Czytaj książkę: «Многоточие»

Юрий Серов

Czcionka:

Посвящается
Николаевым
Раисе Борисовне
и
Юрию Тимофеевичу

Связь с автором: https://vk.com/yuryserov

Многоточие

С Аней Томкиной Саша Немов не виделся давно.

С той поры, как они работали вместе в кредитном отделе «Красной сети» минуло семь лет. Срок большой, люди меняются. Как в лучшую, так в худшую стороны, а Аня не поменялась. Те же глаза, иногда напоминающие цветом маслины из фермерских садов Италии с превалирующим оттенком черного, иногда – крепкий американо, который Саша любил пить после завтрака, а иногда – бельгийский шоколад. Бывало, в них пробегала искорка, рассыпающаяся внутри золотом, и глаза превращались в янтарь. Смоляные волосы спадали на плечи темными водопадами. Греческий нос с горбинкой: если взглянуть в профиль, угадывались черты богини Афины Паллады. Милая родинка у левой щеки, незаметная, но подчеркивающая особенность женской красоты. Тонкие приятные губы, а за губами улыбка, родная и недосягаемая, как выход из бермудского треугольника.

Саша заключил девушку в объятия, прижал к себе, вдохнул позабытый аромат духов. Как тогда, много лет назад. Щелкнуть бы пальцами, перенестись в прошлое – и не терять ни минуты. Почему так бывает: вот он – твой человек, твой до мозга костей, до крохотного заусенчика на указательном пальце, а ты стоишь, как глупец, хочешь держать ее, а сам отпускаешь. Они отстранились. Улыбнулись. Обнялись снова.

Немов был счастлив. Хотелось закричать от переполняющей радости, но вместо он этого отошел чуть назад. Руки, только что обнимавшие его за плечи, опустились, застыли на миг в районе бедер и сомкнулись в закрытой позе на груди. Немов хорошо знал проклятую позу, от нее веяло одиночеством.

– Как дела, Саша? – спросила Аня. – Не ожидала тебя увидеть.

Он и сам не ждал. Что угодно представлял, но что спустя столько лет зайдет в кабинет девушки, которой когда-то доверял секреты, не думал. Никогда ничего не мог скрыть от карих глаз, прячущихся за длинными ресницами.

– Дела неплохо, – ответил он. – Грех жаловаться. Решил вот сюрприз сделать…

Они прогуливались по огромному залу магазина, разговаривали в зоне бытовой техники. Аня рассказывала, что ее брак рушится, что муж холоден, и того внимания, что он уделяет, недостаточно, подозревала в изменах. Немов слушал, поражаясь, что эффектная девушка не вызывает эмоций. Точкина, дивная и привлекательная, обворожительная и стройная, будоражила воображение. Саша не верил, что женское тело не рождает в мужчине желания. Что это за мужчина, если приходит домой поесть и поспать, отвернувшись от жены, а та не удовлетворена ни морально, ни физически. Однако ж…

В тот год и у Немова отношения с любимой трещали по швам. Она завела новых подруг, а вместе с ними – моду гулять до поздней ночи. Немову не нравились авантюры с подружками. Все шло к разрыву. Саша волновался, изливал переживания Ане. Та что-то советовала. Сейчас он не помнил, что именно. Тяжело раздавать рекомендации другому пациенту, когда сам лежишь в реанимации…

Немов сел на предложенный стул, осмотрелся. Уютная комнатка, стулья, стол, компьютер, папки с бумагами. Ничего лишнего. Ни суеты, какая была в кредитке, когда пять-шесть человек галдят, перебивают, заманивают клиента выгодными условиями, ни беготни из отдела в отдел, ни идиотских «холодных» звонков, половина которых обрываются гневными тирадами.

– Как сама? – спросил Саша. – Что нового?

– Живу, развелась, воспитываю ребенка. Ты женился? Работаешь где?

– Женился. Да все потихоньку. Уже два года не работаю. Как салон открыли, решил сам на себя. Хватит «дяденькам» карманы набивать.

