Czytaj książkę: «Скрытая реальностЬ. Книга вторая. Вавочка»

Czcionka:

Иллюстратор Poeloq

ISBN 978-5-4496-3988-2 (т. 2)

ISBN 978-5-4496-3987-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ИСПРАВЛЕНИЕ НАСТОЯЩЕГО

Что дальше…

После неудачного угона дорого раритетного автомобиля, стоимостью около миллиона долларов, который друзья потом собирались обменять на заложницу, главному герою ставят условие: жизнь пленницы в обмен на жизнь того, кого ему укажут, другими словами – стать заказным убийцей.

Собственно, для чего все и затевалось, начиная с той памятной ночи, когда его сняли с самолета по обвинению в страшном ДТП с его участием, фуры с дорогим грузом и американской миллиардерши, лишившийся памяти после аварии. Похищение его любимой ради выкупа – всего лишь часть задуманной аферы, причем далеко не самая главная. Об этом в первой книге – Скрытая реальность. ЩЕЛКУНЧИК.

Обманным путем мошенники получают из Америки 20 000 000 долларов и пытаются замести следы, решив не оставлять в живых вообще никого. Но кровавая цепочка смертей – это еще не самое главное: кому-то важно спасти свое положение, кому-то заполучить деньги, а кому-то и вовсе кроме мести ничего не надо…

События почти в точности повторяют сюжет малоизвестного романа, написанного много лет назад одним из участников разворачивающегося действа. Но это только на первый взгляд, на самом же деле уже давно вышедших из-под контроля того, кто все это и затеял и уже живущих своей самостоятельной кровавой жизнью.

Якобы управляемое со стороны действо со временем раскручивается так, что намертво обматывает смертельной удавкой шеи не только жертв, но и глотки самих организаторов задуманного преступления, о чем в подсказке из прошлого вообще ни слова, как и того, сможет ли со всем этим справиться главный герой, причислить которого к положительным персонажам тоже никак невозможно. Уж не он ли сам все это и организовал?

Криминальное чтиво на ночь? Скорее – размышление о всем том, что нас теперь окружает.

Child in Time

Вот так забег! В смерти потеха,
Злодеи корчатся от смеха…

Иван взглянул на светящиеся стрелки своих командирских часов и только после этого полез снова в карман за сигаретами. Последний этаж девятиэтажного дома. Действующие лица все те же, но только еще и шикарный «Майбах 62S», приближенный по максимуму биноклем, позаимствованным им когда-то очень давно у одного мертвого духа.

– И вот ради этого ты затащил меня сюда, чтобы я полюбовался чужой роскошью? – начал уже злиться Погорел. – Сигарету дай, пока я еще добрый.

Друг протянул ему пачку и с удовольствием выложил все технические характеристики этого заграничного монстра, что у него 612 лошадиных силы, до сотни разгоняется за 5 секунд и может разогнаться до двухсот пятидесяти. Но главное даже не в этом, а то, сколько это старье стоит.

– И сколько?

– Где-то полтора ляма баксов за этот хлам 2007 года ее хозяин уже выложил. Мы же его пихнем… Сколько ты там задолжал своим вымогателям, солдатик? А сколько нервов стащили у меня? Правильно, ровно за столько и пихнем, чтобы полностью рассчитаться по твоим долгам, а все остальное, извини, мне. Точно такой же был у Сеймуса Симмонса из Трансформеров, отвечаю. Смотрел кино? Тундра… Чем ты вообще живешь, если такие фильмы не смотришь, про молочницу Васильеву не слышал, бабу свою потерял, тачки лишился.

– Ты рехнулся, это же уголовщина! – воскликнул Погорел.

– Ну да, – согласился Иван, – на войне без этого никак. У тебя есть другие варианты, чтобы вернуть расползшееся по стране говно снова в задницу?

– Я на угон не подписываюсь, – буркнул Вадим.

– Это твое последнее слово?

Погорел кивнул.

– Тогда и я умываю руки, гранатомета у меня нет.

