Czytaj książkę: «Мусорный архипелаг. Книга 1»

Czcionka:

Предисловие

Роман «Мусорный архипелаг» открывает перед читателем пугающий мир постапокалиптической реальности, где последствия бездумной жизнедеятельности человека обернулись против него самого. Катастрофа произошла тихо, незаметно, когда океан поглотил бóльшую часть суши и выживание человечества превратилось в жёсткий отбор.

С первых строк повествование увлекает в мрачные реалии нового мира, где жребий решает судьбы людей. Безнадёжность и страх, обречённость и отчаяние овладевают изгоями, вынужденными покинуть материк – единственное безопасное место в мире – и отправиться на лодках в открытый океан…

Сложнейшие вопросы поднимает Вадим Вершинин. Как общество решает, кто достоин жить, а кто – нет? Каково принять судьбу, которая редко соизволяет давать ответы и предпочитает играть с людьми в жертвы и героев?

Однако реальность такова, что невозможно предвидеть все повороты судьбы. В устаканившуюся жизнь выживших на Мусорном архипелаге изгоев врывается ещё одно событие – возвращение на материк. Но какой ценой…

Произведение выделяется не только глубоким сюжетом, но и тонкой психологией персонажей, что делает его актуальным, заставляя задуматься о будущем человечества. Это роман о внутренней силе, не героической, а обыденной, когда человек, лишённый надежды, находит в себе силы жить дальше, строить дом, заботиться о близких. Это и есть настоящее сопротивление. А главный герой Сергей Дубравин – символ современного человека, стоящего на грани выборов и испытаний. Он понимает, что даже если жизнь меняется до неузнаваемости, оставаться человеком, сохранять надежду и веру – значит, придавать ей смысл.

«Мусорный архипелаг» – впечатляющее произведение с ярко выраженной социальной и философской проблематикой. Это многослойное размышление о судьбе человека и восприятии окружающего мира. Эмоциональная глубина, крепкий сюжет, выразительный стиль и метафоричный язык делают роман важным для каждого, кто осознаёт угрозы современности и готов рассуждать не только о сегодняшнем дне, но и о завтрашнем.

* * *

Кого и как бьёт исподволь судьба,
Мы чаще узнаём из некрологов.
Судьба бывает не всегда добра,
Она не любит просьб и диалогов.

И каждый думает, что проживёт не так,
Как прожили когда-то его предки.
И всякий знает: раз он не дурак,
То вряд ли будет собирать объедки.

Пока ты молод, веришь в сказку,
А к старости – побитый реалист.
Судьба порой похожа на указку,
Которой проткнут твой охранный лист.

Мы рвёмся на свободу, словно дети,
Но попадаем всюду в кабалу:
Везём кого-то важного в карете,
Шампанское разносим на балу.

А сев в карету, забываем совесть,
Становимся с сановниками в ряд
И под копирку пишем жизни повесть,
Упрятав душу в дорогой наряд.

Повсюду окольцованные птицы,
На каждой – номер, пломба и печать.
И журавли завидуют синицам,
А те мечтают на перине спать.

Все проживают жизни как другие,
Гремят вокруг любовные бои.
И повторяем судьбы мы чужие,
Не разглядевши в зеркале свои…

Глава первая
Жребий

Всем жребий для людей хорош,
Когда загнали их в тупик.
Он для одних – разящий нож,
А для других – спасенья миг.

Стояла нежаркая маловетреная погода. Солнце, греющее как бы нехотя, вполсилы, ласкало лица людей своими скромными ненавязчивыми лучами и не лезло нахально в глаза. На улице было хорошо и спокойно. Природа притихла в послеобеденном сне, и её дремотное дыхание стало едва слышным и по-домашнему уютным.

– Сергей Дубравин! – равнодушно выкрикнул полицейский.

На его усталом гладко выбритом безучастном лице не дрогнул ни один мускул. Офицер привык сотрясать окрестности своим грубоватым и звучным гласом. Вот и сегодня он доносился из лужёной глотки немного простуженно, но всё равно громко и пугающе. Каждое произнесённое слово напоминало выстрел. Страж порядка оторвал взгляд от бумажного листа и равнодушно оглядел собравшихся возле него людей. Он не первый день зачитывал имена и фамилии и уже привык ко всему. Пронять его чем-либо было чрезвычайно трудно, почти невозможно.

