Czytaj książkę: «Русский солдат для меня святыня»
© Владимир Варава, 2025
© ООО «Издательство АСТ», 2025
Разработка серии и дизайн В. А. Воронина
«Кто на войне за Россию, тот счастливый человек»
(Вместо предисловия)
Мой страх за Россию остался…
«Броня»
Так говорил Андрей Платонов устами командира из рассказа «Добрая корова»: «Кто на войне за Россию, тот счастливый человек». Вот она формула счастья, которое так страстно и, как правило, безуспешно ищут люди, перебирая различные блага мира и в итоге не находя ничего. Искал его и Платонов, все довоенное творчество которого было пронизано этими страстными поисками счастья и смысла, с которыми рядом и поставить, в общем-то, нечего. И то, и другое он обрел на полях Великой Отечественной войны, увидев в русском советском солдате высшую святыню, в которой раскрылся нетленный образ всего русского народа, всей Родины.
Андрей Платонов – гений русской литературы, гений мировой величины. Хотя высокопарные эпитеты не к лицу его невероятно скромной и как бы неумолимо стремящейся к безвестности натуре. Но тем более справедливость требует истины, и тем более, если речь идет о самом значимом и для него лично, и для всей страны периоде Великой Отечественной войны. Волею судеб именно этот пласт творческой работы Платонова, в котором он достиг наивысшего синтеза философичности, патриотичности, гражданственности и лиричности, менее известен по сравнению с довоенным периодом. Конечно, каждый период равноценен, и большой писатель всегда проявляется сполна на любом этапе своего творческого пути. И все же военная глава – особая.
Военные рассказы Андрея Платонова – шедевр военной прозы и одновременно философии войны и нравственного смысла жизни. Вместе со своим народом писатель встал на защиту Родины, уже в июле 1941 года влившись на Ленинградском фронте в строй русских советских воинов, разгромивших смертельного врага. Самого «врага человечества» в лице немецкого фашизма в годы Великой Отечественной войны. Пережив войну, находясь, как он сам говорил, «внутри войны, а не снаружи ее», он приобрел опыт, давший высочайший результат. Военные рассказы Платонова безусловно принадлежат к вершинным страницам о войне, написанным русскими советскими писателями.
Платонов в полной мере осуществил идею творчества «внутри войны». Он находился в действующей армии с мая 43-го года. Бок о бок с частями Центрального, Западного, Украинского, Белорусского фронтов. Платонов – свидетель форсирования Днепра, освобождения Украины и Белоруссии, Курской битвы. Такой огромный опыт участия в войне делает его рассказы и очерки в «Красной звезде» очень ценным и значимым свидетельством о реальном состоянии боевых действий на фронтах. Это и есть та правда о войне, которую в дальнейшем либеральные антирусские силы пытались исказить, замолчать, дискредитировать. И в этом смысле военное творчество Платонова – это мощный голос истины, голос правды о Великой Отечественной войне.
Как военный корреспондент и писатель-фронтовик, солдат «печатного цеха», он участвовал в боевых сражениях, попадал под бомбежки, присутствовал на допросах пленных солдат и офицеров, изучал семейную переписку немцев, вживался в плоть и кровь войны со всей силой своего сердца и таланта, и его мысли о стойкости, мужестве и героизме русского солдата, о священной борьбе русских против фашизма, о преданности своей Родине, об отношении русского человека к войне, о самой войне, ее природе важны и значимы сегодня, когда так много сомневающихся, страшащихся и потерявшихся людей.
Редактор газеты «Красная звезда» Д. И. Ортенберг, в которой Платонов служил военкором, в своих воспоминаниях характеризует писателя как смелого, мужественного человека, ставившего долг превыше своей жизни и безопасности. «Платонов на фронте!– пишет он.– В штабах – малых и больших – его очень редко можно было видеть. Солдатский окоп, траншеи, землянка рядом с бойцами и среди бойцов – его „командный пункт“. Там он набирался мудрости о войне»1.
Это очень точное выражение, всецело характеризующее – «мудрость о войне». Вся эта мудрость вылилась в его военных рассказах и очерках, письмах, заметках, записных книжках – бесценных художественно-философских, проникнутых нравственной идеей свидетельств о войне.
