Czytaj książkę: «Избранное. Стихи и поэмы. 2009–2023»
© Вадим Шарыгин, 2023
ISBN 978-5-0060-7293-0
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Жизнь в искусстве
Полёт над бездной. Бездна дней,
В которых нет тебе ответа:
Где свет? И станет ли видней
Потьма, в которую одета
Промозглость одичалых вьюг,
Блеснёт мечом, лучом округа?
На камень наскочивший плуг,
Упавший конь…
Жить друг без друга:
Жар вдохновенья и ожог
Не могут – пламенем едины!
Свет – очи дочерна ожёг
И вторгнул в смоль волос седины.
Ни дня, ни часа. Мига нет!
Вся жизнь – в строю. Вся кровь – пролита!
Вся жизнь в искусстве – это цвет
Бинта, макает в кровь элита
Стихи стихий! Разгул теней
В подножье церкви златоглавой…
Глаза и души чуть темней…
Лавиной жизнь! И гибель лавой.
На казнь пройти поэту
Прощальным поэтам
прошедшей России посвящается.
Сегодня
Лет осколки канут в Лету,
Покоем оглушает ночь вдвойне.
Дорогу, жизнь! – На казнь пройти поэту,
Несущему луч солнца на спине.
Сегодня
Дождь идёт тысячелетний:
Роняет слёзы с кромок дней весна.
Прервите – суд, обиды, гогот, сплетни,
Взирайте смерть: засушлива, пресна!
Сегодня
Жмётся ночь, как инок к вере,
В Елабуге мрак спичкой разогрет.
Стон стих: на Офицерской, в Англетере;
Вторая речка не зажгла в бараках свет.
Сегодня
Залп! – в шинель и капли смерти
На насыпи под Питером. В Москве —
Проезд Лубянский выстрел ждёт, поверьте
Не ранее полудня злой молве.
Сегодня
Возвратится к Гумилёву —
Смертельно обвенчавшаяся с ним.
Вся жизнь – словам, давайте, к слову
Высоко ветви тонкие склоним!
Сегодня
Казнь: вослед, в глаза, заочно!
Как кровь из вены – судьбы извлеку…
Слезится дождь и колокол полночный
Подвязывает капли к языку.
2009 – 2015
Анна Ахматова
В уставшем кресле, в сборках шали,
С предощущением потерь…
Весь вечер форточки свершали
Вход ветра в комнату. И дверь
С одною уцелевшей створкой
Во флигель бывшего дворца,
Скрип разнося скороговоркой,
Всё жалась к дому. Нет конца,
Казалось, этой странной ночи,
Бездомной ночи, хоть кричи!
Сна не было. Так, между прочим,
Как дым от тлеющих лучин,
Душа рассвета дожидалась.
Ей ожиданье шло, к лицу!
Ей шло смертельную усталость
Не дать заметить подлецу.
В безумном каменном палаццо
Торчали тени из углов.
Ей шло рука-не-подаваться
Подёнщикам бульварных слов.
В уснувшем кресле слушать слякоть
Весны. И как влачится ночь.
Поэту вечно – жить что плакать, И вечно некому помочь!
2010—2013 г.г.
Я покинул свою достоверность
Я покинул свою достоверность людскую —
Нынче в снах наяву, в отражениях, в бликах.
И смертельно живу, и с метелью тоскую…
Маяковского площадь, погрязшая в Бриках!
Человечище чёрный – по белому снегу,
Одинёшенек, грузен и губы в кровище,
Так размашисто сжат. По-булгаковски, «Бегу» —
Предпочтение, за» морем русских разыщет
Память сердца, к чему разговоры на кухне,
Когда всё, даже камни, – уснуло навеки?
Граммофон. Фон Барон. Эх, «дубинушкой» ухнет
По чужбине Шаляпин… Лакеи. Калеки…
Берега, берегите причальные всплески!
Эта ночь над усопшей, усохшей страною :
Век за веком, замедленно падает Ленский!
