хотелось уехать. С чемоданами, узлами, баулами, в шумной массе они двигались, толкались, втискивались в отвоёванное пространство, целеустремлённо пробираясь на посадку. Крики, ругательства, шарканье обуви по перрону сливались в единый гул. Только фырчанье клапана паровозного котла, выбрасывающего лишний пар, мог заглушить людскую какофонию.

Павлу легче удавалось пройти сквозь толпу – был без вещей и

лихо, орудуя телом, скоро оказался у подножки вагона. Заметил юную барышню, держащую чемоданчик. Она давно стояла перед входом. Её оттесняли наглые мужики и бойкие женщины, влезая вперёд и, казалось, вот- вот вытолкнут за пределы очереди. Позади девушки двигалась женщина – видимо мать. В одной руке удерживала сумку – другой крепко прицепилась за дочь.

– Дайте руку, сударыня! – обратился унтер-офицер к девушке и

протянул свою. – Ну же, хватайтесь быстрее!

Та взглянула на юнкера. – Мерси, – улыбнувшись, взялась за руку. – Там ещё мама, – сказала, извиняясь за хлопоты.

Приложив усилие, Павел поднял дворянку на площадку

тамбура и помог матери не отстать. Взяв их вещи, офицер пропустил женщин вперёд и способствовал пройти в вагон. Свободных мест не было, только пустая верхняя полка в самом конце, обрадовала Павла. Он скорее поставил на неё чемодан, и мило улыбнулся женщине, пытавшейся опередить, но саквояж энергичной пассажирки, придержанный рукой Павла, не достиг цели. – Извините, мадам, место занято.

– Нахал! – огрызнулась та. – Я вперёд хотела занять, – она

забросила дорожную сумку на соседнюю полку, которая была оккупирована её же узлами.

– Дальше, думаю, идти – смысла нет, – уверенно сказал офицер

женщинам, взятым под опеку. Он заботливо ограждал молодую девушку от пассажиров, бесцеремонно пробивающихся вперёд. – В других вагонах такая же обстановка, а тут хоть одно место отвоевали. Придётся по очереди отдыхать.

Сесть было некуда. Долгое время пришлось стоять, ожидая отправки

поезда.

– Господа! – крикнул Павел вновь прибывающим пассажирам,

стремящимся пройти весь вагон в поисках мест. – Здесь всё занято! Напрасно рвётесь! А в соседний вагон дверь заперта!

– Ишь умный какой! – шумел мужчина, потеснив Павла. – Сам место

нашёл, а другим, значит, – мест нет! Ничего, в сортире поеду, там тоже место!

Он пролез вперёд, вышел в тамбур, и действительно, открыв туалет,

вошёл туда и захлопнул за собой дверь.

– Смотрите! И правда в нужнике надумал ехать! – засмеялась

женщина, спорившая до этого за место с Павлом.

– Теперь туалет, господа, будет платный! – захохотал бородатый

дядька, лежавший на полке верхнего яруса.

– За дорогу соберёт не малый капитал, – поддержал Павел.

Нервозность присутствующих спала, посыпались шутки, высмеивая туалетного счастливца.

На нижней полке предпоследнего отсека, рядом с которым

находились Павел и его спутницы, среди вещей, занимающих весь плацкарт, восседал лысый мужчина. Как наседка на гнезде, раскинув руки в стороны, наклоняясь вперёд, удерживал свой скарб, будто у него хотели его отнять. Противоположная полка была обсижена членами его семьи: женой, тёщей и детьми-подростками. Супруга надоедливо ворчала, дёргала мужа по пустякам, тот нервничал и потел.

– Уважаемый! – обратился Павел к главе семейства. – Ваши пожитки

можно составить наверх, там поместятся, если аккуратно переложить. А на освободившееся сидение смогут присесть женщины. Не стоять же им на ногах всю дорогу. – Не дожидаясь согласия хозяина, Павел смело принялся за дело. – Прошу Вас, садитесь, – предложил дамам после самовольной рокировки вещей. – Надеюсь, не возражаете? – спросил недовольного соседа.