Кстати, Платонов очень ценил свою работу военкора в «Красной звезде», которую считал самой лучшей газетой всей Красной Армии. В письме жене и сыну он писал:
«Я приглашен как постоянный сотрудник в „Красную звезду“ (это большая честь)»2.
Хотелось бы ещё привести известный, но важный и весьма показательный эпизод из военных будней Платонова как фронтового корреспондента, описанный Д. И. Ортенбергом. Фронтовые товарищи узнали, что Платонов болен, и достали ему путёвку в подмосковный военный санаторий. Но выяснилось, что он не был в санатории. Стали разбираться. Оказалось, он узнал, что известный ему полк наступает, и уехал туда без командировки и продаттестата. Вместо санатория он провел всё время в этом полку и принёс по результатам очерк3.
А когда летом 1944 года, попав под бомбежку под Львовом во время купания в пруду, он заболел всерьёз, от чего так и не оправился, то сначала он, не обращая внимания на плохое состояние (кашель, повышенная температура, лихорадка), продолжал выезжать на фронты, пока не слёг и уже не мог работать. Но как только он почувствовал малейшее облегчение, он снова вернулся к своей работе, создав ряд блестящих очерков об офицерах.
Были, конечно, и другие случаи, но эти, кажется, особый пример подлинной жертвенности, самоотдачи, преданного служения отечеству. Таков был человек и солдат Андрей Платонов.
Нужно отметить, что известный исследователь творчества А. Платонова – Е. Антонова, глубоко знающая архивный материал, подвергает сомнению достоверность этих рассказов, поскольку «и здесь всё та же залитературенность, надуманные диалоги и полное отсутствие фактов»4. Но даже если это некоторая мифологизация образа Платонова, основанная на размытости фактов, компиляции, то, по сути, этот нравственный миф о Платонове является наиболее точным раскрытием его истинных человеческих качеств. Платонов именно таковым и является, несмотря на то, что произошло в событийном плане. Это должное поведение Платонова, а поэтому и сущее. Идеализация Платонова – это не искажение фактологии, это наиболее точная передача его нравственной сути.
К тому же любые воспоминания грешат субъективностью, а значит неточностью. Даже строгая документалистика не может этого избежать. Но всегда важна не буква, а дух, и как раз дух в этих воспоминаниях, кажется, передан сполна.
Здесь ещё необходимо акцентировать внимание на самом творческом методе Платонова в изображении войны. Он существенно отличается от многих писавших о войне. Представляется, что наблюдения В. В. Васильева точно отражают этот особенный метод Платонова, без понимания которого можно упустить самое главное и существенное в его военном периоде.
Так, В. В. Васильев пишет: «Рассказы Платонова не дают представления о событийной хронике войны, но по ним можно судить наверное о том, что происходило „внутри“ врага и „внутри“ советского народа; почему один солдат сражается после ожесточеннейших боев под Москвой с постоянно обновляющейся духовной свежестью, а другой, поработив пол-Европы и легко дойдя до столицы чужой страны, повел войну „с прогрессирующим истощением физических и моральных сил“»5.
Можно с полным правом сказать, что военное творчество Платонова – это полноценная русская философия войны, равная её высшим образцам в русской мысли XIX века (Ф. М. Достоевский, В. С. Соловьев, Н. Ф. Федоров, К. Н. Леонтьев, В. Гаршин) и начала XX века (Н. А. Бердяев, С. Н. Булгаков, В. В. Розанов, И. А. Ильин, В. Ф. Эрн и др.).
Действительно, размышления Платонова о философском смысле войны в мировой истории и в истории России значительно выделяют его из многих, писавших о войне. Это делает его творчество военного периода не просто значимым с исторической точки зрения, как память о великой, но прошедшей войне, но и весьма актуальным в современной ситуации, когда война вновь постучала в нашу дверь.
* * *
Возвращение Платонова в большую литературно-философскую традицию русской культуры проходило трудно. Эта трудность вообще сложно постижима и связана с какими-то глубоко личными особенностями жизни, характерными именно для него. Безусловно, жизнь каждого человека расцвечена в уникально-неповторимые тона личной судьбы. Но все же далеко не каждый человек мог сделать о себе такое в высшей степени исповедальное признание в записной книжке 1941 года: «Я живу, можно сказать, плохо. Но это ничего: я привык жить плохо. Жив – и ладно. Больше я ничего и не имею, только живу»6.
