Czytaj książkę: «Дауншифтер»

Дауншифтинг – в переводе с английского «переключение на низшую передачу». Социальное явление целенаправленного осознанного спуска по социальной иерархии, отказ от чужих целей и последующая жизнь для себя. Дауншифтер осознает иллюзорность навязываемых целей, понимает, что чем больше материальных благ приобретается, тем больше хочется. И дело не столько в статусе и богатстве, сколько в цене, которую за них приходится платить в обществе: стрессы, болезни, отсутствие свободного времени, семейные конфликты и т. д. Сознательно отказываясь от статуса и погони за деньгами, дауншифтер получает внутреннее удовлетворение, возможность заниматься любимым делом, жить так, как хочется.

Глава первая. Специфика поселкового досуга

Драка назревала вне расписания.

Весь сегодняшний день события опережали график. Я даже злиться начал раньше обычного – после того, как с утра навестил единственный в Каменных Крестах промтоварный магазин «Мастерок». В нашем относительно молодом поселении, построенном на берегу затерянной в таёжном безбрежии реки Таймуры, вообще не очень богато с магазинами. Пришел и уперся носом в закрытые двери. Выяснилось, что Азрак Галиакбаров, хозяин и по совместительству единственный продавец «Мастерка», никого не предупредив, удрал по делам то ли в посёлок городского типа Северо-Енисейский, то ли в Бор.

По идее, в моем распоряжении должно остаться целых полчаса, чего вполне достаточно для завершения очередной интересной беседы из разряда «писатель познаёт жизнь глубинки». Но что-то пошло не так. Судя по всему, придется покинуть «Котлетную» раньше обычного и передислоцироваться в пафосный по провинциальным меркам «Макао».

Десять минут даю. И битва начнется.

Я лениво покатал вилкой знаменитую котлету, потом загнал её в ядреную густую горчицу, поморщился и опять посмотрел налево, где через два столика от моего и назревал конфликт. Вахтовики гудели всё громче, решительней, вот один из них уже толкнул ладонью другого в грудь. Пока только ладонью, но кулаки будут. Чёрт, не учел я, что у них очередная смена. Работники вахт – народ занятой. Вкалывают как черти, по посёлку не болтаются, обретаясь исключительно в местах производства работ, и на все законтрактованное время у них введён строгий сухой закон. А вот по завершению вахты… Очередная вертушка, предназначенная для вывоза на материк именно этой партии трудяг, прибудет только завтра, первую часть выплат – как они по-модному говорят, первый транш – ребяткам уже перевели, отчего бы и не погудеть в «Котлетной»? И только тут. Транш есть, а наличных почти нет, банкоматы в Крестах ещё не появились.

С вахтовиками я практически не общаюсь, хотя некоторых из них, самых опытных, знаю в лицо и даже киваю головой, встретив случайно на улице. Но основная масса – неудавшиеся искатели приключений и длинного рубля, социальные экспериментаторы. Съездит такой один разок на прииск или рудник, проливает трудовой пот, быстро понимает всё нужное ему лично и после вахты никогда не возвращается, предпочитая описывать пережитые кошмары в социальных сетях. Никчемный народец. Вздохнув, я выгнал котлету из зеленого болота и посмотрел на наручные часы.

– Что, не будешь есть? – без всякой жадности, но чисто из чувства инстинктивной бережливости поинтересовался стоявший за круглым столиком напротив меня Гумоз.

– Забирай, действительно, что-то неохота мясного… Я лучше в «Макао» какой-нибудь рыбки возьму.

– У вас, богатых, свои причуды, – проворчал собеседник.

– Нет, действительно, не выкидывать же, давай тарелку, переложу, – настоял я.

Не тот человек Гумоз, чтобы торопливо подачку хватать. А вот если я ему сам предложу – снизойдет. Остывшая говяжья котлета перекатилась в соседнюю ёмкость, глубокая тарелочка отодвинулась, а визави, уже примеряясь весьма изношенным зубным набором, не преминул едко заметить:

– Думаешь, Ринатовна выкинет? Ну-ну.