– Тут и для вас присест найдётся, молодой человек, – с уважением

сказала мать девушки, плотнее придвинувшись к лысому дядьке, притеснив его к окну.

После того, как проводник затопил печь, в вагоне стало жарко и

душно, хотя за окнами стояла поздняя осень.

Павел снял армейскую шинель. Мама с дочкой последовали примеру

попутчика. Сидеть стало намного удобнее.

Не прошло ещё двух недель, как большевики сбросили временное

правительство и объявили власть пролетариата. Надлежащего порядка в стране не стало. Общество задохнулось от беззакония. Граждане, не принимающие власть советов, стремились убежать за границу: в Германию, Финляндию, во Францию… Дворяне, купцы, зажиточные люди, для кого Родина оценивалась далеко не патриотическими чувствами, а иными критериями, кинулись прочь от навалившегося произвола, охватившего все сферы жизненной деятельности. Их можно было понять – спасали нажитое добро. В условиях страха и вседозволенности жить стало невыносимо сложно. Появились банды, почуяли добычу и выползли наружу жулики, воры, насильники. Оружия на руках в эту пору имелось предостаточно, ходить по ночам было опасно. Сотрудники ВЧК, руководимые товарищем Дзержинским, не смыкали глаз. Красные бригады патрулировали городские улицы. Преступников порой расстреливали на месте без суда.

При царском правлении Павел обучался в кадетском корпусе.

Окончив, стал младшим офицером. В дворянской семье Синицыных все по мужской линии были военными, присягали престолу и гордились тем, что и предки – дед и прадед воевали за государя и отечество.

Отец Павла был генералом, старший брат, буквально накануне

большевистского переворота получил звание капитана.

В детстве у Павла были другие интересы, нежели у старшего брата.

Не хотел связывать судьбу с воинской службой, но в итоге, по настоянию отца, всё-таки пошёл по стопам предков.

Семья Синицыных жила в Петербурге в фамильном особняке.

Большую часть времени детям отдавала мать Софья Аркадьевна. Будучи рафинированной интеллигенткой, старалась придерживаться строгих правил в воспитании и многие качества, как считала, сумела привить. Вложила в сыновей всё, что в дворянских семьях считалось нормой. Дети росли овеянные духом патриотизма к отечеству, любви к императору, с понятием чести и достоинства. Знали немецкий, французский, играли на фортепиано, хорошо танцевали, разбирались в искусстве. Глеб был на шесть лет старше Павла и, существенная разница в возрасте во многом разделяла их интересы. Младшего Синицына больше прельщала литература. Одно время увлёкся очень серьёзно: перечитал множество книг русских и зарубежных авторов, знал наизусть много стихов и пробовал сочинять.

В дни, когда большевики штурмовали Зимний Дворец, Павел

оборонял его. Но ничто не могло удержать обезумевшую толпу простонародной массы, пообещавшей марксистами землю, равенство, свободу…

Он сумел остаться живым в октябрьской мясорубке. С друзьями

юнкерами смог уйти по Неве на лодке, избежав участи многих сверстников, оставшихся там навсегда.

В эти тревожные дни младший Синицын и потерял семью,

покинувшую родовое гнездо в связи с событиями в столице. Очевидно Андрей Михайлович, так звали отца Павла, увёз Софью Аркадьевну с собой под Псков, где располагалась его дивизия. От Глеба тоже не было известий. Тот служил с отцом в разных частях и давненько не писал ни матери, ни брату. Какое-то время Павел пытался отыскать место нахождения родителей. Так оказался в Москве у родственников, но они в поисках семьи помочь не смогли. И тогда решил ехать во Францию, где проживала бабушка – мать отца. С ней Андрей Михайлович всегда поддерживал связь, и Павел решил через неё получить нужную информацию, ведь всё равно, считал, рано или поздно, отец даст о себе знать.

Поезд, на котором ехал Павел, шёл в Югоморск, оттуда через

Керченский пролив корнет мечтал пароходом доплыть в Болгарию, Румынию или Турцию. А там уж и до любимой бабушки не сложно добраться. Через Балтику выбраться было не возможно, так же, как и через Украину, которая всё ещё оставалась под немцами.

