Czytaj książkę: «Коротко обо всём. Сборник коротких рассказов», strona 7
Томка.
Она шла по пустым улицам, под тусклыми фонарями, застывшими в темных, холодных лужах. Ветер пробирался под платье, ноги на высоких каблуках качались как брошенная лодка в волнах. Иногда она останавливалась и, закинув голову, пила тёмное, липкое пиво. Одноглазый фонарь глядел на неё с, верху. Ветер срывал пожелтевшие листья и, наигравшись, бросал их стыть в темных осенних лужах.
– Томка, давай жги, сегодня гуляем. – Он подхватил её и закружил по комнате. Низы ударили барабанами по Томке. Кровь вскипела, шампанское полилось по скатерти, что то внутри хлопнуло и заискрилось миллионами ярких огней. Потом все смолкло. Они выпили, и из колонок потекла песня о двух влюблённых друг, в друга голубей. Он обнял её крепко, крепко, и они задвигались в такт голубиной истории, истории о вечной любви. Он колол её подбородком, и шептал самые нежные слова. Его горячее дыхание согревало её, так как не греет и южное солнце. И она растворялась в нем, впитывая в себя счастье, что выпало на её долю этим холодным, осенним вечером.
Он был красивым, и высоким. Любая баба мечтает о таком. И Томка не исключение. Она год ходила к нему. Но не чего кроме постельного романа не выходило. А Томка старалась, из-за всех сил старалась. Что только она не делала, как только не обхаживала, все мимо. Вот и сегодня получив свою порцию маленького счастья, она шла по пустым холодным улицам домой. Одна.
Ветер качал фонари. Тени метались по стенам облезлых домов. Брошенная листва мокла под моросящим дождём. Светофор вспыхнул красным. Она остановилась. Ночь замерла.
– Добрый вечер – Сказал мужчина лет сорока. Он словно вырос из-под земли, и заговорил с ней.
– Добрый. – Ответила она, вглядываясь в его лицо.
– Гуляете?
– Да.
– И я представьте, дома не сидится. А вас как звать?
– А вас?
– Алексей.
– Алексей, Алёша. Как моего сына.
– У вас есть сын?
– Да, восемь лет. Он у меня на олимпиадах всегда первый.
– Так это же, здорово. Так как, все, таки вас зовут.
– Тамара.
– Тома. Какое красивое имя.
– Женат?
– Нет, я свободен как птица.
– Что так? Убеждённый холостяк?
– Нет, как то не сложилось. А вы замужем?
– Нет, тоже не сложилось.
– Одна с сыном, тяжело?
– А как вы думаете? Ничего, у нас пол страны, таких как я. Не хотят мужчины ответственности.
– Да они такие.
– А вы?
– Что, я?
– Тоже боитесь ответственности?
– Я, нет. Не боюсь.
– А я вам нравлюсь?
– У вас глаза красивые.
– Только глаза?
– Нет, щеки и губы, и все остальное. И вообще вы хорошая.
– А замуж меня возьмёте?
– А пойдёшь?
– А пойду. Обними меня – Он обнял её. Светофор вспыхнул зелёным. Зелёный человечек зашагал на электронном табло. Томка стояла на перекрёстке, прижимаясь к светофору. Рядом не было ни кого.
Алыча.
Они сидели на берегу моря под старым алычовым деревом. Красные ягоды, падая на покрывало, томно глядели на них. Море было мягким, солнце катилось к закату. Купальщиков сменяли, целующиеся, по кустам парочки.
Они пили вино, и закусывали спелой алычой. Он шутил, разливая вино в пластиковые стаканы. Она, как и положено смеялась, восхищаясь его искромётным юмором. И широтой его души. Он смотрел, на её загорелую кожу, на две упругие, округлости, выпирающие из-под лёгкого, летнего сарафана, и на овал бёдер, сужающийся к низу. Там где не длинные, но стройные ноги, заманчиво глядели на него, смуглыми коленями.
– Для меня, Галина, жизнь это поэзия. Я не терплю прозы жизни. Я все предпочитаю обращать в поэзию. Вот, например, вы Галина, как… – он замялся, в эту минуту к его ногам, упала спелая ягода. – Как эта ягода алычи.