Услыхав своё имя, Сергей похолодел и напрягся. Не подав виду, что взволнован, молодой мужчина уверенно шагнул навстречу неизвестности. Люди перед ним расступились, освобождая дорогу к небольшому невзрачному мешку, который был в руках помощника полицейского. Дубравину завязали глаза и подставили мешок: «Тяни!»

Он наощупь нашёл отверстие мешка и засунул в него руку. Солнце тем временем зашло за нависшую над землёй равнодушную недозревшую тучу, похожую на свежий синяк; с моря потянуло холодом, и собравшиеся на берегу люди по привычке стали кутаться в куртки и плащи. Пошарив внутри мешка, Дубравин достал свою дальнейшую судьбу и по реакции зевак сразу понял, что ему не повезло. С его глаз сняли непроницаемую повязку, и он посмотрел на свою ладонь. На ней лежал чёрный бумажный квадратик. У Сергея потемнело в глазах и в первое мгновение едва не подкосились враз ослабевшие ноги, но он взял себя в руки и мученически улыбнулся собравшимся.

– Значит, судьба такая.

Дубравин встретился взглядом с женой, стоявшей неподалёку. Из глаз Виктории текли слёзы. Губы её кривились, а к горлу подкатил удушливый ком. Побелевшими пальцами она сжимала плечи семилетнего сына и крепко прижимала его спину к своим ослабевшим, подрагивающим ногам. Тридцатилетняя женщина ещё не до конца осознала, вернее, никак не могла поверить и принять, что сейчас, только что, на её глазах жребий отнял у неё мужа, а у детей – отца. Их десятилетняя дочь Елена стояла рядом с матерью и застывшим взглядом, не мигая, смотрела на отца, в одно мгновение ставшего недосягаемым и далёким.

К Сергею подошли двое приставов. Дубравин помахал жене, сыну, дочери и крикнул:

– Встретимся на берегу в день отправки! Вас известят!

Сергей – светловолосый, голубоглазый, подтянутый блондин приятной наружности, ростом выше среднего – был на пять лет старше своей второй половинки и любил её какой-то тихой, ненавязчивой любовью, основанной, скорее, на родственных чувствах, чем на безýдержной и неуёмной страсти. Годы, прожитые вместе, сроднили их и заставили глядеть в одну сторону. Если этого не случается, то, как правило, такие браки распадаются и бывшие супруги продолжают поиск подходящих партнёров.

Виктория Дубравина жила предчувствием счастья. Ей казалось, что оно вот-вот придёт, выглянет как солнце из-за тучи. Нужно только ещё немножечко подождать и потерпеть. В шаге от него жилось нелегко, непросто, зато привычно, надёжно и предсказуемо. Симпатичная светловолосая, зеленоглазая молодая женщина невысокого роста привыкла к своему мужу, как привыкает черепаха к панцирю. Она ценила его за надёжность, отзывчивость и умение промолчать в нужную минуту.

Один из приставов слегка подтолкнул Дубравина в спину.

– Пошевеливайся, добрый мóлодец, ты у нас такой не один. Нам ещё за следующим «счастливчиком» возвращаться.

Сергей отрешённо кивнул, отвёл взгляд от семьи и быстрым шагом направился в сторону сборного пункта в метрах ста от площадки для проведения жребия.

Всех, вытащивших чёрную метку, отправляли на сборный пункт, прозванный пересылкой, где было два отделения: мужское и женское. На пересылке формировались группы. Укомплектованные команды сопровождались приставами на берег, где дозволялось проститься с родными и близкими. После прощания команда размещалась в лодке, и крепкие рослые приставы отталкивали её подальше от берега. Лодки эти в народе прозвали чёрными ковчегами, а их пассажиров – изгоями.

Внутри пересылки стояла нервная, напряжённая тишина. Никому не хотелось разговаривать. Да и как говорить, когда комок к горлу подкатывает? Пахло замызганной древесиной и потной мимолётностью временных обитателей. Все запахи смешались в один – в запах скорых и неизбежных неприятностей.