– Наконец-то поехали, – обрадовалась мать девушки Екатерина

Петровна. – Никогда не думала, что придётся так унизительно себя чувствовать. А вы, молодой человек, далеко ли путь держите?

– До конечной, сударыня, – ответил Павел, улыбнувшись даме.

– Да, – задумчиво произнесла женщина. – Хорошо бы до конечной.

Но почему-то чувствую, что конца безобразию никогда не будет.

– Напрасно так думаете! – громко вмешался в разговор, лежащий на

верхней полке мужчина, ехавший до Воронежа. – Сейчас всё разрушим, все дворцы, храмы! Прошлое изменим! Построим другой мир. Мир счастливых и свободных людей! Без царя!

– Без царя в голове, – нервно произнёс лысый мужчина, сидевший у

окна рядом с Екатериной Петровной.

– Злитесь, что скинули вас, буржуи? – злорадствовал крестьянин,

переворачиваясь на полке с боку на бок. – Прошло ваше время!

Тепереча мы будем хозяевами! Ха, ха, ха…

– Неужели, вы, не понимаете, что рушить храмы и дворцы – это

варварство? – возразила мать девушки. – Всё, что создано нашими предками, должно быть свято, как Пантеон.

– Ну, для вас, это может быть и свято, а для меня лично – хлам этот

не нужен.

Повернув голову к Екатерине Петровне, Павел тихо сказал:

– Не стоит, мадам, спорить с недалёким умалишенным человеком.

Вы никогда его не переспорите. Одержать верх в споре – это уклониться от него, так говорят мудрые люди и я с ними полностью согласен.

– Это я умалишенный?! – завопил мужик. – Вот как дам тебе сейчас!

– А вы попробуйте! – уверенно ответил Павел и, приподнявшись,

взглянул в глаза разорявшемуся мужчине.

При виде смельчака пролетарий по всем приметам струсил и,

отвернувшись, замолчал.

– Вы глубоко симпатизируете, молодой человек, – уважительно

заявила Екатерина Петровна, – напоминаете мне Леонида Евгеньевича, моего мужа в молодости. К сожалению, он погиб в четырнадцатом. Немецкий осколок от снаряда сразил его. Ах, что я всё – молодой человек. Пора и познакомиться.

– Синицын! – встав с места, произнёс Павел. – Павел Андреевич, —

добавил он.

– Екатерина Петровна Гриневич к вашим услугам, – представилась

женщина. – А это дочь Елизавета Леонидовна.

Лиза засмущалась и покраснела.

– Очень приятно, – ответил кавалер и пожал дамам руки.

– Мы тоже едем в Югоморск, – заговорила девушка, прикрывая

смущённое личико палантином, накинутым на плечи.

– Во Франции живёт родная сестра, – пояснила мать Лизы, – с

дочерью надеемся добраться до неё, убежать дальше от неразберихи. Хотелось, конечно, поездом в Словакию или Венгрию, было бы ближе, но сами знаете, что в эти дни творится на Украине.

Женщина опустила с полки сумку и принялась доставать кулёчки,

раскладывая на столике, потеснив мужчину еще дальше, который казалось, вот-вот прилипнет к окну.

– Думаю, пора перекусить, – сказала она. – Не составите ли

компанию, Павел Андреевич? Мы с дочерью ещё не завтракали.

– С удовольствием, – согласился Синицын. – Если найдётся посуда,

попробую организовать кипятку.

– Не утруждайтесь. В термосе кофе. Надеюсь, ещё не остыл.

Любите кофе?

– Да. Но больше предпочитаю чай. У нас в семье к этому напитку

особое отношение. Когда собирались вместе, что бывало, не так часто, (мой отец и старший брат, военные и постоянно в походах), так вот, когда случалось быть всем дома, устраивали по вечерам чаепитие. Такое вот мероприятие. И сидели подолгу, обмениваясь последними событиями, спорили, философствовали. После ужина мама музицировала, что-нибудь из своего.

– Ах, юноша, вы навеяли прежние воспоминания, – растрогалась

Екатерина Петровна. – Сейчас заплачу. Неужели мы потеряли страну?

