Czytaj książkę: «Двинулись земли низы – 1»

Моей Родине – Союзу Советских

Социалистических Республик

Уведомление автора

В этой книге нет ни одного выдуманного персонажа. Ну, кроме Кныша, конечно. Но тут моя совесть чиста – Кныша придумал не я.

Все персонажи, действующие в этой книге – реальные люди с фамилиями-именами-отчествами, имевшие паспорта, прописку и должностные обязанности.

Все события этой книги – действительно происходили в реальной истории, о чем имеются подтверждающие документы или хотя бы воспоминания.

Я ничего не придумывал – я только собрал все эти факты вместе. Я искал их в архивах, выуживал из документов, воспоминаний, статей и очерков. Я занимался этим несколько лет, вновь и вновь складывая эту мозаику.

Я ничего не придумывал, за исключением моих героев.

Да, вы не ослышались. Несмотря на сказанное выше, хочу официально предупредить: герои моей книги – не реальные люди, они придуманы, или, точнее, восстановлены мною.

Сейчас объясню, что я имею в виду.

Когда ты начинаешь изучать биографию человека – ты обычно в курсе, кто он, но совсем не знаешь, какой он.

Добрый или злой? Хитрый или простодушный? Смелый или трусоватый? Любил ли он выпить или был трезвенником?

Ты начинаешь изучать биографию, узнаешь различные факты из его жизни, получаешь информацию, как он поступал в тех или иных обстоятельствах – и постепенно у тебя начинает формироваться образ. Безликий персонаж обретает плоть и кровь, оживает, становится человеком.

Это завораживающий процесс, но ему нельзя поддаваться. Необходимо отдавать себе отчет, что это – не реальный человек, живший когда-то на этой грешной Земле.

Этот образ сформирован тобой, на основе имеющейся у тебя информации. А информация эта наверняка не полна, ты мог не докопаться до важных деталей или просто пропустить мимо ушей что-то определяющее. Поэтому сложившийся образ может быть далек от реальности.

Поэтому еще раз: персонажи, действующие в этой книге – будь то писатель Фадеев, нарком Тевосян или давно забытый горный инженер Селиховкин – по большому счету плод моего ума, и в этом смысле мало отличаются от выдуманных литературных героев вроде князя Болконского или Волшебника Изумрудного Города.

Но есть одно важное отличие – я не придумывал своих героев. Я их восстанавливал на основе поступков, которые они совершали, и при этом честно старался следовать главной задаче историка – сложить на основе имеющихся данных внутренне непротиворечивую картину.

Не скрою, это было непросто – XX век был одним из сложнейших периодов нашей истории. Это была эпоха крайностей, время глобальных идей и поражающих воображение поступков, предельно светлых мечтаний и невероятных трагедий. Нам, из нашего тихого и безопасного сегодня, некоторые вещи понять очень трудно, если не невозможно – вот мы никак и не можем определиться с отношением к этому периоду, кидаясь из крайности в крайность.

Могу сказать одно – я честно старался нарисовать своих героев (а через них – век и страну) такими, какими я их увидел. Без ретуши и вранья, не подсуживая и не подыгрывая никому.

Не уверен, что моих способностей хватило на то, чтобы адекватно понять наблюдаемое мною в документах, но картина, которую я там увидел, оказалась настолько завораживающей, что я решил поделиться ею.

При этом я прекрасно понимал, что первая половина двадцатого века – истертое от постоянного употребления время.

Время, заюзанное в лохмотья.

О нем столько сказано, написано, снято; излито, исповедано, наврано и приврано, что еще и мне залезать на табуреточку и призывать: «Граждане, послушайте меня!» – как минимум очень самонадеянно.

Но тут вот какое дело – чем больше я копался в истории создания рядового, в общем-то, технического вуза, тем больше находил ответов на вопросы, которые мучали меня много лет.

