и хотели даже в консулы произвести. И все ж молчали. Никто не пикнул. Патриции хреновы. А как на частную территорию заехал человек случайно, так сразу полицию вызывают.

– Так то было 2000 лет назад – с конем, – сказал я.

– Кстати, а мы чем лучше? Ты вот знаешь, что крейсеру Аврора, например, орден дали?

– Ну и что?

– А то, что это ж груда металлолома. Корабль. Конь хоть живой, а железяка по любому не живая. Куда ты ей орден прицепишь?

– Ясное дело, куда – на нос, который растр. Сбоку.

– «Ра-а-астр», – передразнил Саныч. – А ты теперь подумай, если между конем и Авророй 2000 лет прошло, то насколько мы отстали от Европы?

– А ты вот Аврору не трожь, – вдруг резко выступил Егор.

– Это почему?

– А потому. Аврора для меня – это святое, меня там в пионеры принимали.

– Ну и что? Мало ли кого и где в пионеры принимали. Меня вот, например, в Музее Ленина, на Горьковской.

– А вот и то, что сколько лет прошло, а я как сейчас все помню. Вот тут справа, пушка носовая, там мостик. Тут я стою, и передо мной комсорг, вяжет мне галстук и говорит, громко так, звонким голосом: «Будь готов!». А я ему также громко отвечаю: «Всегда готов!». Смотрю в глаза и отвечаю. А между нами и нет ничего, только готовность, на все готовность.

– А комсорг – мальчик или девочка? Тебя послушать, так будто у вас там секс, прямо на корабле был. А не прием в пионеры.

– Дурак ты. Это кстати, круче, чем секс.

– Да что ты? Чего ж ты тогда сюда уехал? Вступил бы там в партию, ходил на митинги, кайфовал.

– А одно другому не мешает.

– Это как же?

– А так. Я вот знаю, что здесь жить мне проще, знаю. Все знаю, про сырьевую экономику, про дефицит и профицит, про Ленина и Сталина, про Гулаг, читал Оруэлла и Варлама Шаламова, про ваучеры знаю, про Газпром и так далее, но дело не в этом.

– А в чем тогда?

– А в том, что при всем при этом, где-то там, глубоко в памяти есть островок, где я стою на Авроре и меня принимают в пионеры. И там я испытал такое счастье, какого с тех пор больше никогда и нигде не испытывал.

– Кажется, я понимаю, – сказал я. – Послушай, а вот у меня такой островок тоже есть.

– А у тебя чего за островок?

– Ездил я в детстве на Украину, к бабушке. И был у нее дом с садом. Сейчас думаю, посмотри я на тот дом, вообще ни о чем, развалюха, 1905 года постройки, а все б отдал, чтобы туда снова попасть. Потому как там я – царь и бог. Хочешь – в море купайся, хочешь – черешню собирай. Родители в Питере, лафа.

– Точно, и царь и бог. Вот и я, знаю что нет ничего в той Авроре, знаю. Корабль как корабль, с мутной историей. Но разве ж я могу тот островок разрушить, где я был счастлив? Что тогда от меня останется? Диплом о высшем образовании? Аусвайс?

За окном машины темнело. Внутрь попадал лишь свет фар, проносящихся мимо машин.

– А у меня островок – обрезание, – сказал вдруг Саныч.

– Это – как? – засмеялся Егор.

– А так, я ж обрезание сделал перед поездкой сюда. Осознанно.

– И что?

– А то, что до того я жил во тьме, а как обрезание сделал, будто новый мир увидел.

– Что-то я не понял, – сказал я, – мне кажется, это сюда не подходит.

– Очень даже подходит, – сказал Саныч. Говорю тебе, никогда я не был так счастлив, как в тот день. Если хочешь – то считай, что я испытал религиозный экстаз. В тот день я родился заново, я чувствовал себя большим и близким к Богу, и знаю, что это был самый важный день в моей жизни. И никакая Аврора для меня не сравнится с этим чувством.

– А, ну тогда подходит вроде, – закивал Егор.

– Есть у меня и второй островок, – добавил Сан Саныч.

– Какой? – спросил Егор. – Израиль?

– Нет, диск.

– Кто в лес, кто по дрова, – возмутился Егор. Сначала обрезание, теперь вот диск. И что это за диск?

– «День серебра» БГ.

– Не знаю, я начал про конкретное место вспоминать, а у тебя то обрезание, то диск. И что ты с этим диском делаешь? С собой его возишь?

– Не вожу, но он всегда со мной.

– Это как?

– Когда я чувствую, что я вдали от дома, я напеваю «Небо становится ближе», и через две минуты появляется ощущение, что я дома. Ну, а если диск есть под рукой, то вообще ништяк, ставлю, и все становится на свои места. Выходит – это и есть мой островок, и даже… моя Родина.

– Тогда выходит, – сказал я, – что ты, Егор, родился на Авроре.

– Да пошли вы…

– И у меня Родина не одна, – решил добавить я.

– Ну да – еще один космополит. У Саныча и Питер – Родина, и Иерусалим, и кабинет обрезателя, а еще и диск. Полный набор. А у тебя что?

– Концерт.

– Ой, не могу, – заржал Егор. – Чем дальше в лес, тем больше партизаны. Какой концерт? Самый первый? У тебя видеокассета и видак в кармане?

– Нет. Просто на хорошем концерте я чувствую, что я дома. А на плохом – не чувствую. С хорошего концерта не хочется никуда уходить. И вообще, если меня пробирает, я чувствую, будто Бог со мной говорит со сцены. Но это бывает редко, таких концертов были единицы.

– А исполнитель кто? Имеет значение?

– Почти не имеет. Но одним дано, а другим не дано. И если дано, то он про это знает, и ты знаешь. И другие, кто пришли – тоже знают, только сказать не могут. А если не дано, то учись– не учись: пластика, ноты – все без толку.

– Я, в принципе, согласен, – сказал Саныч. – На хорошем концерте с тобой говорит Бог.

– Не сотвори себе кумира, Саныч, – сказано в Писании, и не поминай всуе.

– А я и не богохульствую, по мне так артист транслирует нечто, что прямо сейчас ближе всего к Богу. То, что тебе нужно прям в эту секунду. А если Бог сейчас с тобой не говорит, то на фиг такой концерт нужен. Это фуфло. Это и есть шоубиз. Когда говорят, что купив билет, увидишь Бога, а подсовывают фуфло.

– Да, чуваки, – вздохнул Егор. – Начал я про Аврору, а вы меня так загрузили, что я уже сам не рад. Но, похоже, что у каждого из нас есть свои острова, и есть те, кто помогает твоему кораблю не заблудиться в безграничном океане времен. Твой лоцман. Причем только твой.

Машина притормозила. Раздался стук каблуков по асфальту, потом щелчок. Дверь открылась, и Scooter сказал:

– Эй, выходите, приехали. Расходись по домам, завтра эвакуатор вашу тачку привезет, заплатите ему сто евро.

– Как сто евро? У меня машина пятьсот стоит, мы на тросе можем, за мной дядя приедет, – возмутился Егор.

– Здесь так не принято, поэтому – сто евро, – строго повторил Scooter, подняв жезл, и мы разбрелись по домам.