Дубравин лёг на жёсткий топчан и закинул руки за голову. На него навалились воспоминания. Он вспомнил, как два года назад, в две тысячи сотом году, все значимые страны мира на Международном конгрессе приняли решение объединиться в Союз землян. Как этому воспротивились десять небольших стран, где у власти были диктаторы. Как объединённые союзные силы спустя год после объединения заходили со всех сторон в эти государства с целью навести в них порядок и присоединить к Союзу, к человечеству. Как взрывались в небе сбитые баллистические ракеты с ядерными боеголовками, запущенные обороняющимися диктатурами. Как маленькая страна на берегу Тихого океана отказалась капитулировать и, чтобы отомстить всему миру, применила тектоническое оружие: взорвала ядерные заряды на дне океана в районе Тихоокеанского разлома.

По всему миру прокатилась череда разрушительных землетрясений и небольших, но частых толчков. Никто не верил, что кому-то из землян удалось создать оружие, в считаные дни способное уничтожить человечество. Возможно, что-то в недрах земли пошло не так, или планета обиделась на людей за их варварские действия, однако этим дело не закончилось. В один из дней на всех континентах тряхнуло так, что в одночасье вся инфраструктура человеческой цивилизации была полностью разрушена. Не осталось ни жилых домов, ни заводов, ни большинства машин, ни поездов, ни самолётов. Всё было искорёжено и непригодно к эксплуатации. Со всех сторон на сушу обрушились гигантские вздыбившиеся массы воды. В отличие от цунами они были нескончаемыми и накрывали земную твердь всерьёз и надолго. Суда и корабли тоже канули в морской пучине. Единственным местом, куда не дошла вода, оказалась часть Сибири.

Каким-то непостижимым образом её подняло надо всей остальной сушей, будто волдырь на человеческом теле. Со стороны Северного Ледовитого океана разрушительных волн не было. Однако за полярным кругом природа не поскупилась и двинула океанские воды вглубь материка. Уровень Мирового океана сильно поднялся из-за того, что его дно вспучило, будто человеческий живот при метеоризме, а суша, наоборот, просела, и её берега перестали сдерживать натиск волнующегося царства Посейдона. Даже верхушки самых высоких американских, африканских, австралийских, европейских и азиатских гор были надёжно скрыты водами Мирового океана и стали уже не такими высокими и неприступными. Осев вместе с сушей, горы потеряли свой привычный вид и превратились в огромные развалины. Ушла под воду и Антарктида, побережье Северного Ледовитого океана тоже было затоплено. Вода тихо и незаметно разлилась по тундре, продвигаясь всё дальше и дальше. С противоположной стороны ситуация была ещё хуже: Казахстан, Китай, Монголия и примыкающая к ним российская территория оказались под толщей воды. И лишь часть Средней Сибири возвышалась над волнами безбрежного Мирового океана будто огромный призрачный суровый остров.

Причиной объединения народов мира стала глобальная и давно назревшая проблема: всё большая доступность ядерного оружия и других средств и вещей, способных привести человечество к рукотворной катастрофе. Требовались общеземной контроль и тотальная прозрачность всего, что происходило и делалось на Земле. Избежать общечеловеческой трагедии иными способами мировое сообщество не сумело. Да и были ли они? И вот – всемирный потоп. Почти конец света. Ну а как ещё назвать гибель практически всего человечества?

Полгода обустраивались в новых условиях оставшиеся в живых люди. Климат поменялся и стал умеренно комфортным. На уцелевшем клочке суши прочно обосновалась плюсовая температура воздуха, снега и заморозков не предвиделось. Вероятно, сказывалось влияние многочисленных тёплых течений: океанская вода была постоянно тёплой, как на юге в купальный сезон. Широкие водные потоки заботливо обложили маленький материк своими огромными грелками.

Из всего человечества выжило два миллиона человек – в южной и центральной частях Красноярского края. Они поднялись над прежним своим уровнем и очень сильно изменились. Ну а сам Красноярск оказался неподалёку от побережья разлившегося Мирового океана. От него до северной оконечности материка было около тысячи километров. В самом широком месте суша простиралась от края до края на расстояние до пятисот километров.