Гумоз – личность примечательная, даже знаменитая. Он идейный бич, заслуженный ветеран северов. Человек, свободный от обязательств перед обществом. Ему искренне нравится такой образ жизни, и он ничего не хочет в нём менять. И вот тут у нас с ним много общего. Ведь он тоже в своём роде дауншифтер.

Росту в нем что-то около метра восьмидесяти, но из-за легкой сутулости Гумоз кажется чуть ниже. Средней длины волосы отливают тускло-коричневатым с сединой цветом, ресницы – таким же, но ещё более светлые. Для своих лет он неплохо сложен и достаточно мускулист: в фигуре – ни намека на лишний жирок. Тугие длинные мышцы отчетливо выделяются под тесной серой футболкой, отчего худым Гумоз не выглядит. Эта сухощавость придаёт его облику дополнительную суровость, а порой и злобный вид. В верхнем ряду зубов дырка, рядом золотая фикса, увидеть которую сложно, верхняя губа малоподвижна даже при улыбке. Он умеет моментально превращаться из расслабленно-аморфного созерцателя в жёсткого и готового к быстрому и решительному действию хищника. Даже когда этот странный человек улыбается, то кажется, что он задумал что-то недоброе либо размышляет над какой-то опасной проблемой.

В спокойной беседе всё обстоит иначе. Он умеет слушать, как хороший журналист. Стоит ему произнести тихим хрипловатым голосом несколько ободряющих слов или рассмеяться, как неприятное впечатление тут же рассеивается. Почти всегда говорит мягким, ровным и спокойным тоном. Через полчаса беседы смотришь – сплошная кротость.

Ещё великий писатель-романтик Виктор Конецкий поведал нам, что слово «бич» происходит от английского beach – «пляж, берег». Английское выражение to be on the beach означает «разориться», буквально «находиться на берегу». Этих людей так и называли beachcomber – бродяга на побережье. Первоначально словом beach в коннотации «бездомный бродяга» называли матросов, списанных с кораблей и оставшихся без работы. В русском языке термин приобрел несколько иное значение – опустившийся человек, бродяга, систематически устраивающийся на сезонные работы, а в остальное время года не работающий вообще. Чаще всего бичей путают с бомжами – опустившимися на социальное дно людьми без определенного места жительства. Но ещё в советское время остроумными людьми был придуман забавный бэкроним «бывший интеллигентный человек», частично показывающий разницу.

Настоящий бич не опускается на самое дно, он работает, но работает не там, где придётся, а где это мало-мальски выгодно, и там, где ежовые рукавицы правоохранительных органов не очень колючи. Идейный бич ценит независимость и личную свободу, поэтому на материке бичей нет, там только бомжи. Поначалу два этих слова действительно были синонимами, но после закрытия лагерей и старта ускоренного вольного освоения Заполярья и Дальнего востока всё чаще стала заметна разница.

Ещё в 1980-х годах бичи составляли значительную часть всех сезонных рабочих в рыболовном промысле, геологии, строительстве на далеких точках и на лесоповале. Но сейчас, как утверждает сам Гумоз, настоящих бичей не осталось даже на далеком заполярном Диксоне. В общем, «сейчас таких не делают». Я верю эксперту вопроса, человеку, который не просто бич, а бич по всем старым понятиям. Он из тех, кто, даже имея возможности, знания, умения и деньги, никогда не вернется в традиционное цивилизационное поле.

Гумоз никогда и никому не говорит своего настоящего имени, и я тут не исключение. Уверен, что некогда он получил прекрасное академическое образование. Конечно, за трудные годы многое им забыто, но с Гумозом и сейчас вполне можно обсудить тонкости «Критики чистого разума» Эммануила Канта. Знаю, что он куда-то перечисляет почти весь свой заработок, как-то проболтался. А имя… Что мне даст заявленное имя, если неизвестно, сколько документов он поменял за свою жизнь?