Из песка – адресов петербургских настрою.
Прогоню отрешённость, соломинку дайте,
Ухватиться, успеть к уготованной кромке!
И анданте строки, и отдайте мне Данте,
И осыпанный осенью Осипа громкий —
Взвыв над стайкой читателей, стойкие, где вы?!
Истекающим сердцем светить, будто Данко!
И девический смех под созвездием Девы,
И всплеснувшая юбкою в танце цыганка,
И латунная тусклость часов на ладони:
На круги своя – время стареет помалу;
И бормочет строку за строкой, и долдонит
Барабанные дроби, наполнив пиалу,
Дождь Брабанта… То горче, то громче, то тише,
Говори, говорливым ручьям уподобясь,
Там озвученной древностью пышет Татищев,
Там означен Мариной в поэме автобус.
Там марина: с марлином, с мечтою и мачтой,
На которой приспущен, как флаг в день печали,
Белый парус… Поздравь, со строкой не начатой,
На которой бы в бронзе и в бозе почили —
Окаянные страхи! Пусть площадь Сенная
С декабристами – снежная пустошь пустыни!
Одинокая жизнь, стылым ветром стеная,
Однозвучно, как чай недопитый, остынет.
2019
Обильное стихотворение
из цикла «Потерянное слово»
Случились ступени:
охлёстаны водами, грянулись оземь.
Вздымалось молчанье над ставшей застывшей в поклонах травой.
Согретая звёздами, жизни прибравшая, пришлая осень.
Оставленных львов при парадных дверях ропоток роковой.
Страшась безразличия,
взором касаясь чего-то такого…
Последним надеждам давая приют и с руки прикормив
Пугливую стайку столетних минут, месяц выгнув подковой,
(1) Смотрел, как в припарке дождя достоверно рождается миф.
(2) Смотрел на лучи из созвездия Льва в гуще каменных грив.
Обильная грусть —
обронённых дождей пелена вековая.
С безудержно страстным желаньем обнять и в глаза заглянуть —
Прохожим, согнувший судьбу в три погибели, прочь ковыляя,
Вдыхал во все лёгкие обременённую временем муть.
И сердце в крови,
и птенец с высоты на свободу отпущен.
И горсточка строчек – в грязи, под ногами живущих вперёд.
Мир спал мёртвым сном,
греясь спичкой зажжённую, прежнего пуще
(1) Любуясь кладбищенским великолепием горных пород.
(2) Любуясь, податливой взгляду, смиренностью твёрдых пород.
Случалось ли вам :
Ливан обходить, в Ассирии петь о фьордах
И взором прижаться к возлюбленным снам Покрова-на-Нерли?
И остановиться, как в Двадцать девятом конвейеры Форда…
Туман… Тишина… Напоённый покой… Ах, куда забрели!
Уснувшие всплески весла,
убаюканный сад, астр страсти;
С трудом вы го ва ри ва е мая б о г о п о д о б н а я синь.
В счастливые полутона уходящую тропку окрасьте!
(1) Из мрака виднеется, целую жизнь возвращавшийся сын.
(2) Из мрака возносится: целую жизнь возвращающий сын!
2019
Стихи о неизвестности
«Миллионы убитых задёшево
Протоптали тропу в пустоте..»
Осип Мандельштам
Отложите – себя, нет нас более,
Позабудем свои имена!
Сноп бенгальских огней, степь Монголии —
Снам внимающим – в кровь вменена
Достоверность под ливнем и в с у м р а к е,
Ослеплённые ночью идём.
И подобраны смыслы на м у с о р к е,
И оставлены судьбы и дом.
Капли голоса. Гул глоссолалии.
Бормочи. Шевели языком!
В запрокинутой в древность Италии
С каждым камнем развалин знаком.
Станцы станции Дно не расписаны
Рафаэлем, с гербами состав:
По перрону – ниспосланный, списанный —
Николай. Никого не застав…
Только колокол бродит над соснами,
На века не найдя звонарей.
