Czytaj książkę: «Словесный религиозный экстремизм. Правовая квалификация. Экспертиза. Судебная практика»

© Никишин В. Д., 2019

© ООО «Проспект», 2019

Список сокращений и условных обозначений

РФ – Российская Федерация

УК РФ – Уголовный кодекс Российской Федерации

УПК РФ – Уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации

КоАП РФ – Кодекс Российской Федерации об административных правонарушениях

КАС РФ – Кодекс административного судопроизводства Российской Федерации

ФЗ – Федеральный закон Российской Федерации

ФЗ ГСЭД – Федеральный закон от 31.05.2001 № 73-ФЗ (ред. от 08.03.2015) «О государственной судебно-экспертной деятельности в Российской Федерации»

ФЗ об ОРД – Федеральный закон от 12.08.1995 № 144-ФЗ (ред. от 06.07.2016) «Об оперативно-розыскной деятельности»

ФЗ о противодействии экстремизму – Федеральный закон от 25.07.2002 № 114-ФЗ «О противодействии экстремистской деятельности»

ФЗ о противодействии терроризму – Федеральный закон от 06.03.2006 № 35-ФЗ (ред. от 18.04.2018) «О противодействии терроризму»

Закон о СМИ – Закон от 27.12.1991 № 2124-1 «О средствах массовой информации»

ПП – постановление Пленума

ПП № 11 «О судебной практике по уголовным делам о преступлениях экстремистской направленности» – постановление Пленума Верховного Суда РФ от 28.06.2011 № 11 (ред. от 20.09.2018) «О судебной практике по уголовным делам о преступлениях экстремистской направленности»

ПП № 1 «О некоторых вопросах судебной практики по уголовным делам о преступлениях террористической направленности» – постановление Пленума Верховного Суда РФ от 09.02.2012 № 1 «О некоторых вопросах судебной практики по уголовным делам о преступлениях террористической направленности»

ПП № 28 «О судебной экспертизе по уголовным делам» – постановление Пленума Верховного Суда РФ от 21.12.2010 № 28 «О судебной экспертизе по уголовным делам»

ВС – Верховный Суд

КС – Конституционный Суд

ЕСПЧ – Европейский суд по правам человека

ООН – Организация объединенных наций

ПАСЕ – Парламентская ассамблея Совета Европы

ПРД – продукт речевой деятельности

КДК – криминалистический диагностический комплекс

ФСЭМ – Федеральный список экстремистских материалов

От автора

От всей души хочу сказать слова благодарности людям, имеющим отношение к выходу в свет данной монографии. Слова глубокой благодарности адресую своему научному руководителю, д. ю. н., д. ф. н., профессору, заместителю заведующего кафедрой судебных экспертиз МГЮА Елене Игоревне Галяшиной, оказавшей мне неоценимую помощь как в подготовке диссертационного исследования «Теоретические и организационно-правовые аспекты судебной экспертизы материалов религиозного характера экстремистско-террористической направленности», основные положения которого вошли в данную монографию, так и в подготовке самой монографии. Для меня встреча с Еленой Игоревной стала мощным стимулом к саморазвитию как в научном, так и профессионально-личностном плане.

Большое значение для меня имело творческое влияние д. ю. н., профессора, заведующего кафедрой судебных экспертиз МГЮА Елены Рафаиловны Россинской – основателя научной школы судебной экспертологии и замечательного человека, не раз помогавшего ценными советами в моей научной деятельности.

Хотелось бы выразить искреннюю признательность и благодарность д. ю. н., профессору, профессору кафедры судебных экспертиз МГЮА Александру Михайловичу Зинину; к. ф. н., доценту, доценту кафедры судебных экспертиз МГЮА Татьяне Петровне Соколовой; к. ю. н., заместителю заведующего кафедрой судебных экспертиз МГЮА Надежде Сергеевне Неретиной и другим преподавателям кафедры судебных экспертиз МГЮА за ценные замечания и помощь в собирании эмпирического материала для проведения настоящего исследования.

