Czytaj książkę: «Man Death Ethics. Человек, смерть и этика»

© Валентин Василевский, 2022

ISBN 978-5-0056-1692-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

пролегомены I

1. Добро и зло не сущности, а параметры. Единственным моральным фактом является смерть, мораль становится отношением к смерти: всё то, что ведет систему к гибели – зло; всё то, что преодолевает смерть системы – добро. Аргумент открытого вопроса снимается без апелляции к натуралистической ошибке.

2. Все проблемы связаны со смертью. То, что не ведет к смерти – не проблема. Любое препятствие, преграда, трудность, предел составляют для нас проблему только в том случае, если мы знаем, как она может убить нас.

3. Чтобы понять смерть как проблему, нужна система времен. Понимание – это перенос абстрактной модели из прошлого в будущее, а затем восприятие модели из будущего в реальном настоящем. Единственная когнитивная система, умеющая оперировать моделями во времени – человеческий язык. Поэтому человек – единственная социально-когнитивная система, понявшая смерть как проблему.

4. Этика – метод развития, опирающийся на гипотезу свободы.

5. Цель развития – преодоление проблемы, освобождение от проблемы. Начиная от ситуативных: голода, холода, болезней, внешних угроз; до абсолютной: смерти как таковой. Преодоление ломает гильотину Юма феноменом воли, переходя от данной «как есть» проблемы к абстрактной свободе от проблемы, в состояние «как должно».

6. Выживание и преодоление смерти не одно и то же. Выживание – это избежание смерти: отбор стратегий, позволяющих не сталкиваться с проблемой. Поэтому смерть для Отбора – средство развития стратегий выживания. Смерть для Преодоления – предмет развития.

7. Достижение цели развития есть переход системы в новое качественное состояние. Новый мир и Новый человек, не имеющие проблемы смерти, лишатся субстрата морали и этики. Поэтому у Нового человека не будет добра и зла.

пролегомены II

1. Акт понимания смерти рождает сущность человека. Исходя из этого определения, любая социально-когнитивная система, понявшая смерть, получит человеческие качества не зависимо от биологического вида.

2. Понимание возможно только в системе времен языка. Система времен – определяющее качество человеческого языка в отличие от всех других систем обмена информацией, начиная с природных РНК/ДНК до систем коммуникации животных. Абстрактная «машина времени языка» и есть разум.

3. Понимание того, что приводит к смерти во времени, и того, что помогает избежать или преодолеть смерть, создает у человека отношение к смерти.

4. Отношение к смерти – это дихотомия добра и зла. Таким образом, «добро» и «зло» не сущности, а параметры отношения к смерти как к единой сущности.

5. Этика – метод развития. Зная предел и его параметры, мы получаем возможность преодолевать предел. Именно с этого момента человеку всегда оказывалось недостаточно возможностей его инструментов по отношению к пределу. Так запустился маховик непрерывного Развития человека.

6. Цель развития – преодоление смерти. Все проблемы сводятся к смерти. То, что не приводит к смерти – не является проблемой, не нуждается в этической оценке, не взывает к развитию и преодолению.

7. Достижение цели развития системы – это переход системы в новое качество. После преодоления смерти не будет необходимости в отношении к смерти: не будет морали и этики. Новый мир определит для Сверхчеловека качественно иные параметры, пределы и сущности.

пролегомены III

1. Предмет: феномен осознания смерти. Гипотеза: «осознание смерти» есть самостоятельное, уникальное в природе явление, породившее систему нового качества: «человека». Только осознание смерти дает возможность «отношения к смерти».

2. Отношение к смерти формирует «мораль», как опыт гибели систем и «этику», как метод преодоления гибели. Этический метод дает человеку уникальную способность преодоления «проблем» вообще, и «проблемы смерти» в частности.

3. Живая природа «не знает» о смерти, поэтому она не имеет никаких проблем, морального отношения и этического метода развития. Смерть сама является для природы средством развития. Преодолеть смерть-как-проблему, с помощью смерти-как-средства невозможно.

4. Слово «человек» относится не к «личности» отдельно или «обществу» отдельно, а к системе «индивидуум-социум». Определяя «человека» как социально-когнитивный феномен, как «система, понявшая проблему смерти», мы разрываем привязку понятия «человек» к виду животных Homo Sapiens. Человеком можно назвать любую социально-когнитивную систему, понявшую проблему смерти.