Вылетевший на всем ходу из-за угла наполовину разрушенного уже комбината бытового обслуживания Т-72 вдруг дернулся и, почти зарывшись стволом в дорогу, принялся неожиданно тормозить, еще какая-то секунда и вот он уже как вкопанный застыл на месте. Ствол смертельной громадины медленно уходит в поиске цели вправо, немного возвращается обратно и… Изрыгается наружу пламя, дергается назад 125-и миллиметровая пушка, чуть откатывается и приседает на задние катки зверюга. Откачивается нагнетателем дым из башни от сгоревшего пороха после выстрела, вылетает использованный поддон наружу и со звоном падает где-то позади на дорогу. Осколочный пошел, цель накрыта, теперь бронебойный… Цель – внезапно выкативший из переулка бронетранспортер. Загруженный выстрелами под самую завязку где-то внизу под костлявым задом стрелка-наводчика барабан уже начинает стремительно вращаться, подгоняя к лифту как раз те самые нужные сейчас ячейки со снарядами и зарядами. Старается электроника, ей тоже раньше времени подыхать не охота. Первым наверх взлетает снаряд и специальной лапой «забивается» в казенник пушки, затем так же стремительно туда же подается и заряд – вторая часть выстрела. Глаза наводчика прилипают к прицелу. Определяется расстояние до цели, учитывается поправка на ветер, никакого права на ошибку – своя жизнь в перекрестии. Выстрел! БТР рвет назад, но поздно, кроет довольно матом наводчик, задачка без права на ошибку уже решена и кнопка уже нажата, бронебойный снаряд стремительно уносится к цели. Самый обычный металлический стержень с перьевым стабилизатором, но какой эффект, корпус бронемашины пробит и даже прошит насквозь. Внутри – крематорий.

– Есть!!! – орет танкист в диком экстазе сраженья. – Съели гады, да… Гвоздь ты видел? – кричит он механику-водителю, хотя и знает, что тот его все равно не слышит, но разве в этом сейчас дело, что кто-то слышит его или нет, он сам себя сейчас не слышит. – Как я его прямо в бочину! Пусть суки попарятся, да… Есть цель осколочный лево тридцать, огонь!

Смерть в оскале! Взмывает почти бесшумно вверх в своем грациозном прыжке пантера – великолепная в своем смертельном оскале черная кошка. Хрипит и дергается, истекает кровью, разрываемая чужими клыками и когтями поверженная жертва. Выживание видов. И как по-другому, когда весь род человеческий с убийцы и начался. Для русского же война, что мать родна, ни одно поколение еще без нее не прожило. Ген войны сидит в каждом… Взрываются и разлетаются в разные стороны осколки снаряда, выбивая кирпичи из стенки вместе с чьей-то вражеской кровью. Оседает грязно-серое облако пыли на снег, рвет с места, оставляя позади себя только клубы дыма танк. Война. Ночь, руины и зима, своя жизнь и чужая смерть в прицеле. Сдающие нервы и… лето. Танкист не верит своим глазам, пораженный открывшимся за очередным поворотом видом великолепного зеленого проспекта, дышащего летом, бабочками и теплом, одна наглая даже села на башенный ствол и сказочно, словно только для него одного расправила свои крылышки и повела весело своими закрученными на концах в колечки усиками. Павлиний глаз собственной персоной и голубое небо, и городской пейзаж еще в видоискателе, не хватало, пожалуй, только еще снующих в делах туда-сюда по нему легковушек да еще лотка с мороженым с прикрепленной к нему толстой и добродушной мороженицей тетей Машей из его босоного детства. Все остальное же было вполне реальным и натуральным, и даже более чем, включая и бабочку. Шиза полная, если уж все одним словом, дальше некуда, и застывшая на сбитых губах танкиста счастливая улыбка сиюминутного блаженства. Он даже протер глаза грязными, в копоти и оружейной смазке, сбитыми пальцами, предварительно стащив с них лайковые перчатки, но видение все равно не исчезало. Всего один поворот на 90 градусов, почти крутой разворот танка на месте и нате вам – совершенно иная жизнь, куда только все девалось! Увидеть зимой в башенные стеклышки лето – это уже было что-то, самое время было в медсанчасть к врачу обращаться! Почти еще пацан, но уже лейтенант и командир танка, он закрывает глаза, набирает в легкие воздуха и старается успокоиться, спихнув видение на усталость. Подумаешь, лето! Нема дурных… Скалится дитя во времени, продолжая рассматривать в свой оптический прибор новоявленную за броней шизофреническую действительность, звучит в ушах давно уже ставшая бессмертной потрясающая мелодия Deep Purple.