Многие люди со временем осознают, что занимаются не своим делом. Некоторые начинают что-то менять, как я, поменявший в последние годы очень многое. Кто-то раз за разом ошибается и продолжает поиск долгие годы, другие же быстро ломаются, смирившись с судьбой. А иной с детства понимал, кем станет в будущем. Редкая история. Так вот, Гумоз настолько цельный в своём образе мужик, что он, как мне кажется, уже в молодые годы почувствовал нужную ему степень свободы и осознанно шёл к такой жизни.

В общем, моего собеседника зовут Гумоз, а я – Никита Бекетов. Мы находимся в правильном заведении и гоняем балду.

Вахтовики галдели всё громче, в спёртом воздухе тесного помещения практически без окон и с неважнецкой вентиляцией летали матерные ругательства. Народ в заведении это терпел, хоть и поглядывая на будущих дебоширов с явным неудовольствием, однако не спеша вмешиваться. Процедура известная, всё пойдёт своим чередом.

«Котлетная» – заведение с традициями. Новому владельцу категорически не понравилось это название, показавшееся ему неблагозвучным. Тем более что местный люд рифмованно обзывал эту распивочную «Миньетной», что, впрочем, можно объяснить только несбывшимися мужскими фантазиями. Я сам не видел и слышать не слышал, чтобы заведение посетила хотя бы одна женщина, не бывает такого. Поселковые дамы если и ходят в кабак, то однозначно выбирают вполне приличный ресторанчик «Макао», высокое крыльцо которого находится всего в паре десятков метров от полуподвальной «Котлетной». Правда, с другой стороны длинного двухэтажного дома. Итак, нынешняя хозяйка приняла волевое решение и назвала заведение красиво – «Закусочная». Но не тут-то было, народ оказался памятлив и упрям! Завсегдатаи объявили названию решительный бойкот, и даже немногочисленные в посёлке официальные лица продолжали называть кабак по-старому. Тем более что и ассортимент ничуть не изменился.

Тут есть свой шарм и даже некий романтический флёр. Мне нравится эта узкая полочка по периметру, усиленная дюралевым уголком, на которую удобно ставить пустые стаканы, три огромные старинные люстры из латуни, нравятся эти картины в затейливых багетах с видами Енисейска, выполненные самоучками в наивной манере. Этот вечный запах непрерывно жарящихся котлет, всегда свежий ржаной хлеб местной пекарни, эстрадная музыка шестидесятых годов, безупречно ледяная водка и тихий гул голосов. Вот только всё хорошо в меру… Сюда я захожу раза три за один визит в посёлок, то есть примерно восемнадцать раз за год. Этого более чем достаточно.

Гвалт и мат по соседству ничуть не смущали и Гумоза, он даже не глядел в сторону намечающегося буйства. Ведь только неопытные вахтовики не знают, что с ними будет дальше. Все остальные в курсе.

– Так вот, значится, о дорогах наших скорбных… – продолжил он прерванный шумом неспешный разговор по душам, – о путях людских грешных, чаще всего они именно таковы. Вот ты, следуя своим ходом, много ли обращаешь внимания на тропинки тех, кто ниже тебя в заположняках? В статусе.

– Честно говоря, вообще не задумывался, – быстро признался я. – Безразлично. Однако, вроде бы вообще никому не мешаю, дорогу не перехожу.

– Врёшь, паря! Сам себе глаза отводишь, – убежденно заявил он. – Ещё как мешаешь. Постоянно, как и все смертные, ты пересекаешь чужую тропку, просто не замечаешь с высоты, не думаешь. А вот когда твой личный ход кто-то режет наискосок да поперёк, то видишь сразу, возмущаешься, глотку рвёшь! Человечишка, он такой, слаб на самокритику. И часто не способен правильно оценить ту жёрдочку, на которой сидит по жизни. Расскажу тебе такую вот коротенькую историю…

– А валяй! – решил я, ещё раз бросив взгляд на запястье, успею эвакуироваться.

– Значит, так. Дело было под Дудинкой, полярной ночью. Я тогда с парнями машины гонял по зимнику, на Купол да на Пелядку. Это газовые промыслы Норникеля. У меня же есть все категории, кроме автобусной.

Я изумлённо покачал головой.

– А что, разве не говорил? – словно удивился и он, хотя точно не сообщал, у меня все ходы записаны.