5. Феномен «понимания» чего бы то ни было, собственно разум – это система абстрактных символов в системе времен. «Понимание» любого явления обязательно предполагает движение абстрактной модели этого явления в абстрактном времени относительно реальности. Поэтому математика без системы времен своих абстрактных символов не является полноценным языком, даже имея средства рекурсии.

6. Развитие есть переход в другое качество, преодоление предела явления. Таким образом этика – метод развития.

7. Идея развития для человека: «преодоление проблемы смерти». Вне предела окажется уже не человек, а «сверхчеловек», или «Новый Человек». Ценности, идеи и проблемы Нового мира будут качественно иными.

ошибка Аристотеля

To be, or not to be, that is the question

– William Shakespeare

Рассматривая сочинение Аристотеля «Никомахова этика», мне хотелось бы обратить внимание на ключевой момент, который характеризует общепринятый и ошибочный подход во всех исследованиях вопроса «добра и зла» до наших дней.

Аристотель смотрит на «благо» как на отдельный предмет: «…как принято считать, [всё] стремятся к определенному благу. Поэтому удачно определяли благо как то, к чему всё стремится.» Как будто «добро» это нечто, что можно определить или воспринять; явление, к которому можно прийти; как если бы это была некая самостоятельная сущность. Но это совершенно не так.

Это положение – ошибка, сводящая все этические рассуждения от Аристотеля до Джорджа Эдварда Мура к неизменно противоречивым результатам. Рассуждение, отталкивающиеся исключительно от «блага», подразумевает упрощение: как будто «зло» – это само собой нечто противоположное «добру», как некое «добро со знаком минус», антидобро. Но зло совершенно не равно «добру со знаком минус», как и «зло со знаком минус» не соответствует добру:

Зло ≠ – (Добро) или Добро ≠ – (Зло)

Я утверждаю, что «добро» как сущность, служившая «отправной точкой» в рассуждениях Аристотеля, было выбрано неправильно. Неправильно говорить о «добре» вне его постоянной связи со «злом», наделяя их свойствами неких независимых друг от друга сущностей. Мы не должны забывать, что «добро и зло», «благо и вред», «добродетель и порок» – это дихотомия. Итак, когда речь заходит о таком явлении, как дихотомия, представление подклассов как самостоятельных сущностей влечет потерю общего смысла дихотомирующей системы, дихотомирующей сущности. Потеря смысла системы «добра и зла» происходит в тот момент, когда мы заменяем одну общую истинную сущность одним из ее подклассов, при этом наделяя подкласс полным сущностным, или полным объектным характером. И тогда мы уводим себя от истинного предмета исследования. Если у нас нет истинной сущности, то мы можем говорить о чем угодно, но только не об истине. Печально, что все без исключения философы, следуя Аристотелю, упорно повторяют эту ошибку; хотя дихотомия моральных категорий известна всем.

Рис. 1. Графическая дихотомия: фокус в том, что здесь нарисован только черный подкласс, а белый, не будучи нарисованным, проявляется сам.

Не будучи отдельными сущностями, «добро» и «зло» не могут быть и сами по себе целями, к которым мы могли бы стремиться. И по этой причине «добро» ошибочно было объявлено тем, к чему всё стремится. «Добро и зло» это параметры, указатели уровней, или отношения, которые позволяют нам прийти к желаемой цели или желаемой сущности. Таким образом: как субстратом, так и результатом действия морального выбора является то, к чему выражается отношение с помощью понятий «добра и зла». Остается выяснить, что же это за фундаментальная сущность, которая может проявить себя практически в любом окружающем нас явлении.

Разберемся с этим на примере любого прибора, который мы используем: спидометр, альтиметр, термометр, указатель количества топлива. Приборы являются отличными примерами этического метода, они раскрывают механику его работы. Итак, любой прибор предназначен прежде всего для того, чтобы показать, существует контролируемый нами процесс или гибнет. На приборах мы видим с одной стороны «допустимый диапазон» бытия того процесса, который был нами запущен, существование его прямо сейчас. А с другой стороны «недопустимые параметры» бытия процесса, когда он направляется к гибели. И для нас важна опасность его смерти, потому что для нас важно, чтобы бытие процесса продолжало существовать.

