Czytaj książkę: «Физика лириков»

Czcionka:

Художник Ильдар Гафиятуллин


Художник Ильдар Гафиятуллин

© Валентина Абакумова, 2018

ISBN 978-5-4490-1978-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Театральная история деревни Казанка

– Нет, девочка! Тебе в зал можно только со взрослыми.

Вот ведь незадача! Мне обязательно нужно попасть сегодня в клуб… Там премьера нового спектакля скоро начнётся. Мама моя играть будет в нём… Я специально все уроки поторопилась выучить, чтобы на спектакль успеть. А здесь стоят какие-то незнакомые люди и не пускают. Говорят, что без взрослых в зал нельзя. Потому что поздно. Нет, если бы они были из нашего села, то пропустили бы меня. Потому что моя мама – первая актриса в этом сельском театре, а я – вторая. Я бываю нужна, когда в действующих лицах есть ребёнок. И меня все знают! А эти… Они, наверное, из Кизлояма. Это деревня у нас тут поблизости есть такая. Приехали на премьеру и помогают… Вот, напомогали.

Я стояла на площадке перед клубом деревенским и хлюпала носом, слёзы текли по щекам горячими ручьями.

– А ты что здесь стоишь? Почему не в зале? – спросил меня пробегающий мимо кономеханик. Так мы называли того, кто нам кино крутил в клубе каждый вечер. В шесть часов вечера начинался фильм для детей, а в десять вечера – для взрослых. Кино у нас почти каждый день было. А вот спектакли очень редко. Иногда летом какие-нибудь залётные артисты заезжали, но они чаще всего с концертной программой, а театры были только свои, доморощенные. Почти в каждой деревне собиралась группка самых активных и неуёмных людей, которые ставили спектакли. По тем временам в каждый клуб приходили журналы «Художественная самодеятельность», там можно было найти и пьесы, и песни, и юмористические тексты. Телевизоров не было, только радио. А самой любимой программой у всех была «Театр у микрофона», так что зритель где-то даже подготовленный приходил на спектакли доморощенных театров. В них играли учителя, медработники, сельсоветовские клерки, в общем те, кто не больно был загружен тяжёлым физическим трудом в колхозах и в домашних хозяйствах. В нашей деревне, например, считалось, что, если учительница имеет корову и поросёнка, то ей некогда об учениках думать, хозяйские заботы отвлекают от педагогики. Поэтому учителя отказывались от домашнего хозяйства. А моя мама была учительницей начальных классов. У нас только огородик небольшой был. А за молоком я на колхозную ферму ходила.

И театры эти деревенские ездили на санях по соседним деревням со своими спектаклями зимними вечерами, так что один раз в месяц мы могли новый спектакль увидеть. А на премьеры часто приезжали из близлежащих деревень самые активные зрители. Вот такие меня и не пустили сегодня в зал за мой малый рост и возраст. Киномеханик выслушал меня и позвал в свою будку смотреть спектакль через окошечко. У него их два, так что мешать я ему не буду. Да мне и лучше всё будет видно, а в зале, если на первом ряду не успеешь место занять, то ничего не будет видно из-за спин впереди сидящих. И будешь только слышать, получится театр без микрофона, зал будет смеяться, а ты и не увидишь, почему. Поэтому я даже обрадовалась этому приглашению.

Из окошка кинобудки сцена просматривалась очень даже хорошо. Я обычно все мамины роли знала наизусть, но сегодня у неё совсем небольшая роль будет. Она сегодня играет Шаманову, учёного, к которой уходит муж главной героини спектакля Тани. Сегодня будут играть драму Арбузова «Таня».

Вообще, в деревне больше любят комедии. Смеются в клубе охотнее, чем плачут. Слёз и по жизни всем хватает. Но в этот раз выбрали не комедию, а драму, опять же из-за мамы моей. Она отказалась играть в комедиях. И вот почему.

