Czytaj książkę: «Это еще не все…»

© Вадимир Трусов, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Каждый из нас обладает исключительным правом – быть самим собой. Но существуют ещё и предлагаемые жизненные обстоятельства, в коих осуществить это право совсем не просто, а порой и практически невозможно, ибо за такую привилегию приходится платить непомерно высокую цену. И даже стать самим собой удается далеко не всякому. Найти и не потерять себя в коллизиях повседневной жизни, не окаменеть сердцем и душой, ощущать кровную причастность к судьбам Родины и народа, во многом именно этому посвящена поэзия Вадимира Трусова.

«Оттепель. Выкрутасы скупой зимы…»

 
Оттепель. Выкрутасы скупой зимы.
Впору бы снега или просить взаймы,
Или купить. Да видишь ли, братец мой,
Нет ничего дороже, чем снег зимой.
 
 
Вот и сегодня он пополам с дождём.
Ладно уж, настоящего подождём.
Пусть ожидание может продлиться год,
Стерпим и это. Сколько еще забот,
 
 
Кроме погоды! Если бы лишь она
Определяла лучшие времена,
Всем, очевидно, было бы по душе
С милыми рай устраивать в шалаше,
 
 
Где потеплее, скажем, в субтропиках.
Если же наше счастье у нас в руках,
Что ж мы доселе счастья не обрели,
Не уступив ни пяди родной земли
 
 
На побережье северном? Я о том,
Что оно южное. Впрочем, житейский шторм
Часто опаснее тех, что несёт Гольфстрим.
Знать, о погоде попусту говорим.
 

Осеннее бесприютное

 
На задворках сентября
Хохлома и гжель.
Через месяц, растеряв
Щедрых сторожей,
Приносивших на базар
Фрукты Гесперид,
Осень выплачет глаза
И дотла сгорит.
 
 
Вот тогда наверняка
И зиме пора
(То ли прямо из мешка,
То ли из ведра)
Рассыпать по целине
Крошево тоски
И тоской тебе и мне
Серебрить виски.
 
 
Или сбагрить под сукно
Грязь невинных лет.
И надежду (всё равно
Что озимый хлеб)
Оставлять на чёрный день,
Иссушив сердца
Неустроенных людей
Верой в чудеса.
 
 
А потом сходить с ума
От самой себя
И раскачивать дома,
Воя и трубя
В продувных парадняках;
И встречать рассвет,
Убаюкав на руках
Наш пропащий век,
 
 
Где душа белым-бела,
Только извелась.
И любовь (поскольку зла)
Мигом отдалась
За двадцатку нерублей
Ради пары строф.
Так значительно теплей
Без угля и дров.
 
 
***
Не убитый субботний вечер:
Уйма времени – сколь ни трать.
Нарисованный человечек
Заперт в клетчатую тетрадь,
 
 
Где и в будни-то жизнь – малина
С нарисованного куста.
Календарного равелина
Олимпийская глухота
 
 
Искушает взроптать любого:
Мол, достоин судьбы иной,
Пригодился бы для альбома
Хоть картинкой переводной
 
 
И на фото мог выйти чётко,
Коль подкрасить да причесать…
Даже я, на Доске почета
Отказавшийся закисать,
 
 
По страницам воспоминаний
Пробиваю неровный шлях,
Разрушая диагонали,
И витийствую на полях,
 
 
Рассыпая чернильный кашель,
Бесполезный наверняка.
Но бывалая промокашка
Осторожного языка
 
 
Сохраняет от мира в тайне
(Я ведь истинный партизан),
Что появится золотая
И раскрасит мои глаза.
 

Классическая механика

 
Выскажусь лишь о следствиях, а причины —
Хлеб аналитиков цепких, порою – злющих…
Взлёт – это средство разгладить земле морщины,
Хоть виртуально, а всё же пространство сплющив,
В жизнь воплотив иллюзию волшебства.
Впрочем, а что ещё более иллюзорно?
От впечатлений кружится голова.
Только уже поэтому не зазорно
Числить внизу оставшихся мелюзгой,
Напрочь лишённой размеров и очертаний.
Для таковых, естественно, ты изгой,
Но приговор до времени держат в тайне,
Ибо вообще горячку пороть не след.
Небо, оно воистину справедливо.
После Икара стая его коллег
Крылья в стремлении к солнцу дотла спалила,
Да и в забвение канула. Неспроста
Равно идейным подвижникам и туристам
Втридорога обходится высота.
Вот почему, наверное, группа риска
Численно ограничена. Рухнуть вниз
(Если бы камнем! – просто ошметком глины),
Преподавая смирно лежащим ниц
Краткий урок неведомой дисциплины,
Мало кому охота. Рассудит Бог
Нас и решивших, будто сгореть красиво
Лучше, чем ошиваться среди рабов
С детства знакомой, даже законной, силы.
 