Если вы печете пирог, то, когда вы контролируете выпечку по термометру, процесс уже идет, пирог уже печется, процесс уже существует. Теперь рассмотрим процесс выпечки химически. Как известно, выпечка – это реакция Майяра, соединение аминокислот с сахарами. Идеально она существует в диапазоне от 110 градусов Цельсия до 140 градусов. Происходит формирование полного вкуса, который представляет собой многочисленные перегруппировки молекул, появляется идеальная коричневая корочка, и характерный приятный аромат. До 110 градусов реакция Майяра будет недостаточной, и «выпекания» как мы его знаем – коричневой корочки, полного вкуса и запаха у пирога не будет. Он просто сварится, и как выпечка существовать не будет. Это будет вареное недопеченное тесто, сырая или безвкусная начинка. Напротив, выше 140 градусов произойдет карамелизация сахаров, а выше 200 градусов и сгорание углеводов – так выпечка тоже погибнет.

В этом примере мы видим, что у нас есть показатели «блага» для выпечки – от 110 до 140 градусов, а также показатели «зла» – до 110 или свыше 140 градусов. И, вроде бы, мы на самом деле стремимся к «благу», избегая «зла». Именно как говорил нам Аристотель. Но так ли это на самом деле? Можно ли сказать, что мы получили сущностное благо в конце процесса, если он нас удовлетворил? Нет, мы получили хорошую выпечку и ничего больше. Даже хороший, вкусный пирог – это не «то, к чему всё стремится», это не сущностное благо. Если мы недопекли пирог или сожгли его – мы тоже не получили сущностное зло. Единственное, что произошло – погибла выпечка, которая была нам нужна, но больше ничего.

Значит, контролируя выпечку параметрами «добра и зла», мы не стремились к «добру» как таковому. Так же, как мы на самом деле не воплотили никакого «зла», если мы плохо проконтролировали выпечку и сожгли пирог. В сущности, этический метод на приборе мы использовали, чтобы не допустить гибели процесса, который был нам важен. Поэтому Этика – это именно «метод» именно «преодоления» именно «гибели», которая угрожает бытию нужного нам процесса. Эту технику можно приложить к любым жизненным ситуациям.

Искомая нами сущность, которую мы отслеживаем по этическим параметрам на приборах это именно «угроза гибели» процесса. Важно ухватить это различие. Существование процесса мы уже имеем, он есть «существующий» прямо сейчас. А вот реагировать по сигналу параметров мы будем только в ответ на возможные проблемы процесса, о которых сигнализирует прибор, показывая на шкале недопустимые параметры.

Таким образом, когда мы видим благоприятный диапазон параметров: это «благо» для процесса, но не сущностное благо, а параметр сущности процесса. А неблагоприятный диапазон параметров: «зло» для процесса, но не сущностное зло, а нежелательный параметр для сущности процесса.

Еще один момент: одна и та же скорость, например 200 км/ч для самолета будет слишком низкой и опасной – тогда самолет рискует каждую секунду обрушиться в штопор, потерять опору в воздухе и погибнуть. А вот для автомобиля достижение такой скорости наоборот, грозит повышенной опасностью – от неожиданного столкновения с препятствиями до буквально «взлета» автомобиля, что тоже грозит ему аварией. Значит в самой скорости «200 км/ч» нет ни злого, ни доброго начала. Наше отношение к этой скорости будет меняться в зависимости от ситуации на прямо противоположное. И это очевидно.

Сама по себе цифра на высотомере указывает на положение самолета над поверхностью земли. И цифра становится «плохой», только когда указывает собой на положение, означающее возможность гибели самолета, и «хорошей», если полет может и дальше безопасно продолжаться. Пилот с помощью такого отношения к цифре: зная, какие из них «хороши», а какие «плохи», принимает усилия в направлении показателей «добра» на приборах, и избегая приближения к показателям «зла». Так пилот достигает не «добра» самого по себе, и избегает не «зло» как отдельную сущность. Так же можно упомянуть, что одни и те же цифры на спидометре могут означать «зло» для самолета в одной ситуации, и «добро» в другой. И в этом нет противоречия, а ситуация понимаема нами со всей очевидностью.