За этими на первый взгляд совсем немудрящими словами кроется откровение глубочайшего уровня. Так мог о себе сказать святой, подвижник, принявший свою «плохую жизнь» за удел и проявивший чудеса смиренномудрия: «Жив – и ладно». Какое невероятной силы принятие своей жизни как она есть – без ропота, без гнева, без каких бы то ни было претензий на лучшую долю, что вообще-то в природе человека, и в стремлении к лучшему нет ничего зазорного в моральном смысле. Но у Платонова что-то другое. Он как бы заранее похоронил себя, не только свои творческие амбиции, но и саму жизнь свою в самую тихую и скромную нишу безвидности, смирившись самым сильным смирением подлинно русского человека.
Этот платоновский стоицизм проявлялся всегда. В одном из последних писем жене из военного санатория в Ялте в сентябре 1945 года, уже тяжело больной, он пишет, что хочет отказаться от операций, поскольку такая жизнь есть «полусмерть». Он произносит: «Пусть будет, что мне суждено»7. Платонов не «цепляется» за жизнь в ситуации смертельной болезни, как делает абсолютное большинство людей. Но он и не отказывается от жизни, не перестает её ценить, поскольку она для него тайна и дар. И всё же «Пусть будет, что мне суждено».
Со стороны это выглядит странно, даже со стороны людей, знавших лично Платонова, а не со стороны-высоты уже нашего, утратившего во многом все традиционные добродетели бесстыдного времени. Писатель Лев Гумилевский в письме Платонову 1941 года произносит слова, которые потрясают не менее вышеприведённых слов Платонова о себе. Гумилевский пишет: «За всё почти время нашего знакомства Вы находились в каких-то ненормальных условиях, созданных как бы роком, странным, нисколько не зависящим от Вас стечением обстоятельств, и законно, хотя бы и бессознательно (тем более справедливо), относились к себе как к почти человеку, пораженному случайным заболеванием, что ли…»8.
Потрясающие слова! Их автор находится в большом недоумении, он вынужден апеллировать даже к року, к стечению обстоятельств, не зависящих от самого человека, который в них попадает, чтобы как-то прояснить жизнь Платонова. Но кажется, что здесь уже имеет место прозрение, пока что робкое и бессознательное, но прозрение в особую и великую судьбу Платонова. Хочется добавить трагическую, но не нам судить. Возможно, что в этой привычке «жить плохо», о которой так безропотно говорит Платонов, и заключалось его высшее счастье, непонятное и недоступное для всех посторонних взоров. Но действительно, нужно быть счастливейшим из смертных, чтобы принять ни много ни мало, но Промысел Божий о своей «плохой» жизни.
И эта «плохая» жизнь, а в действительности его судьба, всегда сказывалась на том, как трудно он входил и продолжает входить в нашу жизнь. Есть какая-то фатальная несправедливость в том, что признанный классик мировой литературы остается до сих пор малоизвестным и, по правде говоря, малопонятным у себя на родине. Отчасти трактовать это можно так, что есть какая-то труднообъяснимая, но все же достаточно очевидная связь между событием и текстом. Текст не живет сам по себе; для него важно событие, дающее пространство смысла для его бытия. Событие взывает текст к жизни, одушевляет его, делая значимым для современников, а значит и для потомков. Литературная судьба Платонова это подтверждает. На судьбу его текстов сильно влияют события, которые происходят в жизни страны.
Первое относительно широкое вхождение Платонова в нашу литературу и культуру произошло в конце 80-х – начале 90-х годов XX века. Это происходило, увы, на фоне катастрофических событий. Главное событие-катастрофа тех времен – это распад Советского Союза, трагические последствия которого мы только сейчас ощутили в полной мере. Важно здесь отметить, чем был Советский Союз для Платонова – абсолютной родиной, высшим отечеством, которому он всегда был предан и служил со всей яростной силой своего дарования. Можно только представить, как бы он воспринял распад Союза…
Это событие-катастрофа сопровождалось критикой советского прошлого, которая началась задолго до распада государства, где-то еще в 60-е. Эта критика, нарастая, превратилась в очернительство. Сейчас уже очевидно, что это была не критика, а инструмент вражеской борьбы с Советским Союзом и, как оказалось, с Россией. И апогей этой «критики» совпал по времени с возвращением опальных фигур советской культуры, как бы пострадавших от советской власти.