Благодарю моих рецензентов: д. ю. н., профессора, профессора кафедры трасологии и оружиеведения Московского университета МВД имени В. Я. Кикотя Надежду Павловну Майлис; д. ю. н., профессора, заместителя заведующего кафедрой криминологии и уголовно-исполнительного права МГЮА Елену Александровну Антонян – за высококвалифицированные и объективные отзывы, которые позволили выявить недостатки и глубже понять значение выполненной мной работы, а также за общую положительную оценку монографии.

Хочу выразить признательность к. ю. н., доценту, проректору по учебной и методической работе МГЮА Марии Викторовне Мажориной за неоценимые советы и поддержку, оказанную ею в период руководства Институтом аспирантуры и докторантуры МГЮА.

Искренняя благодарность всем причастным к подготовке данной монографии, к собиранию эмпирического материала исследования и внедрению его результатов в практическую и образовательную деятельность!

С благодарностью, Владимир Дмитриевич Никишин

Введение

Сложившаяся практика рассмотрения дел, связанных с исследованием материалов религиозного характера экстремистско-террористической направленности, демонстрирует, во-первых, отсутствие единообразия в решении вопроса о том, сведущих в каких науках лиц необходимо привлекать в качестве экспертов; а, во-вторых, лица, не имеющие судебно-экспертной квалификации, привлекаемые в качестве экспертов, не имеют правовых знаний, определяющих предмет экспертного исследования, не обладают требуемым набором компетенций (знаний, навыков и умений), обусловленным особой спецификой материалов религиозного дискурса, не владеют судебно-экспертными технологиями для полного и всестороннего исследования объектов экстремистско-террористической направленности.

Данная работа призвана продемонстрировать специфичность материалов религиозного характера экстремистско-террористической направленности как объекта судебного исследования, невозможность без специальной адаптации существующих методик судебно-экспертного исследования экстремистских материалов, а следовательно – необходимость разработки понятийно-методических и организационно-правовых основ судебной экспертизы материалов религиозного характера экстремистско-террористической направленности, т. е. необходимость формирования основ частной теории данной экспертизы на базе судебной экспертологии.

Преступления экстремистской направленности можно подразделить на сопряженные и несопряженные с применением физического насилия. Вторые обобщаются категорией так называемого «словесного (вербального) экстремизма».

Словесный религиозный экстремизм, т. е. экстремистские действия, совершенные на почве религиозной неприязни и облеченные в вербальную форму, является одним из самых опасных явлений современности. Следует отметить, что «провокаторами», «агрессорами» сегодня становятся все чаще радикалы, причисляющие себя к христианам, хотя, безусловно, наиболее наглядно это представлено в исламской риторике. Данные конфликты искусственно «подогреваются» для достижения определенных политических и иных целей, так как мировые религии (христианство, ислам, буддизм) основаны на терпимости и человеколюбии, не несут агрессии по своей сути. Данный факт позволяет некоторым исследователям оспорить легитимность понятия «религиозный экстремизм», однако данный термин устоялся в литературе. Тем не менее есть религиозные течения, которые прямо оправдывают насилие и жестокость. Лидеры таких религиозных организаций отказываются принять толкование Писаний в свете современных реалий, пропагандируя свое собственное, «правильное», скрываемое лжепатриотизмом и набожностью и тем не менее остающееся радикальным, толкование религиозных текстов (сегодня это наиболее наглядно представлено в исламской риторике).

Специфика экстремистских материалов религиозного дискурса¹, «маскировка» религиозно-экстремистского контента под жанры самой разной стилистико-дискурсивной природы, особая концептосфера религиозного дискурса и многие другие особенности материалов религиозного характера экстремистско-террористической направленности обусловливают тот факт, что у правоприменителя часто возникают проблемы в связи с правовой оценкой содержания материалов религиозного характера. В связи с этим очевидна востребованность применения специальных знаний при расследовании и судебном рассмотрении дел о преступлениях, связанных с проявлениями словесного религиозного экстремизма. Потребность в использовании специальных знаний по данной категории дел растет ввиду стремительного распространения экстремистско-террористических идей посредством современных электронных телекоммуникационных средств информации и коммуникации, включая Интернет. Как утверждает Е. П. Ищенко, «следователи в последнее время постоянно сталкиваются с новой средой отражения преступлений – виртуальным пространством, образованным носителями компьютерной информации, представленной в дискретном виде»². Данные обстоятельства требуют разработки унифицированных подходов к собиранию и фиксации криминалистически значимой информации из сети Интернет в целях передачи на судебно-экспертное исследование надлежаще оформленного объекта на цифровом носителе. По верному утверждению В. О. Давыдова, «потенциал и коммуникативные возможности глобальной сети Интернет используются идеологами экстремизма и лидерами деструктивных движений в качестве своеобразной виртуальной площадки, значительно усложняя процесс информационно-аналитической деятельности субъекта расследования»³. Криминалистическая модель экстремистской преступной деятельности в интернет-среде подробно рассматривалась в работах О. Ю. Антонова⁴.