Поэтому я решил не писать ни трактатов, ни романов – а просто рассказать вам о людях, которые встретились мне на этом пути. Самых разных – известных всему миру и забытых даже родственниками, великих и незначительных, героях и подлецах, библиотекаршах и министрах.

Я до сих пор не знаю, получилось ли у меня сложить из этой мозаики человеческих судеб единую картину о людях в прекрасном и яростном мире, или не удалось.

Судить вам.

Я же, уходя с авансцены перед началом спектакля, могу только повторить за Бенедиктом Спинозой: «Я добросовестно старался не смеяться над поступками людей, не оплакивать их и не ненавидеть; я пытался понять их».

Часть первая. Студенты

Введение

Очень люблю работать со списками. Ни один охотник, вставший на след; ни один рыбак, выводящий крупного жереха; ни один сыщик, расследующий преступление века… Все они не знают и сотой доли того азарта, который возникает у историка при работе со списками давно ушедших людей.

Они где-то там, в темноте. Неисчислимые, невидимые, неслышимые и безмолвные. Забытые практически всеми жителями Земли. У счастливчиков есть родственник, в наш дурацкий суетливый век зачем-то озаботившийся генеалогическим древом. У большинства нет даже этого.

Ты входишь туда, в эту непроглядную черноту, один, и понятия не имеешь, куда идти. Все, что у тебя есть – фамилия и инициалы. Жалкое имущество, если честно. Особенно если фамилия – Кузнецов или Смирнов. «Иметь в Германии фамилию Мюллер…», ага, ага. Но ты идешь, просто потому, что бываешь здесь частенько, и на ощупь знаешь расхожие тропки, где можно зацепить какой-то хвостик, унюхать какой-то след. Ты не знаешь, сколько ты будешь бродить, и понятия не имеешь, как ты выйдешь – с пустыми руками, или выведешь на свет человека.

Да, по-прежнему мало кому интересного, но уже не безразличного тебе. А это почему-то важно – вывести его на свет. Я не знаю почему. Просто… Они там совсем одни, понимаете? Совсем-совсем. А так про них узнаю хотя бы я.

Ладно, если без романтики и высокопарных слов, то все началось банально.

Национальный исследовательский технологический университет «МИСиС», где я работаю, праздновал столетие. Мне, как человеку, имеющему в закромах диплом об окончании исторического факультета, поручили разобраться с историей Московской горной академии, с которой, собственно, и начался наш университет.

Я начал разбираться – и неожиданно увлекся. Начал трудиться уже не по работе, а для себя. Зарылся совсем глубоко, так, как для юбилея вовсе не требуется. В частности, в свободное время я прорабатывал списки работников академии – составлял что-то вроде биографического словаря МГА. Это самая первичная проработка списков, черновая. Обычная пробивка по Сети.

Вообще, набор инструментов у историка в последнее время стал заметно разнообразнее. Раньше что? Раньше библиотека да архив, первое и последнее место, где можно найти информацию о прошлом. Без архива и сейчас никуда, но… Вы даже не понимаете, сколько всего полезного за последние лет десять люди натащили в Сеть. По крайней мере, первичный поиск вполне можно проводить, хотя старики и ворчат про «ваш брехливый неверифицируемый Интернет».

Слушайте, давайте я вам просто про одного из последних «выведенных» расскажу? Так проще всего объяснить.

Завхоз

Языковы. 1917 г.

У него были только инициалы – В. А., а фамилия была плохая – Языков. Чтобы было понятно: хорошая фамилия – это Гребенча, например. Или Мазинг. Или Лютцау. Замечательная фамилия Лютцау, особенно если кириллицей! Сразу же все тебе поиск и вывалит, что про него в Сети есть, практически без мусора.

А Языков… Ну не Попов, конечно, но немногим лучше. Лет пятнадцать назад мы с женой ворчали, что в этом хваленом интернете ничего нет. С тех пор проблема сменилась на прямо противоположную – негодяи-SEOшники завалили интернет словесным мусором, который просто забивает результаты поиска, как пыль и грязь – воздушные фильтры. И, набрав в поиске «Языков В. А.», ты просто не продерешься сквозь студенческие рефераты про поэта-романтика и всякий «синтаксис романских ЯЗЫКОВ».