– Всё наладится, мама, – успокаивала дочь, – вы такая

впечатлительная.

Павел поддержал Лизу, высказав уверенное суждение в лучшие

времена, остудив пессимистичный порыв женщины, заработав неуловимый комплимент сиянием глаз молодой особы.

Поездка была утомительной. Поезд медленно сокращал расстояние.

Кроме плановых остановок делал внеочередные, пропуская встречные составы, как правило, военные. При длительных стоянках Павел с Лизой выходили на улицу. Екатерина Петровна не однократно сопровождала и всякий раз торопила молодёжь быстрей возвращаться, боясь, что паровоз тронется, и они могут остаться в незнакомой местности, откуда, казалось ей, никуда уж более не выбраться.

После трёхдневного мытарства, прибыли в назначенный пункт.

Видимо вся страна в это время была инфицирована одним вирусом сумасшествия. Вокзалы и порт кишели людьми.

– От одного безумия к другому, – возмущалась мать Лизы. – С вами,

Павлуша, расстаёмся, как я понимаю? Вы наверняка живёте здесь?

– Увы, мадам, моё присутствие вам придётся терпеть до самой

Франции. Еду с вами. Вернее мне туда же, куда и вам.

– О ну, что вы! – обрадовалась женщина, – почему же терпеть?

Даже очень рада. И Лиза. Смотрите, улыбается! Я ведь думала, коль вы без вещей, значит, прибыли на место.

– Мои вещи, сударыня, украли в Питере, когда ожидал поезд и

заснул.

– Сочувствую. Потеряли что-то ценное?

– Пустяки. В чемодане ничего значимого не было. Слава богу,

документы и деньги ношу при себе.

– Что заставляет туда ехать?

– Хочу отыскать семью. В этой суматохе потерял связи. Еду к

бабушке. Надеюсь, через неё что-то проявится.

Лиза внутренне ликовало от того, что Павел едет с ними, но из

скромности старалась не выдавать весёлого настроения. Ей, конечно же, приглянулся молодой унтер-офицер: умный, симпатичный, к тому же дворянского сословия, как и она. Взгляды во многом совпадали. Притом оба любили поэзию…

Павлу к лицу шла военная форма, в ней выглядел мужественно,

авторитетно и видел, с каким уважением к нему относятся доброжелательные попутчицы. За время поездки Синицын довольно быстро привязался к Лизочке, так её называл. Все мысли невольно сводились к её персоне. С юношеской пылкостью, невероятной силой его притягивало к ней. Он прекрасно осознавал, что за чувства будоражили вдруг сознание, и не противился этому прекрасному состоянию, хомутавшему его впервые.

Материнским наитием Екатерина Петровна разгадала причину

загадочного волнения девятнадцатилетней дочери. Опытную женщину было не провести неопределёнными стеснительными отговорками и пунцовым цветом лица после приватного разговора. Понимала, что ребёнок влюбился, и не мешалась, а всем видом и действиями поддерживала девочку, искренне желая счастья.

Павел привык к милому обществу женщин, ему думалось, будто был

знаком с дамами всю жизнь. Объединённые общей целью, к полудню, они добрались до пристани. Оставив спутниц у морского вокзала, Синицын отправился за билетами.

Народ атаковал единственную кассу намного активнее, чем при

посадке на поезд. Павел искал крайнего, но вскоре понял бессмысленность занятия и решил, как все пробиваться к заветному окошку, надеясь на силу и выносливость. Очередь, если так можно было назвать, ругалась, доходило до драк. Павла кто-то потянул за шинель. Обернулся и увидел интеллигентного на вид мужчину лет тридцати. Белая рубашка, чёрная жилетка, вместо галстука – бабочка, виднелись из распахнутого пальто дорогого покроя. Респектабельный наряд гражданина вызывал доверие. Синицын вышел из толпы и внимательно рассмотрел лицо, стараясь припомнить – не был ли с ним знаком.

– Извините, – сказал Павел, не узнав мужчину. – Спутали с кем-то?

Не знаю вас, сударь.

– И я про вас, извиняюсь, не ведаю. Но хотелось бы помочь. У меня

знакомая при кассе работает, могу за определённое вознаграждение, достать билет.