Как отмечала Ж. Н. Липатова, «несмотря на множество методик проведения экспертиз экстремистских информационных материалов, до сих пор отсутствует единый теоретический подход и практические основы в проведении лингвистических и иных комплексных экспертиз»⁵. Существующие методики исследования экстремистских материалов имеют концептуальные отличия, что порой ведет к противоположным выводам по результатам исследования одних и тех же продуктов речевой деятельности. Такое положение дел недопустимо, противоречит законодательно закрепленному принципу единого научно-методического подхода к экспертной практике⁶. Что касается материалов религиозного характера, методик судебно-экспертного исследования данных материалов, несмотря на их специфику, до сих пор не разработано.

При этом на фоне общей тенденции роста количества зарегистрированных преступлений экстремистской направленности (сравнительный спад наблюдался только в 2018 г.⁷) и преступлений террористической направленности (сравнительный спад наблюдался только в 2017–2018 гг.⁸) наблюдается стабильный рост количества осужденных за словесный экстремизм⁹. Изучение Федерального списка экстремистских материалов (далее – ФСЭМ) за 2017–2018 гг.¹⁰ показал, что около 40 % всех материалов, включаемых в ФСЭМ, носят религиозный характер.

Анализ судебной практики демонстрирует, что практически ни одно дело, сопряженное с проявлениями словесного религиозного экстремизма, не обходится без назначения судебной экспертизы. Однако анализ постановлений и определений о назначении судебной экспертизы по данной категории дел, а также обобщение результатов анкетирования практических работников, чья деятельность связана с организацией назначения и оценкой доказательственного значения судебной экспертизы по делам, связанным с проявлениями словесного религиозного экстремизма (судьи, следователи, дознаватели, руководители их органов), показывают, что правоприменители в недостаточной мере осведомлены о возможностях судебных экспертиз в целом и судебной экспертизы материалов религиозного характера экстремистско-террористической направленности в частности, испытывают трудности при выборе эксперта и судебно-экспертного учреждения, в постановке вопросов эксперту, фиксации и изъятия продуктов речевой деятельности в цифровом формате, а также допускают многочисленные ошибки при составлении постановлений и определений о назначении судебной экспертизы по данной категории дел и т. д. (см. Приложения № 4–5).

Глава 1. Словесный экстремизм как правовая и судебно-экспертная категория

§ 1.1. Экстремистские речевые действия в парадигме теории конфликта: к понятию криминогенной речевой агрессии

По верному утверждению Е. А. Трофимовой, «Современное сетевое информационное общество характеризуется существованием огромного количества социальных противоречий на всех уровнях социального взаимодействия»¹¹. Социальная напряженность проявляется в том числе и в росте ксенофобских настроений, увеличения контента экстремистско-террористической направленности. В связи увеличивающейся потребностью правоприменителя в использовании специальных знаний по делам, связанным с противодействием словесному религиозному экстремизму, в данном параграфе предпринята попытка рассмотреть концепт словесного экстремизма через теорию конфликта.

Существует множество подходов к определению понятия «конфликт». «Colictus» в переводе с латинского обозначает столкновение противоположных мнений, серьезные разногласия, острый спор.¹² Мы разделяем позицию А. В. Дмитриева и Т. В. Худойкиной, которые рассматривают конфликт через концепт «противоречие», определяя противоречие как одно из необходимых условий конфликтной ситуации¹³.

А. В. Дмитриев определяет конфликт как проявление объективных или субъективных противоречий, выражающихся в противоборстве сторон¹⁴.