Осеннее неизбежное

 
Выйди на улицу – мигом поднимешь ворот,
Да и рванёшь, в походку вплетая бег.
Юго-восточный нынче штурмует город,
Ливень створожив в первый как будто снег.
Это всего лишь милый каприз осенний,
Шторм в Заполярье дышит куда сильней!
В общем, с погодой издавна здесь веселье,
Волей творца озёр средь сплошных камней.
 
 
Славная всё-таки девушка – Монче-тундра!
Сколько сердец разбито и пленено!
Сладить с красавицей, ох, как порою трудно!
И на любви споткнуться немудрено.
Страсти, всерьёз поклонников укатавшей,
Вечная память – главная из примет.
Значит, не зря сказал мне братишка старший,
Что отставных мончегорцев в природе нет!
 
 
«…с подлинным верно». Частности отметая,
Впору скрижаль тревожить лихой строкой.
Разве сравнится с ней похвальба пустая
(Нам, дескать, местным, разницы никакой,
Стихнет стихийное гульбище в поднебесье
Или шарахнет сызнова по своим!),
Коль зачастую даже словами песни
Благоразумно жертвовать норовим.
 
 
Осенью здесь что ни день – коротышка мглистый,
Толком-то и в глаза ему не взглянуть.
И вместо солнца, сникшего по-английски,
Для воспаленно верящих в светлый путь,
Дальний прожектор, если однажды выстрелит,
Не уточняя, где окопался враг,
Только по озеру тропку всего и выстелит —
Тропку, с которой шаг вправо, шаг влево – мрак.
 

«Эх, родимая сторонка…»

 
Эх, родимая сторонка,
То грязища, то снега,
Блеф невидимого фронта,
Тень заклятого врага,
Без которого, пожалуй,
Околеть немудрено.
Точно с плёнки залежалой
Антикварное кино,
Жизнь сварливо суетится,
Только будто бы во сне.
Ну, при чем тут тройка-птица?
Тот, кто нынче на коне
Уж давно отсель далече,
След простыл, ищи-свищи.
Проще всласть расправить плечи
Развалившись на печи.
Но зато уж по субботам
В клубе танцы под баян.
Вряд ли праздник выйдет боком,
Если кто напьется пьян.
Значит так ему и надо.
Пьянка тоже мастерство.
Нам Канада и Гренада
Все едино – баловство.
Здесь куда как веселее,
Хоть и тошно иногда.
Глянь, в соседских пальцах тлеет
Вифлеемская звезда
От затяжки до затяжки.
Благо, что тмутаракань.
Лишь жестокие мультяшки
Топчут старенькую ткань
Запыленного экрана.
Может статься, что и впредь
Удлинённая программа…
До конца не досмотреть.
 

К слову

 
Я живу потому, что когда-то рождён,
И господь меня грешного терпит покуда.
А ещё оттого, что любовь (убеждён!) —
Это всё-таки самое главное чудо.
 
 
Не снискал я регалий и прав не качал:
Обрету всенародную, дескать, известность.
Ибо чтящему слово началом начал
И наградою может быть только словесность.
 

«Это смешно, наверное?»

 
Это смешно, наверное?
Нет уж! Скорее – скверно.
Просто в моей голове
Присутствует некая лошадь.
Она соскучилась по траве
Она копытами череп мой крошит,
Она превращает в пену
Мой жидковатый мозг.
О, если бы я ее выпустить мог!
И она навсегда бы ушла,
Оставив в покое
Несчастную голову,
Начиненную навозом,
С конским волосом пополам.
 

«Суконный космос мокрых дел…»

 
Суконный космос мокрых дел,
Преданья преданных напрасно…
Инстинкт навязчиво гундел
За жизнь, которая прекрасна
 
 
И не настолько коротка,
Когда, познав судьбы стервозность
(Помилуй, боже, дурака
И сократи опасный возраст!),
 
 
Себя научишься беречь,
Юлить, выплёскивая локти
Меж остальных; кривую речь
Дрессировать в лужёной глотке.
 
 
Авось понадобится вдруг?
Увы, механика простая:
Соврать – недорого берут,
И, тем не менее, хватает
 
 
Желудок полным соблюсти
(Мечта с рождения костистых)
И, в обескровленной горсти
До хруста корм подножный стиснув,
 
 
Унять разборчивую злость.
Оно весьма, положим, кстати,
Что ничего не началось,
Что докладать о результате
 
 
Кому б то ни было теперь
Вдвойне смешно; еще важнее,
Что я опять перетерпел,
Считая нормой ахинею.
 