– Нет. А чего же сейчас не шоферишь?

– Два года назад откатал на руднике всю зиму, но быстро надоело. Понимаешь, слишком много времени жизни и нервической силы в водительстве сгорает. А пока всё больше по ремонту, по любой технике могу. Отдохну, и обратно на прииск, или учителем литературы в школу! Не веришь? – щербато улыбнулся Гумоз.

– Пожалуй, поверю… Извини, перебил.

– Ну, за своевременность пауз! – поднял он классический гранёный стакан, из тех, которые называют «мухинскими».

– Поддерживаю!

Моя норма в этом богоугодном заведении, как говаривает относительно подобных развратных мест один мой друг из далёкой Прибалтики, сто пятьдесят беленькой. Она тут без палева, в отличие от коньяка, прошли лихие времена массовой потравы, народный напиток проверяют.

– Хорошо идёт под котлетку, зря не ешь, Витя, зря… опять же, калории. Короче, большая часть идёт по береговому зимнику, а немного – по льду Енисея-Батюшки. А там заструги, наледи. И мы, чтобы каждый раз не искать новый маршрут, старательно набивали путик. На путике любой проран лучше видно, машинам легче, это понятно. И вот, как-то раз обнаружили новую полынью, большую. Пришлось набивать новый, чуть в стороне. Едем себе по новому, значится, ночь полярная, кроме фар колонны – ни огонька. И вдруг видим – олени сбоку стоят, с дюжину! Замерли! Потому что мы им новым путиком привычную тропу через протоку перерезали. А северный олень, надо сказать, зверь туповатый, ему всё новое разъяснить нужно, понять, ближе подойти. Башка у него слабая, разъясняет долго. Стрелять не стали, поржали по рациям, да и поехали дальше, пусть себе тупят, нам-то какое дело…

Он глотнул и закусил ещё раз, вздрогнул с удовольствием и продолжил рассказ:

– А когда через четыре дня возвращались, то увидели почти в этом же месте лютый беспредел! Сухогруз ледового класса, принадлежащий Норильскому комбинату, по пути в Дудинку для чего-то взял чуть левее и распахал километра три нашей новой дорожки! Матерились… Страшно вспомнить. Сроки жмут, все устали, как негры на плантации, домой хотят, а тут разруха во льдах! Что поделать, пришлось делать крюк и прямо по застругам переть дальше, ожидая, какая из машин сломается на крепком морозе первой. И через несколько часов догнали тот самый «Арктический экспресс», он у посёлка задержался, подбирал кого-то по уговору. Догнали беспредельщика четырьмя «Уралами» и пошли параллельным курсом, сигналя, мигая и вызывая по рации.

– Справедливости искали?

– Уж очень хотелось капитану харю начистить, – значительно кивнул Гумоз. – Наконец, на мостике показался сам кэп с уоки-токи в руке. Наш старший колонны орёт ему, дескать, какого лешего ты, лось мурманский, наш путик порушил? Мы его били-набивали, трудились… Ты что, один на реке работаешь?

– А он? – вежливо поинтересовался я, уже зная примерный ответ.

– Хе-хе! Шкипер спокойно покрыл нас по матушке, вдумчиво, с оттяжкой! Говорит, пошли-ка вы к чёрту, мазута сухопутная! У меня винты висят на двадцати трёх метрах, а тут ещё вы, мелюзга, лезете со своими мелкими проблемами! Брысь с пути, олени гумозные, придавлю!

– И вы?

– Встали с выпученными глазами, словно стало рогатое. Стоим и ждём осмысления, осознаем своё место в иерархии троп и ходов. Вот такая история.

– Согласен, весьма показательно.

Сам он и своё характерное прозвище не расшифровывает. А вот использует словечко часто и охотно. Я думаю, что это производное от «гумус».

Бздынь! О! Первая тарелка пошла!

Бздынь! А вот и стакан.