– Я что такая же красная?
– Нет, Галина вы такая же сочная и сладкая как она. Вы есть вкус, вы шарм этого лета.
– Рома, вы поэт.
– Да, но, увы, не все это понимают. – Он съел ягоду и сплюнул косточку в траву. – А знаете, что Галина… Я сейчас чувствую такую силу в себе, что готов написать поэму. А, что? Давайте напишем её вместе. И назовём её Алыча.
– Ну почему Алыча?
– Потому, что именно под этим деревом мы с вами встретились. Вы только вдумайтесь. Удивительный случай, люди проходят мимо друг друга, теряясь в житейском море.
– Роман, в море тонут…
– Где тонут?
– В море тонут, а в жизни теряются.
– Ну да, сколько людей тонут в житейском море, а мы с вами, остановились под плодами этого библейского древа, и вкусили его плоды. Не смотря ни на какие запреты. Мы свободны в своём выборе и любви. Мы вольны любить, кого хотим и когда захотим. И никто не в праве нам помешать. Это наше святое и не пока белимое, не кобелимое, нет… – Он замялся.
– Ромочка, не-по-ко – ли – би-мо-е.
– Именно. – Он обнял её, она обмякла в его руках. Звезды загорелись на небе. Тёмная южная ночь скрыла их от посторонних глаз.
Потом когда пели цикады, и они лежали под алычой. Она сказала – Как жаль, что мы так поздно с тобой встретились. Завтра мне нужно садиться в поезд и возвращаться в Питер.
– А мне лететь в Сургут. Сегодня звонили, предприятие встало, ничего без меня не могут.
Они молча плелись по аллее. От выпитого вина, болела голова. От алычи набило оскомину. Хотелось спать. Они попрощались у ворот, и каждый пошёл в свой корпус.
Утром она села в поезд и поехала к семье. Он вернулся в Сургут к жене, детям и своей бухгалтерской должности.
Время стёрло былое. Они окунулись в свою повседневность. Единственное, что объединяло их, это оскомина при виде алычи.
Плетёные кресла.
– Киса, я хочу есть. – Простонал он, когда они проходили мимо ресторана Икеа.
– Потерпи котик, ещё чуть, чуть и я тебя покормлю.
– А сколько терпеть?
– Сейчас заскочу ещё в один магазин и все.
– Сколько можно?
– Сколько нужно. Все равно пока негде.
– Ну, вот же, ресторан.
– Котик, мы же договорились об экономии нашего бюджета.
– Ну, здесь не дорого.
– Хорошо. Держи сумки. Сейчас я вернусь и покормлю тебя. – Она вручила ему пакеты и скрылась среди цветных платьев, нарочно развешенных у входа, что бы ни одна женщина не смогла пройти мимо. Он сел напротив ресторана, и глотал слюни, глядя как какой – то толстяк, уплетает ароматные фрикадельки. Через пол – часа она вышла ещё с одним пакетом. Потом они зашли ещё в пару мест, и пакетов стало больше. Потом ещё, и ещё, пока котик не завыл так, как будто ему прищемили хвост. Он бросил пакеты на пол. Сел в, плетёное кресло, услужливо выставленное для таких случаев магазином Икеа, и заявил. – Либо мы идём в ресторан, либо я не сдвинусь с места. – Она устало опустилось в соседнее кресло. Кресло было плетённым словно большая корзина для грибов. Она смотрела на него и думала, как же хорошо будут смотреться эти два кресла на даче, под новой беседкой, что они соорудили весной. Она посмотрела на ценник. Кресло из ротанга, плетённые четыре с половиной тысячи рублей.
– Знаешь, что котик, ты посиди, а я быстро сбегаю в одно место. А когда вернусь, то обещаю такой обед, что ты пальчики оближешь. Она вернулась через пол – часа. – Устал?
– Да.
– Ты мой хороший, ты мой милый.
– Пойдём?
– Куда?
– В ресторан.