Из рассуждения о приборах так же следует, что для любого индикатора важны в первую очередь показатели «зла». Иногда прибор вырождается в «красную лампочку» индикатора опасности, который просто сигнализирует о потере «блага» в процессе. И, как на иллюстрации 1, даже если «добра» на таком индикаторе нет, оно все равно всегда присутствует там «не-горением красной лампочки». Значит, для познания «блага» нам всегда нужен показатель «зла». А самое главное, что мы убеждаемся в неразделимости наших параметрических категорий. Нельзя быть уверенным в получении нужного нам результата процесса, руководствуясь только показателями «добра». На любом приборе нам важны показатели «зла». Параметрические «добро и зло» неразделимы – поэтому они и представляют собой дихотомию.

Поэтому «добро и зло» не могут, и не должны быть разделены, если мы хотим получить от них пользу. Мы всегда должны знать диапазон обоих параметров, чтобы находить правильный путь. Если наши приборы будут показывать только диапазон «добра», то как мы избежим «зла» не зная, где оно находится?

Рис. 2. Этический метод означает, что параметры «добра» для существующей системы или процесса от 65 до 165, а параметры более 210 означают «зло», то есть приводят к гибели системы или процесса.

В этот момент рассуждения нам может показаться, что этический метод сводится к «выживанию» некого сущего, но это не корректно. Понятия «преодоление смерти» и «выживание» не вполне тождественны. «Выживание» адресует в первую очередь к энергии жизни, которая есть и ищет путь своего продолжения, не обращая внимания на проблемы, и даже не зная о них. Выживание – это путь естественного отбора. Средство отбора на пути выживания: смерть. Чем выше энергия живых систем и количество попыток, тем скорее система отбора получает «правильный» вариант. Не важно, в чем состоит проблема, важно найти и закрепить такое поведение и форму существования, которое не сталкивается с проблемой. Действительно, хоть проблем бесконечно много, но животные обходятся без их исследования. За получение инстинкта как правильного пути мимо проблем, они платят жизнями «неправильных ответов». В результате эволюции отбора гибнут все «неправильные ответы», а «выживают» только правильные. «Выжившие» – это и есть «правильные ответы» в чистом виде при том, что проблемы им неизвестны.

«Преодоление смерти» для человека, напротив, подразумевает понимание источника опасности, и требует его исследования. Преодолеть можно только то препятствие, которое понимаешь, и которое предстоит в будущем. Важно упомянуть время, т.к. если мы говорим о бытии и проблеме как прекращении бытия, то преодоление проблемы – это действие, направленное на то, что только предстоит бытию. Т.к. столкновение с проблемой уже означает прекращение существования, прекращение бытия.

Кстати, в понимании различия между «выживанием» и преодолением смерти» разрешается проблема тождества личности. Можно согласиться с Дереком Парфитом и Дугласом Эрингом, что тождество действительно не важно для выживания именно потому, что выживание – это не преодоление. Если выживание, как мы его здесь уточнили – это процесс, существующий только здесь и сейчас, как мгновенное действие существующего. Выживание в нашем понимании не воспринимает будущее или прошлое, поэтому не понимает проблем, и не имеет отношения к проблемам. Поэтому выживание не имеет этики и проблемы моральной ответственности. Поэтому живая природа не имеет этики.

Для человека, как для системы, понимающей проблемы, важнее развитие как преодоление проблем. И каждая преодоленная проблема меняет качество системы, преодолевшей проблему. Начиная от преодоления холода разведением огня до преодоления смерти ритуалом. Пусть это реальное и условное преодоление, но всё вместе оно ведет к абсолютному преодолению и абсолютному изменению качества системы. В любом случае система меняет качество, значит она уже не тождественна себе предыдущей. Значит, если для выживания тождество не имеет значения, то для человека развитие важнее тождества.

Только развитие как преодоление имеет отношение к морали, а, следовательно, и к моральной ответственности. Для реализации ответственности мы создали специальный инструмент: систему юридической и культурной идентификации, подтверждающей как тождество личности, так и культурную идентичность. При этом очевидно, что идентификация личности абстрактна, и она требует существования системы времен. И если для понимания проблем система времен нужна, чтобы выявить изменение идентифицированной сущности во времени, то она же может сделать и обратное: поддерживать идентификацию изменяющейся личности. Если бы сущность не менялась, то время не понадобилось бы.