Руководство вышеназванного края, пересчитав запасы продовольствия, извлечённого из-под завалов, объявило, что голод неизбежен. Производством продуктов питания никто не занимался. Да и как, а главное, из чего их было производить? Жители края перешли на подножный корм – подались в леса за дикоросами и кореньями. Пытались они и рыбачить, но рыбы ловилось мало. Можно было провести на берегу целый день, а поймать пару штук.

Кроме того, изменившийся климат полностью растопил все горные ледники и после бурного половодья реки почти обмелели. Родники иссякли, а подземные водоносные горизонты опустели. Енисей из крупной полноводной реки превратился в полуживой, еле текущий ручей. И тёк он теперь в другую сторону, так как все горы, со склонов которых после осадков начинали свой разбег реки, были теперь лишь на севере материка. Устье Енисея врезалось в океан в пятнадцати километрах от Красноярска. Цена настоящей живой земной воды неимоверно взлетела в цене. Оно и понятно – ведь в ней были полезные минералы и микроэлементы, необходимые человеческому организму. Все пили обычно «мёртвую воду»: дождевую или морскую опреснённую.

Постепенно люди пришли в себя и стали сажать всё, что только можно, особенно картофель. Появились пшеничные и ржаные поля, стали выращиваться в большом количестве овощи и даже фрукты. Какие семена сумели найти, такие и пустили в дело. Каждый пригодный для этого клочок земли был или чем-нибудь засажен, или засеян. В ход шло всё, что могло вырасти и послужить пищей.

Морских зверей и птиц не было видно. Они, испытав стресс, видимо, пытались понять, куда подевалась суша. Оставалось лишь ждать, когда течениями принесёт первых ластоногих и они устроят на берегах материка свои заманчивые и такие необходимые голодным людям лежбища. Высматривали в небе и морских птиц, надеясь на их скорый прилёт. Лесным птахам и зверью не повезло больше всего. На них охотились круглые сутки, не щадя ни малышей, ни птенцов. Всё, что можно было сварить и съесть, безбожно истреблялось.

Первым делом губернатор приказал взять под охрану жизненно важные развалины, из-под которых предстояло извлечь всё самое необходимое для жизни. Складские площадки были оцеплены силовиками. Они там буквально дневали и ночевали, разбирая завалы. Всё, что обнаруживалось под ними, поступало в фонд жизнеобеспечения. Граждане тоже не отставали от стражей порядка и военных – искали в руинах своих домов вещи и продукты питания.

Когда всё более-менее организовалось, губернатор объявил, что вся суша, оставшаяся от Евразии, отныне будет называться Сибирской республикой. Себя же он провозгласил президентом, ну а своего заместителя назначил премьер-министром. Никто не стал ему возражать. Все понимали, что сейчас не до выборов. Выжить бы…

За первые полгода умерло от голода и болезней триста тысяч человек. Ситуация стремительно ухудшалась и становилась угрожающей и даже критической. Продовольствия катастрофически не хватало. У чиновников, полицейских и военных были пайки. Их выдавали с выстроенных на скорую руку складов, в которые переместили найденное под завалами продовольствие. Простым гражданам ничего не полагалось. Так решил президент. Он рассудил, что расточительность в сложившихся условиях губительна и опасна. Если разделить оставшийся провиант между всеми поровну, то его хватит ненадолго, поэтому посчитали правильным оставить его для тех, кто является хребтиной новоиспечённой республики и следит за порядком. Таких счастливчиков набралось около тридцати тысяч. Их прозвали неприкасаемыми.

С каждым днём проблем становилось больше и больше. Стали думать, как быть. В результате было принято решение избавиться от лишних ртов. Специалисты, сделав предварительные расчёты, пришли к неутешительным выводам. По их прикидкам численность населения превышала порог выживаемости как минимум вдвое. Правительство понимало, что задача перед ним стоит почти невыполнимая, ведь высылаемых нужно обеспечить плавсредствами. Но где их взять? Вспомнили петровские времена, как при помощи нехитрых инструментов – топоров да пил – был построен юный российский флот. Дескать, раз тогда справились, то и теперь не спасуем.