Вот вернусь и сразу же женюсь, решает он неожиданно, выберу себе такую всю губастую и грудастую, и махну с ней прямо на… Куда-нибудь прямо и махну, все равно куда, да хоть к себе в деревню. Летом и у нас тоже хорошо. Болтается крохотный слоник-брелок на белой стенке башни над шлемофоном – подарок последней Светки-медички из медсанбата, где с первой «боевой царапиной» почти целую неделю и провалялся. Три недели войны, одна из которых на больничной койке с банальной ангиной. Танкист недовольно морщится, представляя себе издевательские ухмылки друзей в далеком Ульяновске, когда эта девица разнесет всем знакомым, как он здесь с ней «воевал» в постели. Да, собственно, и постели то никакой не было, так… поцеловались ночью разок перед самой выпиской – вот и весь секс на грани… Надо же было так вляпаться. Интересно, а почему внутри танк всегда в белый цвет красят? Как в гробу, право… Тьфу, сплевывает он. Черт, что за мысли… О жизни надо думать, смерть своего не упустит. Чистое голубое небо вдали, ни одной тучки почти; убегающий вдаль асфальт проспекта под лязгающими гусеницами. Слева ствол 125-мм пушки, нацеленный прямо на солнце. Ряд уменьшающихся к горизонту очень аккуратненьких пятиэтажных домиков и справа и слева от пушки, зеленые кусты и деревья, тоже очень аккуратненькие, а прямо по курсу круглая площадь с шикарной клумбой из цветов, посреди которой…

– Барсук, прием, – голос комбата в эфире, – ответь лисе.

– Барсук слушает, прием, – прижимает к горлу лингафоны танкист.

– Ты где? Доложи Обстановку, твою…

– Проспект какой-то… Воюю один без прикрытия, духи прямо в упор лупят из подвалов. Два моих уже подбито, – хрипит он во все горло, – Прием…

– Вижу, сынок, помигай-ка задним фонарем. Все, молодец, вижу. Я сзади… Дальше не суйся, жди.

– Есть.

– Хана вам всем, – в переговоры встревает чужой голос и мат в эфире, – весь ваш скотский зверинец здесь этой ночью и замочим.

– Как бы сам не замочился, – спокойный голос комбата в ответ.

Шум в наушниках, пауза…

– Зря ты пришел сюда, русский. У нас в гости, когда не зовут, не ходят. А хорошо без прикрытия то воевать? – издевательский смешок в эфире. – Удовольствие больших денег стоило. По старой дружбе предупреждаю…

Ползет не спеша тяжелый танк по улице между руинами, трещат помехи в шлемофоне, стелется по асфальту дым, горят дома, вырываются из окон и лижут стены злые языки пламени, разукрашивая черное в оранжевое. Дрожит земля и сотрясается от взрывов воздух. Времени ноль часов одна минута, война. Война и новый год на календаре, звон курантов. Где-то сейчас шампанское по бокалам, завидует по доброму наш лейтенант чужому счастью. И салют в небо…

– Стой, твою мать, – орет по внутренней связи он своему механику, отключаясь от внешней, – ослеп что ли, куда прешь, не видишь?

– Куда пру? – не понимает тот командира. – Куда надо, туда и пру, духов давить еду.

Но команду все же выполняет и тормозит, пристально всматриваясь в зеленоватую мглу через стекла прибора ночного видения. Танк накренился «хоботом» вперед, пара метров всего еще по инерции, дергается и, качнувшись, застывает как памятник воинам-победителям на пустом месте. Резкий и сильный удар ладонью по ручке люка над головой и вот взводный уже спешит наверх, впуская внутрь башни холодный январский воздух войны, а с ней и все остальное. Еще секунда, и он уже на башне, скатывается колобком по броне вниз, хватается за ствол, прыгает на снег. Какое там солнце и лето, ухмыляется он, привидеться же такое. Зима полным ходом.