Аня его похвалила, но он пропустил мед мимо ушей. Не для этого прибыл. Полюбоваться на дорогого человека, семь лет назад пропавшего со всех радаров: из виртуальной реальности – и из обычной тоже. Точкина уволилась, сменила номер мобильного телефона, удалила страницу «ВКонтакте» и вычеркнула Немова из жизни. Жирную черту провела, аккуратненько так. Немов захандрил. Сердце разрывалось от несправедливости: как же так? Почему? За что? Чем он заслужил предательство?

Любимая загуляла, они приняли решение пожить раздельно. Находиться в четырех стенах стало невыносимо. Заглушая тоску, Саша переписывался с девушками, ходил на свидания с блондинкой Ксенией, и как-то она пригласила его на чай. Заехали за тортом, расположились в гостиной, целовались, но Немов ничего не чувствовал. Мысли рисовали образ Ани. Саша понял, что влюбился в близкую подругу, причём влюбился, когда потерял ее. «Почему, – злился на себя Немов, – чувства не нахлынули в момент, когда им обоим было плохо?!» Но нет, тогда Аня и Саша спасали вторых половинок. Друзья да друзья, никому койки не мерещились.

Без Ани Саша затосковал. Пустота скапливалась и превращалась в бездонную пропасть. Немов искал Точкину. Возможно, она уехала, или помирилась с мужем и заперлась дома. Саша прочесывал городские кварталы, заглядывал в кредитку, но безрезультатно. Девушка исчезла столь же неожиданно, как и появилась.

Позже, восстановив отношения с любимой, Немов размышлял, как бы все сложилось, если бы они с Аней сблизились. «Как несправедливо, – думал он, наблюдая за огнями машин, отражавшихся на потолке, – Бог сводит нос к носу людей, которым хорошо вместе, и тут же лишает их всего. Они существуют, а не живут. Аюбят не тех, спят не с теми… А вдруг где-то есть другой мир, в котором Немов и Точкина встретятся в раннем возрасте?! Восемнадцати- или двадцатилетних Аню и Сашу ждет долгая жизнь, где все будет по-другому.

Но где этот чертов другой мир? Как в него попасть?»

Немов ворочался и засыпал под утро. На работу ехал квелый, разбитый. После кредитки он перевелся в центральный офис в Москву. Неудачи породили в нем жесткость, а порою и жестокость. Он строил команду из специалистов, каким сам недавно был, но строил с фанатичной жадностью, с жаждой лишить конкурентов не только куска хлеба, но и крошек со стола. Никому ничего не отдавать! Работа, работа и еще раз работа. Отвлечь себя днем, так как ночью возвратятся тяжкие думы и навалятся весом двухтонной плиты, расплющат его беззащитного, и польется в мозг поток слов и видений, от которого никуда не спасешься…

– Здорово, что навестил, – сказала Аня. – Пообедаем вместе как-нибудь?

– Обязательно, но не сегодня. Я от тебя поеду с поговорить кое с кем. Он салон продает, хочу посмотреть.

– Расширяешься?

– Да вроде того.

Повспоминали бывших коллег: кто, где и как. Погрустили о Пашке, чей потенциал растратился на менеджерский уровень. Менялись банки, названия должностей, однако карьера уперлась в непреодолимое препятствие. Паша интересовал руководителей исключительно как продажник. Немов сказал, что предлагал Пашке присоединиться к бизнесу, но тот отказался. Посчитал, что есть риски.

– Лучше уж рискнуть и попробовать, чем скитаться из банка в банк. Должен быть рост, а так… Да ну! – Саша махнул рукой.

– Финансовый фактор тоже имеет значение, – сказала Аня. – Не каждый наберет большую сумму. Наверняка не десять тысяч вложить.

Позже, когда отпустило, и в груди перестало щемить, Немов сделал упор на карьеру. Трудился за двоих, а то и за четверых, выходил тряхнуть стариной и показать новичкам мастер-класс. Тоска уходила, отступала неспешно, но все же отступала, и боль от расставания притупилась. Обретенный стальной стержень, однако, не пропал. Характер затвердел, но старая мягкость изредка проявлялась, Саша задвигал ее в глубокие недра.