Тут уж Юлия Ринатовна Мифтахова, владелица богоугодного заведения, поняла, что самое время вмешаться. Всякий, посещающий «Котлетную» системно, хорошо знает, что долго злить миниатюрную и обманчиво беззащитную хозяйку объекта общепита не нужно, это всегда повлечёт жёсткую ответочку. На первый раз она может закрыть кредит, а то и забанить, заблокировав посещение на недельку, это уже суровое наказание. Для своих. Чужим пощады не бывает в принципе.

Но пьяненькие одноразовые вахтовики, все эти неудачники с материка, так и не состоявшиеся по-настоящему мотористы промприборов и машинисты драг, операторы машин-манипуляторов и доводчики золотосодержащих руд, слесари КИП и механики по ремонту оборудования, этого не знают. Им, бездумно пропивающим сегодня первый транш, сейчас кажется, что весь мир в кармане. Надо только ночь пережить и забраться в заветный вертолет. И провести эту последнюю в ненавистных Крестах ночь нужно бурно, ярко и смело. Чтобы запомнили в этой дыре явление настоящих орлов.

Безжалостно закрыв перед носом очередного клиента кассовый ящик с выручкой, она удалилась в подсобку.

– За Бурятом пошла, приплыли парняги, – с удовольствием отметил очевидное Гумоз. – Сам поучаствовать не желаешь? Все знают, что ты хороший рукопашник.

– Нет уж, я теперь умный! – замахал я на него руками. – Мне и общество нормальных людей переносить непросто. К чему все эти разборки с участковым и с медиками, жить надо без глупостей. А в таком месте любой рукопашник может отхватить.

– И то верно, – согласился собутыльник и допил содержимое второго стакана. У него норма другая, тем более что Гумоз всегда закусывает качественно, бережёт печень, если это, конечно, можно назвать сбережением.

Дверь подсобки, а затем и калиточка прилавка отворились, и в маленьком зале появился подсобный рабочий, а по совместительству и вышибала по кличке Бурят.

Выглядел он знаменито. Ещё одна примечательная личность, из самых одиозных в Каменных Крестах, хотя насмехаются над недалеким Бурятом редко. Маленькая лысая голова с узкими глазками и каким-то по-детски удивлённым выражением лица сидела на мощнейшей пирамидальной шее, которая у подбородка была шире головы. Росту в нём от силы метр шестьдесят, зато в плечах – метр. Он из тех бойцов, которых лично мне проще перепрыгнуть, чем обойти. Никто, в том числе и сам Бурят, не знает, сколько в нём первобытной звериной силы, данной этому карапузу с рождения, генетически. Малый рост вышибалы всегда провоцировал, толкал пьяные компании на подвиг группового избиения. На эту удочку попались уже многие, и нет им конца и краю… Даже с моими метр девяносто мне в голову не придёт начать хлестаться с таким монстром. Я даже не знаю, можно ли вообще его пробить.

Вообще-то это классическая рюмочная. Советское питейное наследие, у которого нет аналогов в мире, причём даже словесных – настолько всё это нашенское. Лично я утверждение об исключительности не проверял, но верю. Рюмочная – место, где можно хлопнуть, закусить и ни с кем из присутствующих не вступать в обременительные беседы ни о чём. Рюмочную можно сравнить с колодцем в пустыне или почтовой станцией на древнем тракте. Цены – копеечные. Днем посещение такого заведения – это исполненная достоинства личная пауза в непрерывной суете и беготне – махнул и побежал дальше. Домой, в гости, в филармонию… Обстановка в таких местах всегда достаточно скромная: как правило, только высокие круглые столики со столешницами из искусственного мрамора без стульев и система самообслуживания. Главным напитком, подаваемым здесь, всегда была и будет водка. В других местах в качестве закуски прилагается бутерброд с колбасой, сыром, вареным яйцом, сельдью, килькой или шпротами.

Постепенно многие рюмочные трансформируются в рестораны или бары, утратив свой уникальный колорит. Уходит эпоха… Минимальная порция водки в «Котлетной» – полста граммов. К сотке уже полагается бутерброд или же, как в нашем варианте, маленькая котлетка с ложкой лука или зелёного горошка. Вечером посетители задерживаются, языки развязываются. Темы любые. Важная характеристика послевоенных рюмочных – всесословность, рестораны в провинции всё ещё доступным немногим. Тут обретаются военнослужащие дислоцированной неподалёку части и вернувшиеся на каникулы студенты, химики и откинувшихся со шконки уголовники, слесаря шестого разряда и геологи.

