Czytaj książkę: «Слово. Словарь. Словесность: к 250-летию со дня рождения Ивана Андреевича Крылова. Сборник научных статей», strona 2

Милославский И. Г.
«Власть» в баснях Крылова и в современном дискурсе

I

Один грибоедовский персонаж откровенничает:

«Если бы меж нами был цензором назначен я, на басни бы налег. Ох, басни – смерть моя… Насмешки вечные над львами, над орлами. Кто что ни говори, хоть и животные, а все-таки цари!»

В баснях И. А. Крылова власть обычно олицетворяется львом. Главная черта этого льва – безмерная алчность, удовлетворяемая благодаря большей, чем у других, физической силе.

 
Собака, Лев да Волк с Лисой
В соседстве как-то жили,
И вот какой
Между собой
Они завет все положили:
Чтоб им зверей сообща ловить,
И что наловится, все поровну делить.
Не знаю, как и чем, а знаю, что сначала
Лиса оленя поимала
И шлет к товарищам послов,
Чтоб шли делить счастливый лов:
Добыча, право, недурная!
Пришли, пришел и Лев; он, когти разминая
И озираючи товарищей кругом,
Дележ располагает
И говорит: «Мы, братцы, вчетвером. —
И начетверо он оленя раздирает. —
Теперь давай делить! Смотрите же, друзья;
Вот эта часть моя
По договору;
Вот эта мне, как Льву, принадлежит без спору;
Вот эта мне за то, что всех сильнее я;
А к этой чуть из вас лишь лапу кто протянет,
Тот с места жив не встанет» («Лев на ловле»).
 

Обладая большей, чем у других, физической силой, крыловский лев весьма глуп. И в результате он часто оказывается жертвой обмана. Например, тогда, когда «от жалоб на судей, на сильных и на богачей Лев, вышед из терпенья, пустился сам свои осматривать владенья» и стал расспрашивать Мужика, представившегося старостой над жителями воды: «Ну, как они живут? Богат ли здешний край?» Услышав в ответ: «Великий государь! Здесь не житье им – рай. Богам о том мы только и молились, чтоб дни твои бесценные продлились», Лев обратил внимание на сковородку, на которой Мужик поджаривал выловленных им рыб («Бедняжки прыгали от жару, кто как мог; всяк, видя свой конец, метался») и спросил: «Так отчего ж они хвостами так и головами машут?«И услышал в ответ: «О, мудрый царь! Оне от радости, тебя увидя, пляшут». После чего, вполне удовлетворенный, Лев отправился в дальнейший путь («Рыбья пляска»).

При этом глупость Льва может оборачиваться даже и трагической для него стороной. Так Мужику без труда удается поймать Льва в те самые сети, под которые сам Мужик легко поднырнул, но Лев, который «подныривать под сети не учился, в сеть ударился, но сети не прошиб, но в ней запутался». Все это дает автору право на обобщение: «Быть сильным хорошо, быть умным лучше вдвое» и «Сила без ума сокровище плохое» («Лев и человек»).

В басне «Лев, серна и лиса» царь зверей, увидев, что преследуемая им серна «над пропастью легко перемахнула и стала супротив на каменной скале, … бросился со всех четырех ног; однако ж пропасти перескочить не мог: стремглав слетел и до смерти убился». В обеих баснях Лев явно переоценивает свои способности. Не последнюю роль в провоцировании этой неадекватности львиной самооценки своих реальных способностей играет лесть. Ею мастерски владеет Лиса, что общеизвестно по басне «Ворона и лисица», но оказывается, что глупость, гарантирующая успех этого приема, в полной мере присутствует не только у самой что ни на есть обыкновенной птицы, но и у царя зверей.