Отправить всех лишних людей в один день на поиски новых мест, пригодных для человеческого существования, было под силу лишь всемогущему Богу, поэтому первым делом составили списки очерёдности прохождения процедуры жребия. Из большого чёрного непроницаемого куба доставались бумажки с именами, которые записывались в специальный переселенческий график. Процедура эта напоминала лотерею и гражданами была названа чёрным лототроном.

Первый месяц после потопа берегá материка были буквально завалены всплывшей древесиной. Кроме того, лесные делянки были забиты брёвнами, ожидавшими отправки в Китай ещё до катаклизма. Деревья предусмотрительно убраны подальше от воды. Вдруг пригодятся? По мере их скапливания береговую линию очищали снова и снова.

Первых переселенцев отправляли в плавание на плотах, которые легче и быстрее сооружать, чем те же лодки. Открылось восемь сборных пунктов – на каждом побережье была своя пересылка. Их так и называли: Южный, Северо-Восточный и так далее. В хорошую погоду в плавание удавалось отправлять по две-три сотни человек, а то и больше, в день из каждого пункта. Сборный пункт представлял собой длинный барак, разделённый на две части: мужскую и женскую. На один плот размещали до двадцати человек. Строила их служба отправки – временно созданная организация, к которой были прикомандированы военные и полицейские. Вопросами физиологии тогда никто не задавался: как-нибудь, дескать, разберутся между собой. Поэтому на плоты грузили и мужчин, и женщин. Чего, мол, такого сугубо тайного они друг у друга не видели? Отвернутся или глаза закроют и справят нужду.

Плоты, которые собирались на берегу – возле прибойной полосы, сталкивались в воду бульдозерами и тракторами, уцелевшими после землетрясения. Оставшееся то тут, то там топливо стало стоить словно платина и строжайше учитывалось и выдавалось на каждую машину в малых количествах.

Да, брёвна было жалко, они бы могли сгодиться в каком-нибудь полезном деле. И этот вопрос не раз задавали премьер-министру – лицу, ответственному за отправку высылаемых, но всякий раз он отвечал, что брёвна всё равно пошли бы на строительство жилья, если бы изгои остались жить на материке. Так что никакой бесхозяйственности в этой ситуации он не углядел.

Все граждане, кроме неприкасаемых – министров, чиновников, военных, сотрудников органов обеспечения общественной безопасности и правопорядка и членов их семей, – должны были тянуть жребий. Тот, кто вытаскивал вместо белого квадратика чёрный, тут же становился изгоем, человеком без прав, высылаемым из молодого и ещё не оперившегося государства на все четыре стороны. Одним словом, на просторы Мирового океана. Изгои должны были искать себе другое прибежище среди затопленных просторов многострадальной вселенной. Исключений ни для кого не было. Беременные на больших сроках тянули жребий после родов – за себя и за новорождённого.

Но как спровадить такое количество народа? Этим вопросом задавались все неприкасаемые. И решили они отнестись к нему философски – будь что будет. Сколько сумеем, столько и отправим.

Строительство плавсредств для изгоев стало приоритетной задачей. Новые власти прикладывали максимум усилий, чтобы добиться ощутимого результата. Казимир Малевич, малюя свой «Чёрный квадрат», вряд ли мог предположить, что его детище станет вершить судьбы целого народа, да ещё таким страшным образом. Судьбоносные чёрные квадраты назвали казимирками, а ещё похоронками, на самого себя.

В дальнейшем при превышении установленной численности населения власти оставляли за собой право вновь прибегнуть к жребию. Новорождённые тоже не избежали вынужденной высылки. И следовало хорошенько подумать, прежде чем решиться завести на материке ребёнка.