Спустя три года, прогуливаясь по торговому комплексу «Кит», он услышал, что его окликнули. Закрутился, ища зовущего, увидел Аню с чернявым мальчиком. Они шли по параллельному коридору, скрываясь за колоннами и появляясь в просветах. Немова обуздала гордость. Он притворился, что никого не заметил, и припустил к выходу на парковку. Кликнул сигнализацией, забрался на сиденье, перевел дух. «Не померещилось ли?» – спросил сам у себя. Мотор стучал, как после пробежки. С досады врезал кулаком по рулю. Обматерил попрошайку, постучавшего по стеклу, а когда тот начал возбухать, выбрался из машины и пригрозил открутить шею. Попрошайка разобиделся и ретировался. Саша поостыл. Тянуло вернуться, заглянуть в Анины глаза и утонуть в них. Пересилил себя, выехал с парковки…

– Захочешь заниматься своим делом – соберутся деньги, – сказал Немов.

Глаза напротив. То бельгийский шоколад, то янтарные, то американо. Играют цветом. «Смотри в них, Саша, тони, падай в бесконечность. Оставь гордость, что не позволила оступиться, обойди стол, обхвати ладонями ее подбородок и прильни к губам. Жадно поцелуй, будто последний день живешь! Вдруг ты никогда ее больше не увидишь? Слышишь, Немов?! Жизнь короткая… Что ты, ей-богу, как телок?»

Как сложно контролировать эмоции… Как сложно копить их в себе…

«…А как она обрадовалась, ты видел? Как сорвалась навстречу… Или показалось, ничего там не было? Обычная встреча двух близких друзей. Зачем придумывать лишнее? Баста, он не придумывает! Бог сотворил Точкину для него!»

Аня вздрогнула, словно прочла его мысли. Саша кашлянул в кулак, сбросил наваждение.

– Мне никто не помогал, – продолжил он. – Сам решил, сам подсуетился.

– Ты настойчивый просто. Цель поставил, – ответила она.

Снова нахлынула драма. Душевная рана зажила, и ее опять разбередили, вскрыли грудную клетку и вынули сердце наружу. Подставили под суровые ножи реалий. Немов скрипел зубами и не подавал виду, что ему погано и мерзко, что не спасают ни секс, ни алкоголь, ни никотин. «Пускайся в тяжкие, распечатывай припрятанную пачку «Парламент», включай в плеере блюз-рок и заливайся виски. Думаешь, спасешься? День-другой поболеешь с похмелья, постонешь, поползаешь к тазикам, а дальше что? Что дальше, Немов? Приглядись, сердце еще бьется, гоняет алую жидкость по венам и аортам, по клапанам и желудочкам, сокращается. Значит, ты не помер, а впал в депрессию. Поднимайся. Не будь тряпкой»…

Откуда-то черпались скрытые силы. Неожиданно нахлынуло желание послать всех. Саша написал заявление и прозванивал вакансии в сфере рекламы и маркетинга, соглашаясь на стартовые позиции «ассистента» или «помощника». Прошёл собеседование в транспортной компании. С нее и начался новый виток карьеры. Бывшие коллеги крутили пальцами у виска: дурачок, отказался от хлебной должности в продажах, ковырял бы в носу, да кредитовал юридические лица, но Немов устал от однообразия. Деньги уже ничего не решали.

В солнечный июльский день он мотался с водителем по разгрузочным площадкам, делал фотоотчеты баннеров и световых коробов (что-то поправить, что-то заменить, где-то добавить навигации). На обед заехали в столовую на Кантемировской, а на обратном пути попали в глухую пробку. Черный джип протаранил легковушку: из-за аварии движение застопорилось. Саша попрощался с водителем, спустился в метро, на Комсомольской пересел на электричку и поехал домой.

На «Москве-3» в вагон зашел кучерявый цыганенок с гитарой. Цыган был натуральным, как из картины про неуловимых мстителей. Вылитый Яшка, если присмотреться, разве что красной рубашки не хватало: вместо нее футболка с принтом. Цыган поздоровался, поклонился, перебросил гитару со спины на руки и запел. Слова знакомые, Саша слышал песню в детстве, но расслушал только сейчас: слова цепляли за живое.

