Czytaj książkę: «Похоже, я попала 2»

Глава 1

Стук молотков в Вересково теперь был самой привычной музыкой. Город, побитый, но не побеждённый, потихоньку прихорашивался. На месте чёрных пепелищ, словно крепкие боровики, вырастали свеженькие срубы, и пахло от них так вкусно – смолой и новой жизнью. Мужики, хмурые и сосредоточенные, таскали брёвна, чинили крыши и вставляли стёкла в окна, что ещё недавно смотрели на мир пустыми, обугленными глазницами. Женщины на реке отстирывали сажу с рубах, а в огромных котлах на всю деревню булькала похлёбка. В воздухе смешались запахи гари, свежих стружек, хлеба и общей беды, которая, как ни странно, всех очень сплотила.

А я? Я стала местной знаменитостью. Моя скромная лавка знахарки превратилась в центр вселенной. С утра и до самой ночи ко мне шли и шли люди. Я промывала раны, вправляла вывихи, накладывала лубки на переломы. Моя «дикая сила», от которой раньше у меня душа в пятки уходила, теперь слушалась меня, как ручная. Я научилась пускать её тоненькой струйкой, почти незаметной. Прикоснусь к руке – и кости срастаются быстрее, проведу пальцами по порезу – и он на глазах затягивается, оставляя лишь тонкий розовый шрамик.

Я не только лечила людей, но и лечила дома. Проведу ладонью по свежему бревну – и оно становится крепче, словно впитывая мою силу. Теперь этим стенам никакой ураган не страшен!

Люди были благодарны. Кланялись, совали в руки то молочка, то кусок пирога. Но смотрели на меня как-то по-новому. С восхищением, да, но и со страхом. Закончила я лечить плотника, а он, поблагодарив, отдёрнул руку, когда я хотела его по-дружески по плечу хлопнуть. Смотрел на мои ладони, будто они не человеческие, а какие-то… волшебные. А всего волшебного почему-то принято бояться. Я спасла их, но своей для них быть перестала.

Но это было ещё полбеды. Настоящей бедой стала моя круглосуточная охрана. Добровольная и до того заботливая, что хотелось на стену лезть.

Фёдор и Дмитрий, мой личный медведь и мой персональный столичный лис, заключили какой-то тайный пакт. Теперь они действовали заодно, превратившись в две мои неотлучные тени.

Фёдор, как обычно, всё делал молча. Он просто был. Всегда. Шла я к реке – он в двух шагах позади, головой во все стороны вертит, будто высматривает вражескую засаду в кустах смородины. Присела на лавочку – он тут же рядом, протягивает флягу с водой. Его молчаливая забота была похожа на каменную стену, которая с каждым днём становилась всё выше, отгораживая меня от всего мира.

Дмитрий избрал другую тактику. Он стал моим менеджером, секретарём и главным советчиком.

– Ната, звёздочка моя, тебе нужно отдохнуть, ты совсем себя загоняла, – ласково говорил он, отодвигая меня от очередного страждущего.

– Ната, я уже обо всём договорился со старостой, не волнуйся.

– Ната, эта женщина пришла просто поболтать, я сам её выслушаю, не отвлекайся на пустяки.

Он решал, когда мне спать, что мне есть и с кем говорить. Он даже составил для меня расписание дня, где был прописан обязательный послеобеденный сон! Я знала, что он хочет как лучше, защитить меня от всего на свете. Но его забота была как пуховая перина, в которой я медленно, но верно задыхалась.

Я оказалась в золотой клетке, построенной из их заботы и любви. И мне отчаянно не хватало воздуха.

– Хозяйка, они меня доконали! – однажды вечером взорвался Шишок, который до этого мирно дремал у меня на плече. Дмитрий как раз отчитывал мальчишку, который слишком громко смеялся под окнами моей лавки. – Ну честное слово! Один ходит с таким лицом, будто у него последнюю шишку отобрали, и на всех смотрит, как на врагов народа! Второй трещит без умолку и командует, будто он тут царь! Никакой личной жизни! Я даже не могу спокойно совершить секретную операцию по изъятию пирожка с кухни! Это же прямое нарушение моих прав на свободу передвижения и доступ к стратегическим запасам провизии!

