Czytaj książkę: «Подводная часть айсберга»
ТРИ СОВЕТСКИХ СТУДЕНТА.
Студенты Гигиенического факультета – армянин, грузин и русский, субботним вечером отправились в ресторан. В былые времена, имея пять рублей, можно было нормально поужинать и выпить, между прочим, неплохо. С червонцем же ты вообще был финансово горд и независим, и мог заказать своей девушке бутерброд с икрой, шампанское и мороженое.
В общем, отдыхали они, эти три студента, за отдельным столиком, потихонечку выпивали, понемногу закусывали, поглядывали на лиц противоположного пола. Когда заиграли белый танец, к ним подскочили две девицы, по виду работницы с фабрики «Красная нить», цветущие, политически грамотные ткачихи. Они пригласили грузина и русского, армянин остался на месте. Он развалился в кресле, закинул ногу на ногу и, покуривая «мальборо», стал крутить на безымянном пальце перстень.
Слово за слово, русский разговорился со своей партнёршей, грузин вроде помалкивал. Между прочим, партнёрша спросила русского о его приятелях. Кто, мол, они такие, случайно не иностранцы? Русскому было и скучно, и грустно…накануне он поссорился со своей любимой девушкой, и чтобы как-то встряхнуться, стал плести какую-то чушь про то, что приятели его – эпидемиологи из Италии, приехали в Ленинград на симпозиум, а он – аспирант института Гриппа – их российский гид. И вообще сегодня он очень устал, поскольку с раннего утра показывал зарубежным гостям город со всеми его достопримечательностями, где они только не были, а сейчас вот зашли поужинать. Партнёрша выпучила глаза, и, потеряв к русскому всяческий интерес, принялась разглядывать армянина с грузином. Когда наступила музыкальная пауза, русский сел за столик и ввёл приятелей в курс дела. Те оживились.
– Как говорят в Италии? – спросил грузин, – С каким акцэнтом?
– Ваймэ! – сказал армянин, – Уж явно не с твоим акцэнтом, Нугзар! Так что ты лучше помалкивай, а разговаривать буду я: дольче бамбино, рагацци, удинезе-кремонезе, интернационале, беля чао! Ну как?
– Прекрасно! – сказал русский, поглядывая на соседний столик, за которым симпатичные ткачихи оживлённо обсуждали услышанную от него новость.
– То, что надо, Сурен! Ты разговариваешь, как неаполитанский мачо.
– Витя, а что он сказал? – не понял грузин.
– Перечислил названия итальянских футбольных клубов.
– Ва! И я так могу: Гурия Ланчхути, Динамо Тбилиси, Торпэдо Кутаиси!
Сурен захихикал, а Витька заметил:
– Не стоит, Нугзар. Лучше уж будь молчуном. Это романтичнее.
– Пачэму?
– Потому что у вас в Палермо всэ так ходят!
Нугзар кончиком ногтя снял белую нитку с рукава кожаного пиджака.
– Палэрмо?
– Это в Сицилии, биджё, не слыхал?– снова захихикал Сурен и поправил на шее цепь из жёлтого металла.
– Всэх зарэжу! – Нугзар схватил столовый нож и наколол на него кусок хлеба.
Девицы едва дождались следующего танца. Оркестр не успел ещё толком грянуть про то, что: «У нас молодых впереди года, и дней золотых много для труда!», как Сурен и Нугзар были сметены со своих мест двумя особо бойкими барышнями, а к Витьке, похоже, утратился интерес. Ему даже стало обидно. «В конце концов, и я мог выдать себя за итальянца. Допустим из Милана…мой папа – концертмейстер из театра Ла Скала, а мама… кто же у меня мама? Ах, да! Мама служит в отделе кадров. Интересно, есть в театре Ла Скала отдел кадров?» Витька посмотрел на свои скороходовские штиблеты и вздохнул. «Какой, на фиг, папа-концертмейстер?! Да и денежки уже тютю, всему есть предел, сколько же можно пить за чужой счёт…»
Витька посидел-посидел, опрокинул рюмку, закусил столичным салатом. Затем выкурил сигарету из суреновой пачки и отправился в гардероб, по дороге ловя себя на мысли, что внимательно слушает идиотскую песню о том, как «наши руки не для скуки, для любви сердца, для любви сердца, у которой нет ко-он-он- ца-а!»