– Кроха, ты откуда здесь? – приседает он на корточки перед девчушкой в пуховом платке, обмотанном крест-накрест через мальчишеское пальтишко, прижимающую испуганно к груди дешевую Барби. – Здесь нельзя, иди домой, девочка, здесь взрослые дяди воюют.

В ответ только расширенные от ужаса зрачки ребенка. Убивающее в ответ молчание… смерти.

– Командир, поехали, – орет ему вне себя от злости обалдевший механик, тоже высунувшийся из люка, – разнесут же в клочья, отбрось ее в сторону на хрен и…

И это было, пожалуй, последнее, что его командир еще успел услышать, сраженный насмерть снайперской пулей. Все случилось так быстро и не больно, что мальчишка в погонах даже и понять ничего не успел, как сидел на корточках, так и завалился мертвый на девчушку с навечно застывшим в своих светлых глазах удивлением. И уже в следующее мгновение огневую позицию снайпера накрыли выстрелом из гранатомета, до чего нашему лейтенанту не было уже вообще никакого дела. Ему вообще уже не было дела ни до чего.

35

Все же удивительная до чертиков вещь – память, всего лишь одно незначительное упоминание о гранатомете и вот один из героев этого повествования уже снова на войне. Защемило и заныло в груди.

– Устал я, – произнес спокойно Погорел, взглянув на Ивана.

– Ты не устал, а засиделся в своей упакованной жизни, – возразил Иван. – Вот черт тебя и приметил, чтобы ты понял, зачем явился в этот мир.

– Тачки тырить, понятно, – скривился Погорел.

– Хоть бы и так, если в этом твое предназначение. Кстати, о птичках, вспомнил я, где эту чуму видел, что на тебя возле подъезда наехала со своей братвой, – без всякого перехода заявил вдруг он. – Весь город ее полуголыми фотками увешен. Она снималась еще в фильме про чернокопателей, докопавшихся до второй мировой.

– Не смотрел.

– Все равно бы не узнал, столько на лице штукатурки, что…

– Посмотрел бы я на тебя после того, как тебя фурой переехало.

– Мне бы такую жизнь, – улыбнулся Иван, – чтобы знаменитости сами поджидали возле подъезда. А всего-то и надо было – оказаться не в то время да еще и не в том месте. Эта краля и была той исчезнувшей с места аварии сучкой, катившей подшофе на своем кабриолетике со съемок и не справилась с управлением. Потому и смылась, а тебя теперь делают крайним, чтобы ей самой не отвечать по всей строгости нашего продажного закона. Знаменитости из принципа ни за что не отвечают. Взять ту же Василькову из министерства обороны, много она за что ответила?

– Придет время и ответит, не все деньги решают.

– Наивняк, – рассмеялся Иван, – до седин дожился, а все верит в высшую справедливость. Она потому и высшая, чудак-человек, что справедлива только для высших, к коим мы с тобой, увы, никаким боком не прилеплены. Ты себе можешь представить эту актрису в тюрьме? А вот она смогла, поэтому вы и поменялись с ней местами, что простому смертному без разницы где жизнь коротать, за человека все равно нигде не воспринимают.

– Да ладно…

– Вот тебе и ладно. Драматург Разинский на своем джипе в лоб протаранил молодую девицу на ее скорлупке, валил по встречке, он сидит? Смех в зале… А вот тебя обязательно посадят, хоть ты сто раз не принимал участия в той аварии.

– И что? – уставился на него Погорел.

– Ничего, – пожал плечами Иван, – не хочешь угонять эту железяку, что я предлагаю, давай угоним у этой актриски, мне все равно, а подстроим так, будто это твои вымогатели ее у нее стащили? Натворила делов, пусть отвечает по всей строгости нашего дикого закона. Не дадим улизнуть преступнице от закона, пусть она хоть трижды будет двоюродной сестрой жены этого, как его…

– Ты знаешь, где ее тачка? – удивился Погорел.