Вспомнилось, как оставшиеся в живых стали обустраи-ваться на развалинах былой цивилизации, как строили себе хижины из того, что можно было пустить в дело. Как валили деревья и обрабатывали их вручную, чтобы ставить из этих грубо отёсанных брёвен срубы. Как выносили уже готовые брёвна с делянок и тащили их с прибрежной полосы. Многие не стали связываться со строительством. Они выкопали себе землянки, утеплили их чем только можно и соорудили внутри печи. На развалинах можно было разжиться всем необходимым. Ну а если копнуть вглубь, то под обломками бетона попадались неплохо сохранившиеся вещи: одежда, обувь, кухонные принадлежности и много чего ещё. Некоторые пытались строиться с размахом, но быстро понимали, что у большого дома и проблем больше. Построить-то его можно, но вот обслужить и обогреть вряд ли получится.

Через три месяца на смену плотам пришли другие плавсредства. Лодки стали строить после того, как запустили первые пилорамы. Удалось собрать небольшое количество ветряков и соорудить на маловодных реках крохотные плотины – гидроэлектростанции. Этой мизерной электроэнергии хватило лишь на то, чтобы запитать лесопилки и больницы, разместившиеся в больших армейских палатках, и на снабжение электричеством правительственного городка, чтобы власть при свечах и лучинах окончательно не потерялась где-нибудь во мраке. Палатки находили под развалинами армейских складов и баз спасателей и тут же ставили их в сухих и не продуваемых ветрами местах. Прямо на глазах вырастали целые палаточные городки. Места в них предоставлялись всем желающим. Кто первым застолбил себе лежак, наспех сколоченный из нетёсаных досок, тот и заселялся. Климат благоволил людям, и не было необходимости часто топить печи.

Изгоя – человека, вытащившего чёрную метку, – вместе с остальными жертвами жребия сажали в большую лодку и оставляли в открытом океане на произвол судьбы. Впереди их ждала неизвестность. Есть ли в Мировом океане ещё суша, не мог сказать никто. Возможно, где-то и торчали из воды верхушки сохранившихся высоких гор. Всё было в руках Господа. В природе всё переменчиво. Поверхность Земли изменилась до неузнаваемости. Многие горы осели и перестали существовать, а те, что остались, были уже другими, не такими, как прежде. Ведь и человеческое тело меняется, почему же мы должны ждать постоянства от природы?

Дубравин своими руками выстроил маленькую приземистую избушку. После ночёвок на улице под натянутым между деревьями тентом в ней было уютно и тепло. Обрешётку крыши за неимением другого материала пришлось закрыть всё тем же тентом.

Постепенно начался разбор завалов. Всё ценное, что граждане не успевали прикарманить, сдавалось в общий котёл – для общественного строительства и пользования. Жизнь постепенно налаживалась, вставала на определённые рельсы, вырисовывалась более разнообразными красками. Чёрно-белые будни с каждым днём всё больше раскрашивались трудолюбивыми и упорными людьми. Стали строиться школы, больницы и другие необходимые обществу учреждения.

Дубравин поворочался с боку на бок, лёг на спину и вспомнил неприятную сцену. Гуляя по берегу моря, Сергей наткнулся на группу людей, прощающихся с отплывающими изгоями. Ему сделалось любопытно, и он стал наблюдать за происходящим. Какой-то хромой старик никак не хотел садиться в лодку и умолял приставов о пощаде. Тем пришлось связать его и положить на дно судёнышка. Но тут взбрыкнул ещё один изгой – молодой парень, из-за переживаний съехавший с катушек. Один из приставов, крепкий высокий бугай, стукнул его кулаком в лоб – возмутитель спокойствия упал на песок без чувств. Его перенесли в чёлн и положили подле связанного старика. Лодку оттолкнули на чистую воду, и она, подхваченная струёй прибрежного течения, стала постепенно отдаляться от берега. А море, тихое, спокойное, словно скорбело по ещё живым людям, отданным своими соплеменниками ему на растерзание.

«Вот нас и вышибли с родной земли!» – громко и отчётливо произнёс один из сидящих в лодке изгоев. «Такова воля большинства! – ещё громче ответил ему другой странник. – Иначе никак. Добро должно быть с кулаками». – «Добро ли это? Что-то не узнаю я его в маске зла». – «Обстоятельства – лучший гримёр. Так загримируют, что ни себя не узнаешь, ни других. Потеряешь и самообладание, и человеческий вид, и человеческое достоинство».