По верному замечанию А. Г. Бахтановой, «конфликтом является противоречие, которое из объективного, потенциально возможного превратилось в субъективное и реально, фактически существующее, достигшее сферы интересов»¹⁵.

В литературе предпринимаются попытки дать дефиницию «социального конфликта». Например, Т. Г. Тавадов дает следующее определение социального конфликта: «Социальный конфликт (от лат. conflictus – столкновение) – столкновение противоположно направленных целей, интересов, позиций, мнений либо взглядов оппонентов или субъектов взаимодействия; высшая стадия развития противоречий в системе отношений людей, социальных групп, социальных институтов общества в целом, которая характеризуется усилением противоположных тенденций и интересов социальных общностей и индивидов»¹⁶.

Стоит отметить, что некоторые ученые отождествляют понятия «социальное противоречие» и «социальный конфликт»: например, с точки зрения субъектно-деятельностного подхода социальный конфликт – это разрешаемое социальное противоречие, это социальное противоречие на стадии его реального разрешения¹⁷.

Конфликт как высшую стадию развития конфликтной ситуации следует отличать от конфликтогенной ситуации. Под конфликтогенной ситуацией понимается потенциально конфликтная ситуация, ситуация, содержащая предпосылки возможного конфликта.

Таким образом, социальное противоречие составляет содержание именно конфликтогенной ситуации. В разрезе темы настоящего исследования речь идет о противоречиях во взглядах: не просто о различиях в картинах мира, а об их несовместимости (антогонизме) ввиду наличия стереотипов и предубеждений хотя бы у одной из сторон конфликтогенной ситуации.

Стереотип – это «упрощенное и устойчивое представление о людях и группах»¹⁸; утверждение, основанное на моделировании характерных признаков общности «свои» (автостереотип) и общности «чужие» (гетеростереотип).

Стереотипизация означает конструирование, «с одной стороны, искаженного представления о качествах, якобы характерных для представителей своей или чужой группы (и отличающих их друг от друга), с другой стороны, – убеждения в том, что определенный набор характеристик присущ всем членам какой-либо группы. Таким образом, стереотипы помогают людям видеть в представителях той или иной группы лишь то, что они хотят увидеть, и не замечать того, что они хотят проигнорировать»¹⁹.

Предубеждения – это предрассудок, предвзятость, негативный аттитюд (установка) к лицу или группе лиц.

Предубеждения могут вытекать в том числе в дегуманизацию, т. е. непризнание человеческого статуса за объектом дегуманизации – представителем (-ями) определенной социальной группы (что выражается в унижении достоинства человека или группы лиц).

В качестве вида социального конфликта мы рассматриваем речевой конфликт.

К сожалению, мы не можем согласиться с предложенным В. С. Третьяковой в русле юрислингвистики определением речевого конфликта как «состояния противоборства двух сторон (участников конфликта), в процессе которого каждая из сторон сознательно и активно действует в ущерб противоположной стороне, эксплицируя свои действия вербальными и прагматическими средствами»²⁰.

Речевые действия, включенные в состав речевых правонарушений, далеко не всегда предполагают активные действия обеих сторон конфликта, зачастую социальный конфликт эксплицируется в речевую деятельность одной из сторон конфликта, например, призывающей к экстремистской деятельности в отношении определенной социальной группы, или обосновывающей или обосновывающей такую деятельность. Потенциально возможна ответная реакция другой стороны социального конфликта, но для признания речевого конфликта состоявшимся, на наш взгляд, достаточно выражения конфликтогенного мнения и его обоснования хотя бы одной из сторон социального конфликта. Тем не менее в другой своей работе («Речевая конфликтология: проблемы, задачи, перспективы») В. С. Третьякова справедливо указывает, что «речевой конфликт имеет место тогда, когда одна из сторон в ущерб другой сознательно и активно совершает речевые действия, которые могут выражааться в форме упрека, замечания, возражения, обвинения, угрозы, оскорбления и т. п.»²¹. В этой же работе дается несколько иная дефиниция речевого конфликта: «неадекватное взаимодействие в коммуникации субъекта речи и адресата, связанное с реализацией языковых знаков в речи и восприятием их, в результате чего речевое общение строится не на основе принципа сотрудничества, а на основе противоборства»²².