– Да, что там тот ресторан, я тебе дома такие фрикадельки сделаю… – Котик покраснел, веко задёргалась, волосы стали подниматься дыбом. – А, что я могла сделать? Ты сам закатил мне сцену. Плюхнулся в эти кресла, я бы никогда даже и не подумала об этом. Но тебя же все не устраивает. Ты все время с претензиями. Ты не мог чуточку потерпеть? Нет, ты мне закатил такой скандал. Ты просто носом ткнул меня в эти кресла. Что мне оставалось делать. Я была вынуждена реагировать. В конце концов, ты ведь сам любишь посидеть в удобном кресле. А если это кресло будет стоять на даче, в нашей беседке. Ты так же будешь возмущаться, как и теперь? – Котик смотрел на неё, хлопая ресницами. – Или может, ты считаешь, что они не стоят денег, которые я за них отвалила? Нет, конечно, если тебе наплевать на меня, на мою больную спину, и ты считаешь, что я могу прекрасно посидеть на старой табуретке. Тогда бери чек, и иди, возвращай деньги. Я это переживу ради твоей тарелки фрикаделек. – Она плюхнулась в плетёное кресло, и горько зарыдала. Котик бросился её успокаивать. В конце концов, придя к согласию. Они съели в Ашане по чебуреку и довольные покупками поехали домой, встречать доставку двух плетёных кресел.
Чипсы.
Он носился с мальчишками по двору. А она стояла в стороне, и тихо вздыхала. Он был шебутной, прекрасно сложен для своих двенадцати с половиной лет. Не оставлял равнодушной, ни одну девочку во дворе. Она же была напротив не очень яркой и тихой. Про таких девчонок говорят совершенно домашняя девочка. В общем, шансов на то, что он обратит на неё внимания, у неё было ноль, и ноль десятых.
Не надеясь на своё счастье, она достала пакет чипсов и захрустела. Наслаждаясь вкусом, жареного картофеля с грибами, она тихо предавалась своим мечтам. В этот самый момент когда она дошла до того как принц преодолев все препятствия, очутился под окнами её замка, она вдруг услышала его голос.
– Танька. Танька. – Она открыла глаза и увидела его. Он стоял рядом, во всей своей красе, и обращался к ней. – Тань, ты что, оглохла.
– Нет, прости, я задумалась.
– Странная ты. А чего ты, тут, стоишь?
– Вот, ем. – И она, извиняясь, показала на чипсы.
– Ух ты, с грибами.
– Да хочешь? – И она протянула ему пачку.
– Давай.
Они сели на качели и захрустели тонкими, ароматными хлопьями. Никогда больше в своей жизни она не ела, более вкусных чипсов. Эта были, те самые, выпадающие раз в жизни, самые вкусные чипсы.
Они ели, качели мерно качались, он сидел рядом, и она слышала, как он хрустит, тонкими ломтиками, это было как музыка. Это был тот момент истины, когда женщина выполняет свою мировую задачу. Она кормила своего единственного мужчину. Мужчину, который вернулся с долгой охоты. Мужчину, который погибал на далёкой войне. И теперь, усталый и измученный он восстанавливал свои силы, в её объятиях. Их руки сомкнулись в пустом пакете, когда она доставала последнюю картофельную дольку.
– Хочешь? – Она протянула её ему.
– Давай. – Он взял её, закинул в рот, и, прохрустев ею, сказал. – Здорово, но мало. – Она вздохнула.
– Да.
– Сашка. – Крикнул соседский мальчишка. Давай в футбол погоняем. – Сашка отряхнул руки от чипсов и рванул. Качели закачались, постепенно теряя первоначальный порыв. Пока совсем не затихли. А Танька снова погрузилась в свои мечты.
Тамада.
Тамада это тот, кто не даёт никому ничего сказать.
Друзья мои. Мы собрались сегодня ради великого события. Событие, которое происходит в жизни только один раз. Впрочем, это кому как повезёт… так вот событие, которое собрало нас всех здесь, это соединение двух любящих сердец.
– Простите, я бы хотел добавить… – вмешался изрядно захмелевший гость.
– Дорогой мой потом добавишь. – Сказал он с грузинским акцентом. – Не мешай работать. Женщина … Да, я к вам обращаюсь. Добавьте этому гражданину в тарелку или в рюмку пусть не отвлекается. Спасибо.
Так вот друзья мои. В этот знаменательный день. Когда два любящих сердца … да, а где сами сердца? Что-то, я их не вижу.