И огнями мелькнув папиросными,
Жизнь уходит, вдогонку, скорей!
И улыбка сквозь слёзы, и платьице,
И тьма-тьмущая ласковых рук.
И на саночках девочка катится
В белоснежную прорву разлук…
Чермный уголь Цусимы подбрасывай.
В раскалённую топку кидай:
Тяжеленный трёхдольник Некрасова
И привставший на джонках Китай.
Кислый мрак скорняка где-то в Познани,
Майский шаг царскосельских аллей;
Детским пальчиком узнанный, познанный,
Ставший краше, кромешней, теплей —
Облик странствия – вставший, как вкопанный,
На краю удивления конь!
Взмах руки, грязный флаг над окопами,
Белый свет – гладь ладонью, чуть тронь
Тишину, будто друга умолкшего,
Прикоснись и одёрни… молчи…
Почернела Цветаева в Болшево,
Потеряли от жизни ключи —
Все, кто в списках не значится, грянули,
Как в литавры, в ладоши и в бой —
В телогрейках, спрессованы в гранулы
Комья, Господи, быть бы с тобой!
Завоёваны конкистадорами :
Пыльный взгляд и разгромленный сон.
Бьёт по клавишам Дороти: «до-ре-ми»!
К небу ластится ласточек сонм.
И горит между Врубелем с Врангелем
Одинокой лампады слеза.
И латынь, осыпаясь Евангел (и) ем,
Отглаголилась русским: «Слезай,
Дальше некуда жить вам, приехали,
Выходи, Александр Колчак!»
Грохотнуло над прорубью, эхом ли,
Или стрелочник сдвинул рычаг?
И бредут эшелоны, волочатся
По заснеженным рельсам хребтов.
Краснощёкой с наганом налётчицей,
С папироскою, прорезью ртов —
Разошлась бранью полночь, по случаю,
Цедит волглую вонь неспроста.
И висит ночь звездою колючею
Над расхристанной эрой Христа.
Средь снегов, против ветра, контуженный
Распахнув руки в небо, бреду
Белобрысый… Рассевшейся к ужину
Артиллерии, будто в бреду,
Отдаётся приказ – с визгом бешеным
Мина, может, минует, простит?
«Пропадающий без вести» – где же мы,
Где мы все – знают ветви ракит.
Вдалеке, вся в крови, Богородица,
Крылья ангелов – в клочья, в снегу.
И укрыт звёздным небом, как водится,
Бег вперёд, и прочтёт на бегу
Кто-то в рясе, с бородкой козлиную,
«Отче наш..», относи… еже си…
И замесят кровавою глиною
Груды рёбер, давай, мороси,
Лейся снег ледяной – на погожую
Высоту, на хрустальную мглу
Тишины, жжёной, вспаханной кожею
Рук оторванных стонет в углу
Чья-то юность в груди холодеющей,
Отходящей ко сну навсегда.
Догорит в небе, в сердце, ну, где ещё,
В предрассветном удушье звезда…
Загляделась в себя, будто в зеркало,
Ночь, с бессонницей тишь на двоих;
И вращала глазищами, зыркала,
Постаревшая, знавшая стих —
До рождения смыслов и шороха
Между младшей и старшей сестрой —
Жизнь в обнимку со смертью, и Шолохов
Омывал тихим Доном настрой
Сильных рук разрубить узел гордиев,
Пил настой отцветающих трав.
…Волочат седоков кони гордые —
Всех, кто молод был, прав и не прав…
Неизвестный, в затылок уложенный
В котлован, иль с осколком во ржи,
Расскажи, напоследок, как схожи мы,
Как бежим босиком в миражи;
Как слезимся над книжкой потрёпанной,
Как прощаемся, дёрнув чеку;
Как крадёмся весенними тропами…
Я сейчас тихий гром навлеку
На картину, там, справа от рощицы,
Поднялась стая птиц над зарёй..