Глупая, безгранично алчная, власть, однако, в защите своих корыстных интересов бывает весьма хитрой и изворотливой. Именно так проявляет себя старый Лев, которому «уж жесткая постеля надоела» и который просит«своих бояр, медведей и волков, пушистых и косматых, шерсти пособрать, чтобы не на голых камнях спать, при этом не тягча ни бедных, ни богатых». В результате близкие друзья Льва «оленей, серн, коз, ланей дочиста обрили, а сами вдвое хоть богаче шерстью были – не поступилися своим и волоском, напротив, всяк из них, кто близко тут случился, из той же дани поживился – и на зиму себе запасся тюфяком». И лиса-прокурор из басни «Щука», та самая, которой Щука снабжала рыбный стол, перед лицом злодеяний Щуки требует для нее самой жестокой казни: «Повесить мало: я бы ей казнь определила, какой не видано у нас и на веку… так утопить ее в реку» («Щука»).

Власть, олицетворяемая Львом, алчна и хищна не совсем так, как оголтелый волк, она и глупа не так постоянно и непроходимо, как осел. Она старается делать вид, что уважает законы и приличия и, когда затронуты ее интересы, проявляет иногда даже изобретательность и находчивость. Отличный тому пример басня«Пестрые овцы», где рассказывается, что Лев «пестрых не взлюбил овец» так что, «видя пеструю овцу, он всякий раз глазами целый день страдает и что придет ему совсем лишиться глаз и как такой беде помочь, он совсем не знает». Обсудив это с Медведем и Лисой, Лев отвергает предложение Медведя «овец передушить» и следует совету Лисы: «а так как в пастухах у нас здесь недостаток, то прикажи овец волкам пасти… и род их сам собой переведется, а между тем пускай блаженствуют оне; и что б ни сделалось, ты будешь в стороне». Автор заключает: «Какие ж у зверей пошли на это толки? – Что Лев бы и хорош, да все злодеи волки». Короче говоря, по Крылову, не следует наивно полагать, что «царь-то хороший, да бояре плохие», напротив, власть – это организованная иерархизированная группа со своими общими чертами: наглым презрением к справедливости, непомерной алчностью и хитрой изворотливостью в делах, касающихся собственной выгоды. Другое подтверждение этой мысли – крыловский мем «там, где пастух дурак, там и собаки дуры».

В басне «Мор зверей» речь идет об ужасном море, воцарившемся в животном царстве. Лев призывает наиболее грешного принести себя в жертву, чтобы смягчить гнев богов, и сам признается в грехе: «Неправ и я! Овечек бедненьких – за что? – совсем безвинных дирал бесчинно; А иногда – кто без греха? случалось драл и пастуха». Со Львом вступает в спор лиса: «поверь, что это честь большая для овец, когда ты их изволишь кушать: а что до пастухов, то все здесь бьем челом – их чаще так учить – им это поделом».

Также были признаны безгрешными «медведь, и тигр, и волки в свой черед», а на костер был принесен вол, признавшийся, что «у попа он клок сенца стянул». Автор заканчивает: «Кто посмирней, так тот и виноват». Властные и сильные никогда не признаются в своих злодеяниях и не несут за них ответственности. Все эти вариации на тему волка и ягненка, т. е. о том, что «у сильного всегда бессильный виноват». О том же и в басне «Лев и барс»: «Судиться по правам – не тот у них был нрав; да сильные ж в правах бывают часто слепы. У них на это свой устав: кто одолеет, тот и прав». А в басне «Крестьяне и река» автор прямо говорит о силе коррупционных связей: «На младших не найдешь себе управы там, где делятся они со старшим пополам». Однако существующее положение дел объясняется, по Крылову, не только физической силой, на которую опирается власть, но тем, что сами подвластные сакрализируют власть. Об этом басня: «Лев и лисица», где лиса, впервые увидев Льва, «со страстей осталась чуть жива», но когда опять «ей Лев попался, но уж не так ей страшен показался… А в третий раз потом Лиса и в разговор пустилась с Львом». А в басне «Лев и комар» рассказывается, «как больно Лев за спесь наказан комаром», ибо «мстят сильно иногда бессильные враги». О том же басня «Лев и мышь».