 
Смотри, звезда моя, смотри!
Гори со всеми потрохами!
Как те ночные фонари
В рабочий полдень полыхали;
 
 
Кипи, затравленная ртуть —
Слеза зеркал неугасимых!
И пусть внештатные плетут
Шустрей тачаночных максимов,
 
 
Телеграфируя восторг
Национального единства,
Пусть тарахтит всеобщий торг,
Где даже черствый бородинский
 
 
Не достается задарма!
А я, совсем обычный русский,
Схожу по-своему с ума,
Без ваших правильных инструкций.
 

«Когда хмель их морды перекосил…»

 
Когда хмель их морды перекосил,
Я, упрятав поглубже тлеющий глаз,
Рванулся из пепельницы, что есть сил,
И стремглав покатился на край стола.
 
 
И ушел! В падение! В пустоту!
На паркета замызганного янтарь,
Сгоревшей бумагою щёк на лету
Ощущая, что правильно рассчитал.
 
 
Но рукою пьяной (ей хоть бы хны)
Подхваченный ловко и воткнутый в рот,
Хлебнул с накрашенных губ слюны
И в помойное был водворен ведро.
 
 
Вот и все. И снятый с повестки дня,
 

 
Я глотал недоеденной пищи гной
И тонул. Чтобы наутро меня
Из картонной пачки достали вновь.
 

«Не прощай нам, Господи, ничего!»

 
Не прощай нам, Господи, ничего!
И когда десятком на одного,
И когда один супротив толпы,
И когда умаслит кривой слепых:
Зоркость, де, от бедности не спасёт,
А во тьме сойдёт на продажу всё,
Или от народа добро сгноят!
Коль не оскудеет рука твоя,
Наши не отсохнут. А ну, ещё!
Эх, азартно, весело, горячо,
Копошилась куча – мала – гурьба!
Ну, из скольких выдавили раба,
Пояса советуя затянуть?
Ни к чему вытаптывать верный путь!
Хлёстко бы, да скоро, да широко!
Ожиданье в снятое молоко
Превратит в итоге любой нектар!
О похожем смолоду я мечтал
Да окстился вовремя. Может быть
Шуранул зазря поперёк судьбы,
Только так, он, по всему честней.
И какой я крови, от чьих корней,
Забывать мне или таить не след,
Особливо здесь, на своей земле,
Где навзрыд порою душа поет.
Знать я отъюлил, отолгал своё,
Хоть, по меньшей мере, надежда есть,
Если речь ершистую взялся весть,
И не захлебнулся пока слюной.
Пусть беда шуршит по пятам за мной.
Заварить бы солнцем тугу – печаль…
Ничего мне, Господи, не прощай!
 

«Маленький город…»

 
Маленький город,
Стеклянный насквозь, —
Общий дверной глазок.
Ежели кто заколотит гвоздь
Или чихнёт разок,
Где эта улица, где этот дом,
Сразу любой поймёт.
Тайны чужие – они, пардон,
Точно целебный мёд,
Нас выручающий в холода…
Что же стряслось со мной?
Где эта барышня, навсегда
Ставшая мне родной?
Не отыскать! Хоть кричи: Ау-у!
Нищий смешной простак.
Верно, помстилось, и наяву
Было совсем не так?
Поиск надежды – напрасный труд,
Ибо пуста скрижаль,
Сердце немеет, гадалки врут,
Да и себя не жаль.
 

Мольба

 
Забудь меня ещё тогда,
Когда нас не было на свете,
Когда ни страха, ни стыда
Не испытали наши дети
И ты не знала пьяных драк
И вечной боли унижений,
И я, мерзавец и дурак,
Тебе не делал предложений!
Забудь! Мольба не звук пустой!
Великим ласковым созданьям
Своей несметной красотой,
Своим отважным состраданьем
Негоже потакать зверью.
И я, не склонный к птичьим трелям,
В однажды начатом бою
С самим собой – уже застрелен.
 

«Я и не знал, на что способен огонь…»

 
Я и не знал, на что способен огонь,
Покуда к тебе не сорвался тропой огня.
И, собирая порох души в ладонь,
Я заклинаю: «Не убивай меня!
Ты это всегда успеешь. Куда я теперь уйду?
Я, отыскавший лучшую из планет».
И если, спросив однажды, в точку не попаду,
Не торопись, пожалуйста, холодно бросить: «Нет».
 

«Мы победили. Значит, была война?»