Неизвестной край тени полощется
В млечной заводи, в неге сырой.
На полу Петербурга, на пристани
Графской – пристальный взгляд и к виску
Потянулась рука, чтобы в Принстоне,
Изучив, спустя годы, тоску
Русской участи, сделали описи
В диссертациях, так, мол, и так…
И посмертных записочек прописи,
И застывшие сгустки атак;
Грудь навылет и руки с коростами,
Тусклый звон орденов пиджака,
И берлинские белые простыни,
И кивки из фарфора божка…
Растерялись. Слегли. Миллионами.
Неизвестные… Нет вам числа…
Колокольня, упавшими звонами,
Поднялась – над дождём – проросла.
2022
***
Стареет молодость. Не срубленными встали:
Жилец квартиры, тополь у ворот.
Оглохший дождь – по выкрашенной стали,
Осипший ветер ворот вяло рвёт.
Не время – некому писать стихи! – вот рана
Моих затерянных в пространстве лет.
Народ – нет жутче, нескончаемей тирана!
Но и печалей в сердце больше нет…
И только сонм, и сон сиреней в дымке сизой —
Оставит невесомые слова.
Легка, как пух, как мудрость сур из уст хафиза,
В пространстве слов седая голова!
март 2015
Высокая площадь
Всем, навсегда утраченным Россией, посвящается…
Словно не было их,
Не звучали над ночью высокие трубы.
Умерла тишина одичалых дворцов, ополоснутых прожекторами траншей.
И пригубленный воздух столетий горчит. И повесился грубый
Окрик – в бешеном полуподвале… Смертельная жизнь! —
Ослепили, прогнали взашей…
Я вбираю голодные крошки в ладонь – строчки чёрствого края.
Догорающих зрелищ полны заточённые в книги стихи, не слышны никому.
Но высокая площадь, сиянием лунным наклонно играя, —
Литургию глубокого облика ночи творит! И воскресшая жизнь на кону!
Словно всё нипочём,
Я возделывал площадь распластанной речи!
Вслед за плугом моим: и литания гласных, и сомкнутый цвет голословных потерь.
Славно крылья слышны – высоту темноты набирающий кречет,
Оглашённая радость моя – взблеск последней строки
И тогда навсегда, и теперь!
Соглядатаи любящих —
Нас, спящих в снах, извлекли, наказали :
Ждём, живьём позабытые, – мести изысканной или грозы ослепительный кнут!
Раздуваются щёки оркестра… Часы «без пяти» – на вокзале…
Преисполнена неизгладимости, замерла пустота
Отгремевших минут.
2018
Вздымая парус
Глухие дни стоят. Последние на плюшевой арене
С линялым куполом смешного шапито.
И лебединый взмах, вздымающих паденья брызг, седых стихотворений —
Охаживает – бризом средиземных утр —
московский перламутр пальто.
Разлука разметала любящих! И выколот окраин —
С глубокой смолью пустоты – зрачок.
И затерявшийся в позолочённых снах иль в оторопи лунной Каин,
И заплутавший в дебрях смысла,
запропастившийся в сияньях, дурачок —
Поэт беспамятства – сшибает с веточек ранет багровый,
Зубами тянет узел тайны – сгустки лент!
Разоблачённую мороку в пальцах мнёт. И басом Маяка: «Здорово!» —
Ядром влетая в зал – в чахоточный мирок зевак,
прошляпивших момент
Р а с х о х о т а в ш е г о с я колдовства – вдоль бубна
Скользит шаман, камлая с воем горловым!
Простоволосая в многострадальности стоит судьба стихов в Трёхпрудном.
И на руках несут, отчаливший от кромки родины, трёхтрубный дым.
Глухие сны висят. Лианами с небес спадают ливни.
Ввысь движется сырого шума пелена.
Обводы вымокших ресниц, рёв чёрного слона, нацелившего бивни…
Кровь волн разбившихся об скалы…
Поэту выплаканность ливнем вменена —
В походку речи, чтоб так чувствовать – до дрожи!