Пьесу предыдущего спектакля написал местный писатель. Называлась она «Нашла коса на камень». А история в ней была такова. Молоденькая медсестра, которая приехала в колхоз после окончания училища, постоянно штрафовала председателя колхоза за нарушения санитарного режима то на ферме, то в птичнике, то в полях. А это ну никак не нравилось председательше, которую и играла моя мама. Во-первых: жалко расставаться с деньгами. Во-вторых: как эта финтифлюшка смеет так себя вести? Неуважительно. И к ней, председательше, и к её мужу – главному человеку в этом колхозе! Да кто она такая? Козочка Розочка любимая так и та больше значит, чем это фря в белом халатике! Как она смеет запрещать возить к ветеринару козочку Розочку на председательской «Волге»? Видите ли, ей надо в район за медикаментами ехать, а с Розочкой она ехать не согласна. В конце концов, кто в доме хозяин? А тут ещё одна беда настала! Сынок, студент сельскохозяйственного вуза, на каникулы приехал, увидел эту фрю и влюбился! Надо сделать всё, чтобы он забыл про неё! А помочь в этом председательше пообещали двое командировочных из области. Мол, у них связи большие есть, они напишут анонимные жалобы на медсестру куда надо, и её уберут из колхоза. Как уж председательша щедро подкармливала этих командировочных за обещанную услугу! А им только этого и надо было! Они и не собирались кляузничать. Так что дело-то подкатило к самой свадьбе сына с этой такой-сякой медсестричкой. Как тут не разгневаться? Схватила председательша метлу да и давай гонять по сцене этих командировочных-обманщиков. И тут надо сказать, что играли этих командировочных учитель физкультуры, этакий деревенский Шварцнеггер, и ботаник в очках, но директор школы в действительности. И всё бы ничего, да только в зале вместе с родителями сидела девочка семилетняя. Которая должна была идти в первый класс, да не к кому-нибудь, а именно к моей маме. А мама моя была очень хорошей учительницей, она даже второгодников в хорошисты выводила, родители стремились именно к ней своё дитя устроить! А тут вдруг такая ситуация. Зал смеётся над тем, как метла по спинам хитроумных командировочных гуляет, а девочка разрыдалась на весь клуб: «Не пойду, – голосит, – я к этой учительнице! Она даже директора школы метлой бьёт, и нас, детей, лупить будет!» Вот поэтому-то мама и приняла решение: никогда больше в комедиях не играть. А без неё-то как же? Зритель не поймёт. Вот и выбрали драму.

Спектакль начался, я терпеливо ждала маминого выхода. Но оказалось, что не я одна ждала-то. Весь зал ждал. Почему? Да посмеяться хотел.

И вот она появилась. В чёрном строгом костюме, в белой блузке. В руках папочка с документами. Волосы стянуты назад в тугой узел. На носу очки. Наверное без стёкол, зрение-то у неё стопроцентное. Она выглядела так, как будто пришла на работу в школу. Она всегда так выглядела. Но, несмотря на такой серьёзный вид, зрители стали подхихикивать. Смех сначала пробежался по залу лёгкой волной, казалось, вот секунду и он остановится, но этого не происходило, и мама-Шаманова никак не могла произнести ни слова, сдавленный смех в зале не прекращался. Тогда она повернулась к залу лицом и обратилась к зрителям: «Товарищи! Не надо смеяться… Я сегодня серьёзную роль играю…» И зал взорвался! Аплодисментами и смехом… Я думала, что на сцене больше уже ничего не произойдёт, и очень расстроилась. Но минут через пять спектакль всё-таки продолжился. А драма стала ещё одним любимым жанром в нашей деревне.

Правда жизни…

Вы себе представить не можете, какой он! Он… он умный! Красивый! С ним интересно…! Правда-правда! Ну, не может же быть глупым кандидат медицинских наук и преподаватель мединститута… Ну, не может… При этом он ещё и практикующий врач! Значит, не лодырь! И красивый! Это, ведь, редко бывает: умный, красивый, трудяга и богатый! У него квартира есть. Трёхкомнатная. Машина. И квартира в очень хорошем районе, с отдельным непроходным двором и охраной!

Теперь это даже весело вспоминать… А тогда… Тогда ещё не было мобильных телефонов, иностранных машин, да и своих отечественных совсем немного, в магазинах из самого ценного только ветчина по три рубля пятьдесят копеек и голландский сыр, вонючая квашеная капуста и немытая картошка по 12 копеек кг. А одежду можно было купить только на Толкучке (местный рынок) у фарцовщиков втридорога. Даже колготки только там были. Нет, они и в магазинах иногда тоже были, но это ж поймать момент надо было и очередь отстоять… То есть, приобретать в магазине за приемлемую цену даже простые мелочи было практически невозможно. Потому что ничего в них не было.