В аспекте судебного речеведения и криминалистики речевой конфликт (речевая конфликтная ситуация) понимается нами как экспликация социального конфликта в речевую деятельность как минимум одной из сторон данного конфликта, заключающуюся в выражении конфликтогенного мнения и его обоснования в форме дискредитирующего (негативного) мнения.

Один из основателей конфликтологии как научной дисциплины – Г. Зиммель рассматривал конфликт «не просто как столкновение интересов, но и как выражение враждебности, неизбежно присущей людям и их отношениям»²³.

В этой связи следует говорить о том, что речевой конфликт может быть сопряжен или не сопряжен с проявлением агрессии.

Л. Р. Комалова в своей диссертации «Типология мультилингвальной вербализации эмоционального состояния «агрессия» (на материале разносистемных данных корпусной лингвистики) утверждает, что «современное общество рассматривает агрессию как один из видов деструктивности, имеющий в своей основе мотив разрушения, причинения ущерба себе и/или другому существу»²⁴.

З. Фрейд рассматривал феномены агрессивности и деструктивности в разрезе теорий инстинкта смерти и Эроса и в своих изысканий пришел к тому, что «агрессивность, деструктивность, садизм, стремление к контролю и господству, несмотря на качественные различия, стали проявлениями одной и той же силы – инстинкта смерти»²⁵ (который З. Фрейд часто отождествлял с инстинктом разрушения).

Понятие «человеческая деструктивность» было введено Э. Фромом, который в своей работе «Анатомия человеческой деструктивности»²⁶ выделил различные типы агрессии и деструктивности и их предпосылки. В самом общем виде Э. Фромм делит агрессию на «доброкачественно-оборонительную» (порождается инстинктами) и «злокачественно-деструктивную» (присуща только человеку). «Суть гипотезы Фромма – деструктивность (злокачественная агрессия) как результат взаимодействия различных социальных условий и экзистенциальных потребностей человека»²⁷.

Р. Бэрон и Д. Ричардсон, рассматривая субъекта агрессии, выделяют следующие категории агрессоров:

1) потенциальные агрессоры, чьи «личностные черты, индивидуальные установки и склонности ‹…› остаются неизменными вне зависимости от ситуации»²⁸ (психопатология);

2) «нормальные» личности, на которых оказывают аффект «боязнь общественного неодобрения, раздражительность, тенденция усматривать враждебность в чужих действиях ‹…›, локус контроля, ‹…›, склонность испытывать чувство вины»²⁹ и т. д.

3) экстремисты – «мужчины и женщины, проявляющие агрессию либо крайне часто, либо в крайних формах»³⁰: в первом случае речь идет о лицах со сниженным самоконтролем, во втором – с повышенным.

Р. Бэрон и Д. Ричардсон отмечают, что «поведенческие реакции индивидуума зависят также от его установок и внутренних стандартов»³¹, акцентируя, что различные формы предрассудков (предубеждений) являются одними из наиболее важных установок, порождающих агрессию.

По верному утверждению Д. Брендта и К. Пирса, вербализованные формы насилия – это распространенная форма коммуникации, в результате которой человек испытывает негативные психологические последствия, которые по своей природе могут быть еще более разрушительными, чем физическая агрессия³². Такую форму коммуникации психологи выделяют в отдельный вид агрессии – вербальную (речевую агрессию).

Л. Р. Комалова, опираясь на общепризнанную классификацию агрессии А. Басса и А. Дарки³³, предлагает следующее соотношение классификации видов и форм агрессии с вербальной реализацией агрессии³⁴.

Таблица 1. Соотношение классификации видов и форм агрессии с вербальной реализацией агрессии

Среди лингвистов нет единства мнений в отношении дефиниции понятия «агрессия». Например, Е. Н. Басовская определяет агрессию как «наступательное доминирующее речевое поведение»³⁵, Р. К. Потапова – как «антидиалогические отношения»³⁶, Т. А. Воронцова – как «речевой акт, заменяющий агрессивные физические действия»³⁷.

Для настоящего исследования представляет интерес рассмотрение речевой агрессии как вида агрессивного поведения человека.