Зажав в руке цвет похоронок матерей,
Солдатом падающим журавлей смотреть,
летящих над страной, – дороже
Полёт зовущих стай, чем день за днём…
Вздымайте парус в странствиях морей!
Пропал в снегах. Где, сытый голодом, дрожит пространства лепет.
И в память о падении поэта – взлёт!
И даже убиенный скульптор гор —
из звонкой глины гарный воздух лепит.
В качающиеся пиалы алых маков – расплавы талые вольёт.
2022
Цикл Тайна
1.
Благоухание крепчало и волною
Прокатывалось и, преград не находя,
Переходило в шелест сонного дождя,
Прогрохотав нешуточной войною
Над мезонином сгинувшей страны…
И все, оставшись вечеру верны,
В глубинах одинокой тишины —
Оказывались вместе, вместе с чувством
Прикосновенности, наполненной искусством,
К невыразимой, неприкаянной, великой
Успевшей тайне, зародившейся из блика,
И ставшей: блажью, дрожью, миражом…
Кочует тайно, в облике чужом.
2.
Из рассыпанного пепла,
Из рассказанного пекла,
Где Ассирия намокла,
Где уткнулся ветер в стёкла,
Проступала: сквозь портреты,
Строчки писем, бересту —
Та, которой сны согреты,
До которой дорасту
Слишком поздно, спозаранку,
Как жар-птицу ухватив,
Вызнав плакальщиц огранку
И садовников мотив, —
Тайна вымысла предстала:
Изнутри наружу явь.
Как кристалл внутри кристалла,
Невозможное, представь:
Дети счастливы, здоровы,
Заигрались на лугах.
И пятнистые коровы,
Зычно молоко отдав,
Растянулись вдоль дороги,
Коротая Млечный путь.
И слегка хмельные боги,
Собираются макнуть
Свои кисти в даль без края,
В лунный блеск ночей своих…
Звёзды в строчки собирая,
Освещает склоны стих.
3.
Издёрганный, заглатывая смрад
Казённого, пропахшего расстрелом,
Сырого воздуха – в потоке угорелом —
Предлинный день подлунной ночи рад!
Здесь вместо рук – торчащие оглобли
Перевернувшихся в ночи телег.
И эмигрантом белым первый снег.
И города от пустоты оглохли!
Раздаренные нервы не вернуть.
Желание учить превозмогая,
Вновь зиждется Вселенная другая,
Оживших бредней взбалтывая муть.
Какой там, смысл! – Лишь клочья слов из ваты,
Летят на пол вдоль сомкнутых гардин.
И, натирая лампу, Аладдин,
Вдруг, шепчет правду: Все мы виноваты…
Но, спешно спохватившись, об ином :
Как в двери антилопа бьёт копытом;
Как грусть сусальна в городе забытом,
Залитом – лунной ночью и вином.
Гарпун вонзают в спины китобои…
Ствол наповал охотится на львов…
И Николая князь оставил Львов…
Таранят лбами грязный стол ковбои…
Посыпались герои со стены
И скрещенные сабли, и доспехи,
И встречный каждый делает успехи,
Но тайны дней ещё не сочтены.
4.
Не царствует. Лишь в сумерках заметна,
На вздрогнувших ресницах оседая,
Не пеплом – тишиной, в которой: Этна
И Далай-лама, и прохладный лад Валдая,
И в даль взошедшая, стихает в дымке стая.
Как будто снег над только что зарытой
Душою Петербурга – падай, падай —
Подай копеечку, прохожий, брось в корыто!
Пусть бродит эхо каменной аркадой.
Пусть вороны не проворонят падаль.
Чай не допит. Ушла и не вернула :
Надежду, Осипа, осыпавшийся оспой
Двадцатый век, тяжёлый скрип баула
И сферу, оказавшуюся плоской…
И раздаёт посулы Луций Сулла!