«Здравствуй, чужая милая, – распевал «Яшка». – Та, что была моей. Как же мне не любить тебя до самых последних дней»…

Припев цыганенок переделал, и вместо «дочки твоей глаза» пел по-своему. Получалось: «Прошлое не воротится, и не поможет слеза, поцеловать мне хочется карие твои глаза». Немова будто кипятком ошпарили. Он внимал кучерявому певцу, как народ – пророку. Опомнился, когда гитара замолкла, пошарил в карманах, но мелочи не оказалось, и он отдал цыгану сто рублей. Тот удивился, поблагодарил.

На каждой станции Немов переходил в следующий вагон и слушал песню заново. Цыган не халтурил, выкладывался на полную. Саша грустил. Цыган дергал за ностальгические струны, вроде как не на гитаре играл, а на Сашиных чувствах. Истинный Карлос Сантана…

– Ты исчезла тогда, как сквозь землю, – сказал Немов. – Я думал, навсегда.

– Так вышло. Обстоятельства. Не обижайся.

– Да я понятливый. Не надо объясняться.

– Развод, все дела, да и вообще…

Саша сменил тему. Спросил про ребенка, какие кружки посещает.

– Хоккеист растет, – ответила Аня.

«Зачем ты пришел к ней, Немов? Кой черт тебя сюда понес, скажи мне. Ты ступил на опасные земли, где не прощают ошибок. Здесь пустошь, здесь никто не ждет тебя. Точкина ясна и лучезарна. Держится уверенно. Не будет как раньше плакаться в твою жилетку, вообще ни слезинки не прольет. Нечего тебе тут ловить, Немов. Вали на встречу и не отвлекай Аню от работы. Сколько сотрудников уже стучали в дверь и приносили то бумаги на подпись, то какие-то списки, то конверты с синими печатями, а ты тут расселся. Врываешься в привычный ритм, мешаешься, обниматься лезешь. Поди прочь, Саша. Не любит она тебя. Не любит и никогда не любила. Гуляй на все четыре стороны! Не тешь себя надеждами».

«Но я-то ее люблю, – думал Немов, поддерживая разговор вежливыми кивками. – Разве запрещено любить человека? Он же ничего не нарушает, в конце концов? Никому не навязывается. И фантазировать никто не запрещал. А ну как напридумы-ваю…»

– Я, наверное, отрываю тебя? – спросил Саша.

– Нет, посиди еще. Поболтаем, подождут с бумажками.

Как назло, опять постучали. Парень попросил Анну Александровну завизировать документ. Она дала добро, взяла листы, начала изучать. Гость ожидал решения. Девушка ознакомилась с написанным, поставила подпись. Парнишка забрал документы и покинул кабинет.

«Такая серьезная, деловая», – подумал Саша.

Они продолжили общение. Была бы воля Немова, он бы вечно беседовал с Точкиной. Темы сменялись, минуты тикали. Саша взглянул на часы и засобирался.

– Проводишь меня? – спросил он.

– Конечно! – согласилась Аня.

Они вышли на улицу, где было ярко, солнечно, но прохладно. Точкина, одетая в легкую кофточку, моментально замерзла.

«Вот и все. Опять расстаемся. Опять непонятно насколько», – пронеслась мысль.

На углу, что соединял две проезжие улицы, они обнялись. Объятие длилось чуть дольше обычного. Аня дрожала.

«Как же ее отпустить…»

– Беги обратно, – сказал Немов.

– Заходи, как соскучишься.

Не удержались. Повторили объятия. Саша вдохнул ее запах. Запах его женщины. Женщины, о которой мечтал. Головокружительный, фантастический. Он был бы рад его вдыхать и вдыхать, – так, чтобы опьянеть, как от бутылки коньяка, и упасть прямо здесь. «Остановите планету, я сойду», – подумал Саша. Под ладонями он ощущал горячее тело Точкиной, ощущал сквозь кофту. Еще минута, и Немов залез бы под ее одежду, прижал девушку к себе и осыпал бы шею поцелуями. Его вела любовь, как собака-поводырь слепого.

«Соберись, Немов».

– Пока, Аня! – попрощался он.