Впрочем самой важной басней на тему отношений между властью и подвластными выступает басня «Конь и Всадник». Рассказ начинается так: «Какой-то всадник так Коня себе нашколил, что делал из него все, что изволил, не шевеля почти и поводов, конь слушался его лишь слов». Однако когда Всадник снял с Коня узду, произошли ужасные события, о которых в конце басни говорится так: «Тут в горести Седок „Мой бедный конь – сказал – я стал виною твоей беды! Когда бы я не снял с тебя узды, – управил бы, наверно, я тобою и ты бы ни меня не сшиб, ни смертью б сам столь жалкой не погиб“». Баснописец резюмирует: «… Как ни приманчива свобода, но для народа не меньше гибельна она, когда разумная ей мера не дана». Право же, звучит почти так, как на российском ТВ в XXI веке? Однако есть и важные отличия…

II

О концепте «власть» в русском языке существует (как и многих других концептах) огромная литература, относящаяся в основном к рубежу нынешнего и прошлого века. Среди характеристик этого концепта на одном из первых мест (если не на первом) мудрая и дальновидная, грандиозная и всепроникающая, ответственная и самоотверженная, кипучая и неустанная деятельность во благо народа, страны и существующих порядков. Ничего похожего в крыловском дискурсе обнаружить не удалось, кроме, может быть, лицемерных заявлений со стороны самой власти.

В силу этого фундаментального различия и культивируемая властью несправедливость, опирающаяся на насилие, одинаково присущая и крыловскому, и современному дискурсу, выглядит в этих двух ипостасях совершенно по-разному. Как еще существующие отдельные частные недостатки (проявления) в современном дискурсе (В семье не без урода, нет правил без исключений, надо за деревьями видеть лес и т. д. и т.п.). И как имманентные сущностные признаки любой власти вообще – у Крылова.

Можно утверждать, что современный дискурс весьма серьезно обогатился едва ли известными Крылову точными именованиями и мемами для проявлений, характеризующих действия власти: к бессмертной взятке можно добавить еще откат, делиться надо, беспредел, оборотни в погонах, занос и др. Особого внимания заслуживает слово силовики (видимо, pluralia tantum, для обозначения нерасчлененного множества, хотя и не обозначающего вещество). Это слово, как кажется, обладает теми же лексико-грамматическими свойствами, что и отбросы или сливки (общества).

Уклонюсь от обсуждения вопросов о том, «поспевает ли язык за жизнью» или «становится более точным в обозначении явлений жизни». Однако хочу заметить, что высокая частотность в современном русском языке слова силовики несомненно отражает и значительно возросшую роль соответствующих структур и лиц в обществе, и ослабление табу на их прямое упоминание.

В силу аллегорической природы басен крыловские представители животного мира, в том числе и обладающие властными возможностями, по самой сути обозначения весьма невнятно коррелируют с реальными жизненными ситуациями. Как кажется, принципиально такая же невнятность сохраняется и в современном дискурсе, хотя он и обеспечивается совсем другим путем. А именно не за счет ассоциативного компонента слов, обозначающих животных, но за счет многозначности и гиперонимичности соответствующих обозначений. Приведу примеры. Власть употребить (возможность подчинить) – Хождение во власть (группа людей) – Мы здесь власть (? возможно и одно, и другое). Добавлю еще и то, что власть может быть физической и моральной, опираться на силу или закон (последний тоже может быть писанным и неписанным, причем во втором случае он может пониматься и как «понятия» и как божий). Та же однозначность, далеко не всегда преодолеваемая контекстом, характеризует и слово государство. Кроме значений «страна» и «общественное устройство» это слово в русском языке может обозначать и все общество, и интересы правящей группы: словосочетание действие, направленное против интересов государства может быть понято во всех четырех отмеченных значениях. И слово силовики также остается неопределенным по своему значению уже по причине гиперонимичности обозначения. Неясно, стоит ли за ним «армия», «полиция», «ОМОН», «Росгвардия», «ФСБ», «ЧОП», «ФСИН»…

Однако, и это очень важно, в русском языке «власть» часто вообще никак не обозначается, выступая в качестве отсутствующего субъекта действия в страдательных конструкциях и неопределенно-личных предложениях, разделяя, таким образом, судьбу обозначений либо сил природы и общественно принятых (когда и кем?) установлений: Правительство считает (предлагает, утверждает и т.п.) vs Считают (считается), предлагают (предлагается), утверждают (утверждается).