И с барского плеча согреют груду
Валяющихся улиц, пьяных в доску.
И в обескровленной стране забуду
Об окровавленной строке, в полоску
Топорщится пиджак из Москвашвея!
И тайну слова – в проруби баграми..
Иль тайны вовсе нет!? Нагрянь на грани!
Там, скрученный руками в рог бараний,
Тюльпан в снегу, довлеет, хорошея…
2021
Я пью за последних младенцев
«Я пью за военные астры, за всё, чем корили меня» Осип Мандельштам
Я пью за последних младенцев, ослепших от вспышки вдали.
За то, что нам некуда деться, за радий, за роды в пыли.
За всхлипы дельфинов в лагунах, за чеховских пьес прямоту,
За всё, что сказать не смогу, но… губами схвачу на лету.
Я пью за терпение свыше под куполом цирка церквей,
За ливень по глиняной крыше, за дом, от дороги правей.
За чёрную с белым волною нагрянувшую в брызгах блажь,
За слово, которым волную, за должное, что мне воздашь,
Когда, осушив горло влагой, покинет хрусталь лёгкий брют.
Я пью там, где тень бедолагой, отбросил предательски Брут;
Где песнь стрекозы обречённой прекрасней трудов муравья!
Я пью, там где поп и учёный, небесных отцов сыновья —
Развесили простынь льняную для смотра вживую картин.
Под смех, кровью вен разлиную земной, от любви карантин!
Я пью, уместив дождик мелкий в бокал, за иное, за вас, Участники сумрачной сделки, постигшие… в тысячный раз!
19 июля 2022 года
Светающий Трёхпрудный пуст…
«Чудный дом, наш дивный дом в Трёхпрудном,
Превратившийся теперь в стихи».
Марина Цветаева
Светающий Трёхпрудный пуст —
Замызган дочиста!
Смертельно мало наших, пусть,
Состарив отчества,
Прощальный век, устал, затих,
Со всем покончено.
Застиг рассвет врасплох, за стих —
Вся кровь, как «Отче наш…»,
С багровых губ – листва и сон,
И свет доносятся.
Покой со смертью в унисон,
Молва-доносчица
За ней, за мною по пятам,
Нам судьбы поданы
Иль участи? Я всё отдам,
Я неба подданный!
Я залпом вкрикну строки в вас —
Уравновешенных —
Всё больше в жизни, напоказ
Дни кровью взвешены!
Светающий Трёхпрудный пуст
И много снегу, да…
Приснился мне рябины куст,
Краснее некуда!
2010—2017 гг.
Письмо, которого не будет
«…горькая гибель Цветаевой, возвращение на гибель – верю – была не ошибкой измученной, втянутой в ошибку женщины, а выбором поэта. Она унесла свою слепую правду о России в вымышленную страну, в невымышленную петлю, но правдой не поступилась».
Владимир Вейдле
«Я и в предсмертной икоте останусь
поэтом».
Марина Цветаева
Ты должен знать,
Как в час последний,
Я стул и жизнь свою в передней
Взяла… И в сени отнесла…
Дрожь. Сумрак. Чиркаю три спички.
Слова рифмую по привычке:
«Сень – Сени – Осень – Осенить…».
…Ужасно хочется заныть,
Завыть! Но я кидаю взор
Как бы на весь земной позор,
Что в петлю – русского поэта
Суёт! В последний полдень лета.
Сижу, не видя ничего…
И вдруг я вспомнила его —
Тот давний день…
Я – на ростановском «Орлёнке»,
Стреляюсь и… Осечка. Громкий
Был щёлк курка… Письмо хотела
Ей в машущую руку на бегу…
Там – осеклась. Здесь – не смогу…
Зрю о т р е ш е н и е —
Любимое моё
До обмиранья сердца слово!
В нём – распадение того,
Что уж не вместе и не нужно..
В нём замшевое «ш» наушно
Звучит. Не слыша никого.