 
Мы победили. Значит, была война?
В мёртвой воде безумия по колено
Я возвращаюсь туда, где ты совершенно одна.
И озираюсь затравленно: Лена! Лена! Лена! Лена!
Где же ты, Лена? Быстрее! Я набрал секунд про запас.
Мне надо к тебе успеть и многое рассказать…
Но ты отвечаешь, что мне лучше сейчас лечь спать…
И рушатся веки на стершиеся глаза.
 

«Дорогой грамотей…»

 
Дорогой грамотей,
Заточите, пожалуй, стило
Для примечания где-нибудь на полях.
Тратится жизнь, мол,
На всякое барахло.
Если не грош цена ей,
То максимум два рубля.
Перемываются кости
С грязным бельем заодно.
Мир гигиена спасает,
А красота – на десерт.
В будущем недалёком
Пока что довольно темно.
Зато недалекого прошлого
С лихвою досталось бы всем.
Да, обворована память.
Вот и приходится врать.
Разве в библиотеке
Правду возьмешь напрокат?
А всё равно неохота
Прежде других умирать…
Ни хорошо на душе, ни плохо.
Просто – никак.
 

«Нынче поздно весна заглянула к нам…»

 
Нынче поздно весна заглянула к нам,
Как в прицел, в перекрестье координат.
Мы уж было подумали – всё, хана,
Год не делится больше на времена.
 
 
И решили внимание не заострять.
Поживём – увидим. И вдругорядь
Хорошо, если некому станет ныть,
Что опять не хватило на всех весны.
 
 
Но ошиблись. По лужам март захромал.
Как всегда, перед смертью успела зима
Самых лучших в попутчики присмотреть.
И оставила нас на отстрел сестре.
 

Весёлая карусель

 
Опустели стопки.
Поседели сопки.
Стужа поселилась
В паровозной топке
Всенощных страданий.
Боль дорогой дальней
Утолишь едва ли.
В общем, трали-вали,
Гражданин приятель.
Впредь подснежный ягель
Добывай копытом.
Способ сей испытан,
И весьма заманчив.
Шевелись, мой мальчик.
Страх не запретили.
В общем – тили-тили.
 

«У меня на кухне гроза…»

 
У меня на кухне гроза.
Не поверят, кому рассказать.
Только фыркнут: «Допился, жлоб!
Это просто течёт потолок,
И розетки искрят потому.
Так что радость твоя ни к чему.
Вот же, дурень, нашёл чудеса.
Ты нас, бешеный, не покусай
Ненароком. Уймись поскорей,
Алкоголик. Гроза в январе!»
И давай участковым стращать.
В перспективе – дежурная часть.
Там, конечно, не станут хамить.
Замурован двойными дверьми,
Наблюдаю воды торжество.
Я и вправду немного того?
Или сверху сосед – обормот?
Или выстрадал срочный ремонт
Мой, испуганный ранью весны,
Личный космос – четыре стены?
 

«Скоморохи постарели…»

 
Скоморохи постарели.
Разбрелися по округе.
На полатях кости греют.
Съели праздничную ругань
Отскандалившие бубны.
Колокольчик желторотый
Пересмешничать не будет.
Разве что царапнет робко
Безголосая жалейка —
Надоевшая отрада,
Духоту набитой клети
Заливая мутной брагой.
 

«Когда стихнут крики: «Уймись!…»

 
Когда стихнут крики: «Уймись!»
И отменят приказ: «Повзрослей!»,
Когда надоест глотать
Цитат резиновый клей,
Не убегай!
Подожди!
Загляни в старый дом за рекой,
Там лежат
Шкуры маленьких медвежат.
Помнишь, ты их задушил
Ещё не окрепшей рукой?
 

«Взять бы тачку, да покруче…»

 
Взять бы тачку, да покруче.
И уехать далеко,
Полагаясь лишь на случай,
Хоть счастливый, хоть какой.
 
 
Моментально растранжирить
Бесполезные гроши.
Колесить, давая жизни,
Восвояси не спешить.
 
 
Прямиком, не маскируясь,
Всем гаишникам сказать,
Дескать, выдумали трусы
У машины тормоза.
 
 
И лететь как угорелый,
Это время проскочив,
Где тихонько я старею
И выслуживаю чин,
 
 
Что считается удачей.
А кому не повезло,
Тот и впрямь катает тачку.
Или, мучая кайло,
 
 
Помирать, зараза, медлит.
На родимой стороне,
Кроме Ваньки и Емели,
Целиком фартовых нет.
 
 
Всякий третий, братцы, лишний.
Облизнувшись на калач,
Прикуси губу, счастливчик,
Знай себе терпи, не плачь.