И тут я поняла – всё, хватит. Я превращаюсь в какую-то фарфоровую куклу, которую все берегут, но боятся лишний раз тронуть.

– Я пойду прогуляюсь, – твёрдо сказала я, поднимаясь с крыльца.

– Одной опасно, – тут же, как по команде, раздалось с двух сторон. Фёдор уже встал, готовый меня сопровождать. Дмитрий отложил свои бумаги.

– Я с тобой, – прогудел Фёдор.

– Я провожу, – тут же вставил Дмитрий.

Я обвела их взглядом. Два преданных, встревоженных лица. И почувствовала, как внутри что-то щёлкнуло.

– Нет, – мой голос прозвучал на удивление спокойно. – Спасибо. Но я хочу побыть одна. Просто одна.

Я развернулась и пошла прочь, впервые за долгое время не оглядываясь. Я чувствовала спиной их растерянные взгляды, но они не пошли за мной. Кажется, дошло наконец.

Я шла по тихой деревне, вдыхая запах смолы от новых домов, и смотрела на звёзды. Я спасла этот мир, но теперь мне предстояло отвоевать свой собственный. Маленький, хрупкий, но такой важный. И эта битва, похоже, будет посложнее прошлой. Ведь сражаться придётся не с врагами, а с самыми близкими людьми.

* * *

Суета не прекращалась ни на день. Все куда-то бежали, что-то тащили, а стук топоров не умолкал с рассвета до заката. Мужики, черные от сажи и пота, упрямо латали крыши и городили новые заборы, будто пытаясь заколотить досками сам страх.

Я, конечно, тоже без дела не сидела. Моя новоявленная «дикая сила», с которой я только училась обращаться, была нарасхват. Вот, например, коснусь треснувшего бревна в стене – оно на глазах срастается, да ещё и покрывается затейливой резьбой в виде листочков. Полезно? Очень! Но хозяин дома, дядька Михей, посмотрел на листочки, на меня, снова на листочки, почесал в затылке и отошёл на всякий случай подальше.

И так во всём. В глазах горожан плескался такой коктейль из страха, подозрительности и неловкого почтения, что хоть ложкой черпай. Они больше не видели во мне девчонку, которая лечила их от кашля и продавала сборы для крепкого сна. Они видели возможную угрозу. Чужую, непонятную, которая вчера спасла им жизнь, а завтра, чего доброго, чихнёт не в ту сторону и превратит весь городок в цветущий луг. Вместе с жителями.

– Хозяйка, а ты видела, как от тебя бабка Дарья шарахнулась? – захихикал у меня на плече Шишок. – Аж все яйца в корзинке побила! Будто ты у неё последний зуб выбить хочешь!

– Видела, Шишок, – мысленно вздохнула я, стараясь не улыбаться. – От твоего зоркого глаза ничего не укроется.

В тот день мы всем миром помогали разбирать пепелище на месте дома мельника Григория. Его изба сгорела подчистую, оставив после себя лишь чёрный прямоугольник обугленных брёвен. Сам Григорий, обычно тихий и вечно чем-то озабоченный мужичок, стоял поодаль и смотрел на руины пустыми, немигающими глазами. Его лицо, перепачканное сажей, походило на страшную маску скорби. Сердце у меня заныло от жалости.

Стараясь ступать как можно тише, я подошла к нему.

– Григорий, – начала я мягко, – не горюй ты так. Всем миром соберёмся, новый дом тебе поставим. Ещё лучше прежнего будет! Я помогу, брёвнышки своей силой укреплю, век простоит, внукам останется!

Я по-дружески протянула руку, чтобы ободряюще коснуться его плеча, но он отскочил от меня, как от огня.

– Не тронь! – взвизгнул он так пронзительно, что даже топоры на другом конце улицы замолчали. – Не нужна мне твоя ведьминская помощь! Изыди!

Он выставил вперёд дрожащий палец, и в его глазах полыхнула такая лютая, отчаянная ненависть, что у меня мороз по коже пробежал.

– Это всё ты! – закричал он, брызгая слюной и пританцовывая на месте от ярости. – Ты во всём виновата, проклятая!