Добавлю, что в классической работе Ю. С. Степанова «Константы: словарь русской культуры» нет раздела «Власть», но только «Тайная власть», а многие обсуждавшиеся выше вопросы, связанные с концептом «власть», распределены по другим разделам: закон, совесть, толпа, табель о рангах, грех.

III

Как же преодолевать ту печальную ситуацию, которую отражают оба типа дискурсов относительно характеристик власти и ее отношений с обществом? Современный русский политический дискурс крайне неубедительно перелагает решение этого вопроса на суд, т.е. на самоё власть. Крылов, разумеется, не предлагает ничего подобного (суд в его баснях редко справедлив), но размышляет в этой связи о возможностях искусства и литературы. Разумеется, «плохие песни соловью в когтях у кошки». И самый искусный соловей остается в клетке именно за то, что поет лучше всех других соловьев и потому отпущенных на волю («Соловей»). Однако именно Сочинитель, по Крылову, ответствен за утверждение в обществе дурных нравов: «он тонкий разливал в своих твореньях яд, вселял безверие и укреплял разврат, был, как Сирена, сладкогласен и, как Сирена, был опасен». Будучи осужден вместе с разбойником на сварение в котле, Сочинитель поначалу, казалось, не был наказан слишком строго, поскольку «под ним сперва лишь тлелся огонек» в отличие от Разбойника, под которым «развели такой ужасный пламень, что трескаться стал в сводах адских камень». Однако под Сочинителем «вот веки протекли, огонь не унимался», хотя «уж под Разбойником давно костер погас». Возмущенный несправедливостью Богов Сочинитель услышал в ответ: «И ты ль с Разбойником себя равняешь? Перед твоей – ничто его вина. По лютости своей и злости он вреден был, пока лишь жил; А ты… уже твои давно истлели кости, а солнце разу не взойдет, чтоб новых от тебя не осветило бед… опоена твоим ученьем, там целая страна полна убийствами и грабежами, раздорами и мятежами и до погибели доведена тобой!» («Сочинитель и Разбойник»).

…За прошедшие двести лет сущность власти в России не изменилась. Изменились лишь средства декорирования этой сущности. Не оправдались некоторые попытки изменить эту сущность, а следовательно, уменьшилось лишь число возможностей столь необходимого изменения. Крот истории роет медленно…

Неизменным остается лишь крыловское предупреждение о том, что новая власть всегда может быть еще хуже существующей «Не вы ли о Царе мне уши прошумели? Вам дан был Царь? – так тот был слишком тих: вы взбунтовались в вашей луже, другой вам дан – так этот очень лих: живите ж с ним, чтоб не было вам хуже».

Впрочем, за последние два века русской истории власть как феномен действительности все-таки изменилась, особенно в связи с отменой крепостного права (сверху), революцией 1917 года (снизу) и другими событиями XX века в России (вновь сверху).

В самом же концепте «власть» сохранилась как некая сущностная константная характеристика «несправедливая эгоистичность» (Я начальник, ты дурак – ты начальник, я дурак; тот прав, у кого больше прав; от сумы и от тюрьмы не зарекайся; виноват ты тем, что хочется мне кушать и мн. др.). Сама эта крайне негативная характеристика концептуально предстает как печальная неизбежность, несмотря на отмеченную выше неутомимую деятельность власти ради всеобщего блага. Не встает даже и вопрос о том, как хотя бы смягчить, если уж нельзя совсем уничтожить, эту крайне несимпатичную несправедливую эгоистичность.