Но это еще полбеды. Гораздо хуже, что Языков В. А. не из преподавателей, а из АХЧ. Начальник административного управления Московской горной академии в списке 1923 года, если быть точным. А это почти гарантированное «сливай воду». От ученых остается довольно много, причем от технарей больше, чем от гуманитариев – их труды помнят дольше и цитируют чаще. От бухгалтеров и завхозов не остается ничего. Что им оставить вечности? Сданные балансы? Выписанные наряды? Ну и польза от поиска, честно говоря, сомнительна. Ну чем интересным может порадовать потомков начальник АХЧ?

В общем, попытаться выдернуть его из тьмы я попробовал просто так, для порядка. И по каталогам Российской государственной библиотеки фамилию пробил просто так, для очистки совести.

Опа! А что это такое нам невод вынес?

На «Языков В. А.» выпало довольно много текстов, но четыре книги практически наверняка принадлежали «нашему» Языкову из Горной академии, где, как известно, поначалу было всего три факультета – горный, геологический и металлургический. Это книги «Новый способ получения малоуглеродистого феррохрома» 1933 года, «Получение феррохрома из уральских руд» и учебник «Электрометаллургия железа» 1932 года. Четвертая книга – это толстый талмуд 1934 года «Ферросплавы: теория и практика выплавки ферросплавов в электрических печах», авторы Григорович К. П., Боголюбов В. А., Елютин В. П., Самарин А. М., Языков В. А. Конкретно Языков В. А. писал разделы «Ферромарганец» и «Ферросилиций».

Чтобы было понятно людям, не имеющим отношения к металлургии – минимум три имени в этом списке знает каждый выпускник МИСиС. Это классики, титаны и полубоги. Григорович – создатель отечественной школы электрометаллургии, демиург-сотворитель. Все остальные – его ученики, недавние студенты МГА.

Самарин уже в сороковые станет академиком, потом ученым-металлургом № 1, директором Института металлургии им А. А. Байкова АН СССР. Елютин же, оставаясь хорошим ученым, отдаст предпочтение административной стезе. Выбьется в министры и будет рулить высшим образованием в Стране Советов больше 30 лет, с 1954 по 1985 годы. Позднесоветская система высшего образования, возврата которой сейчас не требует только самый ленивый депутат – его детище, им созданное и выпестованное.

А вот что пишут про саму книгу в фундаментальном исследовании «Научные школы МИСиС»: «В 1932 году вышла книга К. П. Григоровича „Производство стали в электрических печах“, ставшая основным учебником для студентов-электрометаллургов, а двумя годами позднее он вместе с учениками – А. М. Самариным, В. П. Елютиным, В. А. Языковым, В. Я. Боголюбовым – выпустил первый учебник по производству ферросплавов».

Нормально так. Завхоз и один из авторов первого учебника по производству ферросплавов. Интересная такая книжка и интересное такое соседство. Да кто же ты такой, таинственный Языков В. А.?

К сожалению, больше ничего не было. Попытки просеивать мусор, выпадающий по общему запросу, ничего не принесли – я пролистал сотни страниц ссылок, убил три часа, не нашел ничего, пришел в бешенство и произнес стопицот плохих слов в адрес поганых создателей поганых банков поганых рефератов.

В общем, пошел искать другие фамилии по списку, но Языкова в памяти отложил. Обычная ситуация – за хвостик ухватился, обрадовался, но хвостик из рук выкрутился и шмыгнул в норку. Тысячу раз так было и еще десять тысяч будет. Иди уже работай, нытик!

И я работал. Но на Языкова в памяти закладку положил. А потом в одном источнике, связанном с Горной академией, мне вдруг попадается упоминание про «Языков Вал. Ал-др».

Я аж затрясся от азарта, хотя… Как-как его по имени?