Саша гулко шагал по тротуару. Мимо пролетали машины, сигналили водители, а он не замечал ничего вокруг. Противоречия раздирали его на кусочки, как голодные гиены отобранное у львицы мясо. «Легко актерам в кино, – подумал Немов. – Нужно показать, что у героя плохо на душе, – выставим крупный план, и пусть герой курит и молчит. Всем ясно, что его терзают сомнения. А в жизни не так. Кури – не кури, легче не становится. Какие планы не выставляй – ни в чем не разберешься».

Все, что происходило в прошлом, повторялось. Как семь лет назад, как четыре года назад, Точкина ворвалась сумасшедшим ураганом, сшибла с ног и закрутила в вихре. Нарушился сон. Ночами Немов думал над былым, над тем, что может произойти, а может, и произойдет, осознавал, что тоскует, если не получает от Ани сообщение в «Ватсап» и не заходит в «Инстаграм» полистать ее ленту. Саше нравились фотографии, где она была в платьях и широкополой юбке. В юбке Аня выглядела превосходно, да и во всем остальном тоже, а без одежды сто процентов еще лучше. Когда она приснилась ему в шелковом коротеньком халате и кружевных чулках, Немов потерял дар речи. Проснулся и час таращился в потолок. Аня забиралась в него тонкими щупальцами, проникала как осьминог, охватывала и завоевывала. Саша сдавал позиции, теряя надежду, что выпутается из сетей, однако не противился. Эти сети нравились Немову, и он не торопился из них освободиться. «Зачем?» – спрашивал он себя. – «Кого я обманываю? Она – та, что я разыскивал среди миллионов других, тоже красивых, но не вызывающих никаких чувств». Внутренний голос спорил, хитрил, юлил, выбирал доводы, но не мог переубедить Сашу. Немов вздыхал, укладывал затылок на сложенные руки. Не спалось. За окном брезжил рассвет, а в голове бушевали грозы.

Саша выходил на балкон и смотрел на восходящее солнце, на серые пяти- и девятиэтажки. Светало. Немов дышал воздухом. Воздух был чужд. Не было в нем нужных ароматов.

* * *

Ты расставил точки над всеми «!», а жизнь всё вывернула наизнанку, и жирные твердые точки расползлись в неуверенное, дающее надежду, многоточие…

Недавно ещё ничем не грезил, а теперь снова томишься от бессонницы и представляешь в полудреме любимые глаза…

Те глаза, что бывали цвета американо, когда их обладательница злилась, или бельгийским шоколадом – в нейтральном настроении, но была у Немова любимая вариация – янтарь с озорными искорками – оттенок, близкий к чайному: такой случался, когда Аня смеялась или удивлялась, или золотистые лучи июльского солнца растапливали шоколад.

– Как ты их различаешь? – спросила Точкина. – По-моему, они всегда карие.

Они гуляли около детского садика, где девушка работала заведующей. Шли среди шумящих деревьев, разговаривая о сочинских отпусках, куда ездили по очереди с разницей в неделю, о личном, о чем-то еще… Немов украл Точкину в разгар рабочего дня, не зная о том, что у нее завал, причем такой, что на обед не вырвешься. Аня терпела, а он сам не мог уйти. Как тут уйдешь, когда она рядом? Какой дурак согласился бы по своей воле покинуть красотку с южным загаром? Пока девушка подписывала договор с подрядчиками, Саша пил кофе, стоя за ней, и любовался статью. Летнее платье открывало женские прелести. «Волшебная спина, – думал Немов. – А плечи, плечи… Они созданы для объятий и жарких поцелуев. Хрупкие, нежные, с приятной кожей… Боже, что ты со мной делаешь? Зачем изводишь умопомрачительными видами? Я же не железный, я из мяса, костей и тонких нервных окончаний, за которые дерни – и все, нет человека».

Никогда раньше Немов не замечал за собой подобного. Разве что лет в семнадцать, когда он влюбился в светловолосую Настю из компании друзей, а та оказалась родственницей внебрачного сына отца. То ли тетей, то ли сестрой… Круговорот судеб… После этого тишина. Да, ему нравились девушки, с кем встречался, нравилась и жена, но ни с одной он не переживал бессонных ночей. И вот спустя столько лет, глубоко дремлющее чувство пробудилось, как тот исландский вулкан с труднопроизносимым названием Эйяфьядлайёкюдль, пошумевший в Европе.