– Они будут попозже.
Что ж друзья мои пока любящие сердца мчатся навстречу своей судьбе, на тройке со звучными именами Вера, Верность и Любовь…
– Простите … – снова вмешался захмелевший гость – Вера, Надежда и Любовь.
– Да что ж вы все время лезете… дамочка… дайте вы ему уже, что ни будь закусить. Пусть займётся делом.
Так вот друзья мои я не ошибся Вера, Верность и любовь. Ибо одно без другого. Не имеет ни какого смысла. Потому что если нет верности, нет веры, то какая тут к черту может быть любовь… Это одно истязание друг друга. Садомазохизм, простите за выражение.
– Садомазохизм это сексуальные отклонения. – Снова влез захмелевший гость.
– Любезнейший Может он вам и нравиться, но мне то нет. Прекратите меня истязать. Закусывайте вон лучше.
Друзья мои пока брачующиеся … господи слово то какое … сразу представляются голуби на площади под памятником классику. Вот они там ходят и брачуются с утра до ночи.
Так вот друзья пока наши новобрачные в пути давайте поздравим людей которые так сказать смогли прожить вместе столько лет доказав всем нам что это возможно.
И так родители жениха, и родители невесты. Буря аплодисментов, море оваций. Давайте воздадим дань этим людям, которые смогли доказать, что брак это не вымысел. А реальность, с которой нужно мириться. – Гражданин, который все время мешал, пытается что то, сказать тамаде – Послушайте, если вы опять сейчас влезете, я натолкаю вас салатом по самую глотку. – Дамочка, что сидит рядом.– Простите, он хочет сказать, что приехали новобрачные.
Друзья мои. А вот и кунаки со своим женихом… простите жених со своими кунаками… кунаки держите же жениха, а то он сейчас упадёт. А жених у нас хорош не жених, а голубь. А вот и его голубка со своими подружками. Она, укрытая белой вуалью, дабы сберечь свою чистоту для любимого. Кротко шагает к своему избраннику, что бы стать ему верной подругой и вертеть им направо и налево, так как жена есть шея, а муж голова и куда шея не повернётся туда и голова и ни каких тебе вариантов.
Дорогие мои новобранцы. Да, да я не оговорился именно новобранцы. Новобранцы, вступающие в армию любви. Где один является генералом, а другой думает, что он маршал. Но, тем не менее, он счастлив, по крайней мере, пока он так думает. Пока однажды не поймёт, что в их семье после генерала звание полковника имеет только кошка, а он всего лишь рядовой. Держите же жениха, что он у вас все время падает.
Да трудно рядовому на передовой. Когда вместо похода с друзьями на футбол ему приходиться весь вечер смотреть сериалы. Но это ещё не все. Теперь он должен отчитываться за каждую заработанную им копейку. И за каждую минуту, потраченную в отсутствии своей новоиспечённой супруги. Потому что теперь они семья и все твоё теперь не твоё и чем раньше ты это поймёшь, тем скорее разведёшься. Да что вы меня дёргаете. Держите лучше жениха, а то сбежит. Я бы на его месте так бы и поступил. Впрочем, судя по его состоянию, он уже сбежал. А вы мама вообще не лезьте. Я бы на вашем месте занялся своей жизнью, а не лез в чужую. Всякий раз, когда вы хотите облагодетельствовать молодую семью, она превращается в кипящее жерло вулкана. А вы дорогая невеста постарайтесь не давить на своего новоиспечённого супруга. Больше чем он может, он вам дать не сможет. А то ведь так и по стене размазать не долго.
– Это я то давлю? – Возмутилась невеста. – Это я то, тебя бедного по стеночки мажу? А кто мне устроил битву при Ватерлоо прямо в салоне красоты.
– Да потому что милая этот салон содрал с меня больше чем банк процентов за пятнадцать лет ипотеки.
– А кто пропадал до ночи со своими дружками и возвращался под утро пьяный и счастливый, а я ждала его как дура, гадая, что же с ним могло случиться?
– А как ты вернулась с корпоротива, распевая на весь подъезд: «Цвет настроения синий внутри мартини, а в руках…» Да, кстате, что у тебя там, в руках было, не помнишь?