Пробиваю «Языков Валерий Александрович».

Пусто.

Пробиваю «Языков Валентин Александрович».

Пусто.

Злоблюсь. Других вариантов в голову не приходит. Поминаю добрым тихим словом «криворукого сокращалкина». Думаю. Чертыхаюсь. Дебил ты, Вадим Юрьевич, совсем квалификацию теряешь. Какой может быть Валерий Александрович в конце XIX – начале XX века? Набиваем:

«Я-зы-ков Ва-ле-ри-ан Алек-сан…»

Есть! Есть Языков Валериан Александрович! И даже не одна ссылка!

В общем, мне повезло. У Валериана Александровича оказался тот самый неравнодушный родственник, зачем-то озаботившийся своими предками. И даже выложивший фотографии.

Информации о моем герое не очень много – только рассказ его мачехи, написавшей в конце 50-х гг. по просьбе Совета старых большевиков при Костромском горкоме КПСС о своем муже и его старших сыновьях, своих пасынках – активных участниках установления Советской власти в г. Костроме. Но тут уж коготок увяз – всей птичке пропасть, даже в краткой биографии есть море зацепок, по которым можно искать дальше.

Обычная в общем, оказалась история. Кому интересно, послушайте.

Валериан Александрович родился в семье Александра Александровича и Софьи Иннокентьевны Языковых. Родители его были профессиональными революционерами. Вот они:

Софья Иннокентьевна Языкова (Муромова)

Александр Александрович Языков. Апрель 1897 г.

Надо сказать, таких «революционеров во втором поколении» в Горной Академии училось довольно много – все эти народники, разночинцы и прочие черные передельцы к 17-му успели не только родить, но и вырастить детей. Детей, которые ушли в Революцию в 15–16 лет, а потом стали самыми искренними служителями первого в мире Государства Справедливости. Те, кто выжили, конечно же.

Валерьян рос вместе с младшим братом-погодком, Александром Александровичем младшим. Вот они маленькие.

А вот постарше, уже гимназисты.

Мать умерла от чахотки, когда старшему было три, а младшему два. Жили на чемоданах. Отца, как и всех «неблагонадежных», все время мотало по Империи – то ссылки, то переезды по заданию партии: Петербург, Одесса, Илимск, Иркутск… Отбыв ссылку, отец уехал в Батум и там женился второй раз на революционерке-медичке. И понеслось по новой: Батум, Тифлис, Харьков, Баку… Потом туберкулез уже у отца, переезд в персидский Мешхед, несколько лет там, возвращение в Одессу, высылка отца в Кострому, где они наконец-то осели. Шесть лет жили отдельно – отец со старшими сыновьями в Костроме, мачеха с четырьмя детьми в Тирасполе, съехались только в 14-м.

Потом война, пораженчество, презрение патриотов… Потом 17-й, февраль, революция, красные банты… Л. Невская так и писала в воспоминаниях: «В марте, после Февральской революции, к ним, в женскую гимназию пришли с красными бантами на груди члены политкружка – братья Языковы, А.Гусаковский и Г.Кравков». Сыновья уходят в революцию с головой, начав с вышеупомянутого партийного кружка учащейся молодежи, которым руководил отец. Кстати, в марте 17-го оба брата уже были членами партии. Вот они, красные мальчики и девочки, недавние гимназисты, летом года тысяча девятьсот семнадцатого в губернском городе Костроме.

Младший – второй слева в среднем ряду, Валерьян – крайний справа.

Дальше все как у всех – демонстрации, маевки, «вихри враждебные», агитация и пропаганда, партийная работа в массах, презрение к кадетам и октябристам, партийные дискуссии с эсерами и анархистами.

Октябрь, революция, натянувшаяся до предела струна. Сейчас лопнет и полетит страна вскачь…

Лопнуло.