– Знаю, конечно, – усмехнулся Иван. – На помойке…

36

– И как же мы ее угоним? – спросил он у Ивана, рассматривая в прицел объект предстоящего нападения уже с более возросшим интересом, чем даже еще минуту назад.

– Молча… – ухмыльнулся Иван. – Я сейчас сбегаю за гранатометом, он в машине пылится. Это такая штука, если помнишь, из какой ты в Чечне того снайпера разнес в клочья, детишек использовавшего в своей охоте. Стать целью на войне – плевое дело, хорошо, у того пулька против твоей гранаты мельче калибром оказалась.

– Был бы уже давно там, а не двадцать лет еще как здесь, – устало заметил Погорел, вспомнив давно минувшее. – Не надоело старое ворошить?

– А может это твое старое тогда, сейчас и есть самое, что ни на есть настоящее?

– Да ладно, – отмахнулся бывший гранатометчик. – Не вижу ничего общего, там черное и белое, все ясно и понятно, не размыто безалаберностью мирного сосуществования.

– Вот тебе и «да ладно», – кивнул Иван. – Вся жизнь война, в которой все саперы, выживших не остается. Так вот, сапер, сейчас ты спускайся вниз и чешешь шантажировать охрану. Говоришь, что их лимузин под прицелом, если не дураки, пусть звонят хозяину, те мигом вернут твою телку. А не вернут, от их тачки ручной сборки останутся только рожки да ножки. Нам чужого добра не надо, но и свою бабу мы им тоже не отдадим. А вторым выстрелом мы разнесем их чудный домик в деревне, буренка с поля вернется вся в молоке, а доить-то и некому, во смеху будет.

– Ты как пацан, – скривился Погорел. – За полсотни лет уже перевалил, а все в войнушку играешь.

– Куда уж нам до взрослых, – хмыкнул Иван. – Мы же по-взрослому только в штанишки писаем. У тебя есть другие варианты?

– Других вариантов нет.

– Вот и помалкивай.

Воин засунул прицел в рюкзак, пожалев в очередной раз об утерянном бинокле, и стал застегивать молнию. После чего поднялся с корточек, достал из кармана жевательную резинку и забросил себе в рот две мятные подушечки. Другу не предложил. Почувствовал свежесть во рту, представил, как его зубы покрылись инеем, взглянул на часы, и только после этого продолжил:

– Семь минут восьмого, у нас есть целых пять минут, чтобы спланировать наши действия. Чего уставился, пошли, – подтолкнул он соучастника готовящегося преступления к лестнице, продолжая уже на ходу вводить того в курс предстоящей операции. – Через пять минут ровно, у них там все как у немцев, один из охранников отправится за пирожками в ближайшую забегаловку. На это у него уйдет семь минут, я засекал. Все это время второй остается в будке один. Твое дело – занять его разговорами и очень вовремя поднять шлагбаум, чтобы не попортить дорогостоящую обивку сидений.

Поехали…

Угонщик усмехнулся, чувствуя, как какая-то неведомая волна прошлась по всему его телу, настраивая организм. Он знал свое это пограничное состояние перед бурей, когда голова вроде бы уже к бою была и готова, а тело все еще сопротивлялось. Сначала появлялась предательская дрожь в коленках, затем наступало состояние легкой невесомости и полной отрешенности от действительности, после чего… Страх пропадал лишь тогда, когда нечего было уже терять и когда все движения начинали выполняться автоматически. И это был уже не он в обычной жизни, а отлаженная боевая машина пехоты, настроенная только на выполнение поставленной задачи. Только тогда он воевал за всю страну, которой, в общем-то, и дела до него никакого не было. Сейчас же он начинал свою войну за единственного в этом мире человека и за свою любовь. В более чем зрелом возрасте он только сейчас и понял, когда почти уже все потерял, что и в самом деле готов отдать за эту женщину жизнь. И на старуху бывает проруха, а уж на старика в его годах – это все равно, что напавшая «порча» на малолетку. Быть с ней рядом, обнимать, прижимать к себе, целовать, вдыхать, чувствовать, получать и отдавать; слушать ее бархатный голос, впитывать ее запах, растворяться в ней, парить в небесах и наслаждаться! Наслаждаться каждой клеточкой ее тела, каждой минутой, проведенной рядом с ней, каждым незабываемым, но увы, уже потерянным мгновением. Стоило ли ради этого рисковать? Пока что он знал лишь одно, что без всего этого теперь просто не стоило жить.