Иногда однообразие кабацкой жизни посёлка нарушается появлением нового жителя, обалдевшего от новых же реалий. Очнувшийся с перепоя, очередной «синяк» выходит к народу возле «Котлетной» с вопросом: «Где я нахожусь?» Его похлопывают по плечам и указывают вектор движения внутрь заведения. А там уж и расскажут, и на путь истинный наставят.

В последнее время всё чаще появляются клиенты нового типа. Такие приличные люди заходят сюда не за водкой, а за пивком, стоят себе, читая новости в айфоне, никого не обижают и не обращают внимания на редкие смешки в свой адрес. Они отсюда уйдут, как только в Крестах появится нормальное бюджетное кафе, но пока что посещают «Котлетную».

Однако не всё так благостно. Рассказывают, что в богоугодном заведении за время его работы случилось два убийства, три ограбления, множество мелких краж, и еженедельно случаются драки. И никто не считал, сколько здесь звучит так называемого гона – криков «убью, тварь» и других угроз подобного рода.

Клиенты бывают разные, и некоторые из них являются основной причиной, по которой внутрь заходить обычному здравомыслящему человеку лишний раз не следует. Они делятся на изначально трезвых посетителей, которые, достигнув кондиции, быстро уходят, и на постоянно пьяных, засиживающихся допоздна. К первым, как правило, претензий нет, ибо чаще всего это обыватели разных возрастов, заходящие в заведение либо за сигаретами, либо по дороге домой, что выпить норму и уйти к семье. Ко вторым относятся те, с которыми нужно держать ухо востро, и общество которых вытерпеть сложно. Такой борзый герой, как правило, врёт или действительно сидел пару годков в местах не столь отдаленных, поэтому для него размеренное и спокойное времяпрепровождение оскорбительно само по себе. Днем поведение такого человека обычное, ровное, он таскает на складе свои мешки под пинками, бурчит себе под нос, клянёт режим.

Но если вы заглянете сюда поздним вечером, то увидите, что душа его настоятельно требует приключений и особого уважения, а он, ни много ни мало, местный Аль Капоне и всех вокруг кое-где видел и вертел. Речь свою начинает с избитого стандарта: «Вечер в хату! Часик в радость, чифир в сладость, ногам ходу, голове приходу. Матушку удачу, сто тузов по сдаче».

Вот тут-то на сцену и выходит Бурят.

Не ходите в такие места с девушкой, как бы сильно вы не хотели купить пепси-колу ночью или сигареты утром, знайте, тут круглосуточный экшн-режим.

– О-па. Ну всё, я пошел.

– Пожалуй, да, настало время перемены мест. Примкну и тоже покину эту прелестную таверну. Надо бы к одному приятелю завернуть, должок забрать, – объявил в свою очередь Гумоз.

Мы вышли как раз в тот момент, когда в зале воинственно вскрикнул первый из вахтовиков, радостно отправившийся на смертный бой.

– Не пришиб бы.

– Бурят опытный. Да и Ринатовна не даст, – успокоил меня собутыльник. – Значит, ты в «Макао»? Странная традиция, что мешает накидаться здесь?

– Там я практически не пью. Чуть-чуть коньяка, горячее от приличного шеф-повара, вкусный бурундийский кофе, лёгкая музыка. Этим регламентом я охватываю весь спектр впечатлений и ощущений. Так и должен поступать каждый русский писатель.

– И публика другая, да? – с неожиданной горечью бросил Гумоз.

Я даже несколько растерялся, услышав в голосе собутыльника столь необычные для него нотки, но он тут же вывел меня из ступора, продолжив еще более неожиданно:

– Никита, тебе пистолет нужен?

Ни хрена себе! Остановился.

– Ты что, Гумоз, новый бизнес поднял?