По мнению М. Н. Кожиной, речевая агрессия – «использование языковых средств для выражения неприязненности, враждебности; манера речи, оскорбляющая чье-либо самолюбие, достоинство»³⁸.

М. Н. Черкасова определяет речевую агрессию как «интенциональное авторское действие, направленное на объект, заключенное в культурно-национальную специфику коммуникации и конструируемое определенным образом подобранными языковыми средствами (лексика, интонация, способ организации высказывания и т. д.). Целью данного действия является коммуникативное подчинение адресата, осуществление коммуникативного давления на него, стабилизация или коррекция ситуации в пользу адресанта с демонстрацией превосходства адресанта»³⁹.

З. Б. Баучиева приводит следующую дефиницию речевой агрессии: «агрессивное вербальное поведение, которое нарушает межличностное общение, приводит к противостоянию между оппонентами, провоцирует социальные конфликты»⁴⁰.

Речевые конфликты (а точнее, речевые действия, т. е. экспликация конфликта в продукты речевой деятельности), сопряженные с агрессией, могут нарушать социальные нормы (как минимум, нормы морали), наиболее острые формы речевой агрессии подлежат криминализации, в связи с чем следует говорить о речевых правонарушениях, в объективную сторону состава правонарушения которых включена речевая агрессия (оскорбление, возбуждение ненависти или вражды, призывы к экстремистской или террористической деятельности и т. д.).

Для обозначения такой агрессии мы предлагаем ввести понятие «криминогенная речевая агрессия», под которой нами понимается процесс и результат экспликации деструктивных эмоциональных и эмоционально-модальных состояний в продукты речевой деятельности с целью причинения другому лицу морального или физического вреда, в том числе путем угроз, коммуникативного давления на адресата, демонстрации превосходства адресанта и т. д.

Криминогенная агрессия представляет собой угрозу информационной (мировоззренческой безопасности), так как является неотъемлемым атрибутом следующих феноменов современного сетевого информационного общества:

1) активизация антиконституционных настроений (в том числе через идеи сепаратизма, насильственного свержения власти и др.);

2) распространения контента, связанного с популяризацией экстремистских идей (идеи национализма, неофашизма, религиозного экстремизма и т. п.), осуществление незаконной миссионерской деятельности.

3) открытая либо закамуфлированная вербовка несовершеннолетних в радикально-настроенные группы и деструктивные сообщества через социальные сети в телекоммуникационной сети Интернет с использованием манипулятивных приемов: мифотворчество (романтизация, героизация); элитарность («не такой как все»); геймификация (игровые механизмы); челленджи (дух соревнования); «запретный» контент; конфликт поколений («взрослый мир – плохой мир»); аккумулирование негативизма («весь мир против тебя», «государство – зло» и т. п.); закрытая общность («брат за брата»);

4) пропаганда культуры андеграунда, культа насилия и жестокости (в том числе тюремной культуры);

5) троллинг – форма социальной провокации в сетевом общении, использующаяся как персонифицированными участниками, заинтересованными в большей узнаваемости, публичности, эпатаже, так и анонимными пользователями без возможности их идентификации;

6) травля (кибербуллинг), вербальное издевательство, в том числе угрозы, вызывание чувства стыда, враждебное отношение, дискриминационные высказывания, связанные с внешним видом, умственными способностями, умениями и т. д.

7) популяризация суицидального поведения (в т. ч. группы смерти);

8) трансформация аккаунтов и сообществ, пропагандирующих суицидальные идеи, в группы, связанные с изучением механизмов кодирования информации, движения, популяризирующие идеи сатанизма (публикация символики и др.), а также сообщества, напрямую связанные с культом жестокости и насилия (публикации шок-контента и др.);

9) деструктивная пропаганда с использованием контента «фанфикшн» (фанфикшен, фанфик) – особый вид фанатского творчества, который часто содержит информацию, причиняющую вред здоровью и (или) развитию детей, пропагандирует употребление наркотических средств, порнографию, нетрадиционные сексуальные отношения, разные виды насилия, суицид. Фанфики предлагают красочные сценарии – пошаговые алгоритмы суицида или сцен насилия над сверстниками (в том числе в стенах школы – в спортзале, в спортивной раздевалке, в туалете и т. д.), которые разыгрывают герои известных произведений: любимых подростками фильмов, мультфильмов, литературных произведений (именно поэтому происходит активное распространение этой субкультуры – более 2 миллионов участников-детей только на ресурсе ficbook.net);

10) клевета, умаление чести, достоинства, деловой репутации, оскорбление граждан и юридических лиц, кибертроллинг, унижение по признакам социальной принадлежности, дискриминация и поражением в правах по признакам языка, пола и др. социобиографическим данным, из-за физических недостатков (диффамация, дискриминация, унижение, издевательство, фейкинг и т. п.)⁴¹.