А вот он, Дима, был. Просто так. Откуда ни возьмись, но только для меня. И в очереди стой—не стой, а не достанется. Потому что мой. И вместе с ним в мою жизнь пришли привилегии. Димин отец был крупным чиновником в обкоме партии, да-да, той самой. Я думала, что они, коммунисты, живут так же, как и все люди, но всё оказалось не так. Вот потому и двор с охраной. А каждое утро во двор этот приезжал автомобильчик москвич-пирожок, и в его грузовом отсеке чего только не было на продажу! Например, сёмга. Люди-то знали только хек и минтай. А тут – сёмга! А ещё сгущёнка и тушёнка. Да! Это было дефицитом номер один! Конфеты в коробках. Разные. И «Родные просторы», и «Птичье молоко»… Кстати, те конфеты с этими названиями были гораздо вкуснее, чем теперь. Может быть, потому что все компоненты были исключительно натуральными? Да и изготавливались не в таком количестве, за качеством успевали присматривать… Да что там! Я тогда в первый раз увидела мороженую клубнику! Вот это был продукт! Живая клубника под Новый год… И почему-то это отличие жизни тех от этих тогда не вызывало раздражение, казалось, что это всё и есть то самое светлое будущее, к которому и идём… ну… должен же быть ориентир. Просто кто-то уже пришёл, а кому-то ещё идти и идти.

А по ночам он слушал Голос Америки и радиостанцию Свобода. Вот. Может быть, я была не достаточна умна, чтобы всё правильно понять, но… мне было очень хорошо рядом с ним. И ему, по крайней мере, не было стыдно за меня. Я умела пользоваться столовыми приборами, отбивную ела, отрезая кусочек за кусочком, а не разрезая её сразу, как некоторые дамы, отличала Бриттена от Моцарта, знала наизусть «Незнакомку» Блока, имела свои предпочтения в переводчиках Хайяма и носила эксклюзивную одежду. Никто и не догадывался, что шила её сама. Вот поэтому и не была похожа на других… Вообще-то я очень старалась. Быть достойной Димы.

Однажды мы забежали на полчасика к нему домой, чтобы закусить перед походом в драмтеатр на спектакль о Емельяне Пугачёве. И пока я возилась со сковородкой, Дима побежал в магазин за хлебом, забыли купить по дороге. От яичницы меня отвлёк звонок в дверь. У него же ключ есть! Сам бы мог открыть… Но всё-таки пошла открывать. За дверью стояла молодая девушка. Рыжая копна волос, нос с горбинкой, ярко накрашенные губы и отчётливый запах модных польских духов «Быть может».

– А-а-а… Дмитрия можно увидеть? – она прищурила глаза и с нескрываемым любопытством стала меня разглядывать.

– Он скоро подойдёт. Если вам угодно, вы можете подождать его.

– Я так и сделаю! – ответила она, прошла в прихожую и сняла своё пальто.

– Проходите сюда, пожалуйста, – я показала ей на дверь в гостиную.

– Мне будет уютней здесь, – сказала она и прошла в кабинет Димы.

Ничего себе гостья! Как у себя дома. Ой! Извините, там у меня сковородка пыхтит. Я вернулась на кухню. И через минуту почувствовала тяжёлый взгляд в спину. Обернулась. Неожиданная гостья стояла в проёме двери, небрежно прислонившись к притолоке. Она смерила меня взглядом и, разбавив тон издевательской ноткой, произнесла:

– Так вот, значит, какая ты, дама – будущая жена… Ну-ну…

– Простите, что вы этим хотите сказать? – я положила ложку на тарелку и повернулась к гостье всем корпусом, сохраняя должное расстояние, в надежде, что оно защитит меня от неожиданной и странной агрессии.

– А передничек-то тебе идёт… Давай-давай… Колготись… Должен же кто-то быть у Дмитрия в услужении.

– Да кто вы такая? И что вам даёт право говорить со мной в таком тоне?!

– Я?! Ты что же, до сих пор не знаешь про моё существование?.. Ещё никто не посвятил?… Я – дама вечная любовница. Много уже вас отсмотрела – этаких дам будущих жён. У вас у всех есть великолепное качество: бессилие превратиться из будущей жены в настоящую. Ладно, живи. Всё равно недолго.

– Да как вы смеете?

– Да никак. Вы, идеальные простушки, любите его только до тех пор, пока не узнаете. Поэтому недолго. А я люблю его таким, какой он есть. Поэтому всегда.

– О чём это вы..?

Она опустила глаза, раздвинула в улыбке ярко накрашенные губы и произнесла, сохраняя эту непонятную мне и даже таинственную улыбку:

– Когда поймёшь, о чём, готовить яичницу будешь уже другому…

Она прошла в прихожую, пошуршала там, наверное, одевала пальто, и хлопнула дверью.