Подрядчики ретировались, забрав бумаги, и Саша предложил выйти на улицу. Аня взглянула на список сотрудников, которым надо было до обеда написать письма, и поднялась. Пятничные дела зависли в воздухе…

– Я же обещал привезти из Сочи тепло и хорошее настроение, – сказал Немов. – Как видишь, не соврал.

Хорошим настроением Саша уже поделился. Привез девушке букет белых хризантем и коробочку «Рафаэлло».

– Конфетами меня не задобришь, – сказала Аня. – Вот копченой рыбой запросто. Особенно с холодным пивом… М-м-м…

– Цветы-то любишь? – спросил Немов.

– Цветы люблю.

– В следующий раз подарю пятилитровую баклажку и рыбину в придачу.

Они посмеялись. Саше нравилось, когда Аня смеялась. Нет на свете ничего прекраснее, чем счастливая женщина.

Мир вокруг Немова рушился, словно в фильме-антиутопии.

Он понимал, что пятилетний брак, а с ним и одиннадцатилетние отношения катились в тартарары, прямо как лыжники-олимпийцы с трамплинов. Появившиеся в разговорах раздражительность и недовольство друг другом, упреки и кислые лица накаляли обстановку до оголенных проводов. Жена подливала масла в огонь колкими фразами, Саша не оставался в долгу. Если представить себя в кино, то на заднем фоне падали многоэтажные здания, превращаясь в груду камней. Город полыхал в огне, и на руинах оседала серая пыль. И вдруг среди этого хаоса Немов повстречал розу – настоящую, живую, яркую. Подошел, погладил ее бархатные лепестки пальцами – осторожно, чтобы не повредить красоту. Роза была будто из другого мира, а здесь появилась неизвестно как, пробилась сквозь асфальт и пепел к потухшему светилу – неужели не чудо? Саша укрыл ее от творящегося вокруг ужаса.

Чувства стали острыми, как нож самурая, с присланным Аней снимком из Сочи. Уставший и погрязший в депрессиях Саша поехал на тайский массаж, чтобы расслабиться, привести тело в порядок и восстановить энергетический баланс. Телефон кликнул. Звук Немов выбрал специальный, чтобы понимать, кто пишет, и узнал его. Писала Точкина. Ни о чем не подозревающий Саша разблокировал мобильник, взглянул на экран и обомлел. «А здесь в основном такой отдых», – гласило сообщение. К сообщению прилагалась фотография, сделанная от низа живота и открывавшая всю длину ног. Дополняли композицию красные трусики в белую полоску. Залюбовавшись, Немов едва не въехал в остановившуюся на светофоре машину.

В тот момент Саша осознал значение фразы «волна окатила». Он убрал телефон и встряхнулся. Поехал куда-то, забыв, что собирался на массаж. На следующем светофоре опомнился, свернул направо, в переулок, где располагался салон красоты. Припарковался, снова взял телефон, всмотрелся в фото. Экран завораживал, показывая то неизвестное и запретное, что когда-то приснилось, а теперь виделось наяву, хотя и по-прежнему недостижимое, далекое. Ровный аккуратный животик, без малейших признаков жира. Слева, внизу животика родинка…

На массаже Саша не мог думать ни о чём, кроме фотографии. Мысли возвращали его к ней, к длинным ногам, к сочным бедрам, к родинке. Немов обожал родинки, считая их загадками на теле человека.

* * *

Чудесный теплый август сменился дождливой осенью. Изредка случались погожие дни, и Немов радовался, когда они выпадали на среду или четверг – в эти дни он не был загружен работой и наведывался в гости к Ане. Она по-прежнему была закрыта от него: громада льда, за которой скрывалось ее сердце, оттаивала медленно. Саша прилагал много усилий, не забывал о цветах, игрушках и конфетах, писал сообщения, но это не давало результата. Для Томкиной Немов оставался всё тем же (когда-то забытым) другом из кредитного отдела «Красной сети».