В общественном сознании (не в концепте!) активно выступают такие «ограничители» эгоистичной несправедливости, как разделение властей и ее сменяемость. Однако в рамках именно русского концепта суд как важнейшая из ветвей власти, призванная хотя бы смягчить несправедливую эгоистичность других ветвей власти, сам обладает той же имманентной характеристикой. Выступая, таким образом, отнюдь не как противовес грубому насилию над подвластными ради интересов самой власти, но исключительно как верный пес на службе у власти. При этом проявляющий и свой собственный корыстный интерес. Единственная надежда в этом поле – суд Божий, весьма отдаленный и призрачный. (Бог правду видит, да не скоро скажет; Богу – богово, кесарю – кесарево; Покуда травка подрастет, лошадка с голоду помрет и др.). Иными словами, суд (как концепт) – отнюдь не контролер и/или смягчитель, но сам активный соучастник проявлений несправедливого эгоизма власти.

Другой обсуждаемый в российском обществе способ смягчения несправедливой эгоистичности власти – это ее непременная сменяемость, ротация. (Напомню высказывание У. Черчилля о том, что всякая власть портит (ее обладателя?), и обращу внимание на то, что русский фонетический коррелят английского corruption имеет более узкое и конкретное значение с явно отрицательной оценкой. Однако нет таких грабель, которые гребут от себя; быть у воды и не напиться?! делиться надо! не «взятки», а «благодарность» и др. Однако и смысловой компонент «сменяемость», причем «регулярная» как не входил в концепт власть во времена И. А. Крылова, так и не входит в него и в XXI веке. Хотя сама идея сменяемости весьма популярна в русской концептосфере в связи со смертью, сменой поколений, временами года и иными циклическими событиями. К концепту власти разного типа эта характеристика, как кажется, применялась лишь в 20-е годы прошлого века. Например, «У Никитских у ворот сидит Гоголь какой год. Посидел – пора слезть, дай Малашкину присесть». Или у В. В. Маяковского: «от Ивана до Петра все хотят в директора». Между тем в реальности идея ротации руководителей была еще в 1961 году внесена даже в Устав КПСС на XXII съезде (впоследствии отменена) и, видимо, была в числе причин устранения от власти Н. С. Хрущева. Можно даже предполагать, что в русский концепт власти неизбывно заложена идея сущностной неизменяемости (в отличие от ее внешних декоративных характеристик): белые приходят – грабят, красные приходят – грабят; всякая власть – от Бога и др.

Итак, в отношении той части концепта власти, которую можно назвать «эгоистической несправедливостью», крот истории на русской почве, кажется, вообще не роет, несмотря на движения и самой мысли, и даже жизни.

Онипенко Н. К.
Синтаксемы с предлогом «по»
в текстах И. А. Крылова
(к вопросу о соотношении
модуса и диктума)

Басни И. А. Крылова являются неиссякаемым лингвистическим источником как для современных словарей, так и для грамматик. Это касается и проблемы выбора падежной формы местоимения в соединении с предлогом по (по вас или по вам; по ком или по кому, по нем или по нему); историю обсуждения этой проблемы принято начинать с Грамматики А. Х. Востокова [Востоков 1981: 276], однако в параграфе Грамматики Востокова нет примеров из басен И. А. Крылова.

В начале XX в. В. И. Чернышев, обсуждая проблему вариантности форм Дат. пад./ Предл. пад. [Чернышев (1915) 1970: 608—611], обратил внимание на то, что в черновике басни «Лягушка и Юпитер» была употреблена форма «ПО + Предл. п.» (по них), а в окончательном варианте «ПО + Дат. п.» (по ним). При этом в списке примеров на «ПО + Предл. п» он привел также примеры из басни «Лжец»: Лжец ни один у нас по нем пройти не смеет; …Но кто не лжет, Ступай по нем, пожалуй, хоть в карете; А все чуден и мост, по коем мы пойдем, Что он Лжеца никак не подымает.