– Не, просто кто-то ломанул партию малую, несколько штук бродит возле посёлка… Могу поспособствовать. – Сейчас он был необыкновенно серьёзен, собран и, складывалось такое впечатление, преисполнен торжественности, будто собирался в ближайшие минуты посвятить меня в рыцари.

А ведь Гумоз не кинет и не подставит.

– Что за ствол хоть? Наган, поди?

Он хорошенько огляделся по сторонам, даже за угол заглянуть не поленился, убеждаясь в том, что здесь даже случайной никто не услышит, и только тогда ответил:

– Пистолет ТТ, тульский Токарева. И две полные обоймы, патронов мало. Но добыть можно. Со временем, есть подвязки у кое-каких людей.

– Раритет… Эти кое-какие забрались на склады длительного хранения?

– Ты же знаешь, Никита, я лишних вопросов не задаю, да и тебе не советую. Так что скажешь, Бекетов? Муха не сидела, даже консервация полностью не удалена. Все железно, без гумоза.

С ответом я замешкался.

В тайге хватает нелегального оружия. Чаще всего это якобы утерянные или утопленные во время рыбалки ружья. Не скажу, что таких единиц на душу населения Эвенкии много, но они есть. Нельзя жить в дикой местности без огнестрельного оружия, это противоестественно, да и опасно. Чаще всего люди нормально оформляют свои стволы, однако есть такие, кто либо не желает этим озаботиться, либо по тем или иным причинам-обстоятельствам не имеет законной возможности приобрести ружьё или карабин легально. Например, отсидка за спиной, или проблемы с медицинскими справками от психиатра или нарколога – не пройти такому проверку ЛРО.

Встречается и нелегальное армейское оружие, оставшееся порой ещё с Гражданской. Именно такой революционный наган имеется у Гумоза, показывал. Меня удивило, что револьвер был в отличном состоянии. Впрочем, что только не находят таёжники в схронах, оставшихся со времен партизанской войны против колчаковцев. Но чтобы ТТ…

Смутные терзания захватили душу, в голове закипела внутренняя борьба чистого разума с греховным искушением.

– А нужно? Вроде бы уже есть у меня хороший ствол… Комбинированный «Sauer-3000», два гладких ствола 12/70, а нарезной в калибре. 30–06. Юбилейный дриллинг, к пятидесятилетию фирмы, с рук брал у хорошего человека. Прицел панкратический, «Nikon MONARCH 1-4×24», на единичке мушку в прицел видно, навскидку – без проблем. Сведение стволов просто замечательное, когда оптику пристреливал, то офигел. Кучность такая, что хоть на турнир езжай… А уж на охоте – рябчика до лося. Медведя пока не стрелял.

Эту длинную фразу я почему-то закончил совершенно неуместным в данном контексте аргументом. Растерялся!

– Сам выбирал? – насмешливо поинтересовался он.

– Я же не охотник, больше рыбалку уважаю. По совету друзей брал, всё чётко.

– Скажи мне, кто твои друзья…

– Ой, да ладно! Насмотрелся я на ваш таёжный снобизм, который ничуть не уступает московскому.

– А патроны такие где брать будешь? Или загодя цинк прибрал?

Я не ответил, подумав о другом. Ведь он точно не сдаст, нет тут подставы. Гумоз может легко соврать в мелочах, взять в долг немного денег и забыть вернуть. Он никогда не проявит инициативу в оплате скоротечной совместной попойки, предпочитая угощаться исключительно за мой счёт. Может опоздать, а появившись, намутить лишнего в дурацких оправданиях. В серьёзном же деле Гумоз не подставит, и обусловлено это, вероятней всего, той самой странной общностью душ.

Этот бич-ветеран, ровно как и я, с годами стал весьма хреновенько переносить общество других людей. А со мной он поладил, и выпить ему нравится, и поговорить можно о чём угодно. Впрочем, это взаимное.

– Ствол как ствол. Может, и пафосный. Но зато с таким точно можно обороняться от мамонта.