Аня ничего не хотела менять. Она жила с бывшим мужем в одной квартире, растила сына, и ребенок был ее главной заботой в жизни. Заводить мужчину на стороне Точкина не видела смысла. Разочарование прошлых лет ежедневно бередило душевные раны: приходя домой, в бывшее семейное гнездышко с уютными вечерами за ужином или просмотром фильма, с бессонными ночами, когда сын будил их требовательным криком, и они по очереди убаюкивали его или кормили из бутылочки, теперь Аня погружалась в гнетущую атмосферу разладившегося брака. Бывший муж, разгуливающий в трусах-семейниках, раздражающий холодностью, глупыми шутками и заносчивостью, несколько лет не давал развода, а когда в итоге поставил подпись в бумаге о расторжении, то никуда не съехал, а продолжал жить, будто они всё ещё законные супруги. Аня просила продать или разменять квартиру, но он не собирался ничего делать. Его все устраивало: сын под присмотром, ужин готов, посуда вымыта; приехал поздно, устроился в зале на диване перед телевизором и уснул, а что ребенок живет в одной комнате с матерью – ничего страшного: если бывшую жену что-то не устраивает, пусть она и съезжает.

Точкиной некуда было съезжать. Зарплата заведующей не позволяла разгуляться, а от бизнеса мужа, в котором она семь лет принимала активное участие, ей не перепало ни крошки. После развода Аня погрузилась в депрессию, часто плакала, и лишь ребёнок не позволял ей раскиснуть окончательно: занимался в секции, учил английский и заканчивал каждый год с одними пятерками в табеле. Сыном Точкина гордилась, и он оставался единственным державшим на плаву в этой «веселой» жизни.

Однажды, когда Аня стала больше доверять Саше, она вдруг призналась, что мечтает выйти замуж во второй раз. Встретить достойного мужчину и родить ему ребенка.

– Очень хочу дочку, – сказала она и улыбнулась. – Это такое счастье.

Немов слушал ее и представлял своей женой. Вот они идут под алтарь – нарядные, щеголеватые, играют пышную свадьбу, а может просто расписываются (разве это важно?) и ждут появления малышки. Она рождается с мамиными глазами, с теми, что меняют цвет от настроения. Она прекрасна, как восход на пляже у моря, тянет к Саше крохотные ручки и сучит нетерпеливо ножками. Немов берет ее – осторожно, боязливо. Это мгновение он запомнит навсегда, а впереди еще много таких мгновений, радость только-только набирает обороты. Он кладет дочку рядом с Аней, целует жену в изможденное лицо и садится рядом…

– Вам тоже нужно дочку, – сказала Точкина, и от ее слов в животе у Немова завелся зловещий холод.

«Нет, не видит она во мне достойного мужчину, – подумал Саша. – Видимо, не того я полета птица, чтобы изменить её жизнь».

После встречи Немов грустил. Осень запомнилась ему дождями и хандрой. Опускались руки, и день за днем он ходил в подавленном настроении. Спасали работа и творчество, в которые он окунулся с головой, стараясь не думать об Ане, но все равно думал, тешил себя надеждами, строил планы и понимал, что им не суждено сбыться. Тот взаимный интерес мужчины и женщины – он был, есть и будет, но не перейдет на новый уровень по множеству причин. Саше было больно от Аниных слов, однако после них он зауважал девушку сильнее.

«Боже, если ты слышишь меня, пусть Точкина станет наконец счастливой, – думал Немов. – Она не заслуживает бед, что свалились на нее. Нельзя, чтобы хорошие люди страдали».

Бог молчал. Лишь хмурые облака покоились в подмосковном небе, куда устремил свой взор Саша.

Жизнь Немова превратилась в рутину. Кормилец-салон, где трудились косметологи, начал тяготить: светло-фиолетовые стены давили, и Саша затеял было ремонт, нанял мастера, тот перекрасил одну из комнат в кремовый белый цвет, девочки-администраторы заказали аквариум, но эти изменения настроения не улучшили. Немов рассчитал мастера, отпустил его с миром, оставил салон на управляющую и уехал в отпуск. Побывал в Риме, в Барселоне и в Праге, немного развеялся европейскими каникулами, но те чувства, что зрели в нем, не успокаивали, а, наоборот, раззадоривали. Он был далеко от своей любви, не мог зайти к ней на огонек, и, гуляя по римским развалинам или обедая в пражском ресторане, думами переносился в кабинет заведующей детского сада, в тот тихий уголок, где сидела за рабочим столом девушка, что так манила к себе. Не отвлекали Сашу ни экскурсии, ни ходьба по красивым центральным улочкам, уложенным брусчаткой, ни солоноватый морской воздух в барселонском порту, ни занимательные рассказы гидов.