В Словаре под ред. Д. Н. Ушакова (1935—1940 гг.) примеры из басен И. А. Крылова появляются в тех разделах словарной статьи предлога по, в которых на фоне нормативного дательного падежа нужно упомянуть и о предложном. Кроме того, в конце статьи после знака ◊ появляется еще один пример из Крылова, иллюстрирующий особое значение формы по мне (По мне пускай, что хочешь говори.). Эта форма толкуется как «что касается моего мнения» и выводится за пределы П. 4 (с дат. п.), в рамках которого дается следующий ряд форм: «по мне, по тебе, по ней, по ним, а также по нем (предл. п.!)». Что касается глаголов горестного чувства (традиционный пункт при рассмотрении семантики предлога по), то они выделены в два пункта: п. 12 (с дат. п.) и п. 19 (с предл. п.) [Толковый словарь… 1939: 315—318].

Примеры из басен И. А. Крылова увидим и у Л. А. Булаховского, который в связи с предложным падежом особо выделяет два местоимения – он и кто [Булаховский 1948: 369—371]. Он же приводит случаи соединения двух падежей (фрагмент из текста А. А. Шаховского и пример из Н. А. Дуровой): существительное после предлога стоит в дательном падеже, а согласующееся с ним причастие в предложном, при этом Булаховский выдвигает гипотезу о влиянии украинского языка.

Проблема выбора падежа после предлога по активно обсуждалась в 70—80 гг. прошлого века. Наиболее полную картину существующих на тот момент точек зрения представил В. А. Ицкович [Ицкович 1982: 98—113], который вслед за А. М. Пешковским [Пешковский (1914—1928) 2001: 320—321] и В. В. Виноградовым [Виноградов (1947) 2001: 572—573], сделал вывод о том, что предлог по вследствие расширения его семантики и появления (или усиления) параллельных предложно-падежных средств со специализированной (более узкой) семантикой превращается в «пустой» предлог, «в формальный показатель зависимости одного слова от другого» [Ицкович 1983: 113]. Результаты обсуждения нашли отражение в ряде словарей [Трудности словоупотребления… 1973: 327—328; Граудина и др. 1976: 48—49; Розенталь, Теленкова 1981: 121, 419; Золотова 1988: 138—153; 338—339].

С 90-х гг. интерес теоретической лингвистики к этим формам угасает, проблема переходит в сферу лексикографии. Словари используют понятия старшей и младшей (новой) нормы, пометы устар. или разг. Так, в Словаре под ред. С. А. Кузнецова (1998) местоименные предложно-падежные формы «ПО + Предл. п.» обозначены как разговорные. При этом иллюстративный материал не цитатный, в основном типовые общепонятные фразы (речения), ориентированные на носителей русского языка последней трети XX в.; из цитатного материала – только пословицы. См. также в Словаре С. И. Ожегова по нем, по них – это «просторечные сочетания».

Корпусная лингвистика XXI в., наблюдая грамматические явления в диахронии и синхронии, предлагает два решения рассматриваемой проблемы: (1) отнести формы Предл. п. к сфере диахронии [Муравенко 2006; 2008]; (2) интерпретировать формы по нем, по ком в синхронии как вариантные формы одного падежа – дательного [Кустова 2016]. Е. В. Муравенко предлагает понятие «синтаксического архаизма»и обосновывает необходимость словаря «изменения управления в русском языке» [Муравенко 2006; 2008]. Термин «синтаксический архаизм» используется ею и применительно к формам «ПО + Предл. п.», например, при глаголе скучать. Г. И. Кустова говорит о наличии у личных местоимений «усеченной формы» Дат. п.

Потенциально возможно и третье решение, связанное с понятием «нейтрализации» из теории позиционной морфологии по М. В. Панову [Панов 1999]. Третье решение предполагает включение в обсуждение и местоимений 1-го и 2-го лица единственного числа. Включая в обсуждение местоимения мне, тебе, мы используем ту же логику, что и в Словаре В. И. Даля, где в статье предлога по в п. в) «с предл. пад.» даются и синкретичные формы: по работе (после работы), сын по матери вышел; тужи по молодости. Понятно, что современные грамматики и словари квалифицируют эти формы как Дат. п.