Смена паспорта по возрасту, соответствующая разному состоянию личности в разном возрасте, это косвенно подтверждает. Если смотреть объективно, то личность как минимум три раза меняется на протяжении жизни и ментально, и физически. Это детство, зрелость и старость. Эти три периода означают три совершенно разных на физиологическом и ментальном уровне организма. В детстве организм физически и ментально растет и развивается, имеет ограниченные социальные роли, ограничения правоспособности и дееспособности. В зрелости организм имеет наибольшую эффективность, физическую и психологическую силу, реализует свободную волю, принципиально неограниченный выбор социальных ролей как свободу личности, выбирает пути развития, при этом характеризуется исключительной физической стабильностью. В старости организм активно теряет все свои функциональные способности и социальные кондиции. Все это явным образом отражается на каждой личности. Мы убеждаемся, что физически, на практике фактического тождества нет, а есть только абстрактное, социально значимое тождество. Реализуемое для воспроизведения моральной ответственности. Это положение подтверждает опыт племени пираха, где члены племени несколько раз в жизни меняют имена и личности, чувствуя в своем вневременном бытии качественные изменения. Именно потому, что в языке пираха нет форм прошедшего и будущего времени.

Преодоление оказывается на порядки эффективнее выживания. Понимание и исследование проблемы позволяет сделать с проблемой что угодно: обойти ее по любой траектории, а не только по той, что закрепилась отбором. Разрушить проблему. Преобразовать проблему, сделав её опорой для дальнейшего развития. Так, мы уничтожили вирус натуральной оспы в одном случае. А в другом случае взяли аденовирус и использовали его как вектор для вакцины против COVID-19.

Рис. 3. Преодоление и выживание.

Рассмотрим эту разницу на еще одном примере. До появления самолетов люди сами по себе не летали, и поэтому отобранных эволюцией инстинктов, поведенческих программ для безопасного полета у нас нет. Но опытные пилоты учатся распознавать опасные ситуации благодаря ощущениям от полученного опыта, и по показаниям приборов. Приборы в самолете сложнее тем, что «добро и зло» проявляют себя не однозначно, как на термометре при печении пирога, а в сложном соотношении показателей разных приборов. Теперь представим, что в кабине самолета сидит неопытный пилот: он знает, как надо правильно лететь, но он еще не способен вовремя распознать, как самолет переходит к опасному режиму. Его ощущения еще не закрепились, а быстро понять сложные соотношения показаний приборов он не может. В этом случае, при появлении проблемы с самолетом, пилот остается спокоен: ведь он жив, его инстинкты молчат, и он не пытается «выживать», хотя самолет уже приближается к гибели. Не зная о том, каким образом к нему приближается смерть, пилот не пытается преодолеть проблему. «Выживание» в чистом виде не помогает. Но вот наступает момент, когда пилот понимает, что показания приборов выходят из допустимых параметров: он узнает о проблеме. Какие действия должен сделать пилот? Инстинктов полета у него нет, т.к. он не птица, и положиться на инстинкты он не может. Значит, перед тем, как произвести действия для спасения самолета, пилот должен знать, какую именно проблему нужно преодолеть. Он должен понять, в чем именно состоит проблема. Самолет слишком опустил нос или слишком задрал нос при заданной скорости и текущей высоте. Скорость слишком большая или слишком маленькая для известного веса и размера самолета. Высота слишком большая или слишком маленькая при имеющемся рельефе местности. И так далее. Но только после понимания можно будет преодолеть проблему: только после того, как летчик узнает, в чем именно состоит проблема полета. Так мы видим, в чем разница между «выжить» и «преодолеть проблему». Конечно, в обычной жизни мы можем употребить оба этих понятия в одной и той же ситуации, но по сути «выживание» – это скорее животное состояние, связанное с инстинктивной и рефлексивной активностью по избеганию проблем «здесь и сейчас» и всегда в настоящем моменте. В то время как «преодоление проблемы» чисто человеческое состояние, связанное с пониманием происходящего в динамике системы времен: будущего, прошлого и настоящего.