– Идиот.
Жених. – Простите, пожалуйста. А что собственно происходит? Тамада и невеста. Отталкивают жениха. Оба жениху. – Да отстань ты – Жених падает – Не роняйте меня. Меня от этого тошнит.
– Вот это твой идеал?
– Да. По крайней мере, он меня любит.
– Что ты говоришь, он тебе справку предоставил?
– Он меня так любит без всякой справки.
– А я значит, нет?
– Нет.
– Что ж ты замуж за меня пошла, если я тебя не любил?
– Дура была вот и пошла.
– А теперь поумнела?
– Да.
– Вот бери своё сокровище в охапку и проваливай отсюда.
– Это я проваливай? Пришёл ко мне на свадьбу. Испоганил её, а теперь я ещё и проваливай? Вот тебе – Бьёт его свадебным букетом. – За мою свадьбу, за испорченную жизнь. За все – Он прижимает её к себе – Горько – раздаётся голос подвыпившего гражданина. И они сливаются в долгом свадебном поцелуе.
Случай.
Небо было ещё тёмным, только тонкая полоска света пробивалась из-за горизонта,
когда, я, надавил на педали. И велосипед, подпрыгивая по кочкам, покатился, по пустым улицам.
Дребезжа, плохо прикрученным, крылом, и позвякивая, серебряным звонком, я проехал мимо спящих дворов, и выкатил, на просёлочную дорогу.
Дорога, серой лентой, струилась между, бескрайних, полей, седого ковыля. И пропадала, где то, за горизонтом. Утопая, в разливающемся, красном море, надвигающегося дня.
Тьма таяла, на глазах, небо становилось молочным, и степь сбрасывала с себя остатки сна, умываясь, свежей росой.
Справа от меня, захлопали крылья, и в небо взвился жаворонок. Он поднялся высоко в небо, и залил степь, чистой, переливчатой трелью.
Трель рассыпалась в воздухе, делая его прозрачным. Я остановился, мой железный конь, смолк, лёжа, на серой потрескавшейся земле. А я стоял и смотрел туда, где сквозь прозрачный воздух, текли, волны красного моря. Они появлялись из-за горизонта, и разливались, окрашивая ковыль красным.
Трелей становилось всё больше. Они звучали уже по всей степи, призывая новых, певцов. И те поднимались в воздух, один за другим, запевая свой гимн, славя рождение нового дня. Начало новой жизни.
Всё живое, стремиться к свету. – Думал я, глядя на зарю, пережив тьму, и холод ночи, жизнь, подобно ростку, упрямо тянется к свету. Веруя в его неизбежность, и не теряя надежды, на его скорое наступление.
Любая ночь, когда-то заканчивается. И тогда наступает долгожданное утро. Потом день уносит нас своими заботами, и за ними, мы не замечаем, как вечер, окутывает нас своим туманом, готовя к неминуемому наступлению, холодной, ночи. К забвению, в котором, мы подобно упавшему в землю семечку, готовимся к новому рождению. И так по спирали, до тех пор, пока, наша жизнь, не обретёт непрерывность.
Так я думал, стоя у поля седого ковыля, глядя на восходящее солнце, окрашивающее, ковыль красным. Я невольно сделал шаг навстречу к солнцу, и вдруг, почувствовал, под ногой, чьё-то упругое, продолговатое тело. Я инстинктивно соскочил с него, и почувствовал, укол, в щиколотку, тонкий, и острый как медицинская игла. Страх, окотил меня от головы до ног, ещё до того, как я посмотрел вниз, и увидел не большую, змею, беззвучно исчезающую, в зарослях качающегося ковыля.
Холодный пот выступил у меня на спине. Губы пересохли, конечности дрожали. Мысли путались в голове, и рассыпались как бильярдные шары. Унося, с собой частицы, здравого смысла. Я не мог собраться, страх овладел мной. И тогда я закричал, но звук, не вышел из моего горла. Скованное страхом, оно не повиновалось мне. Да и, что толку кричать в поле, где на три, четыре километра, нет ни одной живой души.
Слабость в ногах заставила меня опуститься на землю. В глазах потемнело. – Яд, – подумал я, – яд начинает своё действие. – В висках застучало, и я почувствовал, как взмокли, мои ладони. Ледяной ветерок пробежал по моему позвоночнику.