Но если мы обратимся к текстам И. А. Крылова, то поймем, что ситуация сложнее, что для определения падежа необходимо учитывать одновременно несколько факторов, в том числе разграничения модуса и диктума в семантике местоименной синтаксемы и ее синтаксические функции.

Особенность местоименных синтаксем с предлогом по состоит в том, что определение падежа при неразличении окончаний Дат. п. и Предл. п. зависит не только от синтаксической функции, но и разряда и лица местоимения. Считается, что местоимения 1-го и 2-го лица ед. ч. (участники речевого акта) в соединении с предлогом по стоят в форме Дат. п. Для остальных личных местоимений в современном русском языке возможен выбор, в большей или меньшей степени (по разным словарям и справочникам) регламентируемый. предл. п. местоимений 1-го и 2-го лица обнаруживается в том случае, если эти формы выражают «значение времени относительно другого времени»: И определяем и объявляем по нас помянутого престола наследником другаго сына нашего, Петра (Акты Петра I); О, вы, по нас идущие потомки (Тредиаковский) [Ломтев 1956: 353—354].

Если Т. П. Ломтев иллюстрирует это значение формами 1-го лица множ. ч., то Л. А. Булаховский рассматривает пример из басни И. А. Крылова «Воспитание льва»: Любезный сын, по мне наследник ты один! [Булаховский 1948: 370]. В этом примере по мне занимает внутрисинтаксическую присубстантивную позицию и является средством выражения диктальной информации. Но вот другие примеры: И потому с тобой мне не ужиться, / Что лучшая Змея, / По мне ни к черту не годится (Крестьянин и Змея); По мне хоть бы тебя совсем с двора согнали. / Велика вещь возить или пахать! (Собака и Лошадь); По мне таланты те негодны, /В которых Свету пользы нет, /Хоть иногда им и дивится Свет (Паук и Пчела).

В этих примерах по мне выражает модус мнения и речи, т. е. занимает внешне синтаксическую позицию (вводную, парентетическую).

Разграничение вводной и внутрисинтаксической позиций связано со степенью присутствия модуса в семантике словоформы; в некоторых случаях от этого будет зависеть и определение падежа. Так, по мне во вводной позиции (1) относят к Дат. п. (или к «наречному выражению»), а по мне во внутрисинтаксической позиции либо Дат. п., либо к Предл. п. (2) в зависимости от того, каким членом предложения является словоформа. Примеры: (1) А я скажу: по мне уж лучше пей, / Да дело разумей; (2) Любезный сын, по мне наследник ты один! (Крылов). Первый пример – бесспорно вводная позиция и Дат. п. (я считаю.., по моему мнению); второй —собственно диктальная – Предл. п. (мой наследник, наследник после меня; по мне во временном значении). Но если допустить, что у Льва был не один львенок-сын, то третий пример можно прочесть и по первому варианту: «я считаю, что только ты мой наследник). В этом случае по мне окажется формой Дат. п.

В примере из «Почты духов» мы видим форму Предл. п.: итак, душа моя, когда ты хочешь видеть ад в лучшем состоянии, то уполномочь его и объяви по себе и по мне первым начальником ада… (т.е. первым после тебя, Плутона, и меня, Прозерпины).