– Но мне нужно три билета, – ответил офицер и повернулся, чтобы

опять войти в ужасную давку.

– Да хоть пять! – заявил незнакомец. – Накиньте по червонцу за

билет и вы, и я останемся довольными.

Павел поглядел на бушующую толпу, в которую предстояло

втискиваться, подумал и решил: – Хорошо согласен.

– Давайте ассигнации, билеты сейчас будут, – заверил мужчина,

используя в речи слова Екатерининских времён.

Павел отдал деньги, которые выделили женщины, добавил своих и

приложил к ним ещё три червонца.

– Вот возьмите за три билета.

Незнакомец забрал всю сумму и уверенно направился к служебному

помещению, не вызывая сомнения, что он здесь свой человек. Проводив его взглядом, молодой офицер остался ожидать. Отойдя к колоннам, рассматривал листовки, расклеенные по всему залу, предвкушая удачную сделку. Прошло немного времени, Синицын заволновался. – «Ну, где же этот доброжелатель? Почему его нет?» Вышел на улицу, осмотрелся, вернулся обратно. Незнакомец не появлялся. Тут Павел услышал краем уха разговор между двумя мужчинами: – По червонцу накинь и всё, – сказал один другому.

Синицын посмотрел в сторону рядившихся господ и понял, что его

попросту надули. Такой же жулик дурачил пассажира, мечтавшего скорее уехать.

«Надо же было так довериться негодяю? – с горечью подумал

Павел. – С моими деньгами уже где-нибудь в другом месте кого-то оболванивает, а этот сменил его здесь».

Синицын подошёл к отсчитывавшему деньги пассажиру и, взяв за

локоть стоявшего с ним афериста, предупредил: – Не верьте ему, сударь, обманет, останетесь без денег.

– Что вам надо! Почему лезете не в своё дело? – возмутился

пассажир, надеявшийся на помощь.

– Вот именно! – нагло поддержал услужливый хитрый мошенник,

отдёрнув руку. – Идите любезный подпоручик, куда шли, не мешайте, не вмешивайтесь, коль не просят!

– Да и чёрт с вами! – сказал равнодушно Павел обманутому

гражданину и отошёл.

На кассах вскоре появилось объявление «Билетов нет», но толпа

продолжала гудеть и стучать в окно амбразуры.

У служебного выхода Павел ещё надеялся выследить мошенника, но

ему не позволили пройти дальше положенного. – Не видите, что посторонним входить запрещено, – зло предупредила женщина, вышедшая навстречу.

Он попытался объяснить суть дела, но та не стала даже слушать.

– Уходите, уходите товарищ, билеты проданы, никто вам не

поможет.

– Когда следующий пароход? – спросил Павел

– Ничего не знаю. В ближайшее время не ожидается. Видите, что

творится. Может и вообще больше не будет никаких поездок. Сегодня в городе одна власть, завтра – другая, откуда знать, что нас ожидает в будущем.

Павел оглядел зал и уныло пошёл от злобно настроенной толпы.

Увидев беснующегося пассажира, которого только, что одурачили, как собственно и его, мимикой посочувствовал, на что тот отрешённо махнул рукой.

Павел достал личные деньги и отсчитал сумму, которую был должен

Екатерине Петровне. Выйдя из вокзала, направился к женщинам, с надеждой ожидавшим его.

– Ничего не получилось, – сказал, сожалея, – билетов нет,

следующий рейс неизвестно когда, – и вернул деньги. – Не знаю, что и предпринять?

– Не расстраивайтесь так сильно, Павлуша, – успокаивала

Екатерина Петровна. – Уладится. Селяви! Придётся ждать.

Павел испробовал попытку проникнуть на судно перед отправкой.

Старался уговорить людей из экипажа взять на борт, пообещав денег. Но затея чуть не обернулась трагедией. Могли арестовать, если бы не являлся одним из лучших бегунов училища в кадетские годы.

Оказавшись по воле судьбы на берегу в незнакомом городе ничего не

оставалось, как искать жильё и ждать, надеясь на чудо.