Вот на этом крайне негативном «перестроечном» фоне и появился текст Платонова, выполнявший долгое время в постсоветской России идеологическую функцию «критика» и «разоблачителя» всего советского: и власти, и проекта, и самой социалистической идеи. Конечно, у Платонова, как и у многих творцов культуры, были далеко не самые радужные отношения с властью. Это отдельная морально трудная и нравственно ответственная тема. Но, несомненно, что Платонов всегда чувствовал себя русским советским человеком, искренне и глубоко преданным советской идее и Советской власти. Вот этот истинный и простой факт был до бесконечности изуродован постсоветской антирусской идеологией.
Сегодня этот либеральный образ Платонова как критика коммунистического утопизма, пострадавшего от власти, уже исчерпал себя. Исчерпал во всех смыслах. Исчерпал, потому что ушла либеральная эпоха с ее разоблачениями советского прошлого, и либеральному мифу о Платонове больше не на что опереться. Исчерпал, потому что это искаженное представление о писателе, закрывающее его другие важнейшие измерения. И правда в том, что Платонов не критик советского, а он самый настоящий в предельном выражении советский человек и советский писатель. К тому же русский, русский советский. В Платонове свершился этот высший синтез, невероятный и немыслимый для одномерного либерального восприятия, которое не может перенести, что он советский, русский, патриотичный. И отсюда стремление вообще вымарать советское из произведений Платонова, представив его как просто писателя без национальных корней, без родины и отечества.
И вот это постсоветское платоноведение провисло в пустоте: многочисленные «исследования» вращались вокруг канонического либерального образа Платонова, препятствуя полноценному освоению всего наследия писателя. И, прежде всего, наследия военного периода, серьезный разговор о котором в принципе был невозможен и трактовался в терминах политизации.
Создавались самые невероятные и причудливые концепции относительно Платонова, он зачем-то сравнивался то с А. Бергсоном, то с Н. Теслой, то с Экзюпери, то еще бог знает с кем. Фантазии здесь есть где разыграться. Не без иронии, но весьма точно высказался об этом писатель Олег Павлов: «Платоноведы – одержимые люди. Они пропустили бы пучки платоновских метафор даже сквозь синхрофазотрон и давно знают куда больше о Платонове, чем он сам знал о себе… Но наука не может дать ответ ни на один из вопросов, заданных Платоновым о судьбе человека, да и на самый главный: о чем и о ком писал Андрей Платонов?»9
Только эта «одержимость» была весьма одномерна: постсоветские исследователи старались проигнорировать и замолчать тему войны у Платонова или растворить ее высокую нравственную значимость в водовороте филологических концепций. Не было понимания, о чем и о ком писал Андрей Платонов в военных произведениях. Да, он писал о русском советском солдате, но солдате, воевавшем на полях давно ушедшей войны. Это уже в далеком прошлом. Событие Великой Отечественной войны и текст по поводу этого события разошлись: от великого события войны осталась лишь семантика текста, из которого ушел весь трагизм, вся боль, всё его нравственное содержание.
В последние годы произошло еще одно большое событие, пришедшее на смену событию распада СССР и заполнившее эту постсоветскую бессобытийную пустоту. Это специальная военная операция (СВО), имеющая большие задания исторического, духовного, нравственного характера. Призванная остановить критику советского и прекратить распад уже России, который под видом этой критики начал осуществляться. Призванная восстановить поруганные русские святыни и попранную историческую справедливость.
И для творческой судьбы Платонова СВО имеет огромное значение. Это как раз то событие-одухотворение, в котором оживает военный текст Платонова. Это радикальное отличие от события-катастрофы распада Советского Союза, которое способствовало вхождению Платонова в широкий контекст. Сейчас пришло время для подлинного прочтения и освоения военного творчества Платонова и через него уже всего Платонова. Не от «Котлована» и «Чевенгура» к военным рассказам, а от военных рассказов назад в Чевенгур, мечтания и искания которого, а чаще мучения, станут понятными лишь на фоне военного творчества Платонова.