А я думала, столбенеть мне или не столбенеть? Вот придёт сейчас Дима, мне ему рассказывать про эту фурию или, наоборот, умолчать? А если разговор о ней приведёт куда-нибудь… не туда? Если он вдруг защищать её будет? Мне придётся хлопнуть дверью… А я не хочу… Ну, даже, если не будет её защищать, значит, будет оправдываться… И сразу потеряет свою прелесть. Но, даже если не будет защищать или оправдываться, то… будет меня обманывать… Что ж в этом хорошего? А если не будет и обманывать, а просто скажет всё, как есть, ну, например, как она и говорит… Я же не смогу этого принять! Да! Конечно, он может сказать то, что я хотела бы услышать, что мол, да, была такая, но больше никогда не будет, потому что есть ты и только ты… Но будет ли это правдой? Как тогда я буду его любить? Сомневаться в нём и лю… Нет, если сомневаться, то как любить? А она вот не сомневается. Что же она такое о нём знает, что это не мешает ей его любить? И что же я такого о нём не знаю? А что я знаю?… Что он – умный… С ним интересно… Он красивый…

Мои размышления прервал звук открывающейся двери.

– О! Чувствую аппетитные запахи. Всё уже готово? Какая ты у меня молодец! Дима положил хлеб на стол и поцеловал меня в мочку уха.

Я чуть было не начала говорить: «Слушай, тут без тебя такое…» Но проглотила эту непотребную фразу и отвернулась к мойке. Я… не знаю его. Я не знаю, как он воспримет всю эту ситуацию! Вот поставлю я перед ним выбор: она или я. И что? Если он выберет её? Тогда как же? Готова ли я уйти? Нет, он, конечно, не может… не должен! выбрать её… но… я не знаю! как он поступит… И идеальный ли он… Всполаскиваю чашки для чая, а сама думаю: «Вот. Я уже и на услужении… просто на услужении. На молчаливом услужении. Безропотном… И куда это мои права делись?…»

В театре артист Антонов в образе Пугачёва рвал цепи на своей груди перед казнью, а я думала, что же лучше: плен или казнь? И если есть свобода, то от чего и для чего?… И если я выброшу из головы сегодняшнюю встречу с Дамой Вечной Любовницей, то сделает ли меня это свободной и счастливой? А если всё время буду об этом думать, то не стану ли Дамой Вечной Пленницей стереотипов?

Но, слава Богу, всё проходит и даже забывается. Забыла я про эту даму – Вечную Любовницу через недельку. Вернее, перестала о ней думать. Выбрала плен ощущения счастья взаимоотношения с идеальным Димой…

А ещё через недельку начались зимние каникулы в школах, и ко мне приехала из провинциальной деревеньки сокурсница, которая так же как и я всего несколько месяцев назад закончила педагогическое училище и приняла первоклассников, чтобы научить их читать, писать и считать. Но эта идеальная картинка вскоре оказалась порушена обстоятельствами личной жизни.

– Слушай, помоги… У меня только на тебя надежда, – взывала Люба ко мне, – у тебя много разных знакомых в городе, найди тех, кто мне поможет. Я заплачу.

– Да что с тобой случилось-то?

– Зачем тебе подробности? Мне нужно сделать аборт. Дома я не могу, слухи разные пойдут… Молодая учительница и на тебе! О замужестве даже не заговаривай! За этого человека нельзя замуж выходить. Как, как? Вот так! Вот так получилось… И рожать… Да я бы и родила, но опять же, что обо мне там говорить будут?! Вся жизнь под откос… Ну, пожалуйста, ну, помоги…

А чем я ей могла помочь? У меня среди врачей вообще знакомых нет… Дима не в счёт. Он венеролог. И вообще, как я с ним на эту тему говорить буду? А гинекологов я в глаза ещё не видела. Да… Вот это ситуация… А ведь с любым может случиться… Ой, кажется, есть вариант!

– Слушай, у меня есть один знакомый, мне девчонки говорили, что он уже помог с этим одной. Я-то не прислушивалась, думала, что не понадобится… Но, может быть, он поможет. Зовут его Яшей. Правда, сразу должна предупредить, он мне о-о-очень не нравится… Противный. Живёт фарцой. То джинсы на продажу таскает, то пластинки с битлами, то какие-то батники, то шузы… Может, поэтому у него знакомых немерено. И всякие там у него есть. И я не знаю, на каких условиях он эти услуги оказывает…

– Не важно! – перебила меня Люба, – пусть он будет хоть чёртом лысым! Только пусть поможет.