Один из изгнанников поднялся на ноги и помахал провожающим: «Прощайте, друзья! Не поминайте лихом! Встретимся в мире ином!»

Эта сценка настолько ярко проплыла у Дубравина перед глазами, что грудь его пронзила тупая, ноющая боль. Он глубоко вздохнул и, прислушиваясь к себе, закрыл глаза: быть может, он умирает? Однако всё обошлось. Боль отступила, и вновь в голову полезли всякие назойливые воспоминания. И вдруг грозовой вспышкой мелькнула спасительная мысль: «А если как-нибудь тихонечко сбежать? – Сергей даже приподнялся на локте и долгим взглядом прикипел к окну. – Скажем, ночью. Ну а что? Мужчина я спортивный, ловкий. Думаю, сумею оторваться от преследователей в случае чего… Нет, не получится, – взгляд несостоявшегося беглеца потух. – Вокруг сборного пункта полно охранников. Снаружи на дверях засовы, а на окнах решётки. В нужник ночью никого выводить не будут, вместо него – вёдра. Даже если кому-нибудь станет плохо, никто из стражников и пальцем не пошевелит, всё равно ведь не жилец. Мы от Бога помощи не дождались, и потому глупо ждать её от чёрствых и недалёких надзирателей. Да и как тут сбежишь? Никак».

* * *

Все стены барака были в надписях и представляли собой единую ломаную «стену плача». Она была плодом человеческих раздумий и сбитых влёт мечущихся человеческих судеб. Дубравин бессмысленным взглядом скользнул по дощатой стене, исписанной разными почерками, и вдруг зацепился за одну заинтересовавшую его запись. Взгляд его стал осмысленным и сосредоточенным.

Сергей пододвинулся поближе к надписи и принялся разбирать каракули, нацарапанные выдернутым из доски гвоздём: «Меня зовут Максим Белецкий. Мне двадцать три года. Дома у меня остались жена Таня и крохотная, полугодовалая дочка Верочка. Я очень их люблю. Надеюсь, дочь будет счастливее своих родителей и проживёт долгую и светлую жизнь. Мне жаль, что я не увижу её первых шагов. Прощайте, люди и суша. Прощай, жизнь…»

Многоточие в конце повествования наталкивало на мысль, что Максим ещё не до конца осознал, что идёт на смерть, и где-то в глубине его души ещё теплилась надежда на спасение.

Сергей пошарил взглядом по другим каракулям и остановил его на очередном нацарапанном крике души: «Я – Константин Ярошенко. Недавно отметил своё сорокапятилетие. У меня два взрослых сына, несовершеннолетняя дочь, две маленькие внучки и пятилетний внук. Один из сыновей месяц назад тоже вытащил чёрный квадратик. Где он теперь, я не знаю. Надеюсь встретить его где-то там, далеко-далеко, где всем хватает воды и пищи и нет жребиев. Наши семьи продолжает разделять ширящийся провал, в который летят человеческие судьбы. Когда-нибудь люди поймут, что поступили неверно. Я верю в это. А вы?»

Дубравин перевёл взгляд на следующее послание: «Я старик. Мне семьдесят шесть. Умирать я не боюсь. Смерть не раз стучалась в моё сердце приступами пронзительной боли. Жену мою уже забрал жребий. Теперь пришла моя очередь. Мои дети, внуки и правнуки тоже пострадали, лишившись своих родных и близких. Не иначе дьявол нашептал кому-то на ухо такой страшный и негуманный способ избавления от лишних ртов. А лишние ли они на самом деле? Как знать. Жизнь даётся человеку один раз – для того, чтобы придумать и реализовать мечты. И эти даденые Богом жизни отнимаются такими же, как и мы, людьми. Это странно и неправильно. Никто не может быть лучше или хуже других. Всякий имеет право на жизнь. Отнять её могут лишь случай, болезнь или естественная смерть. Кто отнял её у меня, у моей жены и у моих родственников? Кто обрёк на смерть всех остальных несчастных? Ответьте себе на этот вопрос, пока не поздно, иначе эра лодок-усыпальниц никогда не закончится и рано или поздно вам самим придётся в них сесть. Прощайте!»