Таким образом, модусная семантика синтаксемы по мне соотносится с Дат. п., а диктальная (восходящая к значению относительного времени) – с Предл. п. Дат. п. в современном русском языке гораздо активнее взаимодействует с предлогом по. В Словаре Г. А. Золотовой указаны следующие синтаксемы (примеры дадим из басен И. А. Крылова): транзитив (По снегу хрупкому скрыпят обозы), темпоратив, дистрибутив (К ним за день ходит по сту раз),рубрикатив, коррелятив (Иль не было вблизи ему по чину сесть; И дом бы всем пришел ему по нраву), критерий сравнения (Посмотрим, где твои права, где сила, твердость, По коим ты в тщеславии своем Всей твари, даже Льва, быть хвалишься царем?), каузатив 1 (ненамеренный) (Царь терпит все по милости своей; по множеству грехов Подпали мы под сильный гнев богов), каузатив 2 (намеренный) (по твоему веленью Я Соловьем в лесу здесь названа), основание-соответствие (По справке ж явствует, что в сказанную ночь — Овца от кур не отлучалась прочь; День кончится, и, по его расчету, Ему всегда чего-нибудь недостает), с семантикой именования (Жил в городе богач, по имени Мирон); объектная синтаксема (По платью барскому без устали колотит), каузативно-признаковая (Притом же об уме мы сами часто судим По платью иль по бороде), объектно-каузативная [Золотова 1988: 139—153]. Местоименные синтаксемы появляются в примерах на объектно-каузативную синтаксему (я ужасно скучаю по тебе; по тебе томится ветер – Блок; И я по тебе, как ребенок, тоскую — Луговской). Подобранные нами примеры показывают, что в текстах И. А. Крылова мы находим почти весь репертуар диктальных синтаксем, образованных предложно-падежной формой ПО+Дат. п. Исключение составляет рубрикативная синтаксема, которая является средством, как правило, делового стиля. Синтаксемы с модусной семантикой в словарной статье не представлены, что и объясняет отсутствие примеров с местоимением 1-го лица.

Местоименные синтаксемы 3-го лица, которые относятся к сфере диктума, представлены формами Предл. п. См. примеры из басен Крылова: (1) Твердит красавица, – по них ли я невеста? (2) Лжец ни один у нас по нем пройти не смеет; (3) Тогда-то он узнал, что добычь не по нем; (4) Тут силой всей народ тушить Пожар принялся; Наутро дым один и смрад по нем остался. (5) А на него со всех сторон Рогатины, и ружья, и собаки: Так драка не по нем. (6) А как умрет, о выть по нем наймут нас, верно, снова.

Таким образом, анализ примеров из текстов И. А. Крылова, написанных в то время, когда два падежа конкурировали между «на равных», показывает, что местоимения 1-го лица с предлогом ПО (по мне) могут соединять диктальную и модусную семантику, а местоимения 3-го лица в этой форме диктальны, для них не существует вводной позиции. Для местоимений 1-го лица в синтаксеме по мне определение падежа зависит от семантики синтаксемы (модусной и/или диктальной) и от позиции синтаксемы. Репертуар синтаксем ПО+Дат. п., существующих в современном русском языке, был сформирован уже во времена И. А. Крылова, и И. А. Крылов использовал этот репертуар в полном объеме.

Литература

Булаховский Л. А. Русский литературный язык первой половины XIX века. Т. II. Киев, 1948.

Виноградов В. В. Русский язык (Грамматическое учение о слове). М., 2001.

Востоков А. Х. Русская грамматика Александра Востокова: по начертанию его же сокращенной Грамматики полнее изложенная. СПб, 1831.

Граудина Л. К., Ицкович В. А., Катлинская Л. П. Грамматическая правильность русской речи. Опыт частотно-стилистического словаря вариантов. М., 1976.

Золотова Г. А. Синтаксический словарь: Репертуар элементарных единиц русского синтаксиса. М., 1988.

Ицкович В. А. Очерки синтаксической нормы. М., 1982.

Кустова Г. И. Участки грамматической нестабильности в современном языке (доклад, прочитанный на заседании Ученого совета ИРЯ РАН 24.03.2016, текст статьи в печати).

Ломтев Т. П. Очерки по историческому синтаксису русского языка. М., 1956.

МуравенкоЕ. В. О синтаксических архаизмах // Изменения в языке и коммуникации: XXI век. М., 2006. С. 209—224.

Муравенко Е. В. О словаре изменения управления в русском языке // Труды Международной конференции «Диалог 2008». М., 2008. С.394—399.

Панов М. В. Позиционная морфология русского языка. М., 1999.

Розенталь Д. Э., Теленкова М. А. Словарь трудностей русского языка. Изд. 2-е. М., 1981.