Я застыла, как соляной столб. Кажется, даже дышать перестала.

– Пока тебя тут не было, и горя мы не знали! – не унимался мельник, входя в раж. – Жили себе спокойно! А ты притащила за собой эту нечисть железную! Это из-за тебя они пришли! Из-за тебя мой дом сгорел! Ты всё сожгла!

Каждое слово было как пощёчина. Я смотрела на его искажённое злобой лицо, на соседей, что побросали работу и теперь с немым любопытством глазели на наше «представление», и холодная, липкая мысль начала прорастать в моей голове: а ведь он прав. По-своему, по-страшному, но прав.

Бабки в толпе тут же зашелестели, как осиновые листья на ветру. «И то верно…», «Гришку-то как жалко…», «Принесла беду на наши головы…».

– Да вы в своём уме?! – раздался вдруг зычный голос Дмитрия. Купец как раз принёс работникам бочонок холодного кваса и теперь решительно протиснулся вперёд, заслоняя меня своей широкой, надёжной спиной. – Совсем память отшибло? Наташка нас всех спасла! Если бы не она, от Вересково и угольков бы не осталось!

– Тебе легко говорить, купец! – взвыл Григорий. – У тебя денег – хоромы новые строй! А у меня что?! Головешки!

Тут рядом со мной, словно из-под земли, вырос Фёдор. Он ничего не сказал. Просто встал передо мной, скрестив на могучей груди руки, и вперился в мельника своим знаменитым взглядом. Смотрел Фёдор так, будто решал, куда бы половчее эту крикливую тушку прикопать. Григорий тут же сдулся, как проколотый пузырь, икнул и попятился, но продолжал сверлить меня полными слёз и ненависти глазами.

– Не надо, – прошептала я, дёргая Фёдора за рукав. – Он… он просто убит горем.

Я обвела взглядом руины, уставшие лица людей, и победа вдруг показалась мне пирровой. Какая я спасительница? Я – ходячая катастрофа.

Резко развернувшись, я почти побежала прочь, к своей лавке, не разбирая дороги. Спиной я чувствовала десятки взглядов, но не оборачивалась. Слёзы обиды и несправедливости застилали глаза, а в ушах молоточком стучало одно-единственное слово: «Виновата… виновата… виновата…».

«Хозяйка, ну ты чего расклеилась? – осторожно пропищал в голове Шишок, когда я влетела в свою лавку и захлопнула за собой дверь. – Ну, погорячился мужик, бывает. Зато мы его врагов на лопатки положили! Хочешь, я ему ночью в сапог нагажу? Будет знать, как на мою хозяйку кричать!»

– Не хочу, Шишок, – всхлипнула я, сползая по двери на пол и обнимая колени. – Ничего я не хочу.

«А хочешь, я ему все усы в косички заплету? Или сделаю так, чтобы он до утра петухом кукарекал? А давай я…»

– Шишок, замолчи, а? – простонала я, но уголки губ против воли поползли вверх.

Наверное, самая сложная война, это война с чужой ненавистью и собственной виной. И как в ней победить, я пока не представляла. Тут уж точно не будет победителей, заочно проиграют все.

Глава 2

Я сидела в своей лавке, обхватив колени руками, и тупо смотрела на пучок сушёной полыни, свисавший с потолка. Слова мельника Григория, злые и несправедливые, крутились в голове, как назойливые осенние мухи. «Виновата… виновата… виновата…». А ведь он был прав. Если бы не я, не было бы ни железных волков, ни сожжённых домов, ни этой липкой, удушающей тишины, которая теперь повисла над нашим Вересково.

Дверь в лавку распахнулась с такой силой, что я вздрогнула. На пороге, мрачнее грозовой тучи, стоял Фёдор. Он не вошёл, а буквально ворвался, и от одного его вида, казалось, воздух в комнате стал тяжелее.

– Я так это не оставлю, – прорычал он, и его голос был похож на рык рассерженного медведя. Он мерил комнату широкими шагами, его кулаки были сжаты до белых костяшек. – Я пойду к этому мельнику. И я ему объясню. По-своему. Чтобы он до конца своих дней забыл, как на тебя голос повышать.