Синицын бродил с дамами по городу, ища приют. Сумка и чемодан,

которые тащил, освободив дам от тяжеловесного бремени, вытянули руки, заболели мышцы, но мужественно справлялся с ролью истинного кавалера.

– Здесь, кажется, проходили, – заметив знакомую булочную,

посетовала на усталость Екатерина Петровна.

Павел пожалел дам, утомлённых мучительной ходьбой по

вымощенным улицам и взял ответственность по поиску сдаваемого угла на себя. Усадив их на скамейку в центральном сквере, не стал бродить наугад, сразу зашёл в булочную, рассуждая, что хозяин лавки обязательно должен знать от постоянных посетителей обстановку дел в своём районе и сможет дать нужную информацию по интересующему вопросу. Павел оказался прозорливым. Лавочник указал адрес хозяйки, живущей в трёхкомнатной приличной квартире. Отблагодарив всезнающего торгаша, подпоручик повёл неунывающих женщин в Зелёный переулок. Встретила не молодая женщина, обитающая квартиру одна, и предложила две раздельные комнаты. Заплатить пришлось сразу за месяц. Павел выбрал комнату поменьше, отдав просторную семье Гриневич. В ней наряду с двуспальной кроватью и старинной дубовой мебелью стояло пианино. Ванная и туалет находились недалеко по коридору, ведущему на кухню-столовую и, кроме того, была холодная вода. Все удобства устраивали, о лучшем не могли и мечтать.

Не пропуская дней, Павел ходил на причал, расспрашивал

работников порта об интересующем рейсе, но каждый раз возвращался с одними надеждами. В городе было не спокойно, как впрочем, и по всей великой стране, переживающей тяжёлое время перемен. Поговаривали о неизбежной войне. Павел предчувствовал, что отец и брат по воле долга непременно примут участие в белом движении. Поддерживал патриотические настроения Колчака, Деникина, Врангеля, собирающих силы. Не верил, что большевикам удастся удержать власть. Искренне был убеждён, что поднимутся преданные сыны отечества и дадут отпор самозванцам. Готов был без раздумья идти и участвовать в справедливой освободительной борьбе. Вот только отыскались бы отец с братом и позвали за собой. Мечтал победоносно вернуться в прежнюю Россию. А пока искал работу, потому, как кошелёк худел, и каждый новый день отмечался пустым отрывом календарного листа. Не мог предположить, сколько придётся жить, ожидая злосчастный пароход.

С Лизой Синицын крепко сдружился и частенько прогуливался с ней.

Ходить барышне по улицам одной было небезопасно. Вечера проводили вместе. Сидели за круглым столом, пили чай, разговаривали. Больше вспоминали прошлые лета, говорить о настоящем было горестно и печально. Екатерина Петровна делилась воспоминаниями о молодости. С особым волнением говорила о муже. С достоинством восхваляла, как умел ухаживать, каким был бравым рыцарем, смельчаком. Будучи капитаном, вспоминала с особым пафосом, Леонид Евгеньевич потребовал сатисфакции от едкого на язык поручика, посчитав слова, брошенные в её адрес оскорбительными… Частенько после застолья Павел и Лиза не отказывали в удовольствии сыграть на пианино в четыре руки. Счастливая мамаша с каждым днём убеждалась, в достоинстве Павла составить дочери хорошую партию. Женским чутьём замечала, как дружеские связи крепли и перерастали в иные чувства. И не ошибалась, Лиза действительно любила, было видно. Расцветала при виде возлюбленного. Благодарила бога, что свёл их вместе. Отношение Павла к Лизе были такими же нежными. Как не пытался корнет скрывать пламенные чувства – не удавалось. Его состояние было заметно не только Екатерине Петровне, но и хозяйке квартиры и многим знакомым, с которыми Синицын успел подружиться за время пребывания на новом месте. В силу застенчивости Павел не решался открыто признаться Лизе в любви, считая срок знакомства слишком мал, не достаточен для серьёзного заявления. Смущался морального осуждения матери Лизы. Но однажды отбросил присущую в характере неловкость, подвигнул себя на смелый решительный шаг. Пришёл домой раньше обычного, купив по дороге в кондитерской праздничный торт, и неслышно вошёл. Приготовился постучать в дверь Гриневичей, но отважное действие сорвалось. Услышав знакомый голос по коридору, тихо прошёл вперёд и глянул в приоткрытую дверь ванной комнаты. Екатерина Петровна купала дочь, поливая из лейки. Павел оставался невидимым, ноги остолбенели, не в силах двинуться с места. Молодой дворянин понимал цену поступка, но порочная сила безудержного мужского любопытства, словно нарочно приковала к дверному проёму. Не хотелось отрывать взор. Затаив дыхание наблюдал. Лиза казалась богиней. Нагота ошеломляла воображение. Он любовался и не мог насмотреться на юную зеленоглазую красавицу. Стоя в рост, она наслаждалась льющимися по телу водяными струями и радовалась как ребёнок. Опомнившись, отшагнул и чтобы не оказаться в глупом положении, вышел прочь. Попытка сватовства сорвалась. И хотя не слишком верил в приметы, суеверие одержало верх. Коль не удалось осуществить задумку и пришлось вернуться, думал он, то и не стоит ловить счастья в этот день. Отложил запланированный визит к Екатерине Петровне по случаю прошения руки дочери до Рождества.