Немов надеялся, что все пройдет, что любовь утихнет, что листая Анину ленту в Инстаграме, он перестанет горячо мечтать о ее глазах, о стройной фигуре, о ласковых руках. Теперь Саше хотелось кричать не меньше, чем в тот роковой день, когда он посетил Точкину впервые, но тогда его переполняла радость, а теперь грызло отчаяние, а как бороться с ним, Немов не знал. Он злился на весь мир, злился на жену за ее скверный нрав, злился на Аню за холодность и равнодушие, и злился на себя за то, что влюбился, как мальчишка. Если бы ему дали возможность, Саша испепелил бы планету, поразил людей громом и молнией, – так он всё ненавидел тогда, но злоба улетучилась спустя день-другой, любовь же затаилась глубоко в сердце, и вытащить ее оттуда никак не получалось.

Вернувшись в Москву, Саша взялся за проект в IT-сфере. Общался с программистами: они создавали необходимый продукт, а он сам отрисовывал дизайн, переделывая его по нескольку раз, пока не выходило идеально, – отвлекался от сладостного наваждения, и все равно сорвался.

Пришла поздняя осень. Автомобилисты переобулись: по утрам подмораживало. Немов дождался среды и напросился в гости. Приехал, обнял ее, вдохнул нежный аромат духов, принял скромный поцелуй в щеку и впал в беспамятство. Аня что-то говорила, а он не слышал и кивал, с чем-то соглашаясь.

И снова все закрутилось… Звуками хрустящего снега под ногами подкрадывалась зима, и все чаще белели сахарной ватой городские улицы. Летне-осенняя тяжесть, громоздким булыжником лежавшая внутри, отпустила, и Саша с озорством школьника шел к Ане, разбрасывая ботинками снег, дурачился и много шутил, а Точкина смеялась. Немов вспоминал былое: как они работали в кредитке, болтали без умолку по двенадцать часов. Как легко было с ней разговаривать; как беспорядочно они находили темы, как хохотали над чем-то, не обращая внимания на недовольных клиентов, как сидели на одном стуле (Аня в шутку выталкивала его, он в шутку сопротивлялся), проверяя заполненные досье… Как же это было давно… И вот он здесь, с ней, она не открыта, как в те времена, но все так же бесподобна, прожигает насквозь своими миндальными глазами, не отводит взгляд, не боится ничего, – сильная девушка; и никуда не делась легкость, и снова можно проболтать час или два.

Саша выходил в густую темноту зимнего вечера, заводил машину, и, пока прогревался двигатель, сидел в оцепенении, уставившись на яркое окно Аниного кабинета и ожидая, что она выглянет, но она никогда не выглядывала. Когда он уходил, Точкина задерживалась, доделывая дела, которые не успела завершить днем. Он в это время уже уезжал домой или в офис (чаще в офис), где тоже корпел над бумагами или сводил ежемесячный отчет по расходам и доходам. Дома в последнее время Немов не любил бывать. Саша ненавидел негатив, устал от ссор и скандалов и стал предпочитать работу обществу жены. В офисе никто не укорял, не пилил, не ныл и не распылялся попусту, стараясь поддеть как можно больнее. Тихонько бренчал на гитаре Гилмор, неспешно вторили ему Райт на фортепиано и Мейсон на барабанах, жирно подчеркивал мелодию бас Уотерса, – «Pink Floyd» играл на заднем фоне, успокаивая раскаленные нервы Немова. Саша залипал в экран ноутбука или устраивался на гостевом диванчике, листая журнал или комикс. В эти минуты он понимал, что устал от всего, что градации серого зашкаливают до дурноты, что еще чуть-чуть – и он перегорит и вольется в эту бесцветную кашу. Она поглотит его и выплюнет бесполезным и никчемным человеком с разбитой судьбой. Ему требовались новые впечатления, новая опора – та, что не будет разбрасываться обидными словами и литрами желчи и приносить зудящую боль.