Я похолодела. Я прекрасно знала, что означает «объяснить по-своему» в понимании Фёдора. Это означало, что бедный, убитый горем Григорий в лучшем случае отделается парой сломанных рёбер и сотрясением мозга.

– Не надо, Федя, – прошептала я, поднимаясь ему навстречу. – Не трогай его. Он же не со зла, он от горя…

– Горе – это не повод оскорблять ту, что спасла ему жизнь! – отрезал он, и в его серых глазах полыхнул такой гнев, что мне стало страшно. – Если их не заткнуть сейчас, завтра вся деревня будет в тебя камнями кидаться! Они должны бояться!

– И чего ты этим добьёшься, лесной ты наш стратег? – раздался за его спиной до боли знакомый, чуть насмешливый голос.

Мы как по команде обернулись. В дверях, элегантно прислонившись к косяку, стоял Дмитрий. Он выглядел так, будто только что вернулся с весёлой ярмарки, а не из кровавой битвы.

– Ну, набьёшь ты морду этому несчастному мельнику. И что дальше? Вся деревня тут же проникнется к Наташе безграничной любовью и уважением? Не смеши меня.

Он вошёл в лавку, не обращая внимания на испепеляющий взгляд Фёдора.

– Ты сделаешь только хуже. Они увидят, что ты, её защитник, решаешь все вопросы кулаками. И решат, что она такая же. Что её сила – это грубая, жестокая сила, которая не терпит инакомыслия. Ты своими же руками превратишь её из спасительницы в тирана. И они возненавидят её ещё больше. Только теперь будут ненавидеть молча, исподтишка. А это, знаешь ли, гораздо опаснее.

Слова Дмитрия были холодными и расчётливыми, как удар кинжала, но они попали точно в цель. Фёдор замер, его гнев начал медленно уступать место растерянному недоумению. Он был воином, охотником. Он привык решать проблемы просто и прямо. А тут… тут всё было гораздо сложнее.

«Вот это поворот! – восхищённо пискнул у меня в голове Шишок, который до этого тихо сидел в корзинке с травами и делал вид, что медитирует. – Хозяйка, а твой столичный павлин-то, оказывается, не только языком чесать умеет! Он ещё и думать иногда пытается! И ведь дело говорит, зараза! Я в полном восторге! Всё, решено, сегодня спинку мне чешет он! У него, наверное, и пальцы нежнее, и умных мыслей в голове побольше!»

– И что ты предлагаешь, умник? – глухо, сквозь зубы, процедил Фёдор. – Сидеть и ждать, пока они её на вилы не поднимут?

– Нет, – Дмитрий хитро улыбнулся, и в его глазах заплясали знакомые мне бесенята. – Я предлагаю не махать топором, а включить голову. Это же очевидно, как божий день. Это ловушка.

– Ловушка? – не понял Фёдор.

– Ну конечно! – Дмитрий всплеснул руками, будто объяснял что-то маленькому, неразумному ребёнку. – Подумай сам. Этот мельник, Григорий. Он что, первый, у кого дом сгорел? Нет. Но почему-то именно он вдруг решил, что во всём виновата Ната. Почему именно сейчас, когда мы только-только отбились от врага? Почему он не кричал этого вчера, когда она спасала город?

Он подошёл к столу и опёрся на него, заглядывая мне прямо в глаза.

– Это не его слова, Ната. Ему их кто-то в уши вложил. Кто-то очень умный и хитрый, кто прекрасно понимает, что самый простой способ победить нас – это поссорить нас с теми, кого мы защищаем. Разделить и властвовать. Классика жанра. Наш дорогой Железный Князь, проиграв битву в открытую, решил зайти с тыла. Он заслал сюда своих людей, своих шпионов, которые теперь ходят по деревне и сеют ядовитые семена сомнения и страха.

До меня медленно, как сквозь вату, начал доходить весь ужас его догадки. Он был прав. Это было так просто и так страшно.

– Нам нужно не затыкать рты, – продолжил Дмитрий, и его голос стал тихим и серьёзным. – Нам нужно слушать. Очень внимательно. Мы должны выявить этих зачинщиков. Найти того, кто первым шепнул этому несчастному мельнику на ухо, что во всех его бедах виновата не война, а ведьма-чужестранка. Найти и обезвредить. Но не силой, мой дорогой лесной друг. А хитростью.