«Всякая революция лишь тогда чего-нибудь стоит, когда она умеет защищаться…». Вот наш бывший кружок осенью 17-го. Косы безжалостно сострижены, гимназическая форма с презрением снята, сменяна на гимнастерки и папахи.

Валерьян Языков – на переднем плане, лежит.

Мальчики и девочки поднаторели в партийных дискуссиях, но что что они будут стоить в деле? Проверка на излом не заставила себя ждать. В июле 1918 года – ярославский мятеж, и братья Валериан и Александр уходят на Гражданскую войну.

Валерьян был начальником конной разведки, сражался в Диево-Городище. «А ну-ка шашки подвысь, мы все в боях родились, мы все в боях родились…».

«Славное побоище Красной Армии с Борисом Савинковым в Ярославле в июле 1918 года». Лубок, 1926.

Не только выжил, но и малость заматерел, стал Начальником Латышского Отряда – так официально именовалась его должность. Когда вернулся, родной город встретил его неласково – в Костроме власть захватил «левый эсер Котлов с шайкой головорезов», и терпеть рядом с собой еще одного, как сегодня бы выразились, «полевого командира», Котлов не желал. Как-то Валерьяна чуть не задушил ночью наемный убийца, забравшийся через открытое окно. Но у Валерьяна были уже свои люди, вернувшиеся с ним из-под Ярославля, и в итоге языковские головорезы оказались посильнее котловских. Котлов был арестован, и Валерьян отвез его в Москву и сдал в Кремль.

Не успели разобраться с мятежом, новая напасть – Колчак. И осенью 18 года костромичи проводили на колчаковский фронт Образцовый Костромской 56-й полк, комиссаром которого был назначен Валерьян. «Лихие тачанки нас в бой уносили, легенды расскажут, какими мы были…».

В октябре 19-го в Кострому вернулся уже не романтический юноша, а матерый ветеран, в трех водах топленый, в трех кровях купаный, в трех щелоках вареный. И не он один. Все вернулись. Те, кто выжил.

Вот они, уцелевшие в Гражданскую члены кружка. Я очень люблю рассматривать этих повзрослевших мальчиков и стриженых девочек. Не знаю, почему.

Валерьян – справа

Но выжили не все. Александр Александрович-младший еще после мятежа уехал в Москву, оттуда в Питер, там был избран политкомиссаром полка. Лег в землю под Воронежем, в августе 1919 года, в бою под станцией Лиски, где казаки теснили красные войска. Отец, провожая его в Москве, сказал: «Если тебя захватят, не сдавайся, с тебя шкуру спустят». Тот так он и сделал – будучи окруженным, застрелился. Ему навсегда осталось девятнадцать.

Двое Александров Александровичей Языковых. 27 июня 1919 г. Москва, перед выездом Младшего на Южный фронт.

Отец, получив известие, чуть не спятил. Ушел с работы и почти целую зиму провел один в светелке, на наружной стене которой так и осталась надпись с наивных и светлых времен кружка – «Светелка коммунаров». Потом все-таки взял себя в руки и весной 20-го года уехал в Москву. Связей у отца, как и у всех старых большевиков, было невероятно много – они все друг друга знали. Отец несколько лет, еще в Баку, работал с Л. Б. Красиным, ставшим сейчас наркомом торговли и промышленности. В специальном альбоме у Языкова-старшего хранились автографы Ленина, Горького и других видных большевиков. Поэтому без работы Александр Александрович не остался. Партия решила использовать его по международной линии – Александр Александрович был послан Лениным на конференцию по разоружению в Америку, вернулся в 1922 году, в 1924 был назначен советским генеральным консулом в Канаде, в общем, трудился на внешнеполитическом поприще.

Валерьяна же Политуправление РККА откомандировало учиться на инженера, дав направление в Московскую горную академию.

Там было очень голодно и холодно, но чудеса случались на каждом шагу. Ту же должность проректора по АХЧ занимал не только наш герой по фамилии Языков, но и самые невероятные люди. Студент-первокурсник, например. Или буржуй высшей пробы, недавний официальный миллионер – и это в разгар военного коммунизма.