В нём: шелест уж истлевших риз,
Шуршанье ног босых о плиты,
Лавины шум, сошедший вниз,
В нём – шёпот лёгкий пышной свиты.
Ты должен знать,
Что в час кромешный
Я о т р е ш а ю с ь от себя,
Не отрекаясь! Всех? – Конечно,
Убьют. Враги. Друзья. Любя.
Ну вот и слёзы, так некстати,
Льёт жалость
Из предсмертных глаз.
Там, в небе, справа на кровати,
Наверно, высплюсь. В этот раз.
Ты должен знать:
Чирк! Спичка,
Гасни! – заслушав вусмерть соловья,
Ты выжил? – Знать,
Готовься к казни!
Крюк – от людей. Петля – твоя.
Гляди, поэт,
Идущий мной,
Гляди! Повышенный за мной,
Поэт: как гибнет —
Лучшее, что есть!
Как вешают любовь и честь!
Висят в петле. Висят во мгле.
Кто ж остаётся на земле?
Всё. Ухожу. Прощай и помни —
Поэт уходит на века.
Врыдай в них! —
…как свозили дровни
Поэтов, сдёрнутых с крюка
Мандельштаму
«Сохрани мою речь навсегда…»
Настала торжественность: памяти, взгляда и голоса обнажена —
Темна беззащитная стать, как в чернила макнули.
И длится секунда, как падая, слышит расстрелянных стоны княжна,
И царствует ночь только в пору цветущих магнолий!
Сухими напейся слезами из Чистых прудов!
Мне стих Тридцать первого года – прожить бы вручную.
И пляшет духанщиком день, все чаинки продав,
И речь окунают в ангарскую прорубь ночную.
Хватающих воздух губами, зашедшихся кашлем, блаженных найди —
Ходячие тени, свершившихся лет доходяги —
В осеннюю блажь погружённые строки, у коих вся смерть впереди,
Хватили из мёрзлой бадьи веселящейся браги!
И грянулась оземь давно ненавистная весть:
Что нет таких горл на земле, чтобы выпростать свары
Ночных камнепадов, и тихо при этом учесть,
Ночных «воронков» ужасающе-тихие фары…
Свой голос остывшей буржуйки отставший запишет поэт, наготу.
И бледные тени трамваев, злой дребезг вбирая,
В моём, до костей обнажённом, в сиротском, в таком же московском году
Исчезнут под натиском солнца, в разгаре раздрая.
9.09.2020 года
***
Я для плахи стихи напишу,
для посмертного вскрика над койкой,
На которой застыли лучи полуночной звезды.
Я под бьющимся сердцем ношу неумолчный какой-то
Голос, будто распаханный стон вековой борозды.
Постаревшее имя потерь
напишу вдаль, в дороге с котомкой.
Только ты мне поверь, только ты и остался, осталась одна у меня!
Пусть почудится что-то о жизни последним потомкам: Тихий пепел костров, да задумчивый взгляд
на остывшее пламя огня…
Я с опаской стихи напишу —
как босой по камням под полуденным зноем.
Где блаженная течь ренессанса с избытком страстей!?
Я лишь тень воскрешу венценосных веков, о которых мы знаем
Только след, неподвластный сознанию свет скоростей.
Постучись в эту дверь,
об дубовые в кровь разбивая ладони!
Днём с огнём утверждаясь как тесен мир комнаты той, Где вода, проржавев, бьёт по капле в висок и латуни
Так хватает для сорванных кранов из жизни пустой.
Я такие слова напишу – что услышишь: как звёзды горят и как высятся скалы, И литавры прибоя, и жаренный визг городов; В них: встревавшие в шторм кораблей броненосные скулы
И вспорхнувшая ветреность птиц москворецких садов!
Мне бы только успеть:
распалить и расставить покой беспробудный
И готов написать: «жизнь превыше всего». Ввысь влекут Мандельштама заплечные, млечные будни. Я слагаю стихи из потупленных взоров его…
2020
Darmowy fragment się skończył.