Он обвёл нас обоих победным взглядом.

– Мы устроим им свою игру. Мы сделаем вид, что ничего не замечаем. А сами будем смотреть и слушать. И я тебя уверяю, они очень скоро сами себя выдадут.

Фёдор молчал, хмуро глядя в пол. Я видела, как в его голове борются два мира. Его, простой и понятный, где врага нужно бить. И мир Дмитрия – мир интриг, слухов и тайных заговоров.

– Хорошо, – наконец глухо произнёс он, и я поняла, что он принял правоту Дмитрия. – Что делать?

– Для начала – успокоиться и перестать размахивать топором, – усмехнулся купец. – А потом мы с тобой, мой друг, пойдём в таверну. Пропустим по кружечке кваса. И будем очень-очень внимательно слушать, о чём шепчутся мужики по углам. Уверен, мы узнаем много интересного.

Он подмигнул мне, и в его взгляде снова промелькнула былая удаль.

– Не волнуйся, Ната. Мы найдём этих крыс. И устроим им такую мышеловку, какой они в жизни своей не видели.

Он хлопнул ошарашенного Фёдора по плечу и потащил его к выходу.

– Пойдём, вояка. Буду учить тебя искусству дипломатии и светской беседы. Урок первый: «Как правильно слушать чужие сплетни и делать вид, что тебе страшно интересно».

Я смотрела им вслед и не знала, плакать мне или смеяться. Мои два защитника наконец-то объединили свои усилия. И что-то мне подсказывало, что этому странному, но на удивление эффективному союзу по силам справиться с любой бедой. Даже с такой коварной, как человеческая глупость и ненависть.

* * *

Дмитрий оказался прав. Вот ведь заноза, всегда он прав! Враг не ускакал, поджав хвост. Он просто решил действовать хитрее. Вместо того чтобы сносить нашу калитку тараном, он предпочёл просочиться в щели, как неприятный сквозняк, от которого ломит зубы.

Вересково, наше бедное, многострадальное Вересково, только-только выдохнувшее после последней заварушки, тут же вляпалось в новую. В город потянулись люди. С виду – обычные бедолаги, погорельцы из соседних сёл, разорённых то войной, то аппетитами княжеских сборщиков налогов. Худые, в рванине, с пустыми глазами, в которых застыло горе. Наши вересковские женщины, у которых сердца больше их самих, тут же, конечно, закудахтали, засуетились. Бросились делиться последней краюхой хлеба, стелить им в сараях и баньках, сочувственно охать, слушая их бесконечные печальные истории.

И никто, разумеется, не обратил внимания, что среди этих несчастных были и другие. Те, чьи глаза были не пустыми, а холодными и уж больно внимательными. Шпионы Князя. Его новое оружие, куда более мерзкое, чем железные волки. Дмитрий, со своим столичным чутьём на всякую гниль, тут же придумал им прозвище – «Шептуны». Идеально подходило.

Их оружием были не мечи. Их оружием были слова. Тихие, вкрадчивые, полные фальшивого сочувствия. Они не орали на площади, что я ведьма и меня надо сжечь. О нет, они были куда умнее.

Вечером, в таверне, куда наши мужики по традиции завалились пропустить по кружке-другой кваса, мы с Дмитрием и Фёдором стали свидетелями их работы. Наш кузнец, здоровенный детина, который до сих пор при упоминании Воеводы крестился, делился своими страхами.

– Силища-то у Наташки нашей – ух! – гудел он, гипнотизируя взглядом свою кружку. – Нечеловеческая будто. Я ведь с железом всю жизнь вожусь, нутром его чую. Так вот, не ведёт оно себя так. Не плавится от одного взгляда. Не бывает такого.

Рядом с ним примостился один из «беженцев» – тихий старичок, вылитый божий одуванчик. Седая бородка, добрые глаза. Он сочувственно покачал головой.