Тьма окружила меня.
Ярко красные всполохи, подожгли сухой ковыль. Багровые языки пламени, заплясали вокруг меня. Я ловил воздух сухими губами, и чувствовал, как жизнь покидает меня. – Семя упадает в землю, что бы умереть там для новой жизни. – Зазвучало в моей голове. – Смерть есть рождение. А рождение есть смерть. Ни хочу! – Закричал я, и голос мой сорвался с губ как срывается с земли потревоженный жаворонок. Он взвился высоко в небо, и полетел, звеня над багровым, пылающим ковылём. Неся на своих крыльях крик отчаяния. Гибнущего в степи животного.
Клубок пыли, поднялся от земли, когда возле меня, затормозила, старая нива. – Что случилось, спросил голос, из окна машины.
–Змея, простонал я, указывая на ногу.
–Змея!? Удивился водитель, выходя из машины, осматривая мою ногу.
–Змея, подтвердил я.
–Странно, сказал он и помог мне сесть в машину.
Машина заурчала и помчалась, подскакивая на кочках, качаясь из стороны в сторону.
Врач, местной амбулатории, очень удивился, услышав, про укус змеи. Он осмотрел место укуса. Обработал его, и сказал – Ничего страшного, обыкновенный полоз, у нас змей уже лет десять никто не видел.
– А как же моё самочувствие? Разве это не действие яда?
– Это действие вашего страха. Панические атаки, когда ни-будь были?
– Нет.
– Теперь можете смело говорить, что были.
Доктор дал мне успокоительное, и уже к утру следующего дня, я был в порядке.
Я проснулся с первыми лучами солнца, и долго смотрел в окно, где тонкая свеча, одинокого тополя окрашивалась, алой зарёй новой жизни.
Ксения.
Земля была влажная и мягкая. Она набухала как почка. Готовясь к своему новому рождению. Бесчисленное число ростков, заручась её поддержкой, готовы были вырваться навстречу солнцу. И задвигаться в танце жизни, наслаждаясь каждым её мигом.
Резиновые сапоги погружались в сырую мякоть и уносили её с собой. С каждым шагом становясь тяжелее.
Она не чувствовала тяжести. Она несла в себе сердце, парящее на высоте, на которой может парить только любовь. Ветер развивал её волосы. А в широко, раскрытых глазах отражалось ожидание встречи.
Вот река, вот берёза, склонившаяся над водой, а вот, и она оказалась в его объятиях. Она почувствовала его горячее дыхание на своих губах. Потом на подбородке, шее, – Постой, пойдём туда. – У самого берега стояла лодка. Она стояла, уткнувшись носом в песок. А на самом дне лежали сети пропахшие тиной. Он внёс её туда на руках и уложил на постель, сплетённую из тонких жемчужных нитей. Лодка качнулась и отошла от берега, едва они скрылись на её дне.
Тёмная вода несла лодку сквозь большие и малые созвездия. Разрезая их деревянным изгибом. Они, покачиваясь, проплывали, мимо тая в ночном тумане. Земная твердь больше не существовала для них. Она осталась, где то далеко затерявшись среди звёзд. ¬
Терпкий вкус на губах. Сплетённые, между собой пальцы, стали зарождением новой вселенной. Слившись воедино, она засияла так, как сияет на небе новая звезда. Ещё не открытая, ни одним живым существом.
Когда лодка наткнулась на берег, солнце уже разогнало утренний туман. И щекотало сложенные ресницы.
– Ой, Вы гляньте они тут… паскудники такие. – Кричала баба, заглянувшая в лодку. – Вот же шалюка, а.… Одного ей мужика мало, она второго завела. – К лодке со всех сторон стягивались люди.
– А этот тоже кабель, бесстыжий, а туда же, ни стыда, ни совести. Ещё учитель.
Он приехал в село год назад. Учить местных ребятишек. Был он человек тихий и скромный. А с ней он познакомился в июне, когда она с женской бригадой маляров красила его класс.
Её звали Ксения. У неё были светлые волосы, веснушечное лицо и застывшие голубые глаза.