Он устроился работать в один из ресторанов города, близ морского

вокзала, играл на пианино, развлекал публику. Хозяин заведения платил не очень много, но получаемые премии от игры на заказ, приносили хороший приработок, который Павел с удовольствием тратил на избранницу. Часто приносил Лизе цветы из местной оранжереи, баловал сластями.

Кончался декабрь, время подступало к новому году. С отъездом не

получалось. Новый год справляли вчетвером, пригласив в компанию хозяйку квартиры Надежду Васильевну. Павел раздобыл пышную ветку от сосны, и они украсили её самодельными игрушками. Было весело. Весь вечер Лиза и Павел выступали за пианино, подменяя друг друга. Спонтанно пели, придумывая рифмованные тексты к знаменитым произведениям…

– Предлагаю выпить за всех нас! – торжественно произнесла

Екатерина Петровна. – Чтобы нам сопутствовало счастье и улыбалась удача! Чтобы этот год изменил нашу жизнь к лучшему!

Звон бокалов поднимал настроение, громкое «Ура» напоминало о

прошлом, о светлых семейных праздниках. Радовались наступившему году, стараясь не вспоминать плохого, в то время как над страной, входившей в новую эру, нависла угроза неопределённости, безнравственности, бескультурья и жестокости.

Павел разлил по бокалам шампанское и набравшись смелости,

громко заявил: – Хочу поднять этот бокал и выпить за Елизавету Леонидовну, мною уважаемую и любимую подругу!

Лиза скромно опустила глаза и смущённо улыбнулась. Собравшись с

мыслями, он заговорил громче, смелее и уверенней и его ничто уже не могло удержать. – Уважаемая Екатерина Петровна! Я люблю вашу дочь и прошу у Вас её руки!

Лиза вздрогнула. Речь Павла застала врасплох. Не ожидала так

скоро услышать откровенных слов, приведших в панику. Беглым взглядом посмотрела на мать и, приоткрыв ангельский ротик, испуганно ожидала реакции. Екатерина Петровна выждала паузу. Из весёлых глаз покатились слёзы. Смахнула свежим носовым платком, улыбнулась, взглянула на Павла. Изучила Лизу материнским взглядом. Лицо сделалось серьёзным, требовательным. Посчитав правильным узнать желание дочери, величественно и строго спросила: – Что скажете Елизавета Евгеньевна на предложение Павла Андреевича?

– Я согласна, мама, – сдержанно сказала девушка.

Екатерина Петровна прошла в красный угол, бережно взяла икону и

благословила. Павел с Лизой поцеловали святой образ. Праздник продолжался до утра…

– Когда планируете сыграть свадьбу, Павел Андреевич? – спросила

мать под занавес проведённого вечера.

– Думаю на Рождество, Екатерина Петровна, – ответил довольный

жених, мысленно похваливая себя за решительность. Ведь на это время планировал лишь просить руки невесты.