– И то верно, сынок, – прошелестел он, будто осенняя листва. – Сила эта, она ведь не от Бога. Древняя, дикая. Нынче она вас спасла, а завтра что? Кто знает, в какую сторону она повернётся, если хозяйка её не с той ноги встанет? С такой-то мощью шутки плохи. Опасно это, сынок, ой, опасно…

Он не обвинял. Он просто «беспокоился». И это было страшнее любого прямого обвинения. Мужики вокруг притихли, нахмурились, и в их глазах, ещё недавно горевших благодарностью, я прямо-таки видела, как прорастают первые сорняки сомнения.

Фёдор, сидевший за соседним столом, напрягся так, что под его ладонями жалобно заскрипела лавка. Ещё секунда – и он бы встал, чтобы одним своим видом вбить этого «божьего одуванчика» в пол по самую седую бороду. Но Дмитрий вовремя перехватил его руку.

– Тихо, – прошипел он. – Просто слушай. Не спугни.

В другом углу, где кучковались женщины, работала другая «шептунья». Миловидная вдовушка, которая всем уже успела прожужжать уши о своей сгоревшей в огне семье. Она подсела к Марфе, жене старосты, и поддакивала её восторженным рассказам о чудесном исцелении мужа.

– Ой, какое счастье, какое чудо! – всплескивала руками «погорелица». – Прямо с того света твоего Степана вытащила! Вот ведь дар у девицы! Только вот… – она вдруг заговорщицки понизила голос, – я вот о чём думаю, милая. Все беды-то аккурат с её приходом и начались. Не было её – и жили тихо-мирно, как мыши под веником. А как появилась – так и пошло-поехало: то волки железные, то медведи-переростки, то целая армия заявляется. Будто она не только удачу, но и беду за собой, как репей, тащит.

Марфа, которая ещё вчера готова была вышить мой портрет на рушнике, вдруг замолчала. На её простодушном лице отразился титанический труд мысли. Она нахмурилась. И яд сомнения начал свою грязную работу и в её душе.

– Пойдём отсюда, – процедил Фёдор, когда мы вышли на улицу. Ночной воздух показался спасительным глотком после душной таверны. Его кулаки были сжаты добела. – Я сейчас вернусь и языки им обоим вырву и в узел завяжу!

– И докажешь всем, что они правы, – невозмутимо ответил Дмитрий, преграждая ему путь. – Докажешь, что мы – дикие звери, которые только силу и понимают. Они тебе ещё и спасибо скажут.

– Но что делать-то?! – взорвался Фёдор. – Сидеть и смотреть, как эти гадюки людям в уши яд льют?! Может, их в лесу… заблудить? Случайно, медведю на обед.

– Гениальный план, – хмыкнул Дмитрий. – И тогда все точно поверят, что ты тут ни при чём. Особенно когда медведь придёт в деревню и попросит добавки. Нет, мой лесной друг. Мы будем именно что смотреть и слушать. Они ведь не знают, что мы их раскусили. Они думают, что мы – тёмные крестьяне, которые дальше своего огорода ничего не видят. И в этом наша главная сила. Мы дадим им верёвку, а они сами для себя петлю сплетут.

Он обвёл взглядом тёмные окна домов, в которых уже, наверняка, расползались ядовитые слухи.

– Они не разжигают костёр. Они просто подсушивают дрова и ждут, когда мы сами дадим им искру. Когда кто-то из наших, вроде тебя, – он многозначительно посмотрел на Фёдора, – сорвётся и сделает глупость. И вот тогда они ударят.

Он повернулся к Фёдору, и в его глазах плясали хитрые огоньки.

– Так что наша задача – не дать им этой искры. Будем улыбаться, кивать, сочувственно вздыхать. А сами – следить за каждым их шагом. Мы должны узнать, кто они, сколько их и кто главный. А когда узнаем… вот тогда, мой вспыльчивый друг, и придёт время для твоего топора. Но бить мы будем не по хвостам, а прямо по голове.

Я стояла у окна своей избы и смотрела на притихшую деревню. Я не слышала их разговора, но всё поняла без слов. Война вышла на новый уровень. Теперь полем битвы стали души и умы моих соседей. И я понятия не имела, как бороться с тихим, ядовитым шёпотом. Особенно когда твои друзья – один слишком горячий, а второй – слишком умный. И оба, кажется, получают от всего этого удовольствие.