Угонщики вышли из подъезда и быстрым шагом пересекли двор, пропустив несколько машин, перебежали через дорогу и направились к облюбованной стоянке автомобилей. За несколько метров до будки охранников остановились и стали ждать, пока выйдет один из них, который, закон подлости, все никак не появлялся. Иван был спокоен как танк, поглядывая на часы и прикидывая, что весь план, возможно, придется срочном порядке менять. Зараза…

– Придется мне с двумя бравыми хлопцами разговаривать одновременно, – угадал Погорел его мысли. – Ошибочка в расчетах, командир.

– Рот закрой, один сейчас свалит за пирожками.

Поднялся медленно шлагбаум, выпуская перламутровую иномарку, а следом показался и долгожданный охранник в униформе, прикуривающий на ходу сигарету. Злоумышленники дождались, пока тот отойдет подальше, и только после этого приступили к реализации намеченного плана. Погорел взбежал по звучной железной лестнице наверх и заглянул в прокуренную коморку, а Иван тем временем незаметно постарался, пригнувшись, проскочить на стоянку пока охранник был занят разговором с посетителем.

– Извините, – позвал нехороший человек, переступая порог, рослого сторожа, стоящего к нему спиной и собирающегося включить электрический чайник, – кипятку не найдется?

Кто фильмы про войну смотрит, тот знает, как обычно снимают часовых, без всяких вопросов, финку в бок и порядок. В мирное же время надо было проявлять еще и деликатность, все же человек охранял не вражеский объект, а всего лишь чью-то частную собственность. Охранник недоуменно оглянулся на невиданную наглость, у него здесь что Смольный, кипятком разживаться? И далее по сценарию угонщику следовало продолжать с этим мужиком беседу дальше, но как назло, закончились вдруг все слова, иногда так бывает, особенно, когда надо сказать что-то умное и затянутое, поэтому ему ничего больше и не оставалось, как приложиться самую малость своим крепким кулаком к чужому хрупкому подбородку. Когда слова уже не аргумент, то кулак – самое лучшее средство для обозначения своей твердой позиции. Что еще раз и подтвердилось сбитым с ног охранником, в недоумении отлетевшим к противоположной стене коморки, выронив при этом чайник с кипятком прямо себе на яй-ай-яй-яй… на брюки. Дико взвыв, он тут же и был добит вторым точным ударом в переносицу. Хрясь, прощай хрящик! Приложившись еще раз и затылком к стене на всякий случай, чтобы уж точно не очнуться, охранник безнадежно сполз на пол по стенке и затих. Прикинувшись мертвым, у насекомых и пресмыкающихся этот прием практикуется довольно часто, когда опасность уже угрожает не чьей-то там чужой собственности, но даже и своей жизни.

– Извини, друг, ничего личного, – вторженец перевернул «мертвого» на живот и, заведя руки за спину, стянул их телефонным проводом вырванным корнем из розетки. – Тебе же потом лучше будет. Скажешь, что напали, не сам же ты себя связал, верно?

А в ответ тишина, вырубленный еще не вернулся для боя. Настольные, с большими зелеными цифрами, электронные часы бесшумно отсчитывали секунды, но так медленно, что так и хотелось их смазать, чтобы повысить скорость хода. Нарушитель спокойствия выпрямился и посмотрел в мутное окно коморки, пытаясь взглядом отыскать машину на стоянке. И это ему с трудом, но удалось, правда, Ивана он там не увидел. «Быстрее, – мелькнула мысль, – где ты бродишь?» Он вышел на площадку перед дверью, которую тут же за собой и прикрыл, облокотился на железные перила и принялся ждать. Бежевый «Майбах» все еще продолжал оставаться на месте, но Иван был уже в кабине, чего-то там возился и даже не собирался никуда катить.