О жизни Валерьяна в МГА мы знаем мало… Точнее, я бы, конечно, хотел знать больше.

Известно, что он почти сразу женился, вот его фото с первой женой.

Еще будучи студентом, дважды (1922 и 1924 годы) избирался в Моссовет. Он вообще очень активно занимался и общественной, и партийной работой. Как и другие партийные студенты, не вылезал из Замоскворецкого райкома партии, к которому территориально был прикреплен вуз и где правила знаменитая Землячка.

Снимков Валерьяна во время учебы в МГА пока не найдено. Вернее, он скорее всего есть вот на этом снимке, но я искать не возьмусь.

Студенты Московской горной академии. 1923 г.

После завершения учебы Валерьян работал в ВСНХ, где был ближайшим сотрудником В. Куйбышева, потом стал замдиректора Московского нефтяного института. В 1928 году учился в аспирантуре в Институте геологии и минералогии Коммунистической академии, работал начальником различных экспедиций, затем с Центральным НИИ геологии переехал в Ленинград, где стал сначала замдиректора, а затем – директором этого института.

Вот он в это время, в марте 1934 года.

Начались тридцатые, и в Ленинграде становится очень неуютно. Тучи сгущаются, и Валерьян переводится в Москву, в Наркомтяж к Орджоникидзе, которого, как и многие его однокашники, знал со студенчества. Был назначен начальником Главникельолова Наркомтяжпрома СССР. Тогда же познакомился со своей новой женой Татьяной, которая «была свободна после развода, а он – несчастен в первом браке». Жена потом написала воспоминания «Моя семья, которой нет».

Но преследования не прекращались. Сам Молотов в 1936 г. выпустил статью в «Большевике», в которой назвал Языкова «вредителем с партбилетом».

21 января 1937 г. Валериан Александрович Языков был арестован. Вот его последнее фото – из следственного дела. Ему здесь 39 лет.

9 сентября 1937 г Военной Коллегией Верховного Суда СССР Валериан Александрович Языков, русский, образование высшее, член ВКП (б), признан виновным в участии в антисоветском троцкистском центре.

Приговор приведен в исполнение в тот же день. Место захоронения – Москва, Донское кладбище. Реабилитирован 18 февраля 1956 г.

Вот, собственно, и вся история. Конечно, это только черновик, контур, набросок. Мы очень многого не знаем. Как сочетаются в его биографии геология и металлургия? За что он попал под топор? Возможно – был активным троцкистом, как и многие из прошедших Гражданскую, но это тоже надо уточнять. Вообще очень много чего надо уточнять, по-хорошему, дальше надо уже идти в архивы, ворошить дела. Поднимать в библиотеках опубликованные тексты, в общем – копать биографию всерьез.

Но это вряд ли. Вряд ли кто будет копать всерьез. Не маршал же и не министр. Обычный человек, обычная судьба, тривиальная, в общем-то, для тех времен биография. Я сейчас точно не буду – я делаю черновое просеивание и впереди еще длинный список. Но как-то царапнул меня сбитый на взлете большевик Валериан Языков, так и не ставший, в отличие от своих выживших соавторов, ни академиком, ни наркомом.

Царапнул.

Пески времени заносят все медленно, но верно. Широкими массами давно позабыт не только полковник Перхуров, но и Ярославский мятеж как таковой.

Никому уже нет дела ни до партийных дискуссий, ни до борьбы с троцкистами, ни по большому счету, до самой революции. Столетний юбилей прошел – и слава богу. Не при коммунистах, слава богу, живем, «Историю КПСС» больше учить не надо.

«От героев былых времен не осталось порой имен…».

Время стирает все, и чем дальше, тем качественнее. А это… Это просто маленький кусочек огромной мозаики, который я зачем-то расчистил.

А теперь еще и вам показал.

Кто там следующий по списку? «Пухов В. И., помощник начальника административного управления МГА»…