Утром позвонил Нугзар.
– Слуший, брат, выручай! Мы толко из милиции. Кафе «Уголок» знаешь на Лиговском-шмыговском?!
Нугзара перебил Сурен:
– Да не «Уголок», а «Уголёк»! Прямо за углом…ай-яй-яй! Надо 100 рублей, а где их брать?!
– А я-то, откуда возьму?
– Займи у кого-нибудь…может, у мамы? Через три дня отдадим.
– И что я ей скажу?
– Скажи, что у Нугзарчика бабушка заболела…
– Думай, что говоришь, э-э?!
В трубке что-то шипело, гудело и ухало.
– Витя, генацвале, у Сурена калцо забрали и цеп! В милиции сказали, что своровал. Слуший, какой своровал?! Это он у Акопа калцо взял, а цеп брат двоюрОдный дал…
– Пока штраф не заплатим, сказали, не отдадут! Ай-яй-яй…
«Всё правильно, маме кадровице папа концертмейстер как раз только вчера получку принёс. Мама, правда, всё переживала, что денег маловато…»
Через час Витька был на Лиговке. Сурен и Нугзар заплатили штраф, им вернули цепочку и перстень. Из милиции вышли беззлобно переругиваясь.
– Говорил я, что к тебе надо ехать, а он: «обчежитие, обчежитие…»
– Какой ко мне, слуший?! Квартирная хозяйка последний раз говорила, чтобы не было никаких баб!
– Сначала всё нормально было. Приехали в общежитие, достали вино, фрукты…
– Бутылку портвейна и три мандарина.
– Выпиваем, туда-сюда, танцы-шманцы, да? Ткачихи про Италию расспрашивают, я конечно, про Везувий им рассказал, затем про собор святого Петра Первогою
– Слуший, какого Петра Первого, э?! Ты им про Вэнэцию врал, что по улицам одни шлупки едут и эти, гандоны.
– Гондолы, вайме?!
– А дальше? – спросил Витька.
– А дальше пришли какие-то мужики. Какие, говорят, это итальянцы? Грузины с рынка! Нугзар орёт: «Орёл с говном нэ разговаривает, грузин на рынке нэ торгует! Там живут азербайджанцы!»
– А те отвечают, для нас одна хрень, потому что все вы только и делаете, что наших девок лапаете!
– Настоящие ткачи! Зарэжу!
– И что?
– Что-что?! Комендант прибежал, мат-перемат, ай-яй-яй! Этот коменданту поджопника дал. Такое началось: бокс, борьба, олимпийские игры!
Сурен схватился за грудь, затем пощупал пульс и промокнул носовым платком выступившие на лбу капли.
– В общем, не целованные, так и ушли?
– Какой поцелованный? Я говорю, зачем это делаешь, милиция-шмилиция?! Может, я на нём жениться хочу.
– Это на ком, на коменданте?! – не понял Витька.
– На нём, на этом, на ткачихе.
– Зря.
– Сам знаю, что зря! Менты руки заломали, пиджак порвали. Я пиджак и джинсы у Гоги брал, что я ему теперь объясню?
– Скажешь, что заступался за честь девушки.
– Какого девушки, слуший?! – от волнения Нугзар стал путать русские и грузинские ругательства, затем распахнул пальто.
– Вот, посмотри, э?
На пиджаке отсутствовал правый рукав, виднелось одно волосатое предплечье и татуировка с символикой военно-воздушных сил и надписью «Север». Некоторое время шли молча. Затем Сурен сказал:
– Ты, Витя, во всём и виноват. Зачем это придумал?! Итальянцы, итальянцы, а сам ушёл.
– Больше не буду.
Зашли в метро. Роясь в карманах, долго искали мелочь. Затем опустили пятаки в щель автоматов и поехали вниз по эскалатору. Возле перехода с Площади Восстания на Маяковскую разошлись в разные стороны.
– Ну, пока. Деньги через неделю отдадим.
– На лэкции завтра не забудь отметить.
– Сам не забудь.
КАК РАБОЧИЕ ЛЮБИЛИ КИРОВА.