Зафиксируем ситуацию: неопытный пилот в падающем самолете вполне мотивирован к жизни, и он хочет жить, и хочет быть счастливым, испытывать удовольствия. Но эти желания сами по себе никак не мотивируют его, если он не знает о возникшей проблеме. Мотивирует пилота только знание о проблеме.

Так, мы ясно видим: категории «добра и зла» показывают нам отношение именно к «проблеме», а не к «жизни», «бытию», «счастью» или «удовольствию». Если мы начнем с понимания отдельного «блага»: жизнь, счастье, всеобщее благо, увеличение всеобщего удовольствия и так далее – мы придем только к противоречиям, о чем будет рассказано далее.

Рис. 4. Если неопытный пилот не знает о штопоре, то само по себе желание «выжить» никак не поможет ему, т.к. пока самолет не упадет, жизни пилота ничто не мешает. Но только пилот, знающий о быстро приближающейся из-за штопора смерти, может предпринять действия, чтобы избежать будущей, существующей только в абстрактной модели, и еще не существующей для него в реальности, гибели. Так одно только «знание о смерти» оказывается эффективнее «выживания».

Вообще, если мы хотим оценить полет в целом, то нами оценивается именно способность «преодоления гибели» во всем процессе полета, а не только его результат: «выживание» пилота и пассажиров. Только не имевший аварий и не потерпевший катастрофу полет будет однозначно «добрым» для летчика. Если же в полете случилась авария, пусть и не приведшая к катастрофе, но угрожавшая катастрофой, то этот полет мы назовем «плохим», хотя результат обеих полетов: «выживание», был в обоих случаях. Дело в том, что если мы знали о риске смерти в аварийном полете, который был значительно выше, чем в «хорошем» полете без аварии. Так мы видим, что этика оценивает успех процесса «преодоления смерти», а не результирующее «выживание».

Рис. 5. На рисунке «выживание» соответствует и «хорошему» и «плохому с аварией» полету. Таким образом, «добро и зло» не соответствует «выживанию», а выражает отношение к «проблеме гибели», которая и дает оценку «плохо» полету с аварией.

Еще мы можем выявить сущностную привязку «добра и зла» полностью абстрактно: например, как в случае игры, когда один человек ищет предмет в комнате, а другой ему подсказывает: «холодно» – «теплее» – «холоднее» – «жарко», – и мы понимаем, что лишь условно окрашиваем близость к цели некой физической коннотацией, когда ищущий приближается к спрятанному предмету, и «теплее» или «холоднее» обозначает приближение или удаление от цели, но не физическую температуру цели. Искомый предмет не источает тепло, а наделяется таким свойством для удобства коммуникации. Поэтому слова «тепло» / «холодно» можно без потери смысла описанной игры заменить на «позитив» / «негатив», или «хорошо» / «плохо», и, наконец, «добро» / «зло». По сути, ничего не изменится. Поэтому «добро» и «зло» сами по себе не хороши и не плохи, они лишь позволяют человеку искать некую фундаментальную сущность. И эта сущность в результате игры не явится нам в виде «добра» или «зла», воплощенного «негатива» / «позитива», «теплоты» / «холода», как вы уже догадались.

Отметим интересный момент: результат игры обнуляет «добро и зло». После нахождения искомой сущности эти категории нас больше не интересуют.

Далее, необходимо внести ясность в следующее высказывание Аристотеля: «В целях, однако, обнаруживается некоторое различие, потому что одни цели – это деятельности (energeiai), другие – определенные отдельные от них результаты (erga). В случаях, когда определенные цели существуют отдельно от действий (praxeis), результатам естественно быть лучше [соответствующих] деятельностей.»