– Крестовские сказали бы по-другому – охотиться на мамонта… Такую пушку постоянно при себе носить ты не будешь, тяжёловато придётся, – усмехнулся в полумраке змей-искуситель. – Тем более, если не охотник. А тут при случае и на пояс повесить можно, скрытно. Разные вещи.

– Тяжеленькое, это есть. Так ведь калибр.30–06 и лягается прилично, с оптикой оно под четыре с половиной килограмма будет, так что даже хорошо, что увесистое.

– Ну, ведь понимаешь, о чём говорю.

– Понимаю. Гадство, да ты просто совратитель! Давай, так: я подумаю. Серьёзная тема, согласись, тут с кондачка нельзя.

– Думать оно всегда полезно, спору нет. Ты, мил человек, про живорезов последние новости слышал?

– Что-то уловил краем, тётки в магазине болтали, но вникать не стал.

– Напрасно, случаи серьёзные.

– Очередная страшилка? Нет, я же редко в посёлке бываю.

– Трупы окрест находить начали, все порезанные, страшенное дело.

– Ох, и любите же вы, местные, страхи среди мирного населения распространять, – хмыкнул я. – Медведь очередной лютует, голодные они по весне, пищевой зелени не хватает. Мало ли таких случаев? А люди выдумывать начинают.

– Может и медведь, конечно, если у него вместо когтей финки калёные вставлены, – трагическим шепотом добавил Гумоз, приблизив голову. – Ты подумай насчёт ТТ, подумай… Я ведь не за ради презренного злата стараюсь тут перед тобой вытанцовывать, а чисто от души, во всей заботе о хорошем человеке. А то встретишь живорезов, а ствола трёхдульного при себе не окажется. Что тогда делать будешь, рукопашник? Ножиками с ними махаться – последнее дело.

Лукавил я. Слышал, конечно, о паре весьма странных инцидентов, когда окрест находили порезанных каким-то варнаком людей. Но уж точно не знаю никаких подробностей очередной поселковой байки. И знать не хочу. Поэтому и в разговоре уже привычно подчёркивал личную отстранённость от происходящего в посёлке.

– Вот зачем ты меня пугаешь?

– Да не пугаю я, просто случаи в архив покамест не списаны. Ты когда на зимовье своё, в богом забытые Глухари?

– Хотел завтра убыть, но не успел кое-чем укомплектоваться, дня через три, думаю. Сколько просят, кстати? – я умышленно сказал «просят», а не «просишь», подчёркивая, что не держу приятеля за торговца оружием.

– Десять тысяч сушёных отечественных, как родному предлагаю, паря, для тебя это сущие копейки.

– Точно, Сатана, – тихо, будто сам себе пробормотал я.

– Придумаешь тоже. Просто людям помогаю. Ну, лады, думай себе на здоровье. Если что, объявишься, ты знаешь, где моя хавира.

– Старая баня за общагой?

Гумоз кивнул, и мы расстались.

На дворе стояла обычная в этих широтах для середины мая сумеречная ночь.

Северный Полярный круг расположен хоть и далековато от широты Крестов, но влияние арктической астрономии чувствуется и здесь. Посёлок, раскинувшийся в небольшой долинке посреди тайги и с трёх сторон окруженный рекой, был погружен в сумрак. Звёзды было видно плохо, а свет горел только над козырьком входа в «Котлетную», где трое мужчин в ожидании зрелища уже вышли покурить, да в окне крошечного строения вертолётной площадки по соседству мерцал желтоватый огонек – ночной сторож наверняка смотрит по спутниковой тарелке какой-нибудь мыльный сериал.

Было тихо, луна спряталась за легкими облачками. Возле плохо заметного в сумраке гаража, принадлежащего одному из приисков, тихо дребезжал дизельный мотор грузовика – кто-то с раннего утра отправится в дальний путь.

Я обогнул здание и в полном смятении подошёл к красивой сиреневой лестнице ресторанчика «Макао». «Да уж, – подумалось мне, – здесь тусуется совсем другая публика – „обчество“, асоциальных пришлых нет». Это необычное слово в Крестах применяют не часто. И обозначает оно не социум, а интерес и уклад этого социума. «Помочь обчеству», «поперёк обчества»…