К Рождеству всё было готово. Лизе сшили свадебное платье у

местной портнихи. Павел купил кольца, подобрал костюм в лавке знатного еврея, заказал лошадей…

После венчания отпраздновали в ресторане. Приглашённых было не

много – хозяйка, у которой проживали и несколько человек работающих с Павлом…

Екатерина Петровна отдала большую комнату молодым, сама

перешла в ту, что занимал до этого Павел.

Время перемен не пугало влюблённых, они любили и трудности,

казавшиеся временными, не отягощали оптимистических настроений. В душе романтики, любители поэзии и в мыслях не держали того, что кто-то сможет когда-нибудь их разлучить.

Вскоре началась гражданская война. Такой горестной катастрофы

никто не предполагал. Повсюду проводилась воинская мобилизация. Мужчин призывали в армию. Белогвардейцы – на своей территории, красные – на своей. Павел волновался. В городе правили большевики. Не хотел служить самозванцам, воевать против своих…

В июле Лиза была на шестом месяце беременности. Появилась

возможность спецрейсом уехать в Турцию. Павлу удалось через знакомых договориться с экипажем парохода. Их пообещали взять на борт без лишних проблем.

Они уложили вещи, простились с хозяйкой. За время проживания

постояльцев Надежда Васильевна прикипела к ним, сдружилась, считала, чуть ли не родственниками. Ни бранного слова, ни ссоры не произошло в совместно прожитый срок.

Павел с Лизой легли раньше. Пароход, на котором должны были

отплыть уходил в шесть утра.

Поздно ночью в квартиру постучали. Хозяйке пришлось подчиниться,

открыть. Новая власть не церемонилась, грозила вышибить дверь. В коридор вошли четверо военных. Трое были матросы-черноморцы. Руководил бригадой комиссар. Снизу доверху был облачён в кожаную одежду. Начищенные голенища юфтевых сапог сияли глянцем, чёрная куртка доставала до колен, на голове фуражка с звездой. Хотя было лето, комиссар не снимал униформу, она придавала строгости и возвышала над остальными. Показал мандат, и небрежно отодвинув хозяйку, прошёл дальше по коридору.

– Мужчины в доме есть? – спросил один из матросов, заглядывая в

ванную, туалет и комнаты.

Надежда Васильевна стояла испуганной, боясь проронить слово.

– Что, мать, глухая? – крикнул комиссар, повторив вопрос

подчинённого.

Услышав мужскую речь, из комнаты вышла Екатерина Петровна.

– Чем обязаны, господа, столь позднему визиту? – спросила,

преградив вход в комнату молодых.

– Буржуи, значит? – язвительно, с отвращением произнёс кожаный

гость. – Какие господа, дура! Мы товарищи!

– Почему вы по-хамски себя ведёте, товарищ? – возмутилась

Екатерина Петровна.

– А вот тебе-то мы вовсе не товарищи, буржуйская отродья. Кто

ещё есть в доме!?

Слушая разговор, Павел одевался и успокаивал испуганную жену.

Собрался выйти, понимая, что визит по его душу.

– Не кричите громко, там молодые спят – продолжала протестовать

Екатерина Петровна, не давая проходу наглецам.

– Отойди! – скомандовал матрос и оттолкнул. – Поглядим, кого

прячешь.

Павел открыл дверь и вышел.

– Вот он, голубчик, какой, – оценил комиссар. – Почему прячешься

под бабьими юбками? Не читал закона о мобилизации? Уклоняешься? Дезертир? Да, я могу тебя к стенке поставить, и не дрогнет рука! – Он открыл дверь в комнату, где находилась Лиза.

– Прошу не входить, – сказал Павел, – там жена.

– Да хоть чёрт в бюстгальтере, – огрызнулся начальник и сделал

указательный знак матросам.

Те схватили Павла за руки и вывели в коридор. Комиссар прошёл по

комнате, глядя на Лизу, прикрывшуюся одеялом. Следом вошёл матрос, оглядел спальню, заглянув под кровать.

– Собирайся парень, поедешь с нами, – сказал начальник Павлу,

выйдя в коридор.

– Куда собираться? Я что, арестован?