– Эй, служивый, – услышал он вдруг чей-то бас снизу, – машину на ночь поставить можно?

– Без проблем, – пробурчал Погорел пересохшим голосом, чувствуя, как заколотилось под рубашкой сердечко от впрыска еще капельки адреналина.

– За сколько?

– Штуку за ночь, – ляпнул он первое, что пришло в голову, лишь бы только тот отвязался.

– Совсем оборзели, – послышалось удаляющееся снизу.

Погорел заглянул в коморку, охранник не шевелился. Солдат спит, служба идет! Тик-так, тик-так… Часы хоть и не тикали, но в голове гремели так, что куранты бы позавидовали. Егор не сводил взгляда с «Майбаха», одновременно контролируя дорогу, где вот-вот должен был появиться человек с пирожками. И этот любитель теплых пончиков появился, правда, пока еще только в виде крохотной черной точки на тротуаре. Точка медленно, но уверенно росла в размерах, приобретая постепенно очертания человека. Угонщик до боли в пальцах сжал перила. «Быстрее, твою мать», – шептали губы. Его взгляд нервно метнулся к угоняемому объекту, который уже даже тронулся с места и медленно-медленно приближался к шлагбауму, тащась по проходу между машинами. Паровоз с кучей вагонов и тот быстрее ход набирает, чем эта крутизна.

– Что ты тащишься? – заорал он вне себя от нечеловеческого напряжения, нажимая кнопку шлагбаума, – обороты давай!

И автомобиль в самом деле поехала быстрее, будто услышал. Погорел последний раз бросил взгляд на тротуар, по которому весело топал жующий охранник, даже не подозревающий, что ему злодейка-судьба уже приготовила, и по молодецки перемахнул через перила вниз. Охраннику с пирожками оставалось пройти метров десять, не более, когда он увидел поднятый шлагбаум и прыгающего вниз человека, ясно понимая, что пирожков сегодня он уже не попробует.

Куда-а-а?!!! – дико завопил он, срываясь на фальцет и бросаясь под колеса почти уже угнанного автомобиля, за угон которого ему сначала чикнут паховые причиндалы, а следом и его дурную голову, чтобы сильно не переживала. – Стоя-я-ять б… ть!

Светившее в душе солнце тут же исчезло, и его почерневшую в мгновение ока душонку тот час же поразила громовая молния со всеми отсюда вытекающими… Проклятые пирожки! У него на глазах угоняли с охраняемой стоянки самую дорогую машину, чему он никак не мог помешать. Тик-так, тик-так – тикали часики в сторожке над головой связанного охранника, и где-то еще жила в свое удовольствие люди. Погорел прямо на ходу ввалился на переднее сиденье шикарного «Майбаха» и тот рванул с места, сбивая с ног налетевшего на него охранника. С диким ужасом в глазах тот скользнул своим упитанным брюшком по громадному капоту и тут же прилип расплющенной щекой к лобовому стеклу автомобиля.

– Зайцем будешь в другом месте ездить и скакать, – оскалился Иван, резко выворачивая руль вправо и надавливая еще сильнее на педаль газа, чтобы сбросить нежеланного попутчика с капота, – уж извини.

Соответственно, служивый, размазывая по стеклу сопли с кровью, стремительно слетел влево, добавляя боли еще всему своему телу и встречей с асфальтом. «Майбах» же тем временем, стирая с дымом об асфальт резину, вырулил уже на дорогу, бесцеремонно перегородив путь красной «восьмерке», и помчался, стремительно набирая скорость дальше. Легковушка же, пытаясь уйти от столкновения, с диким визгом вылетела на тротуар и, просвистев еще несколько веселых метров всего в сантиметре от разлегшегося на асфальте охранника, с характерным звуком уродующегося железа и бьющегося стекла, влетела в витрину небольшого магазинчика. В тот самый, в котором продавщица начала визжать лишь тогда, когда до нее вдруг дошла вся рискованная суть момента. Трупов не было просто по случайному стечению обстоятельств, что в магазинчике было пусто. Водитель же тем временем выровнял уже свою машину, ухитрившись увернуться еще от одного гонщика, и стал быстро набирать скорость, вспоминая с улыбкой Сеймуса Симмонса из Трансформеров и почти представляя уже себя на его месте. Теперь можно было и расслабиться, когда все удалось. Теперь можно было и погонять, с таким-то моторчиком под капотом.