* * *
Военные произведения особая страница в жизни и творчестве Платонова. Если довоенное творчество, в котором он, по его собственным словам, никому не показывал «кровь своего мозга», что стало предметом для бесконечных дискуссий-интерпретаций его произведений, то в годы войны его «однообразные и постоянные идеалы» стали намного более прозрачными и определёнными. Именно война остановила уместное для мирного времени непрестанное философское вопрошание и поэтому его «четкие итоговые формулы сложились только в середине 40-х годов»10.
Примечательно то, что практически с первых дней войны Платонов на фронте. В июле 1941 г. он находился на Ленинградском фронте по направлению Политуправления Наркомата путей сообщения. В записных книжках этого времени лишь констатация фактов о буднях войны, которые он наблюдает со станций Дыми и Тихвин.
Вот он пишет:
«В будке – во время обстрела: сначала фугасами, 2, одна в Латвийской, вторая в 7 метров, затем – пулемет (таков обычный приём немцев,– прочесывать кюветы, леса, кустарник,– уничтожить живую силу)»11.
«4 шпалы прорвало, рельсы вырвало. Сапёрная команда (снаряд не взорвался). Вспомогательный поезд. Эстонский паровоз: паровоз в одну сторону, тендер в другую»12.
«Часть состава повреждена – часть крыши сорвана, двери, окна, рамы. Лесная станция, разъезд, глухая станция»13.
Такой почти телеграфный стиль есть свидетельство того, что Платонов воспринял войну как важное, серьезное и ответственное дело, требующее очень точного и конструктивного, почти инженерного подхода. Здесь в нём говорит именно инженер, мелиоратор, приверженец точного знания, а не писатель. Но здесь же мы находим такое интересное наблюдение, глубочайшую философскую мысль:
«Явная демонстрация добра бывает компенсацией тайного зла. Мне нужен рассказ об этом»14.
Мысль уровня Достоевского и Ницше. Это говорит о том, что Платонов ни минуты не переставал размышлять над тем, что происходит на войне. В гуще эмпирических фактов войны – бомбежек, людских и технических потерь, жестокости и бесчеловечности врага – такая потрясающая философская мысль о добре и зле.
Этот колоссальный опыт первой встречи с войной, причем не такой, на которой он был пару десятков лет назад, а войной нового типа, в которой враг – это реальная смертельная угроза существованию его Родины, Платонов пронес через всю Великую Отечественную войну, став не только её летописцем в качестве военного корреспондента, но и философом, постигнувшим глубинную суть войны.
На материале военной прозы А. Платонова видно, как образуется понятие подлинного смысла жизни, которое в своей предельной форме проявляется на войне. От бесконечного поиска метафизического смысла жизни, характерного для довоенного времени, до формулировки предельно ясных нравственных задач литературы военного времени – таков духовный и философский путь автора.
Война как самое серьезное дело жизни, в котором предельно, то есть смертельно встал вопрос о ее бытии (и физическом и духовном), отодвинула многие значимые сами по себе сомнения относительно ее ценности и смысла, оставила их «до лучших времен», поскольку, как говорил И. А. Ильин, нужно сначала быть и уж потом философствовать. Смертельная угроза, нависшая не только над личным существованием писателя, но над бытием всего народа в его истории, в его прошлом, настоящем и будущем, выявила те истины, без которых ни победа, ни жизнь оказались бы невозможными.
Но чтобы распознать эти истины, нужно быть не только большим философом, размышляющим над метафизическим смыслом существования людей, причем философом не абстрактно-кабинетного типа, нужно еще иметь глубочайшую сопричастность к своей Родине, своему Народу, своему Отечеству. И к своему родному городу, как герой рассказа «Житель родного города» художник Иван Петрович Коншин, который бродил по разрушенному и захваченному фашистами Воронежу, ощущая каждый день и каждую ночь, «как с умерщвлением Воронежа по частям отнимается у него жизнь».
Нужно быть в высшем смысле гражданином и патриотом своей страны, своего родного места, а значит быть подлинным Человеком, каким, вне всякого сомнения, был Андрей Платонов.