В условиях существующей иллюзии анонимности и вседозволенности цифровой среды коммуникации, интернет-пространства, социальные сети, форумы и иные платформы всемирной компьютерной сети Интернет все больше становятся криминогенной и конфликтогенной средой, что требует разработки современных подходов к регулированию коммуникации в цифровой среде.

Как видно, речевые правонарушения – речевые действия, сопряженные с криминогенной речевой агрессией, представляют угрозу широкому кругу общественных отношений и могут быть предметом разбирательства и в уголовном, и в гражданском, и в административном процессе. Речевые правонарушения можно разделить на речевые преступления (например, призывы к осуществлению экстремистской деятельности, возбуждение ненависти или вражды, оскорбление чувств верующих, клевета и т. д.), административные правонарушения (например, оскорбление) и гражданско-правовые деликты (например, распространение порочащих честь, достоинство или деловую репутацию сведений).

Опираясь на понятие и признаки правонарушения, разработанные в рамках общей теории государства и права (прежде всего, на труды Т. Н. Радько⁴²), а также на концепцию судебного речеведения, разработанную Е. И. Галяшиной⁴³, В. В. Макашова предлагает следующую дефиницию речевого правонарушения: «это представляющее собой юридический факт виновное противоправное речевое деяние (действие или бездействие) людей, достигших установленного законом возраста и обладающих относительной свободой воли (т. е. действие, возникшее в результате целенаправленной речемыслительной деятельности и выраженное вовне), причинившее вред другим субъектам права»⁴⁴.

В разрезе темы настоящего исследования базовый признак криминогенной агрессии – деструктивная интенция – лежит в плоскости обоснования или оправдания религиозно мотивированного социального насилия, угроз его совершения, а также призывов к нему.

Опираясь на определение речевого правонарушения В. В. Макашовой и описанный нами выше концепт криминогенной агрессии, мы предлагаем следующую дефиницию экстремистских речевых действий (экстремистских преступлений): это представляющие собой юридические факты виновные противоправные действия, возникшие в результате целенаправленной речемыслительной деятельности и выраженные вовне в продуктах речевой деятельности, содержащих криминогенную агрессию, направленную на обоснование или оправдание социального насилия, угроз его совершения, а также призывов к нему.

Фактически равным по содержанию выступает понятие «словесный (вербальный) экстремизм», являющееся собирательным и рассматривающее экстремистские речевые действия как совокупность – как деятельность.

В связи с тем, что материнской наукой для судебной лингвистической экспертизы является лингвистика, а в ней получила свое развитие теория речевых актов Остина (имеющая прикладное значение и для исследования материалов религиозного характера экстремистско-террористической направленности), эксперты-лингвисты оперируют и понятием «речевое действие», и понятием «речевой акт», зачастую отождествляя их. Например, О. В. Кукушкина, Ю. А. Сафонова, Т. Н. Секераж в своей работе «Теоретические и методические основы судебной психолого-лингвистической экспертизы текстов по делам, связанным с противодействием экстремизму» пишут: «Речевое действие, формируемое одной прагматической целью, чаще всего называется в лингвистической семантике речевым актом»⁴⁵.

На наш взгляд, необходимо разграничивать вышеупомянутые понятия: концепт «речевой акт» необходим для лингвистического анализа продуктов речевой деятельности, и вполне допустимо использовать данное понятие в экспертной практике, однако понятие «речевое действие», на наш взгляд, наполнено чисто юридическим содержанием, отражает объективную сторону соответствующего правонарушения, поэтому не рекомендуется к употреблению в языке эксперта, так как установление объективной стороны правонарушения (оценка речевого действия) входит в компетенцию суда, а не эксперта.