– Он как раз наоборот – лохматый, – попыталась я пошутить, – ну, раз тебе не важны условия, тогда пошли звонить, телефон-автомат за углом. У него домашний телефон есть. Тоже, наверное, по блату установил…

Переговоры были недолгими. Яша вник в проблему за четверть минуты, просто назвал адрес, куда нужно было подойти Любе. Прямо сейчас.

– Люб, что-то я переживаю. На ночь глядя… Хотя с другой стороны левые аборты, наверное, так и делают, вечерами или даже ночью…

Люба вновь появилась утром. Подавленная и едва сдерживающая слёзы.

– Что? Всё сделано уже? Ну и что же ты теперь-то переживаешь? Сама же этого хотела…

– Нет, ничего ещё не сделано, – с отчаянием почти шёпотом ответила Люба, – их было двое: Яша и ещё один. Тоже противный. Но это было их условие. Это ужасно…! Они-то по очереди меня… ну, ты понимаешь… а то сразу оба…

– …Как это…?

– Не спрашивай!

– И что, и всё? А дело-то будет?

– Вот номер телефона. Они дали. Сказали, что там всё для меня сделают. Но и там есть одно условие: нужно будет и с этим, третьим, тоже… А денег они не берут. Только духи нужно будет врачу купить… Она – женщина.

По щекам Любы текли густые слёзы. Что бы ей такое сказать, чтобы успокоить? Ладно, потерпи, осталось немножко? Забей и пошли всех на?.. Лучше родить… Или перешагнуть через стыд и пойти в свою районную больницу? В конце концов, можно будет переехать в другую деревню. Молодые мамочки имеют право отказаться от работы по распределению.

– Ой, только ничего мне сейчас не говори! Не успокаивай и не ищи варианты. – Люба прервала мои мысли, как будто подслушала их, – оттерплю до конца. Только у меня к тебе просьба: поговори по телефону от моего имени с этим, третьим… Я не смогу с ним спокойно говорить… А там, что будет, то будет!

– Хорошо. О чём нужно договориться?

– Что я от Серёжи.

– От Яши!

– Нет, от Серёжи. Это второй. Ну, тот! Звонить мы будем уже Серёжиному знакомому. Врачу. Нужно договориться только о том, когда и куда я должна к нему подъехать.

Телефон-автомат, слава Богу, свободен… Люба держала для меня листок с номером телефона, а я набирала цифры. 7 – 28 – 4…. Что? Это же телефон идеального Димы! Земля перестала крутиться… Под номером телефона было написано имя – Дмитрий Сергеевич… Что, ещё есть сомнения? Да, я звоню своему идеальному Диме, который сказался сегодня занятым, потому и свидания с ним сегодня не будет. У меня.

– Дима? Привет…

Люба взглянула на меня круглыми от удивления глазами.

– Дима…

– Извини, я же сказал: я сегодня занят…

– Нет-нет! У меня на сегодня другое расписание: переживать за свою приятельницу. Ты ведь ждёшь пациентку от Серёжи? Любу? У меня к тебе просьба: не трожь её, пожалуйста. С тобой, наверное, хорошо, но она уже под завязку насыщена сексом. Помоги ей без всяких условий. Я передам ей сейчас трубку, скажи, куда и когда ей подъехать.

Люба снова появилась у меня через день.

– Спасибо тебе. Не обессудь, – она поставила передо мной модные польские духи «Быть может», – это тебе. Не понадобились. Мне их Яша продал. Для врача. Но Дмитрий сказал, что ничего не надо.

– А скажи мне, как врач выглядела?

– Молодая. Рыжая. Нос с горбинкой. И духи «Быть может» у неё уже есть.

Наверное, где-то идеальные есть, но я пока с ними не знакома… А, может, дело вовсе не в идеальности… Но Диму я уже видеть не могла…

А у тебя миллион есть?