* * *
«Я старательно вникаю в войну» – писал Платонов жене в 1942 году с Калининского фронта. Это очень точные слова, передающие отношение писателя к войне как событию одновременно сложному, трагическому и грандиозному, противоречивому и многомерному, в котором раскрывается какая-то совершенно непостижимая для мирной жизни грань человеческого бытия. У Платонова нет того, что называют романтизацией войны, как нет и благодушно-пацифистского её отрицания; он как честный труженик слова и мысли стремится постичь глубинную суть этого явления человеческого бытия.
Уже в Уфе осенью 1941 года, куда он был эвакуирован из столицы вместе с семьей, он начал «старательно вникать в войну». В ожидании мобилизации на службу в действующую армию, на службу в армейской печати, Платонов встречается с ранеными, прибывающими с фронта, тем самым накапливает бесценный материал для будущих работ на военную тематику.
Платонов был образцовым военным писателем и военкором.
Когда в апреле 1942 года он едет на Западный фронт, то в ходе утверждения в Военной комиссии ССП ему дают высшие оценки. В том числе секретарь президиума ССП П. Скосырев скажет, что: «В дни Отечественной войны А. Платонов проявил себя как настоящий писатель-патриот. <…> может быть смело причислен к наиболее талантливым своеобразным советским писателям».
В годы войны оценка в словах «писатель-патриот» стоит дорогого. Быть только писателем, даже очень талантливым, недостаточно в такой ситуации. И быть только патриотом, что, разумеется, важнее, поскольку речь идет о защите отечества, тоже недостаточно, чтобы проникнуть в смысл происходящих на войне событий. И только писатель-патриот смог раскрыть многие важные вещи, которые стали бесценны в понимании и войны, и России, и фашизма, и русского солдата.
Русский солдат, русский воин, русское воинство, о котором Платонов говорит, что это «верные, непобежденные солдаты, вооруженные, как мечом, твердостью чести и духом долга» — характеристика неизменная. И Платонов это показал очень верно, точно и непоколебимо. Сегодняшний русский солдат, сражающийся все с тем же всемирно-историческим злом фашизма в новом неолиберальном глобалистском обличье, – это достойный наследник тех воинов, о которых говорит Платонов, которые сражались на полях Великой Отечественной войны. Не только как большой художник, но и как мыслитель он мог во времени прозревать вечное, раскрывая в конкретных исторических обстоятельствах непреходящие свойства души русского человека и русского солдата. Они носят вневременный характер. Сегодня, когда с особой силой клевещут на Россию и русского солдата, клевещут нагло, подло, без всякого стыда и совести, важно увидеть те бесценные сокровища русской души, которые в русском солдате воплотились с наибольшей силой.
История не повторяется и, как правило, ничему не учит. Новый день – новая пища, новые вызовы – новые сражения. И дело не в том, чтобы уйти в прошлое, без которого нет будущего, а в том, что в прошлом – вечное, вечные ценности, а они-то как раз очень нужны сегодня, когда в очередной раз «распалась связь времен». И такие авторы, как Платонов, помогают нам более глубоко увидеть и понять, что такое русский человек, что такое советский человек, и уже потом, что такое вообще человек. Ибо быть человеком – главная нравственная задача, которую он ставил перед собой. Но быть человеком в России нельзя, не будучи русским человеком. Русским по духу, по мировидению и мирочувствию.
Военные рассказы Платонова – одна из лучших страниц, написанных о Великой Отечественной войне, в которых дано не просто описание событий в захватывающе-батальных сценах, но их глубинное осмысление. В современном мире, когда происходит возрождение фашизма, особенно ценным выглядят философские размышления Платонова о нечеловеческой природе этого явления, о его, как он говорил, «пустодушии» и «всемирно-историческом зле фашизма». То, что фашизм возрождается, не отменяет подвига советского народа, который, как иногда сегодня приходится слышать, что-то недоделал, недоработал. На тот момент всё было сделано абсолютно: ценой неимоверных потерь, которые понес Советский Союз, ценой беспримерного подвига всего народа удалось отодвинуть на долгое время смертоносную угрозу фашизма и обеспечить мирное существование нескольким поколениям. Но мир, увы, не вечен. Вечный мир, как говорил русский военный ученый А. К. Баиов, «возможен только на кладбище»15. За эту рационалистическую утопию «вечного мира» всегда приходится горько расплачиваться.