– Полетаем! – взглянул он весело на товарища, но тот не принял его веселого тона.

– Ты на дорогу смотри, летун.

– Чья бы мычала… Не я фуру под откос пустил, и все равно виноватый. Все же удачно пока складывается, – он включил радио и стал нажатием кнопки перебирать волны, ища душевный рок, одновременно то и дело, меняя полосы движения, мигая фарами и сигналя, чтобы уступили дорогу. Испуганные малолитражки шарахались в разные стороны, уступая с матом дорогу взбесившемуся наглецу. На очередном светофоре, промчавшись на красный, автомобиль уверенно ушел в поворот, чуть не передавив всех пешеходов на переходе. Одна сгорбленная старуха так махала им вслед палкой, проклиная гонщиков, что даже Погорел уже поверил, что наступил конец света. Ведь не сбили, посочувствовал он справедливо негодующей старушке. И радовалась бы…

– Еще накаркает, – произнес он вслух, – сбавляй скорость. Незачем привлекать лишний раз внимание.

– Суеверным стал? – улыбнулся Иван.

– Станешь тут, – вздохнул Погорел, каждый день сюрпризы. Теперь лишь бы в пробку не попасть, а там… живы будем – не помрем. Не гони, говорю.

И Иван даже послушался, сбавил тут же скорость и нырнул во дворы, где покружив немного по местным улочкам, найдя укромное местечко, и остановился. Заглушил мотор и довольно откинулся на спинку более чем удобного кресла.

– Приехали, – констатировал он и стал выбираться из машины. Достал из сумки два новых номера, специально приготовленных для подобного случая и принялся устанавливать их вместо прежних. Много времени это не заняло, хотел пристроить еще на крышу синее «ведерко», но передумал. Эта дополнительная опция подходила под «Мерседес» – машину чиновника, но не под «Майбах». Даже у Михалкова отобрали волшебное синее ведерко с крыши, уравняв в правах самого известного барина России со всеми прочими участниками движения, что уж было говорить про какого-то там Ивана безродного на ворованном «Майбахе», про которого вообще никто нигде и никогда не слышал, гаишники этого бы просто никогда не поняли.

– Я что думаю, – произнес он, усаживаясь за руль, возвращаясь снова к интересной теме, – пока мы тут лимузины дорогущие угоняем, старушек всяких сдуваем с переходов, охранникам носы плющим лобовыми стеклами и крошим подбородки без вины виноватым, только потому, что мужики устроились не на ту работу. А в это время кто-то, возможно, сидя возле экранов своих телевизоров, смотрит по кабелю увлекательную гонку с преследованием в реалити-шоу. Заказали себе игрушку и теперь отрываются.

– Ху его знает…

– А если без «ху»?

– Мы эту версию все равно сейчас не проверим, нечего и воду в ступе молоть.

– Ты меня слышишь? – уставился на друга Иван. – Не только пялятся, но еще и делают солидные ставки на лошадку, какая живой доберется до финиша.

– Всего-то две лошади, я да Кира.

– Как минимум уже четыре, включая меня и актриску из твоего подъезда.

– Ты б еще старушек возле соседнего подъезда посчитал, – улыбнулся Погорел, вспомнив былое.

– Сколько было пассажиров в самолете? – Иван не стал реагировать на шутку. – Вот и подсчитывай, какие здесь бабки вертятся. Тебя по Москве гоняют, других по острову, третьих по пустыне, четвертых вообще в тайгу отправили, а пятых на Титаник в самое начало прошлого века, техника и не на такое способна в наше время, нам ведь об этом не докладывают. Вот и прикидывай, какое грандиозное шоу господа по всей земле замутили. Не думаю, что у них есть дело до каких-то там винтиков.