Сергей отвёл взгляд от стены и, глядя в ближайшее окно, стал размышлять о своём незавидном положении: «Где все эти люди, что написали предсмертные послания? Умерли на самом деле или что-то их спасло? Если кто-нибудь из них спасся, то почему ни один не объявился на материке? Как умирают люди в открытом море? Наверное, шторм переворачивает лодку, они тонут, идут ко дну и становятся пищей для акул или каких-нибудь донных обитателей. Например, для крабов. Знать бы, какая именно морская тварь съест меня. Впрочем, какая разница? Я уже не буду ничего чувствовать. Меня не станет. Я перестану существовать и подавать признаки жизни. А такое возможно? – Дубравин глубоко вздохнул, перевёл взгляд с окна на потолок и продолжил копаться в собственной голове. – Ведь для чего-то же я жил на земле. Наверняка не для того, чтобы послужить пищей всяким морским гадам. Но если я не выполнил своей миссии, то почему тогда меня отправляют на тот свет? Что я скажу Богу? Что у меня не хватило времени на то, чтобы понять своё предназначение? Но ведь и младенцы, которых безжалостно кладут в лодки, тоже ничего не могут ни сообразить, ни сделать. Получается, жизнь человеческая не такая уж и ценная. Лучше совсем не появляться на свет. Тогда и умирать бы не пришлось. Но если я умру, то от меня ничего не останется. Будто я и не жил вовсе. Чего же я тогда переживаю понапрасну? Представлю, что меня вообще никогда не было на земле. Нужно думать именно об этом, тогда и умирать будет не страшно и не обидно.

Однако от таких выводов начинаешь сходить с ума. Зачем тогда вообще жило утонувшее человечество? Бессмыслица какая-то получается. Нет, тут что-то не так. В человеческой жизни должен быть какой-то смысл. Ответ на этот вопрос известен Богу, но живым людям он на него ответа не даёт. Чтобы услышать, в чём смысл жизни, нужно умереть, – Сергей едва не рассмеялся: нервно и обречённо, однако взял себя в руки и, покосившись на соседей по сборному пункту, погнал упряжку мыслей дальше. – А если никакого Бога нет, что тогда? Ну а какая мне разница? Если нет Всевышнего и рая, значит, нет ни дьявола, ни преисподней. Есть только пустота и непроглядная чернота. Хотя я их не увижу. Я вообще не буду ничего чувствовать. Это ли не благость? Раз – и в одно мгновение ты распрощался со всем этим сумасшедшим миром. Разве можно его назвать нормальным? Разумеется, нет. А какой мир можно было бы считать оптимальным? – Дубравин сдвинул брови и крепко задумался. – Добрый? Но что есть доброта? Нет ли в ней развращающей простоты и наивности? Выживут ли на этом свете одни добряки? Может быть, справедливый мир соответствовал бы всем моим пожеланиям и требованиям? Тогда что такое справедливость? Каким аршином её измерить и каким местом приложить к больному обществу? Что справедливо для одного, то другому может показаться величайшей несправедливостью. Глаза у всех одинаковы, а вот взгляды разнятся. И порой до такой степени, что люди совершенно не понимают друг друга. И никакое эсперанто не поможет им наладить взаимопонимание. Нет, справедливое общество нежизнеспособно и может привести к тотальной войне всех против всех. Чувство порушенной справедливости всегда приводит к войне – между государствами, нациями, кланами, людьми. Всякий переживает и бьётся за своё. Для одного справедливость – одно, для другого – другое. Истина и та не всегда приходится ко двору, поэтому людьми и была придумана правда. В её одёжку можно завернуть всё что угодно. Она легко меняет цвет кожи, разрез глаз и телосложение. Правда удобна и без проблем трансформируется в любые языковые и визуальные формы. Ну а истина неумолима и всегда трактуется одинаково на всех языках мира. Она тётка прижимистая и никогда не высказывается пространно. Её речь ясна, коротка и однозначна. Витиеватость и разглагольствования присущи лишь правде. Она умеет строить воздушные замки и являть красочные недосягаемые миражи.