Они пробились сквозь столпившихся баб, и она побежала, не разбирая дороги, он за ней.
– Беги, беги. Там тебе Колька задаст.
С Колькой она три года, но до свадьбы дело так и не дошло. Он хотел, да она все оттягивала. Мужик он хороший, работящий, в меру пьющий. Все ладно, да только на сердце он у неё не лежал. Жалела она его, что ли.
Колька, в тот вечер взял литр самогона, выпил. Оставшийся самогон запер пробкой в бутылке и убрал в карман. Снял со стены ружье и пошёл к учителю.
Учитель сидел напротив окна в свете настольной лампы. Колька долго смотрел на блестящие круглые очки, поглаживая ружье. Потом толкнул дверь и вошёл в дом.
Учитель встал. Он отшатнулся к стене, не сводя глаз с чёрного, холодного дула ружья.
– Что жить хочется? – Спросил Колька.
– Хочется.
– Значит договоримся. – Он положил ружье на стол. Достал самогон. – Стаканы есть?
– Да сейчас. – Два стакана стали рядом с бутылкой. Белая, мутная жидкость с резким запахом заполнила стаканы до краёв.
– Пей.
– Я не…
– Я сказал, пей. – Он подвинул ружье. И опрокинув стакан выпил. – Учитель, пил медленно глотая мутную, пахнущую патокой жидкость. Допив до конца, он сел на стул. Пространство вокруг закачалось, ноги стали ватными, а ружье уже не казалось таким холодным как в начале.
– Ты сейчас собираешь вещи, и завтра первым же автобусом уезжаешь отсюда. И больше я о тебе не вспоминаю. Понял?
– А если я не уеду.
– Тогда тебя отсюда увезут. – Он подвинул ружье к себе.
– Вы не понимаете, так нельзя, она не любит вас.
– Вот эту вот чушь, что б я от тебя больше не слышал – Он налил ещё по стакану. – Пей. – Они выпили. – Любит, не любит, это пусть девки на ромашках гадают. А мне эту хрень гнать не надо. Она баба нормальная и эти твои выкрутасы ей как цирк шапито. Сегодня интересно, а завтра цирк уедет, и она вернётся к нормальной жизни. Без этих твоих высших материй. Пока ты тут не нарисовался, у нас все в порядке было. Поэтому давай без лишней демагогии собираешься и пока, мой мальчик, пока.
– Вы поймите. Если я уеду, это не решит вашей проблемы.
– Послушай, учитель здесь тебе не школа, а я не ученик. И десять раз повторять не буду.
– А если все-таки не уеду?
– Смерти не боишься?
– Боюсь.
– Тогда, что кобенишься?
– Знаете, она не подходит вам. Ей с вами будет плохо. И вам с ней будет нехорошо. Хотите, я скажу, что вас ждёт?
– Ну, валяй Нострадамус.
– Вы поженитесь, но очень скоро вы поймёте, что она не такая как вам бы хотелось. Вы начнёте злиться, пить, бить её. В конце концов, заведёте себе другую, а она будет страдать. Она будет все терпеть и вида не покажет. Она ведь все в себе держит. Слова лишнего не скажет. И все это время она была с вами потому, что боялась за вас. Боялась причинить вам боль.
– Вот, что Нострадамус, сказал ты больше чем положено. Значит, не уедешь?
– Нет.
– Ну, тогда молись.
Учитель снял очки и отошёл к двери. Чёрное, холодное око смотрело ему в сердце.
Сапоги вязли в грязи, становясь все тяжелее и тяжелее. Она скинула их и побежала босиком, погружая ноги в вязкую чёрную жижу. Дождь хлестал по лицу, стекая острыми каплями по щекам. Она бежала напрямую сквозь терновые кусты, сдирая в кровь кожу. Вот знакомый двор. Свет в окне, куст смородины у двери, обвешенный красными, спелыми гроздями. Она рванула дверь и влетела в комнату как влетает птица в тревоге за своих птенцов. Раздался выстрел, куст смородины вздрогнул и осыпался ярко красными каплями. Одинокая утка взлетела с реки, захлопав крыльями.
Её схоронили в день блаженной Ксении. Говорят тех, кого хоронят в святой день, ждёт божье прощение.