В советские времена в Ленинграде, где Кирова только не было. Его именем даже академический театр оперы и балета был назван, вероятно, как лучшему другу всех балерин, не считая стадиона, дворца культуры, проспекта, района, моста и бог знает ещё чего. Сейчас остались лишь Кировский завод, небольшая улица, площадь и несколько памятников. Один, самый внушительный, до сих пор стоит на площади своего имени. В форменном картузе, пальто нараспашку, со вскинутой правой рукою, спиной к бывшему Кировскому райсовету. Архитектором данного проекта был некто Н.А. Троцкий *. Имел ли Ной Троцкий какое-либо отношение к Льву Троцкому, неведомо. Ну, да и бог с ними.
Всегда считалось, что ленинградские рабочие очень любили Кирова.
То есть, буквально души в нём не чаяли. А после каждого публичного выступления натурально стаскивали с трибуны и уносили куда-то на руках.
А уж когда в конце 34 года на Кирова напал троцкист Николаев, вроде как из ревности высадив в него всю обойму из нагана, то и вовсе пролетарская любовь, словно разбушевавшаяся Нева, вышла из берегов и устремилась к иным рубежам, охватив всю страну. Одних городов, связанных с именем Кирова насчитывалось потом никак уж не меньше десятка, появились даже Кировоград, Кировобад и Кирово-Чепецк. А писательница Антонина Голубева увековечила, спустя годы, героику борьбы и подвига Кирова в дилогии: «Мальчик из Уржума» и «Рассказы о Серёже Кострикове».
В 1970 году страна и всё прогрессивное человечество с чувством небывалого подъёма подходило к столетнему юбилею Ленина. Поэтому вселенская любовь рабочих к Кирову стала неактуально и отошла на второй план.
В один из хмурых мартовских дней электромонтажники тянули проводку через проспект Стачек, который пересекал Кировскую площадь в Питере. Вначале при помощи монтажного пистолета рабочие загоняли в стену дома специальный гвоздь, а после приспосабливали к нему кронштейн, на который закреплялся металлический провод. Работа сложная, если учесть, что связана с высотой, да ещё ветер и снег. К одиннадцати часам утра все продрогли, и бригадир отправил самого молодого монтажника в ближайший гастроном. Слегка разогрев традиционным способом себя изнутри, работяги приступили, было, ко второй части своей юбилейной трудовой вахты, как вдруг выяснилось, что закончились какие-то детали для крепежа провода. То ли специальные скобки, то ли ещё что-то. Зато гвоздей для монтажного пистолета, хоть на моржовый промысел с ними иди. Уселись они на лавочке в сквере, перекурить, а в метрах двадцати перед ними сам Киров на постаменте во всей своей большевистской красе, который тут же и привлёк их внимание.
– Интересно, из чего сделан Киров, из гранита? – спросил самый молодой монтажник.
– Разбежался! – проворчал монтажник средних лет, – Не иначе, бронзовый он, или вообще, из титана.
– Дык, сейчас проверим! – сказал бригадир и зарядил гвоздь в пистолет.
«Дзды-ы-ы-ннь…» – металлически отозвался Киров, после того как бригадир нажал на курок.
– Не понял, – хмыкнул бригадир, – Странный какой-то звук, но на титан явно не тянет.
– Дай-кась, – попросил монтажник средних лет, и вторично засадил по памятнику.
«Дзду-у-уууу-унннь…» – понизив тональность, обиделся Киров, и самому молодому монтажнику даже показалось, что памятник сурово насупил брови.
– Стальной… – заключил бригадир, убирая пистолет в сумку.
– Дайте мне, дяденьки, последний разок, – стал умолять бригадира молодой монтажник, поскольку в нём ещё не угас интерес исследователя. На сей раз памятник издал какой-то лязгающий звук, вероятно гвоздь угодил в гранитный постамент, но в эту секунду перед ними затормозил милицейский наряд, и рабочих отвезли в кутузку.
– Знаете, какой срок вам полагается за вандализм? – спросил их следователь.
Монтажники не знали, а следователь уточнил:
– До пяти лет. А если учесть, что порчу памятника герою революции вы учинили накануне юбилея товарищу Ленину, то вам ещё и добавят, как антисоветчикам.