Сегодняшнее возрождение фашизма неудивительно; фашизм как болезнь, как вирус, как духовная проказа живуч в нашем несовершенном мире, как говорили русские философы, «больном бытии». И полностью искоренить его такая же опасная утопия, как и пацифистская утопия – прекратить войны одной лишь гуманной идеей. В результате теряется понимание, ослабляется ответственное отношение к жизни, и новыми жертвами усеивается многострадальная земля человеческая, земля русская.
Фашизм, если выразиться религиозным языком, это грех, грех человеческой гордыни, пытающейся, как говорил Достоевский, «по своей, по глупой воле пожить». Глупая – не значит неопасная, глупая значит неосуществимая, поскольку не принимает в расчет нравственные законы бытия. И этим как раз грешит фашизм, вопреки очевидности стремящийся установить абсолютно невозможный порядок вещей, порядок, как сейчас говорят, основанный «на правилах», а не на вечных духовных и нравственных ценностях. И если у него есть сила и власть, то он делает это самым жестоким и бесчеловечным образом. Глубокое чтение военных рассказов Платонова поможет сегодняшнему читателю понять, что такое фашизм, как и почему он возможен, и какова реальная роль русских советских людей в деле победы над фашизмом.
* * *
В военной прозе Платонова на первый план выходят вопросы нравственного смысла жизни, которые своей определенностью должны сохранить жизнь, обеспечить победу и последующую мирную жизнь. Война не самое подходящее место и время для философии, но Платонов показывает, что и в смертоносном пекле войны русский солдат сохраняет исконные свойства русского человека – сердечность и философичность. И философия, и метафизика сохраняются в военной прозе Платонова, приобретая новое, высшее измерение.
Русский солдат, каким его изображает писатель, и труженик, и в то же время философ, склонный к размышлению, созерцанию, обладающий способностью удивляться тайне мира и думать о смысле жизни. Моряк Василий Цибулько из рассказа «Одухотворенные люди» «чувствовал мир как прекрасную тайну». А красноармеец – герой рассказа «Никодим Максимов», подготовившись к бою, «стал рассматривать муравьиную жизнь в земле, видя в этой жизни тоже серьезное, важное дело». Русские солдаты – как дети, добрые и наивные, но именно это есть свойства подлинно философские. И это повсеместно: исконная философичность Платонова ему ничуть не изменяет. «Страна философов» Андрея Платонова остается таковой и на поле боя.
Но вместе с этим появляется новый уровень нравственной ответственности, почти невозможная для прежнего Платонова несомненность ответов на вопросы: «для чего жить?», «ради кого жить?» Цибулько не просто чувствует мир как тайну, он погибает на войне, и его смерть как «ненапрасная смерть» должна иметь иной, нежели в мирное время, смысл. И поэтому литература как свободное творчество приобретает новые задачи, продиктованные обстоятельствами, которые пришлось испытать народу в эти страшные годы.
Как литературный манифест военного времени звучат слова Платонова из его записной книжки: «Назначение литературы нашего времени, времени Великой Отечественной войны,– это быть вечной памятью о поколениях нашего народа, сберегших мир от фашизма и уничтоживших врагов человеческого рода. В понятие вечной памяти входит и понятие вечной славы. Вероятно, этим назначением литературы она сама полностью не определяется, но сейчас именно в этом направлении лежит ее главная служба <…> Мы должны сберечь в памяти и в образе каждого человека в отдельности, тогда будут сохранены и все во множестве, и каждый будет прекрасен, необходим и полезен теперь и в будущем, продолжая через память действовать в живых и помогая их существованию»16.
Память – важнейший духовный пласт в творчестве Платонова, уходящий к истокам философии общего дела Николая Федорова. Именно в военный период этот пласт актуализовался во всей своей жизненной необходимости. Сохранение вечной памяти героев, благодаря подвигу которых сохранена жизнь множества людей, есть «главная служба» литературы военного времени. Платонов не боится слова «служба», слова из военно-церковного и рабочего словаря, и смело употребляет его по отношению к литературе, к ее свободному, часто капризному творческому характеру. Нравственная миссия литературы, ставшей свидетелем спасения народа и уничтожения «врагов человеческого рода», именно в этом.