У него есть очень богатая бабушка. Потому что у неё есть миллион. И даже не один… Ну, а если это бабушкины миллионы, значит они принадлежат ему. Поэтому всех, с кем встречался, он обязательно спрашивал: «А у тебя есть миллион?» Этот же вопрос он задал и Пи Лю Гину, когда приехал погостить в Ташлу. Пи Лю Гин удивился вопросу, но честно ответил: «Нет». А потом подсчитал, что если он будет ни есть, ни пить, то всё равно миллион из его пенсии получится только через одиннадцать лет. «Не доживу», – подумал Пи Лю Гин, а вслух с грустью добавил: «И, наверное, никогда не будет…» «Тогда что с вами разговаривать!» – пренебрежительно ответил десятилетний Алёшка седому деду, гордо приподняв кончик носа чуть выше естественного положения. Не меняя выражения лица, он тут же обратился ко внуку Пи Лю Гина Марату всё с тем же вопросом. Ну, а зачем менять это самое выражение, если ответ можно было легко предположить. Но ответ оказался совсем другим:

– Миллион? Всего-то? У меня больше есть.

– Да-а-а? – удивился Алёшенька, – и сколько же?

– Очень много.

– Ну, а всё-таки? – не унимался Алёшенька.

– Ты до столько считать не умеешь.

«Странно, – подумал Алёшенька, – я даже знаю, что такое миллиард, а Марат всего на три года старше меня, неужели им в школе рассказывали ещё про какое-нибудь большое число?»

– Я умею считать до миллиарда. У тебя что, больше миллиарда есть? – не отставал он от Марата.

– Нет, я просто богаче тебя.

– А чем же? Докажи!

– Пойдём, покажу.

Марат подвёл его к стеллажам, расположенным в углу большого дедова дома, на которых хранились живописные полотна покойного отца Марата. Он достал одну большую картину, на которой было изображено какое-то странное насекомое-животное, на нём, как на лошади, восседала необычная, но очень красивая женщина…

– Кто это? – спросил Алёшенька?

– Ну… это зависит от того, кто на неё смотрит, – попытался объяснить Марат.

– Как это?

– Чем больше миллионов у тебя в голове и в сердце, тем понятнее, а если у тебя там только по пять копеек, то это просто весёлая картинка, – Марат повторил то, что когда-то ему говорила про отцовы картины бабушка.

– Но если я захочу, я могу купить эту весёлую картинку!

– Можешь. А я могу тебе её продать. Только я продам тебе всего лишь весёлую картинку, которую ты видишь своими пятью копейками, а всё остальное, что есть в этой картине, останется со мной.

– Как это? – недоумевал Алёшенька.

– А так. Неважно, где будет находиться эта работа: на стене в твоём доме, в музее ли, или её фото будет напечатано в каком-нибудь красивом альбоме, я всегда смогу сказать: «Эту картину написал мой папа», – и каждый захочет со мной поговорить.

Алёшенька всматривался в радугу красок и никак не мог понять, что же такого хорошего есть в этой картине, почему это Марат ею гордится?

– Ну и чем эта картинка лучше, чем миллион?

– Миллион, например, тебе только мешает разговаривать с людьми и дружить с ними, а картина, наоборот, помогает. У меня будет много друзей, а ты будешь один. Ну, разве что, с миллионом. Тебе со мной, может, и незачем разговаривать, а мне с тобой не о чем… – резюмировал Марат.

– Мальчики, не ссорьтесь! Лучше идите чай пить со свежим липовым мёдом, – позвала бабушка.

– О! Мёд я люблю! – сказал Алёшенька, но когда все уже направились в столовую, он подошёл к полотну с изображённым на нём дочерью Гебо, потрогал руками, даже понюхал, но так и не понял, почему это Марат считаем себя богатым человеком?

Ograniczenie wiekowe:
16+
Data wydania na Litres:
11 stycznia 2018
Objętość:
145 str. 10 ilustracji
ISBN:
9785449019783
Format pobierania:
Audio
Средний рейтинг 4,6 на основе 1137 оценок
Audio
Средний рейтинг 4,1 на основе 1106 оценок
Audio
Средний рейтинг 4,8 на основе 147 оценок
Audio
Средний рейтинг 4,8 на основе 5323 оценок
Tekst, format audio dostępny
Средний рейтинг 4,2 на основе 174 оценок
Audio
Средний рейтинг 4,8 на основе 500 оценок
Audio
Средний рейтинг 4,8 на основе 858 оценок
Tekst, format audio dostępny
Средний рейтинг 4,8 на основе 347 оценок
Audio
Средний рейтинг 4,9 на основе 36 оценок
Tekst, format audio dostępny
Средний рейтинг 4,7 на основе 437 оценок
Tekst
Средний рейтинг 0 на основе 0 оценок
Tekst
Средний рейтинг 0 на основе 0 оценок
Tekst
Средний рейтинг 0 на основе 0 оценок