Не понятно, зачем Аристотель определил цели двояко: как «деятельности» и как «результаты». По идее, только «деятельность» ведет к «результату». Может ли быть «деятельность» самой по себе, как цель, которой не нужен порождаемый ей «результат»? Наверное, может, но тогда, если «результат» такой «деятельностью-целью» все же порождается, то может ли он быть нежелательным в том смысле, что такая «деятельность-цель» должна быть всегда неоконченной или нескончаемой? И не проще ли в таком случае называть «деятельность-цель» просто «целью», а усилия, не позволяющие ей результировать – «деятельностью»? По крайней мере тогда нам не придется смешивать понятия между собой. Когда Аристотель упоминает «цели, существующие отдельно от деятельности», то какую цель мы можем достичь, ничего для этого не делая? Нужна ли нам «цель», которую никак не надо достигать? Ни физическими действиями, ни мыслями – имея в виду даже желание. Ведь в таком случае мы правильнее назовем это не «целью», а «данностью».

В дальнейшем Аристотель делает все же попытку разобраться с целями и деятельностями более конструктивно, но поскольку точка отсчета выбрана неверно: стремление к «благу» как к несуществующей цели, то логически к «пониманию проблемы» он так и не приходит, раз за разом возвращаясь то к «счастью», то к «жизни»:

«…Между тем все сообщества – это как бы члены (morioi) государственного сообщества: они промышляют что-то нужное, добывая что-нибудь из необходимого для жизни…; …ибо государственные взаимоотношения ставят себе целью не сиюминутную пользу, а пользу для всей жизни в целом…; …если для всего, что делается (ta prakta), есть некая цель, она-то и будет благом, осуществляемым в поступке (to prakton agathon) …; …счастье как цель действий – это, очевидно, нечто совершенное, [полное, конечное] и самодостаточное…»

Так, пытаясь натурализовать «благо», Аристотель подводит нас к понятию «благо государства», что может быть истолковано как «благо общества ради блага человека», как к цели любой деятельности. Но если, как мы выяснили ранее, «благо» само по себе ничего не значит, а это лишь параметр, или ориентир в процессе достижении какой-то цели, то Аристотель, делая сшивку «блага» и цели, дает в своем изложении этики ложную цель. Собственно, он и сам это понимает: «…своего рода расплывчатость заключена в [выражении] „блага“, потому что многим от [благ] бывает вред.»

Через несколько предложений мы видим еще один проблеск сознания мыслителя: «…тогда как цель [данного учения] не познание, а поступки.» – то есть в этом месте у Аристотеля видится понимание, что «благо» и «вред» лишь ориентиры для «деятельности» к достижению чего-то, указатели для деятельности, но не сама цель. Однако далее Аристотель вновь пытается определить «благо» как нечто «само по себе», приравнивая его к «счастью», но тут же убеждаясь, что и «счастье» очень относительно, внутренне и внешне противоречиво, поэтому в данном контексте целью быть не может.

Вот хороший момент в рассуждениях: «Что же касается блага, то оно определяется [в категориях] сути, качества и отношения, а между тем [существующее] само по себе (to kath’ hayto), т. е. сущность (oysia), по природе первичнее отношения – последнее походит на отросток, на вторичное свойство сущего (toy ontos), а значит, общая идея для [всего] этого невозможна.» Если «суть» и «качество» мы можем отбросить по причине беспредметности «блага» как такового, в чем и сам Аристотель вроде бы убеждается («Следовательно, „благо“ как нечто общее, объединенное одной идеей, не существует.»), но раз за разом как бы забывает об этом, то здесь он касается «отношения». А это именно то, что необходимо: параметрическая дихотомия «положительного» и «отрицательного» выражает отношение к некой цели как к сущему. Остается только найти то самое важное, то сущее, к чему выражается отношение.

Вот Аристотель, проблуждав несколько абзацев в рассуждениях, не имеющих точки отсчета, все же снова выдает трезвую мысль: «Не в том ли дело, что все блага из одного [источника] или служат чему-то одному?» – да, именно в этом дело, хочется ответить ему, жаль только, что источник находится совсем в другой стороне от того, где ищет Аристотель.

В итоге, сам Аристотель снимает с себя заботу о поиске единого источника: «Впрочем, сейчас эти [вопросы] все-таки следует оставить, потому что уточнять их более свойственно другой [части] философии, так же как [все] связанное с „идеей“ в самом деле, даже если есть единое благо, которое совместно сказывается [для разных вещей], или же некое отдельное само по себе благо, ясно, что человек не мог бы ни осуществить его в поступке (prakton), ни приобрести (kteton), а мы сейчас ищем именно такое.»